— Сюда, — тихо позвал Мэт. С стороны казалось, что он шагнул прямо сквозь живую изгородь.
Ранд поспешил за ним. Когда-то тут проделали дыру. Она отчасти заросла и с трех шагов выглядела такой же сплошной стеной, как и остальной кустарник, но вблизи оказалась тонкой ширмой из веток. Когда Ранд протиснулся сквозь отверстие, то услышал топот лошадей. Это не ветер.
Он затаился у едва скрытой молодыми побегами дыры, сжимая рукоять меча, пока верховые проезжали мимо. Пять... шесть... семь... Просто одетые мужчины, но их мечи и копья говорили, что это не сельские жители. На некоторых всадниках были кожаные рубахи с металлическими бляхами, на двоих — круглые стальные шлемы. Наверное, купеческие охранники, ищущие работу. Наверное.
Один из них, проезжая мимо дыры, случайно повел глазами в сторону живой изгороди, и Ранд на дюйм обнажил свой меч.
Мэт тихонько заворчал, будто загнанный в угол барсук, кося глазами над шарфом. Рука его была под курткой: как только возникала опасность, он всегда хватался за кинжал из Шадар Логота.
Ранд терялся в догадках: хочет ли его друг защитить себя или стремится защитить кинжал с рубином в рукояти. В последнее время Мэт, похоже, порой начисто забывал про лук.
Всадники проскакали медленной рысью, направляясь куда-то с определенной целью, но без особой спешки. Пыль осела на живую изгородь, посыпавшись по веткам.
Ранд подождал, пока не затих стук копыт, и только потом осторожно высунул голову в дыру. Пыльный шлейф тянулся по дороге дальше, двигаясь в ту сторону, откуда шли юноши. Небо на востоке было чистым. Ранд выбрался на дорогу, провожая взглядом убегающий на запад столб пыли.
— Не по нашу душу, — сказал он наполовину вопросительно, наполовину утвердительно.
Вслед за ним, настороженно оглядываясь по сторонам, вылез Мэт.
— Может быть, — произнес он. — Может быть.
Ранд представления не имел, к чему относятся слова друга, но кивнул. Может быть. Не так начиналось их путешествие по Кэймлинскому Тракту.
Долгое время после бегства из Беломостья Ранд ловил себя на том, что пристально всматривается в дорогу у себя за спиной. Иногда он замечал человека, при виде которого у него перехватывало дыхание: высокого худого мужчину, торопливо идущего по дороге, или долговязого беловолосого парня, сидящего рядом с возницей в фургоне, но это всегда оказывался либо торговец, либо какой-нибудь фермер, спешащий на рынок, и никогда — Том Меррилин. День проходил за днем, и надежда Ранда таяла.
Движение по дороге было оживленным: фургоны и повозки, конные и пешие. Поодиночке и группами, обоз купца или дюжина всадников. Тесно на тракте отнюдь не было, и зачастую в поле зрения не оставалось ничего, кроме почти голых деревьев, выстроившихся вдоль наезженной дороги, но тут точно путешествовало гораздо больше людей, чем Ранду доводилось видеть в Двуречье.
Большинство путников направлялось в ту же сторону, что и юноши: на восток, к Кэймлину. Несколько раз ребятам посчастливилось милю, а то и пять проехать на телеге фермера, но в основном им приходилось идти пешком. Верховых Ранд и Мэт остерегались; заметив вдалеке всадника, они сходили с дороги и прятались, пока тот не проезжал мимо. Никто из седоков не носил черного плаща, да Ранд и не думал, что Исчезающий позволит им увидеть, как он приближается, но рисковать все равно не стоило. Поначалу друзья опасались только Полулюдей.
