Взгляды и подходы автора не обязательно совпадают с позицией программы. В особо спорных случаях альтернативная точка зрения отражается в предисловиях и послесловиях.
Редакционный совет: В. И. Бахмин, Я. М. Бергер, Е. Ю. Гение-ва, Г. Г. Дилигенский, В. Д. Шадриков
Рассматриваются эволюция и тенденции моногамии. Анализируются имманентные закономерности развития семьи, дается типология ее исторических (идеальных) типов, построенная на различии характера половозрастных отношений, раскрывается перспективная роль таких социально-психологических ценностей семьи, как интимность и автономия. Показан плюрализм реальных моделей. Наряду с анализом действительности излагается история становления социологии семьи.
©ГолодС. И., 1998
©ТООТК "Петрополис", 1998
Несколько предварительных замечаний
В последние годы издан рад учебников и лекционных курсов для вузов по социологии (1). Разумеется, в каждом пособии присутствует раздел "Семья". Однако, кмоему удивлению, здесь, как правило, воспроизводятся сюжеты, обсуждаемые еще в начале 60-х годов (У. Гуд, А. Харчев). Мало того, информация нередко преподносится в искаженном виде. Для иллюстрации ограничусь выдержкой из учебного пособия, предназначенного курсантам Высшей пожарно-технической школы МВД РФ. Читаем: "Наряду с процессом, который можно обозначить как нормативную социализацию и институционализацию отношений между полами, происходил процесс их нравственного и эстетического обогащения, охвативший сначала не все, а лишь отдельные слои общества и завершившийся появлением индивидуальной половой семьи" (2, с. 195).
-3-
Предположение о реальности коллективной и бесполой семьи — абсурд. Если даже не придавать значения подобным пассажам (коих, к сожалению, много), то всеравно трудно продвинуться в познании закономерностей трансформации семьи, рассматривая из года в год, из десятилетия в десятилетие динамику ее структуры и функций (см., напр.: 3). Нельзя понять и оценить состояние и перспективы семьи, игнорируя кардинальные перемены, происходящие с этим социальным институтом на протяжении всего XX столетия (эмансипация детей от родителей, переход от закрытой к открытой системе формирования брака, эмансипация женщин, рост личностной свободы каждого из членов сообщества и т. п.). Сами по себе новации, не буду скрывать, получили неоднозначное толкование как в специальной литературе, так и у широкой общественности многих стран мира (см., напр.: 4). Рельефно проступают две диаметрально противоположные точки зрения. Первая напрямик связывает глобальные социальные изменения XX века (индустриализация, рост мобильности населения, урбанизация, секуляризация и др.) с "расшатыванием" семейных устоев, а именно таких, как: преданность браку на всю жизнь, физическая безопасность индивида, эмоционально положительный домашний фон, стереотипное беспристрастное отношение к воспитанию потомства и др. В свою очередь, кризис традиций способствует интенсификации разводов и распаду браков (separation), увеличению числа неполных семей и семей с неродными родителями (stepfamilies), широкому распространению абортов и внебрачных рождений, нарастанию насилия и инцеста. Столь же прямолинейной выглядит и
-4-
другая позиция, усматривающая причины всех социальных и личных проблем в современной тирании семьи. Интенсивность жизни в нуклеарной семье якобы приводит к стрессам, психическим болезням, конфликтам, сексуальным репрессиям, аморальности; больше — к беспорядкам, вспышкам возмущения и насилия против общественного порядка. Поразмыслим. Узость обеих позиций для меня несомненна. Я придерживаюсь — и это будет детально показано в основном тексте — того проекта, который, с одной стороны, не отрицает зависимости семьи от общества и, стало быть, созвучия в их изменениях, но, с другой — признает и эволюцию семьи, обусловленную ее имманентными закономерностями. Результат совокупного воздействия противоречив и не может быть оценен в понятиях "хорошо" или "плохо". Как и любое значимое социальное движение, трансформация института семьи разрешает одни проблемы, создавая другие. Каковы они? Об этом, как и многом другом, речь впереди.
