МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
БАШКИРСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ
УНИВЕРСИТЕТ им. М.АКМУЛЛЫ
Д.Б. Масленников
РУССКОЕ
ПОЭТИЧЕСКОЕ СЛОВОТВОРЧЕСТВО
Ч.1. ФУТУРИСТЫ
Уфа 2009
УДК 82.161.1.09
ББК 83.3(2Рос=Рус)5-022
М 31
Печатается по решению функционально-научного совета
Башкирского государственного педагогического университета
им.М.Акмуллы
Масленников Д.Б.
Русское поэтическое словотворчество. Ч.1. Футуристы: монография [Текст]. – Уфа: Изд-во БГПУ, 2009. – 160с.
Работа над изучением языкотворческой деятельности поэтов-футуристов начала двадцатого века дает богатейшую возможность для ознакомления с мемуарной, критической, литературоведческой и лингвистической литературой, для проникновения в своеобразие художественного мира поэта и для понимания неисчерпаемости источника «будетлянства» для его исследователей и последователей.
Данное издание – первая часть исследования русского поэтического словотворчества ХХ в. Книга адресуется филологам и всем, кто интересуется русской литературой.
Реценценты:
С.В. Вахитов, канд. филол. н., доц. (БГПУ им. М.Акмуллы);
Е.Е. Крашенинников, канд. психол. н., доц. (РУДН)
ISBN 978-5-87978-569-2
© Масленников Д.Б., 2009
© Издательство БГПУ, 2009
 |
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Когда на смену суетному, пропахшему порохом, бензином и пивом двадцатому веку пришел апоплексически-апокалипсический век двадцать первый, зачарованная магией больших цифр и всяковсячных цифровых и словесных палиндромов, раздавленная теорией больших и малых чисел интеллигенция ввела в обиход окказиональное словечко – «порубежье»…
Действительно, порубежье (рубеж двух веков) – время неслыханных потрясений и невиданных перемен. Во всяком случае, в России так было всегда: на стыке семнадцатого и восемнадцатого – грандиозный размах реформ Петра, кровавых по своей сути, с хрустом мослов и скрежетом зубовным, жутких, но положивших-таки конец «Руси боярской, дремотной»; век девятнадцатый идет на смену восемнадцатому – и, с одной стороны, Россию «втягивают» в неутихающую череду идущих в Европе «наполеоновских войн», приведшую к восстанию на Сенатской площади и, позже, к отмене крепостного права (а как иначе: зря что ли в Европу ходили, Парижи и Берлины башкирской конницей пугали, свободомыслия набирались?), а с другой – это эпоха небывалого расцвета русской поэзии, это Г. Державин, В. Жуковский и, конечно, великий Пушкин («красноречивый Александр»); девятнадцатый отступает от «железной поступи» века двадцатого – ослабленная Первой мировой Россия ввергается в пучину хаоса и смятения, в пучину революции…
Сейчас можно рассуждать, расквашивая друг другу в полемике носы, случайно это или нет, но почему-то именно во времена (или – лучше! – в безвременье) этого самого клятого «порубежья» стремительно развивается русская поэзия. Так было и в восемнадцатом, когда В. Тредиаковский и А. Кантемир стали складывать тяжелые свои силлабо-тонические вирши (чего стоит «Чудище обло, огромно и лаяй…»), и в «золотом» (эх, как хочется кавычки эти убрать!) девятнадцатом, так было и в веке двадцатом… Стремящиеся к вершинам стихосложения акмеисты, чуткие, дорожащие каждым (что, впрочем, тоже приводило к крайности – дрожащие над каждым) словом-образом символисты, неприступно-отстраненные белоперчаточники-имаженисты, неистово-бешеные футуристы с их хлебниковско-крученовской «заумью» и горластым Владимиром Владимировичем – ой, неспроста начало двадцатого называют «серебряным веком русской поэзии»! Что-то еще будет в начале двадцать первого века…
Но, как говорится, ближе к теме: язык художественных произведений начала ХХ века интересовал автора всегда (ну не может настоящий филолог пройти мимо чуда рождения слова!). Особый интерес в этом смысле вызывают эквилибристические словоэксперименты русского футуризма, о которых, собственно, и пойдет речь далее.