Первая деревня за Беломостьем выглядела настолько похожей на Эмондов Луг, что, завидев ее, Ранд замедлил шаг. Высокие, остроконечные соломенные крыши, хозяйки в передниках, сплетничающие у заборов между домами, детишки, играющие на деревенском пустыре, поросшем зеленой травой. Волосы женщин, не заплетенные в косы, свободно падали на их плечи, и кое-что еще тоже было по-иному, но все вместе очень напоминало дом. Коровы щипали зелень, через дорогу важно вышагивали вперевалку гуси. Дети, смеясь, возились на пятачках, где травы не было вовсе. На проходящих Ранда и Мэта они даже не взглянули. В таком отношении к ним и было отличие. Чужаки здесь не редкость: еще двое не заслуживали больше одного взгляда. Деревенские собаки лишь лениво приподняли головы, принюхиваясь к идущим мимо Ранду и Мэту; дела до них никому не было.
Близился вечер, когда путники миновали деревню; и когда в окнах стали зажигаться огни, Ранд почувствовал щемящую тоску по родному дому. Какая разница, на что похожа эта деревня, шептал голосок внутри него, на самом-то деле это не родина. Даже если ты войдешь в один из этих домов, Тэма-то там не будет. А если бы был, осмелился бы ты посмотреть ему в глаза? Теперь-то ты знаешь, да? Не считая всяких мелочей, вроде того, откуда ты родом и кто ты такой. Вовсе не горячечный бред. Ранд поник головой от язвительного смешка, звучащего у него в ушах. С тем же успехом ты можешь остаться и здесь, ехидничал голос. Здесь или там, какая разница, где хуже, когда ты ниоткуда и тебя отметил Темный.
Мэт потянул друга за рукав, но тот выдернул руку, освобождаясь, и уставился на дома. Ранду не хотелось останавливаться, но нужно было посмотреть на них и хорошенько запомнить. Так похоже на родные места, но тебе никогда больше их не увидеть, разве не так?
Мэт дернул его опять. Лицо у него было напряженным, кожа вокруг рта и глаз побелела.
— Идем, — тихо произнес Мэт. — Идем же! — Он смотрел на деревню таким взглядом, будто подозревал, что здесь таится какая-то опасность. — Пойдем. Нам еще нельзя останавливаться.
Ранд обвел деревню взглядом и вздохнул. Они еще не так далеко ушли от Беломостья. Если уж Мурддраалу удалось пробраться в Беломостье незамеченным, то обыскать эту маленькую деревушку ему вообще не составит труда. Ранд позволил Мэту вывести себя за околицу, и вскоре крытые соломой дома остались далеко позади.
Ночь пала раньше, чем друзья, уже при лунном свете, отыскали место для ночлега под несколькими кустами, на которых все еще держались сухие листья. Путники напились холодной воды из протекавшего неподалеку неглубокого ручейка и, не разжигая костра, свернулись на земле, закутавшись в плащи. Костер могли заметить недруги — лучше уж скоротать ночь на холоде.
Мучимый тревожными воспоминаниями, Ранд часто просыпался и каждый раз слышал, как бормочет и ворочается во сне Мэт. Снов, которые Ранд мог бы припомнить, он не видел, но спал все равно плохо. Больше ты не увидишь родного дома.
Эта была не единственная ночь, которую друзья провели без крыши над головой, когда только плащи и защищали их от ветра, а иногда и от дождя, — сильного и холодного. Не один раз им приходилось довольствоваться на ужин одной холодной водой. На двоих у них хватало монет, чтобы заплатить несколько раз за еду в гостиницах, но кровать обошлась бы чересчур дорого. Вне Двуречья все стоило много дороже, а по эту сторону Аринелле — дороже, чем в Байрлоне. Те деньги, что еще оставались, Ранд и Мэт решили сохранить на крайний случай.
Как-то днем друзья брели по дороге, в животах у обоих было пусто, в них даже и не урчало, солнце стояло низко и не грело, а для ночлега на виду ничего не было, кроме опять-таки кустов, и Ранд упомянул про кинжал с рубином. Над головами путников набухали темные облака, грозя ночным дождем. Ранд надеялся, что им повезет: может, будет всего лишь моросящий, пусть и ледяной, дождик.