Автор обязан выразить признательность своим коллегам по Институту социологии РАН (Г. С. Ба-тыгину, А. Г. Вишневскому, Т. А. Гурко, Ю. Н. Давыдову, М. С. Мацковскому и В. А. Ядову) и Санкт-Петербургскому филиалу Института социологии РАН (И. А. Голосенко и А. А. Клецину), благодаря многолетнему общению и дискуссиям с которыми могла появиться эта книга.
Санкт-Петербург, 20 ноября 1997 года
Глава I
Основные концепции социологии
семьи второй половины
XIX—начала XX вв.
В начале 60-х годов текущего столетия известный американский специалист У. Гуд подметил, прямо скажем, парадоксальный факт. Хотя в области социологии семьи, писал он, проведено исследований больше, чем в какой-либо другой значимой отрасли, однако лишь в немногих из них содержатся попытки теоретических осмыслений. Нередко все сводилось к разработке техники социальной инженерии с тем, чтобы помочь людям решать те или иные практические задачи, к примеру, как избежать супружеских конфликтов (1, с. 194). Против такой направленности не возразишь, но вместе с тем надо помнить: эффективность рекомендаций непосредственно сопряжена с наличием концептуальных построений. В известной мере развивает и дополняет высказанное соображение, правда относительно более широкого социального контекста, другой американский исследователь — П. Бергер. Некоторые социологи, с его точки зрения, настолько увлеклись методологическими проблемами, что утратили всякий интерес к обществу. "В результате нив одном аспекте социальной жизни они не могут найти ничего существенного, поскольку в науке, как в любви, концентрация на
-6-
технике ведет к импотенции" (2, с. 20). К слову сказать, лучшая иллюстрация высказанного суждения — современное состояние российской социологии семьи.
Отчасти согласимся с еще одним тезисом У. Гуда. Имеется в виду его замечание по поводу прохладного интереса классиков социологии к анализу института семьи. В самом деле, ни К. Маркс, ни М. Вебер, ни В. Парето не исследовали семью, Э. Дюркгейм только мельком рассматривал ее как часть социальной структуры. В то же время верно и следующее. Начиная со второй половины XIX века, теоретические проблемы семьи так или иначе находились в поле зрения ряда первоклассных антропологов и социологов. Достаточно будет напомнить имена — Л. Моргана, Ф. Энгельса, М. Ковалевского, Ф. Ле Пле, Б. Малиновского и П. Сорокина. Остановимся на главных сюжетах, развиваемых этими авторами.
Льюис Морган (1818—1881)
Л. Г. Морган — американский юрист и этнолог, прославился изучением изнутри быта индейского союза племен ирокезов. В своих основных трудах "Древнее общество" и "Дома и домашняя жизнь американских туземцев", широко привлекая полевые ма-
1 На социологическом сленге — "включенное наблюдение".
-7 -
териалы, разработал идею прогрессивного развития человечества и его исторического пути. Утвердившись в мысли, что первобытное общество в своей основе было родовым, Морган резко противопоставил его обществу политическому или, говоря современным языком, —классовому. Обозначенные сообщества представляют собой два качественно отличных друг от друга типа социальной организации. Родовые объединения, где бы они географически ни были расположены, оказываются идентичными по структуре и принципам действия, вместе с тем они трансформируются от низших к высшим формам в соответствии с последовательным развитием людей. Какую конкретную нагрузку несет обсуждаемое понятие? Род — это совокупность родственников, происходящих от одного общего предка, отличающихся особым тотемом и связанных узами крови. Его характеризуют коллективная собственность на землю и другие средства производства, первобытно-коммунистическая организация хозяйства, отсутствие эксплуатации и равенство всех членов племени., Иллю-стрир>я суть равенства, этнолог утверждал: каждый человек, все равно, мужчина, женщина или ребенок, свободно входит в любой дом, даже в дом вождя племени, и, если он голоден, его обязательно покормят, так как индейцы считают, что посетителя вынудили к такому шагу 1гужда и несчастье (3, с. 34).