ГЛАВА 1.
ЯЗЫКОВЫЕ СТЕРЕОТИПЫИ ОККАЗИОНАЛЬНАЯ
ЛЕКСИКА. ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ
1.1. КАК И О ЧЁМ? МЕТОДОЛОГИЯ ВОПРОСА
Лексический запас любого языка подвержен разного рода преобразованиям, и значительный вклад в этот процесс вносят художники слова. Поэты-футуристы, естественно, для реализации своего видения мира не могли не обратиться к словотворчеству. При этом они использовали не только имеющиеся в языке словообразовательные модели, именно поэтому среди футуристических неологизмов значительную часть занимают окказиональные слова («слово-новы» по А. Крученых), образованные по непродуктивным деривационным моделям.
Язык произведений русского футуризма на сегодняшний день недостаточно исследован. Это связано с тем, что произведения футуристов долгое время не издавались и приводились лишь в качестве отрицательного примера небрежного обращения с языком. Объектом изучения традиционно становилась лишь лексика произведений наиболее известных представителей этого литературного направления - В. Маяковского и В. Хлебникова. Вместе с тем необходимо отметить непреходящее стремление современных исследователей к освоению художественных текстов, созданных поэтами и писателями начала ХХ века.
Данная работа предоставляется интересной с точки зрения выявления отдельных сторон, связанных со словообразовательными потенциями русского языка и со сравнительно молодой областью лингвистики - неологией, в которой не очень давно стали изучаться индивидуально-авторские неологизмы как специфические единицы лексической системы русского языка, а именно они представляют интерес как представители потенциальных возможностей словообразовательной системы русского языка.
Необходимость собирания, изучения и описания новых фактов в словарном составе языка осознана в отечественном языкознании достаточно давно и не теряет актуальности по настоящее время. Особенно большой вклад в формирование теории неологии внесли Ф.И. Буслаев, М.М. Покровский, Е.Д. Поливанов, А.А. Потебня, А.М. Селищев, И.И. Срезневский, Л.П. Якубинский. Истоки теории нового слова, таким образом, восходят к отечественному языкознанию ХIХ века. Становление же неологии как особой лингвистической отрасли относится ко второй половине ХХ столетия и связано с именами С.И. Алаторцевой, А.А. Брагиной, Р.А. Будагова, В.Г. Гака, Е.А. Земской, В.Г. Костомарова, В.В. Лопатина, А.Г. Лыкова, Р.Ю. Намитоковой, И.Ф. Протченко, Е.В. Розен, Н.И. Фельдман, Э.И. Ханпиры и др. Ведущая роль в создании теории неологии принадлежит Словарному отделу Института лингвистических исследований РАН (Санкт-Петербург), в частности, Ю.С. Сорокину и Н.З. Котеловой, благодаря деятельности которых собирание и изучение новых слов было поставлено на научную основу.
Что касается поэтической окказиональной лексики, представленной в произведениях, включенных в футуристические сборники начала ХХ века, то, очевидно, что на рубеже двадцатого и двадцать первого столетий именно новообразования порубежья девятнадцатого и двадцатого веков могут расцениваться как яркий пример того, какую роль играют в общей системе языка окказиональные слова, какое место они занимают в литературе вообще и в художественной речи поэта в частности.
Автор, вслед за А.Г. Лыковым, В.П. Григорьевым, Э.И. Ханпирой и другими исследователями, полагает, что индивидуально-авторские неологизмы являются специфическими единицами лексики. Эта специфика находит свое выражение, во-первых, в словообразовательном плане. Создаются новые слова, отсутствующие в общелитературном языке, образование которых идет в соответствии с существующими в языке словообразовательными типами или по окказиональным моделям. Тогда авторские неологизмы служат демонстрацией словообразовательных потенций языка. Во-вторых, в лексико-семантическом плане: каждый индивидуально-авторский неологизм семантически соотносится с другими узуальными единицами, или определенным образом перекликается со значениями слов, зафиксированных в словарях современного русского языка. В-третьих, в стилистическом плане: индивидуально-авторские неологизмы выполняют особые стилистические функции в тексте художественного произведения. В силу своей специфики поэтические неологизмы являются единицами чрезвычайно высокого уровня художественной выразительности и экспрессивности, что делает их средством создания яркого, нетривиального художественного образа, отражающего индивидуальное авторское видение мира.