Ранд прошел еще несколько шагов, прежде чем понял, что Мэт остановился. Он тоже остановился, поджимая пальцы в сапогах. Так, по крайней мере, ногам чуть теплее. Ранд сунул пальцы под ремни на плечах, сдвигая и ослабляя их. Скатка одеял и узел, замотанный в плащ Тома, не были тяжелыми, но даже несколько фунтов после нескольких миль с пустым желудком тянут немало.
— В чем дело, Мэт? — спросил Ранд.
— А что тебя так заботит его продать? — зло спросил Мэт. — В конце-то концов, я его нашел. Ты не задумывался, что мне, может, хочется оставить его себе? Ну хотя бы на время. Если тебе нужно чего-то продать, ну так продай этот проклятый меч!
Ранд провел рукой по эфесу, отмеченному цаплей.
— Мне этот меч дал отец. Он принадлежал ему. Я бы не стал просить тебя продать вещь, которую тебе дал твой отец. Кровь и пепел, Мэт, тебе что, нравится ходить голодным? В любом случае, даже если удастся найти покупателя, много ли можно выручить за меч? На что меч фермеру? А за этот рубин можно получить столько, что хватит проехать всю дорогу до Кэймлина в экипаже. Может, даже до Тар Валона. И мы бы могли каждый день обедать и ужинать в гостиницах, а каждую ночь спали бы на кроватях. Может, тебе больше по душе пешком протопать через полмира и при этом спать на голой земле?
Ранд свирепо смотрел на Мэта, а тот в ответ тоже буравил его взглядом.
Так они и стояли на самой середине дороги, пока Мэт вдруг не пожал скованно плечами и не опустил взор на дорогу.
— А кому я продам его, Ранд? Фермер заплатил бы цыплятами; за цыплят экипаж нам не нанять. И если б я только показал кинжал в любой деревне, через которую мы проходили, они бы наверняка решили, что мы украли его. Один Свет знает, что тогда случилось бы.
Через минуту Ранд неохотно кивнул.
— Ты прав. Я понимаю. Прости, я не хотел на тебя накидываться. Это просто потому, что я голоден и ноги гудят.
— У меня тоже.
Друзья вновь двинулись по дороге, шагая еще более устало, чем прежде. Налетел порыв ветра, швырнув им пыль в лицо.
— У меня тоже, — повторил Мэт и закашлялся.
Несколько раз на фермах ребятам повезло разжиться едой, перекусить и провести ночь в тепле. В стогу сена было почти так же тепло, как и в комнате с камином, если, конечно, сравнивать с ночлегом под кустом; да и в стогу, стоит закопаться поглубже в сено, даже без навеса можно не опасаться дождя, если только не хлещет ливень. Иногда Мэт пробовал свои силы в краже яиц, а однажды набрался нахальства подоить оставленную без присмотра корову, привязанную длинной веревкой к колышку и мирно щипавшую на лугу траву. Но на фермах по большей части имелись собаки, и фермерские псы были настороже. Пробежка в две мили с лающей сворой, несущейся по пятам, — слишком высокая цена за два или три яйца, как считал Ранд, особенно когда уходили часы, чтобы собаки отстали и наконец позволили двум друзьям слезть с дерева, на котором они спасались от острых клыков. Вот об этих-то потерянных часах Ранд больше всего и жалел.
Хоть Ранду такой способ и не очень-то нравился, но он предпочитал подходить к ферме открыто, при ярком дневном свете. Иногда на чужаков все равно спускали собак, ни слова не сказав, — потому что слухи и тревожные времена заставляли всякого, живущего в стороне от других людей, с подозрением и опаской относиться к любым незнакомцам, но нередко неполный час колки дров или таскания ведер с водой вознаграждался едой и постелью, хотя иногда постелью оказывалась охапка соломы в конюшне. Но час или два случайной работы — это час или два дневного света, когда они не двигались дальше, час или два, за которые Мурддраал мог нагнать их. Иногда Ранд задумывался, сколько миль Исчезающий в состоянии преодолеть за час. Ранд жалел каждую потерянную на работе минуту — хотя, признаться, не так уж сильно жалел, когда с волчьей жадностью налегал на горячий суп, налитый в миску хозяйкой. А когда есть было нечего, понимание того, что с каждой уходящей минутой они с Мэтом все ближе к Кэймлину, ничуть не могло успокоить его пустой желудок. Ранду никак не удавалось разобраться со своими мыслями — что хуже: терять время или идти голодным, но Мэт, оказывается, беспокоился не только о желудке или погоне.