Родовая организация, согласимся, явление универсальное. Она была открыта не только у племен, говоривших по-латыни или гречески, но и у других ветвей арийской семьи народов, равным образом у племен Америки, Австралии и американских тузем-
-8-
цев. Род, конкретизирует далее автор, прошел последовательные стадии развития. Эти перемены сводимы главным образом к двум процессам: во-первых, переходу счета происхождения от женской линии, архаический порядок (к примеру, ирокезы), к мужской, конечный порядок (образец—греческие и римские рода). Во-вторых, изменением порядка наследования имущества умершего члена рода: от передачи его сначала безымянным родичам, далее — агнати-ческим родственникам и, в конце концов, — детям скончавшегося. Доказав, что отцовский род образуется, как правило, из материнского в результате возникновения и развития частной собственности, исследователь, легко заметить, нашел связующее звено между народами "цивилизованными" и "нецивилизованными", сомкнул тем самым писанную историю человечества с неписанной. Формулируя более точно: существование "нецивилизованных" народов — необходимый предшествующий этап, подготавливающий нарождение народов "цивилизованных", и соответственно история последних является закономерным продолжением истории первых.
Род, являясь древнейшей социальной организацией, основанной на родстве, не вобрал в себя всю совокупность потомков одного общего предка. Родственные узы, как уже отмечалось, определялись ма-тер'инскимгпроисхождением. Собственно, первичное сообщество объединяло всех без исключения лиц, ведших свое происхождение от одной потенциальной праматери, по женской линии, сей факт устанавливался наличием общеродового имени. Рассматривае-мое'сообшесгво включало, проще говоря, праматерь
-9-
с ее детьми, детей ее дочерей и детей ее женских потомков по женской линии до бесконечности, В то время как дети ее сыновей и дети ее мужских потомков по мужской линии принадлежат к родам своих матерей. В пределах собственного рода брак был запрещен. "С развитием идеи рода, — отмечает американский ученый, — он, естественно, должен был принять форму пар родов, потому что дети мужчин исключались из рода и потому что было в одинаковой мере необходимо организовать оба класса потомков" (3, с. 8). При одновременном возникновении двух родов достигался необходимый результат; мужчины и женщины одного рода вступали в брак соответственно с женщинами и мужчинами другого рода, а дети оставались в родах своих матерей. Попросту, брак заключался в соответствии с правилами экзогамии. Брачные союзы, особо подчеркнем, возникли не как отношения между индивидами, а как отношения между коллективами, родами. Формой существования этих отношений была дуально-родовая организация.
Созданное Морганом учение о первобытной истории в принципе опровергало господствовавшую в этнографической науке патриархальную теорию, согласно которой основной "клеточкой" общества на протяжении всего его существования была моногамная, или, в лучшем случае, патриархальная семья. По его мнению, "идея семьи" эволюционировала, проходя ряд последовательных стадий, причем моногамия была последней формой в этом ряду (4, с. 216). Ей, следовательно, предшествовали более древние формы, господствовавшие в течение всего периода
- 10-
дикости, а также в древнейшем и среднем периоде варварства. Больше того, продолжает автор, они были невозможны в древнем обществе до тех пор, пока предварительный опыт при прежних типах семьи не подготовил у каждой человеческой расы путь к их возникновениюГ Этнолог различал пять последовательных форм семьи, каждой из которых соответствовал свой порядок брака. Вот эти формы:
1. Кровнородственная семья основывалась на
групповом бракемежду братьямиисестрами.родны-
ми и коллатеральными.
2. Пуналусильная семья. Она опиралась на группо
вой брак нескольких сестер, родных и коллатераль
ных, с мужьями каждой из них, причем общие мужья
необязательно были в родстве друг с другом. Или,
что по сути то же самое, — в ее основе лежал группо
вой брак нескольких братьев, родных или коллате
ральных, с женами каждого из них, причем общие
жены не были в обязательном порядке в родстве друг
с другом, хотя и такое не исключалось. И в первом, и
во втором случае группа мужчин совместно состояла
в браке с группой женщин. Обозначенный ряд сестер
с их детьми и потомками по женской линии образо
вывали род архаического типа. Происхождение, ра
зумеется, ведется по женской линии, так как отцовст
во детей не могло быть достоверно установлено.
Превращение этой формы группового брака в стабильный институт создало социальный фунда-
2 Откровенно говоря, признавали реальность такой семьи мало кто даже из числа последовательных эволюционистов.