— Что мы вообще о фермерах знаем? — спросил Мэт как-то после полудня, когда на маленькой ферме они с Рандом выгребали навоз из стойла.
— О Свет, Мэт, а что они знают о нас? — Ранд чихнул. Они работали голые по пояс, и солома щедро облепила потные тела, и в воздухе висела соломенная труха. — Я только знаю, что они дадут нам по куску жареного мяса молодого барашка и уложат спать в настоящую кровать.
Мэт воткнул вилы в навоз и солому и покосился на фермера, идущего из глубины сарая с ведром в одной руке и со скамеечкой — в другой. Фермер, сутулый старик с дубленой кожей на лице и с редкими седыми волосами, замедлил шаг, заметив, что Мэт хмуро смотрит на него, потом быстро отвернулся и заторопился из сарая, расплескав в спешке из ведра молоко.
— Он что-то замышляет, говорю тебе, — сказал Мэт. — Видел, как он не хотел встретить мой взгляд? С чего они так расположены к паре бродяг, которых они раньше и в глаза-то не видели? Ответь мне.
— Его жена говорит, что мы напоминаем ей внуков. Кончишь ты из-за них волноваться? То, о чем нам нужно тревожиться, — позади нас. Надеюсь.
— Он что-то замышляет, — бурчал Мэт.
Закончив работу, ребята умылись в корыте у сарая, тени далеко протянулись от заходящего солнца. По пути к дому Ранд обтерся своей рубашкой. Фермер встретил их, стоя в дверях; он как бы просто так опирался на дубинку. Из-за плеча старика выглядывала его жена, она мяла в руках фартук и кусала губы. Ранд вздохнул; теперь он не думал, что они с Мэтом напоминают хозяевам внуков.
— Наши сыновья придут навестить нас вечером, — сказал старик. — Все четверо. Я чуть не забыл. Они придут все вчетвером. Большие парни. Сильные. Вот-вот будут здесь, в любую минуту. Боюсь, у нас не найдется кровати, которую мы вам обещали.
Жена фермера просунула у него под рукой небольшой узелок, завернутый в салфетку.
— Вот. Тут хлеб, сыр, соленые огурцы и баранина. Может, хватит на обед и ужин. Берите.
Ее морщинистое лицо умоляло парней забрать еду и уходить.
Ранд взял узелок.
— Спасибо. Я понимаю. Пойдем, Мэт.
Мэт пошел за ним, ворча и натягивая через голову рубашку. Ранд решил, что будет лучше оставить за собой как можно больше миль и лишь потом остановиться поесть. У старика-фермера была собака.
Могло обернуться и хуже, думал Ранд. Тремя днями раньше, пока друзья еще работали, на них натравили собак. Собаки и фермер с двумя сыновьями, размахивая дубинками, гнались за ними до самого Кэймлинского Тракта и еще с полмили по нему, только потом повернули обратно. Юноши едва успели похватать свои пожитки и задали стрекача. Фермер держал в руках лук с наложенной на тетиву стрелой с широким наконечником.
— И попробуйте только вернуться, слышите? — орал он им вдогонку. — Не знаю, что у вас там на уме, только чтоб я больше не видел ваши бегающие глаза!
Мэт начал было разворачиваться, нашаривая рукой колчан, но Ранд потянул его за рукав.
— С ума сошел?
Мэт мрачно взглянул на него, но, по крайней мере, останавливаться не стал.
Ранду иногда приходила в голову мысль: а стоило ли задерживаться на фермах? Чем дальше они шли, тем подозрительнее к чужакам становился Мэт, и все меньше ему удавалось скрывать свое недоверие. Или свою тревогу. За ту же самую работу кормежка становилась все скуднее, и иногда для ночлега даже уголок в сарае не предлагали. Но потом решение всех проблем пришло Ранду в голову — или это казалось решением, — и случилось все на ферме Гринвелла.
У мастера Гринвелла с женой было девять детей, самая старшая — дочь, всего на год, если не меньше, младше Ранда и Мэта. Мастер Гринвелл был крепким мужчиной и, имея столько детей, наверное, вряд ли испытывал в хозяйстве нужду в какой-нибудь подмоге, но он оглядел парней с ног до головы, присмотрелся к их одежде в дорожной грязи и к пыльным сапогам и решил, что у него найдется работа еще для пары-другой работящих рук. Миссис Гринвелл заявила: если они хотят сидеть за ее столом, то не в такой грязной одежде. Она клонила к тому, чтобы устроить грязнулям стирку, а кое-что из старой одежды ее мужа вполне подойдет ребятам для работы. При этом она улыбнулась и для Ранда на мгновение стала похожа на миссис ал'Вир, хотя ее волосы были цвета спелой ржи, — таких волос ему видеть не доводилось. Даже Мэта, по-видимому, отчасти отпустило напряжение, и он расслабился, когда улыбающаяся женщина повернулась к нему. А со старшей дочерью дело обстояло совсем иначе.
Темноволосая, большеглазая и хорошенькая, Эльзе широко улыбалась юношам всякий раз, когда родители не смотрели в ее сторону. Пока парни работали, передвигая бочки и таская мешки с зерном в амбаре, она стояла, прислонившись к дверце стойла, что-то тихо напевая и покусывая кончик своей длинной косы, и наблюдала за ребятами. На Ранда она поглядывала с особым интересом. Он пытался игнорировать ее, но через несколько минут надел рубашку, что одолжила ему миссис Гринвелл. Рубашка была узка в плечах и слишком коротка, но все же лучше, чем ничего. Эльзе громко расхохоталась, когда Ранд натянул рубашку. Он уже начал подумывать, что в этот раз их выгонят вовсе не по вине Мэта.
Перрин бы знал, как с этим справиться, подумал Ранд. Он бы мигом выдал что-нибудь эдакое, и очень скоро она смеялась бы его шуткам, вместо того чтобы без всякой цели болтаться тут, где ее в любой момент может увидеть отец. Только вот он никак не мог придумать что-нибудь эдакое, да и шуточки не шли ему на ум. Когда бы Ранд ни повернулся к ней, она улыбалась ему, да так, что ее отец без колебаний спустил бы на «работничков» собак, заметь только он эту улыбку. Улучив момент, девушка сообщила Ранду, что ей нравятся высокие мужчины. А на окрестных фермах все парни низкорослые. Мэт заржал гадко и тихо. Мечтая лишь об одном, — как бы суметь отшутиться, Ранд попытался сосредоточиться на своих вилах.
Младшие дети хозяев, по крайней мере в глазах Ранда, были сущим подарком судьбы. Настороженности Мэта всегда чуть убывало, когда вокруг него сновали детишки. После ужина семья фермера и двое парней расположились у камина: мастер Гринвелл в своем любимом кресле набивал табаком трубку, миссис Гринвелл, поставив рядом коробочку с нитками, возилась с рубашками, выстиранными ею для Ранда и Мэта. Мэт вытащил разноцветные шарики Тома и принялся жонглировать. Он никогда так не поступал, если только рядом не было детей. Малыши заливались смехом, когда он делал вид, будто роняет шарики, подхватывая их в последний миг, а ребятишки радостно хлопали в ладоши, восторгаясь фонтанами, восьмерками и кольцом из шести шариков, когда Мэт и в самом деле чуть не уронил шарики. Но все приняли это как должное, как ловкий трюк, причем мастер Гринвелл с женой аплодировали жонглеру с не меньшим усердием, чем их дети. Закончив номер, Мэт раскланялся во все стороны, так же широко разводя руками и взмахивая ими, как и Том. Потом Ранд достал из футляра флейту Тома.