- 11 -
мент рода. С накоплением опыта эта естественная группа становится в буквальном смысле социальной организацией (т. е. родом), в состав которой входят исключительно матери, их дети и потомки по женской линии, связанные кровным родством (4, с. 249, 250).
3. Синдиасмическая, или парная, семья базируется на браке отдельных пар, но без исключительного сожительства. Продолжительность союза зависела от доброй воли сторон.
4. Патриархальная семья зиждется на браке одного мужчины с несколькими женщинами, сопровождающемся, как правило, затворничеством жен. Несмотря на кажущуюся прозрачность дефиниции, прибегнем все же к авторскому пояснению. Анализируемая семья принадлежала к позднейшему периоду варварства и сохранялась некоторое время и при цивилизации. Вожди, по крайней мере, жили полигам-но, но не это, однако, является ее существенным признаком. Подлинная характеристика патриархальной семьи — организация под властью отца известного числа свободных и несвободных людей для обработки земли и охраны стад домашних животных. Конечной целью великого движения семитического общества, создавшего эту семью, было установление отцовской власти над группой лиц, а вместе с тем, как ни парадоксально это звучит, и развитие индивидуальности (4, с. 275).
5. Моногамная семья. Здесь в брак вступает от
дельная парараз и на всю жизнь. История моногамии
----------- „, т-^.,,*,,,,,,.,^ -mf-y тысячелетий обнару-
живает постепенное, но неуклонное ее усовершенствование. Семье этого типа, настаивает социальный антрополог, суждено прогрессивно эволюционировать и дальше, пока не будут признаны равенство полов и равноправие брачных отношений. Представленный ряд семейных отношений, по убеждению Моргана, не отделен друг от друга резко очерченными границами. Напротив, первая форма переходит во вторую, вторая — в третью, третья — в пятую, в общем-то, незаметно. По меньшей мере, трииз описанных типов, а именно, первый, второй и пятый, могут считаться базовыми, так как они в достаточной мере универсальны, влиятельны и создали соответственно различные системы родства — малайскую, туранскую и арийскую, действующие доныне.
Фридрих Энгельс (1820—1895)
Работа Ф.Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства" впервые была опубликована в 1884 г. История ее создания такова. Разбирая архивы К. Маркса, соратник обнаружил подробный конспект книги Л. Г. Моргана "Древнее общество", содержащий большое число критических комментариев, дополненных выписками из других источников. Убедившись в том, что данные этнолога подтверждают Марксово материалистическое пони-
мание истории и представление о первобытном обществе, исследователь счел своим долгом завершить этот труд.
Предваряя конкретный анализ семейных форм, Энгельс проясняет суть материалистического понимания истории: "Определяющим моментом в истории является в конечном счете производство и воспроизводство непосредственно жизни" (5, с. 4). Весьма общее положение им далее конкретизируется следующим образом: производство средств к жизни (питание, одежда, жилище и необходимые для этого орудия) — с одной стороны; с другой—производство и воспроизводство самого человека. Общественные порядки, прикоторых живут люди определенной исторической эпохи и страны, обусловливаются обоими видами производства — ступенью развития труда и семьи. Этнографические свидетельства, собранные американским антропологом, как раз и подтверждали, по убеждению автора^соответствие трех основных типов брака трем главным стадиям развития человечества. Дикости характерен групповой брак, варварству — парный, цивилизации — моногамия. Проследим пунктирно, в согласии с Ф. Энгельсом, исторический путь семьи. Трансформация семьи в первобытную эпоху видится теоретику исторического материализма в непрерывном сужении круга лиц (обоего пола), имевших право на сексуальные связи. Благодаря последовательному исключению сначала прямых, затем более отдаленных родственников, а впоследствии даже свойственников, всякий вид группового брака становится невозмож-
- 14-
ным. Таким путем постепенно и на протяжении веков формируется парный брак. Последнему, уточню, присущи похищение и покупка женщин, легкая расторжимость союза как по требованию мужчины, таки женщины, приэтом за обеимисторонамисохра-няется возможность вступления в повторный союз. Дети, что знаменательно, во всех случаях остаются у матери. Инициативу перехода к парной семье автор приписывает исключительно одному полу. Вот как ему видится это движение. Чем больше с развитием экономических условий жизни, сопровождаемым разложением древнего коммунизма и увеличением плотности населения, унаследованные издревле отношения между полами утрачивали свой наивный характер, тем больше они должны были казаться женщинам унизительными и тягостными, тем настойчивее должны были они добиваться как избавления права на целомудрие, на временный или постоянный брак исключительно с одним мужчиной. В дальнейшем, под влиянием тех же обстоятельств, уже мужчины прибегали к строгой моногамии — разумеется, только для женщин (5, с. 55). Для превращения парной семьи в моногамную, с точки зрения аналитика, нужны были новые предпосылки. Какие? Вот что полагает Энгельс. В Старом Свете одомашнива-
3 Проясним одну важную деталь. Ф.Энгельс в первом издании книги присоединился к взглядам Л. Моргана на кровнородственную и пуналуальную семьи, в четвертом же издании он значительно отходит от этих взглядов, допуская возникновение дуально-родовой системы непосредственно из промискуитета.