Всегда, когда он брал в руки инструмент, юноша ощущал укол печали. Касаться золотисто-серебряных завитушек было все равно что прикасаться к памяти о Томе. Ранд ни разу не брал в руки арфу, разве только чтобы удостовериться, что она в сухости и сохранности, — Том вечно говорил: арфа не для неуклюжих рук парня с фермы, — но всегда, когда фермер разрешал им остаться на ночь, после ужина Ранд играл какую-нибудь мелодию на флейте. Это было чем-то вроде дополнительной благодарности фермеру и, может быть, способом сохранить память о Томе все такой же яркой.
В радостном подъеме после жонглирования Мэта Ранд заиграл «Три девушки на лугу». Мастер и миссис Гринвелл захлопали в такт мелодии, и младшие дети принялись танцевать, даже самый маленький из них, едва научившийся ходить малыш, притопывал ножками. Ранд понимал, что до призов на Бэл Тайн с такой игрой ему далеко, но после уроков Тома он, не смущаясь, мог бы принять участие в музыкальных состязаниях.
Эльзе сидела, скрестив ноги, возле камина, и когда юноша с последней нотой опустил флейту, она с долгим вздохом наклонилась вперед и улыбнулась ему.
— Ты играешь просто великолепно! Я никогда не слышала ничего прекраснее.
Миссис Гринвелл вдруг опустила свое шитье и, приподняв бровь, взглянула на дочь, затем посмотрела на Ранда долгим оценивающим взглядом.
Тот взял с пола кожаный футляр, чтобы уложить в него флейту, но под пристальным взглядом хозяйки уронил футляр, да и флейту чуть не выпустил из рук. Если она обвинит его в заигрывании с ее дочерью... В отчаянии Ранд вновь поднес флейту к губам и заиграл другую песню, потом еще одну, затем третью. Миссис Гринвелл продолжала разглядывать Ранда. А он играл «Ветер, который качает иву», и «Возвращение от Тарвинова Ущелья», и «Петуха миссис Айноры», «Старого Черного медведя». Он играл каждую песню, которую мог припомнить, но она не сводила с него глаз. Она ничего не сказала, но наблюдала за ним и что-то прикидывала в уме.
Было уже поздно, когда мастер Гринвелл встал, довольно смеясь и потирая ладони.
— Да-а, редко мы так славно веселились, но с этим делом припозднились спать. У вас, ребятки-путешественники, свои часы, но на ферме утро наступает рано. Вот что скажу вам, парни: в гостинице я, бывало, платил немалые деньги за представления куда хуже сегодняшнего. За худшие.
— Думаю, они заслужили вознаграждение, отец, — произнесла миссис Гринвелл, беря на руки своего младшенького, который уже уснул, свернувшись возле камина. — Амбар — неподходящее место для ночлега. Они могут поспать в комнате Эльзе, а она будет спать со мной.
Эльзе поморщилась. Она была осмотрительна и не поднимала головы, но Ранд заметил ее гримасу. Он решил, что и ее мать тоже все заметила.
Мастер Гринвелл кивнул.
— Да-а, это намного лучше амбара. Если вы не имеете ничего против того, что придется спать вдвоем на одной кровати, то ладно. — Ранд вспыхнул: миссис Гринвелл по-прежнему смотрела на него. — Хотел бы я еще послушать флейту. И на жонглирование поглядеть. Мне это нравится. Знаете, есть одна небольшая работенка, в которой вы могли бы завтра мне помочь, и...
— Завтра им нужно рано отправляться в дорогу, отец, — перебила мужа миссис Гринвелл. — Следующая деревня у них на пути — Ариен, и если у ребят есть желание попытать счастья в тамошней гостинице, то им нужно будет идти весь день, и доберутся до жилья они ближе к вечеру.
— Да, миссис, — сказал Ранд, — вы правы. И спасибо вам.
Женщина натянуто улыбнулась ему, словно понимала, и очень хорошо, что благодарит он не просто за ее совет и даже не за ужин и теплую постель.
Весь следующий день, пока друзья шли по дороге, Мэт поддразнивал Ранда по поводу Эльзе и отпускал шуточки. Ранд всячески старался сменить тему, и предложение Гринвеллов о выступлении в гостиницах так и просилось на язык. Утром, когда ребята уходили, Эльзе стояла, надув губы, а миссис Гринвелл зорко следила за ними с таким выражением на лице, как у счастливо отделавшегося от напасти и быстро оправляющегося от потрясения человека, но тогда что-то удержало Мэта от ехидных замечаний.
Спускались сумерки, когда друзья перешагнули порог единственного в Ариене трактира, и Ранд потолковал с хозяином. Он сыграл «Переправу через реку», которую дородный содержатель гостиницы назвал «Дорогуша Сари», и отрывок из «Дороги на Дун Арен», Мэт немного пожонглировал, и результатом явилось то, что эту ночь они спали в кровати, а перед сном полакомились жареной картошкой и горячей говядиной. Наверняка им отвели самую маленькую комнату в гостинице — на самом верху, под скатом крыши, в задней части дома, а поесть удалось лишь в середине долгого вечера игры на флейте и жонглирования, тем не менее у них была кровать и крыша над головой. Причем даже лучше, считал Ранд, что каждый светлый час был проведен ими в пути. Да и гостиничным завсегдатаям, похоже, не было дела до того, что Мэт подозрительно их разглядывал. Некоторые из них и друг на друга-то косо посматривали. Подозрительность к незнакомцам в эти времена стала привычной, а где, как не в трактире, все время толкутся чужаки.
Несмотря на то, что кровать пришлось делить с Мэтом, всю ночь бормотавшим во сне, Ранд выспался намного лучше, чем когда-либо после Беломостья. Поутру трактирщик пытался уговорить ребят остаться у него еще на день-другой, но когда это ему не удалось, он подозвал одного фермера, взиравшего на всех и вся мутными глазами, — тот перепил накануне до того, что лыка не вязал и был не в состоянии уехать на своей повозке домой. Час спустя два друга были уже в пяти милях к востоку от деревни, удобно расположившись на соломе в задке Двуколки Изила Форни.
Так они и путешествовали. Немного везения — и, прокатившись раз-другой, друзьям почти всегда удавалось до темноты добраться до следующего селения. Если в деревне оказывалась не одна гостиница, то их хозяева наперебой торговались, назначая лучшую плату, едва только слышали флейту Ранда и видели летающие в руках Мэта шарики. До менестреля им обоим, разумеется, было далеко, но и их выступление было большим событием, чем что-либо виденное селянами за целый год. Две или три имеющиеся в городке гостиницы означали комнату получше, с двумя кроватями, более щедрые порции мяса, причем куски получше, а иногда даже в карманах у ребят, когда они уходили, оседало несколько медяков. По утрам почти всегда кто-то предлагал подвезти их, какой-нибудь фермер, который припозднился или выпил слишком много, либо попадался купец, которому так понравилось представление, что он не имел ничего против, если юноши запрыгнут на задок одного из его фургонов. Ранду уже начало казаться, будто все их проблемы остались позади и до Кэймлина никаких происшествий не будет. Но вот на горизонте показалась деревня Четыре Короля.
Глава 32
ЧЕТЫРЕ КОРОЛЯ В ТЕНИ
Эта деревня была солидней многих, попадавшихся ребятам на пути, но все равно она оставалась просто пыльным местечком, пусть даже и с претенциозным названием — Четыре Короля. Как обычно, Кэймлинский Тракт проходил через центр селения, но на юге с ним сливался наезженный большак. Едва ли не все деревни представляли собой рынки и места, где собирались окрестные фермеры, но тут фермеров было немного. Четыре Короля были перевалочным пунктом для купеческих обозов на пути между Кэймлином и городками рудокопов в Горах Тумана за Байрлоном — как и прочие деревни на пути к нему. Но по южной дороге, кроме того, шла торговля Лугарда с рудниками на западе, в Кэймлин лугардские купцы добирались более коротким маршрутом. В округе было несколько ферм, которые с трудом могли прокормить сами себя и село, и все тут крутилось вокруг купцов и их фургонов, вокруг людей, что управляли фургонами, и рабочих, занятых погрузкой товаров.