- 15 -
ние животных и разведение стад создали неслыханные до того источники богатств и породили в корне иные общественные отношения. Кому же принадлежали стада? — задается он вопросом. И отвечает: по меньшей мере, на пороге достоверной истории — главам семей, впрочем, так же, как и произведения искусства варварской эпохи, металлическая утварь, предметы р оскоши и, конечно, людской скот—р абы (5, с. 57). Быстро возрастающее богатство, перешедшее в частное владение отдельных семей, нанесло сильный удар по обществу, основанному на парном браке и материнском роде. Между прочим, надо не забывать, что уже парный брак ввел в семью новый элемент. Рядом с матерью он поставил достоверного родного отца. Согласно существовавшему в тот период разделению труда в семье, на долю мужа выпадало добывание пищи и необходимых для этого орудий труда, а значит, и право собственности на последние, следовательно, в случае расторжения брака он забирал их с собой. В то время как за женщиной оставалась ее домашняя утварь. По обычаю, муж был также собственником нового источника пищи— скота, в дальнейшем же и нового орудия труда — рабов. Вместе с тем, исходя из традиции рассматриваемого общества, детине могли наследовать отцу, ибо происхождение, напомню, велось в соответствии с материнским правом. Отсюда, настаивает теоретик исторического материализма, последнее должно было быть отменено, что реально и произошло. Для этого достаточно было простого решения: впредь потомство членов рода мужчин остается внутри него, тогда
- 16-
как потомство женщин исключается из него и переходит в род своего отца. Тем самым отменялось определение происхождения по женской и право наследования по материнской линии и, напротив, вводилось определение происхождения по мужской и право наследования по отцовской линии. Автор хорошо понимает невозможность определения точного времени, когда произошла эта революция у цивилизованных народов. Она целиком относится к доисторической эпохе. Но что такая революция совершилась, социолог нисколько не сомневается, ибо этот факт более чем достаточно доказан многочисленными следами материнского права, в частности, собранными швейцарским юристом и историком, автором работы "Материнское право" И. Бахофеном.
По оценке Энгельса, ниспровержение материнского права было всемирно-историческим поражением женского пола. Муж стал господствовать и в доме, а жена была закабалена, превращена в рабу его желаний, в простое орудие деторождения. Первый результат установившегося единовластия мужчин обнаруживается в формирующемся промежуточном типе семьи — патриархальном. Его главная характерная черта — организация некоего числа лиц, свободных и несвободных, в семью, подчиненную отцовской власти (5, с. 60). В чем же главное отличие народившегося типа семьи? Моногамия отличается от парной семьи значительно большей прочностью
4 Это определение, кстати, полностью соответствует дефиниции Л. Моргана.
17-
брачных уз, они уже не могут быть расторгнутыми по желанию любой из сторон. Теперь исключительно муж имеет право отвергнуть свою жену — развестись. Во всей своей полноте новые принципы отношений проявляются у греков. Автор в этой связи напоминает сцену из "Одиссеи", в которой Телемах грубо обрывает свою мать и заставляет ее замолчать.