Участки голой земли, вытоптанные в пыль, усеивали все село, заставленное фургонами, теснящимися колесо к колесу под надзором немногих скучающих охранников. Вдоль широких — чтобы могли разъехаться фургоны, — с глубокими колеями, выбитыми неисчислимым множеством колес, улиц тянулись ряды конюшен и коновязей. Обычной для других деревень зеленой лужайки здесь не было, и ребятишки играли среди глубоких колдобин, увертываясь от фургонов и проклятий возниц. Деревенские женщины с замотанными в шарфы головами быстро шагали, потупив взоры, сопровождаемые порой замечаниями возчиков, от которых у Ранда пылали уши; от некоторых слов вздрагивал даже Мэт. У заборов не было заметно деревенских сплетниц. Однообразно серые деревянные дома стояли тесно рядом друг с другом, разделенные лишь узкими переулками, а побелка — там, где хозяева позаботились побелить потемневшие доски, — с них сошла, словно бы ее не обновляли годами. Тяжелые ставни на окнах не открывались так долго, что петли их превратились в сплошные наросты ржавчины. И надо всем висел шум: звон от кузниц, крики возниц и фургонщиков, хриплый смех из гостиниц.
Когда купеческий фургон с брезентовой крышей поравнялся с крикливо раскрашенной в желтый и зеленый цвета гостиницей, которая издалека бросалась в глаза среди свинцово-серых домов, Ранд спрыгнул с задка фургона. Вереница фургонов продолжила движение. Ни один из возчиков, по-видимому, даже не заметил, что попутчики сошли на ходу; сгущались сумерки, и в мыслях фургонщиков было, похоже, одно: побыстрее распрячь лошадей и оказаться под гостиничной крышей. Ранд споткнулся в колее, потом ему пришлось быстро отпрыгнуть в сторону, чтобы не угодить под тяжело груженный фургон, прогрохотавший вплотную к нему. Возчик разразился проклятиями, когда фургон прокатил мимо. Деревенская женщина обошла юношу и заторопилась дальше, даже не подняв на него глаз.
— Ничего не понимаю здесь, — произнес Ранд. Ему послышалась в этом шуме и гаме музыка, но откуда она доносилась, он определить не мог. Может быть, из гостиницы, но полной уверенности у него не было. — Но мне тут не нравится. Может, на этот раз стоит пойти дальше.
Мэт бросил на друга насмешливый взгляд, затем поднял глаза к небу. Там собирались темные тучи.
— И ночевать под забором? В такую погоду? Я как-то опять привык к кровати. — Он склонил голову, прислушиваясь, затем хмыкнул. — Может, в одном из этих заведений музыкантов и нет. В любом случае, бьюсь об заклад, жонглера у них точно нет.
Мэт повесил лук через плечо и двинулся к ярко-желтой двери, глядя на все вокруг слегка прищурившись. Ранд, полный сомнений, последовал за ним.
В этой гостинице музыканты были, звуки цитры и барабана совсем утонули в хриплом смехе и пьяных криках. Искать хозяина Ранду и в голову не пришло. В двух следующих гостиницах тоже играли музыканты и гремела такая же оглушительная какофония. По залу шатались и тесно сидели за столами просто одетые мужчины, они размахивали кружками и пытались одарить грубыми ласками девушек-служанок, которые с трудом от них уворачивались, на лицах у девушек застыли, будто приклеенные, многострадальные улыбки. Строения дрожали от воплей, а стойкая вонь прокисшего вина смешивалась с запахом немытых тел. Купцов, в шелках, бархате, кружевах, и следа тут не было — предназначенные лишь для них отдельные кабинеты, расположенные наверху, оберегали их слух и обоняние. Ранд с Мэтом лишь совали головы в дверь гостиницы и сразу же отходили. Ранд начал было думать, что иного выбора, кроме как идти дальше, у них, видимо, нет.