Моногамия, по мысли Ф. Энгельса, первый тип семьи, в основе которого лежали не естественные, а экономические предпосылки — именно победа частной собственности над первоначальной, стихийно сложившейся общей собственностью. Господство мужа в семье и рождение достоверно известных детей, наследующих его богатство, — такова была исключительная цель пожизненного единобрачия, откровенно провозглашенная греками. Словом, моногамия зарождается отнюдь не в качестве основанного на согласии союза между мужчиной и женщиной и еще меньше — в качестве высшей формы этого союза. Больше того. Она появилась как порабощение одного пола другим, как провозглашение неведомого до тех пор во все предшествовавшие времена противоречия между полами.
Пожизненное единобрачие, с точки зрения последователя К. Маркса, — несомненный факт исторического прогресса. Вместе с тем оно открывает, наряду с рабством и частным богатством, ту эпоху, когда всякий прогресс в то же время означает и относительный регресс; когда благосостояние и развитие одних осуществляются ценой страданий и подавления других. Мужчины одержали победу над женщи-
- 18-
нами, но увенчать победителей великодушно взялись побежденные. Рядом с пожизненным единобрачием и проституцией неустранимым общественным явлением сделался и адюльтер, запрещенный, строго наказуемый, однако неискоренимый (5, с. 72).
Показав причины возникновения моногамии, Ф. Энгельс прослеживает и социокультурную обусловленность многообразия ее моделей.
Заключение брака в современной нам буржуазной среде, настаивает он, происходит двояким образом. В католических странах родители, как и в прошлом, подыскивают сынку подходящую жену. Само собой разумеется, результатом сватовства является наиболее полное развитие присущего моногамии противоречия: пышный расцвет адюльтера с обеих сторон. Католическая церковь, саркастически замечает социолог, отменила развод, убедившись, что против супружеской неверности, как против смерти, нет никаких лекарств. Несколько иное положение в протестантских странах: сынку здесь, как правило, предоставляется большая или меньшая свобода выбора жены из своего класса. Поэтому основой для заключения брака может служить в известной степени любовь, как это, приличия ради, постоянно ипредпола-гается в соответствии с духом протестантского лицемерия. В данном случае адюльтер практикуется мужем не столь энергично, а неверность жены встречается не так часто. Но во всех конфессиях брак обусловливается классовым положением сторон, а посему всегда основывается на расчете. Отсюда интимный институт нередко обращается в самую грубую
- 19-
проституцию — иногда обеих сторон. В отличие от буржуазии брак пролетариата, по убеждению автора, в большинстве своем базируется на половой любви. Ибо в этой среде устранены все основы классического единобрачия. У этого слоя нет никакой собственности, для сохранения и наследования которой как раз и были созданы моногамия и господство мужа. С тех пор как крупная промышленность, уточняет свою позицию исследователь, оторвала женщину от дома, отправила ее на рынок труда, довольно часто превращая ее в кормилицу семьи, в пролетарском жилище лишились всякой почвы последние остатки господства мужа. Семья пролетариата, таким образом, уже не моногамна в строгом смысле этого слова, даже при самой страстной любви и самой прочной верности обеих сторон. И постоянные ее спутники, проституция и адюльтер, играюткак будто бы совершенно ничтожную роль. Жена фактически вернула себе право на расторжение брака, и, когда супруги не могут ужиться, они предпочитают развестись. Строго говоря, пролетарский брак моногамен в этимологическом значении этого слова, но отнюдь не в историческом его смысле.
Каковы же перспективы семьи, по Энгельсу? Понимая пределы возможных предсказаний, он следует излюбленному девизу К. Маркса: "De omnibus dubi-tandum" ("Сомневайся во всем"). Но одно последователю исторического материализма представляется безоговорочным: "Мы идем навстречу общественному перевороту, когда существовавшие до сих пор экономические основы моногамии столь же неминуе-
-20-
мо исчезнут, как и основы ее дополнения — проституции" (5, с. 81)5. На чем же зиждется такая убежденность. Моногамия возникла вследствие сосредоточения богатств в руках мужчин и из потребности передать эти богатства по наследству родным детям. Для чего достаточно было моногамии жены. Эта односторонность, продолжает социолог, будет "исправлена" предстоящим социальным переворотом, который превратит в общественную собственность неизмеримо большую часть передаваемых от поколения к поколению богатств — средств производства — и тем самым сведет к минимуму заботу о наследнике. Коль скоро моногамия обязана своим происхождением экономическим причинам, то не исчезнет ли она, когда исчезнут эти причины? — задается следующим вопросом аналитик. И отвечает категорически: нет. С превращением средств производства в общественную собственность исчезнут также и наемный труд — пролетариат — и действительная необходимость для известного числа женщин отдаваться мужчинам за деньги. Проституция исчезнет, а моно-гам ия станет, наконец, действительной и для мужчин. И заключает автор оптимистически: как только отпадут экономические соображения, вследствие которых женщины мирились с неверностью мужчин, — забота о своем существовании и еще более детей, — так их равноправие будет в большей степени способствовать действительной моногамии мужчин, чем полиандрии женщин.
5 См. об этом подробнее гл. VII.
-21 -
Отдадим должное немецкому социологу: скрупулезно проанализировав исторический путь семьи, он не стал навязывать потомкам единственно возможную модель.
Максим Ковалевский (1851—1916)
В силу известных жизненных обстоятельств — увольнения из Московского университета "за отрицательное отношение к русскому государственному строю" (6, с. 28) — М. Ковалевский был вынужден почти два десятилетия провести за границей. Читая курсы лекций в высших учебных заведениях Стокгольма, Брюсселя, Лондона и Парижа, он в науке играл, в общем-то, ту же роль, что и И. Тургенев в литературе: олицетворял русского в Европе, а европейца — в России.
Теоретик в своих научных изысканиях придерживался принципов генетической социологии, т. е. учения об исходных моментах в развитии семьи, рода, собственности, политической власти и психической деятельности. Базовый материал для ее построения черпался из этнографического описания быта "отсталых, неразвитых племен" (7, с. 2). При этом достоверность повседневных принципов в отношениях полов примитивного общества, по мнению автора, могла быть подтверждена "следами" так называемых пережитков у исторических народов.
-22-
Вкус социолога к этнографии пробудился в период его пребывания в Лондоне — особенно в общении с Г. Мэном. Последующее ознакомление с трудами Дж. Мак-ЛеннанаиЛ. Моргана содействовали переоценке им патриархальной концепции Мэна и формированию нового взгляда на экзогамию, тотемизм, патри- и матрилинейность. Помимо того, для российского ученого оказался чрезвычайно продуктивным его собственный полевой опыт — совместные экспедиции с лингвистом В. Миллером на Кавказ. При построении гипотезы об исходном состоянии семьи исследователь задается рядом тесно связанных между собой вопросов. И первый из них формулировался так: какие народности строем своего семейного быта наилучшим образом напоминают животное царство? Ответ, по Ковалевскому, прозрачен: у искомых племен должна отсутствовать земельная, пастушеская и промышленная деятельность и, следовательно, ограниченность материальных и людских ресурсов. Что касается формирования брачных союзов, то оно, предположительно, не опирается на какие-либо жесткие правила выбора невесты (соответственно жениха), короче, в данных условиях еще не сложилось понимание инцеста и экзогамии. Спра-шивается: обнаружены лив действительностиподоб-ные сообщества? До нас дошли, рассуждает специалист, свидетельства о ряде племен, у которых от сожительства не уклоняется практически никто: не только братья с сестрами, но даже отцы с дочерьми. Таковы, к примеру, ведда центрального Цейлона, которых, как правило, приводят в качестве образца
-23-
первобытного народа. Они занимались преимущественно охотой и сбором меда. Селились малочисленными группами в отдалении друг от друга, за каждой из них закреплялись определенные районы проживания. Племенные старшины им были неизвестны. Ведда моногамна (вернее, единобрачна), что сопрягается путешественниками с дефицитом женщин и сильно развитым чувством ревности. Эмпирический материал о принципах выбора брачного партнера богат и противоречив. Ведда обыкновенно женится на младшей сестре. Брак же со старшей сестрой запрещен, равно как и союз с теткой. Вслед за браком с младшей сестрой самым почетным считается союз между племянником (сыном сестры отца) и дочерью брата матери. Вместе с тем имеется и ряд других свидетельств, не согласующихся с приведенными. Так, Гацгорн указывает, что брак дозволен с каждой из сестер, за исключением старшей, а также с дочерьми. Невилл же утверждает как раз противоположное, объясняя источник заблуждения неодозначностью термина "нага", который одинаково применим и к дочери брата матери, и к сестре (7, с. 52). Если все представленные сведения верны, подводит промежуточный итог автор, то ясно, по меньшей мере, одно: ведда не могут быть отнесены к числу народностей, вовсе не знающих брачных запретов.
С системой запретов коррелирует принцип исчисления родства. Все новейшие этнографические исследования указывают, по мнению социолога, на то, что материнство не находится в причинной связи с гине-кократией, его значение в счете родства. Вотбукваль-
-24-
но одно рельефно иллюстрирующее высказанное положение наблюдение. У меланезийцев система, на которой зиждутся брачные табу и деление на эндогенные группы, находится в прямой зависимости от счета родства по матери. Однако с последним никак не связан ее реальный статус в семье. Дом, в котором проживает семья, принадлежит отцу, впрочем, как верховенство и суд. Сюда же жених берет невесту. Вместе с тем, по понятиям туземцев, в самом близком родстве находятся сын сестры с братом матери. Мать, передающая сыну свое родовое прозвище, не в силах оказывать те услуги, на какие способен ее брат. Сыновья не принадлежат к роду отца, хотя он и играет по отношению к ним роль родителя. Иное дело его связь с детьми сестры, которая имеет силу исконной традиции, идущей от родства по матери. Молодое поколение пользуется отцовским кровом и пищей, но социальную поддержку и заступничество они по-прежнему ищут (и находят) в брате матери, как старшем в роде. Собственно говоря, в имущественном наследовании сын уже зависит от отца, в то время как связь по матери продолжает оставаться основой родственных отношений и брачных табу. Именно последнее обстоятельство, поясняет Ковалевский, "утверждает нас в мысли, что отечество — явление более позднего характера, чем материнство" (7, с. 65).
Под влиянием анализа всего спектра жизнедеятельности женщин у исследователя сложилось представление о фактическом разнообразии—по сравне-
-25-
нию с периодом патриархата — ее статуса. Приведу случайно выбранное мною число случаев.
У большинства племен в Калифорнии женщины приобретаются в результате купли-продажи. Это обстоятельство формирует взгляд на женщину как на собственность. По-видимому, поэтому в случае расторжения союза от ее родителей требуют компенсации; мужья также имеют возможность перепродать бывшую жену и т. п. В других племенах, скажем у винтун, браки заключаются без какой-либо оплаты за невесту. Здесь отношения крайне слабы и легко расторжимы. Правда, это не исключает конфликтов. К примеру, если супруг предпринимает попытку поселить у себя в жилище вторую жену, то столкновение между женщинами неизбежно. Драка завершается изгнанием одной из них. Мужчина, пока длится ссора, довольствуется ролью зрителя, но в конечном счете остается жить с победительницей. Среди омага, у которых также отсутствует обычай продажи невест, браки заключаются в результате либо похищения, либо "пробного" сожительства. Нередко муж вступает в параллельный брак, однако при условии согласия первой жены. Вследствие чего именно она занимает место главной хозяйки. Еще один любопытный факт. У санти-докотов мать невесты вправе отобрать ее у мужа и передать другому мужчине. Жена в случае нанесения супругом побоев имеет возможность вернуться в дом отца. При обнаружении прелюбодеяния с ее стороны мужу предоставлено право убить "любовника", в то время как супругу — лишь побить. Опираясь на эти и им подобные свидетельства этнографов (скажем, о племенах Австралии, Океании, Северной Америки), Ковалевский прихо-
-26-
лит к выводу: семья "дикарей-охотников" в большинстве своем строится на принципах единобрачия; лишь в редких случаях встречается многобрачие. Всюду, где браки не оформляются на основе "купли-продажи" невесты (такое состояние ассоциируется с первобытностью), полагает социолог, господствует естественное равенство полов, расторжение же союза совершается по требованию любого из супругов.
И последний, заключительный аккорд в генетической концепции—поиск созвучия между семейными принципами "дикарей" и древних "цивилизованных" народов. Русский ученый в этой связи напоминает свидетельства Геродота о ликийцах, Полибия об эфиопах и, в свою очередь, дополняет их собственными наблюдениями наро