Материалом данной работы послужили многочисленные новообразования футуристов, так как в них наиболее ярко, на наш взгляд, проявляются тенденции развития номинативной системы современного русского языка. Декларированная ориентация поэтов-футуристов на языковое экспериментирование повышает ценность их поэтических и прозаических текстов при использовании их в качестве иллюстрации потенциальных и окказиональных способов словообразования. При этом в ходе работы над текстами кубо-футуристических сборников начала века (1911-1918гг.) нами было выявлено около тысячи окказионализмов, большая часть которых - имена существительные и прилагательные, чуть меньше - глаголов и глагольных образований (причастий и деепричастий), количество наречий и междометий незначительно. Следует отметить, что окказиональные слова признанного мэтра футуризма Велимира Хлебникова в данной работе не рассматриваются, так как этот пласт футуристического творчества к настоящему моменту достаточно изучен (см. работы В.П. Григорьева [Григорьев, 1976; 1979 а; 1979 б; 1982; 1983; 1985 а; 1985 б; 1986; 1987 и др.] и, особенно, Словарь неологизмов Велимира Хлебникова Н. Перцовой [Перцова, 1995]).
Выборка материала производилась из ранних футуристических сборников начала ХХ века: Н. Асеев «Зор» (М., 1914), Н. Асеев, Г. Петников «Леторей» (М., 1915), Н. Асеев «Ночная флейта» (М., 1916), Н. Асеев «Ой конин дан окейн» (М., 1916), К. Большаков «Мозаика» (М., 1911), К. Большаков «Поэма событий» (М., 1916), К. Большаков «Солнце на излете» (М., 1916), Д. Бурлюк и др. «Пощечина общественному вкусу» (М., 1913), Е. Гуро «Небесные верблюжата» (СПб., 1914), Е. Гуро «Шарманка» (СПб., 1909), Р. Ивнев «Золото смерти» (М., 1916), Р. Ивнев «Пламя пышет» (М., 1913), В.Каменский «Звучаль весниянки» (М., 1918), В. Каменский «Землянка» (М., 1911), А. Крученых «Поросята» (СПб., 1913), А. Крученых «Черт и речетворцы» (СПб., 1913), Футуристы. К.Большаков, Бурлюки: Давид, Владимир, Николай и др. «Дохлая луна» (2 изд.) (М., 1914), В. Хлебников и др. «Дохлая луна. Сборник единственных футуристов мира!» (1 изд.) (М., 1913).
В последнее время окказиональная лексика интересует многих исследователей-лингвистов, что связано с созданием большого количества подобных единиц и активным функционированием их в современном поэтическом творчестве. Появляются работы, анализирующие с этой точки зрения поэтический язык Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Леонида Мартынова. Окказиональная же лексика Велимира Хлебникова, Алексея Крученых, Василия Каменского, Константина Большакова и других поэтов-футуристов начала двадцатого века не была предметом специального анализа лингвистов. Автор полагает, что причина этого заключается не только в затрудненности, не только в нелогичности футуристических текстов, не только в обилии в них окказиональной лексики, которая зачастую не поддается анализу, здесь срабатывают и экстралингвистические факторы: дело в том, что официозная литература, провозгласив в 1934 году (на Первом съезде писателей СССР) социалистический реализм ведущим принципом советских литераторов, погребла под этим монолитом все алогичное, все хоть частично не укладывающееся в метод. Показателен тот факт, что с начала тридцатых годов, когда была предпринята серьезная попытка издать все сочинения В.В. Хлебникова (издание собрания сочинений Велимира Хлебникова в пяти томах было осуществлено под редакцией Ю.Н. Тынянова и Н.Г. Степанова в Ленинграде в период с 1928 по 1933 годы), до середины восьмидесятых, когда о футуризме вспомнили в связи со столетием со дня рождения (1985 год) Велимира Хлебникова, не было издано ни одной книги, принадлежащей перу поэтов-футуристов (за исключением тонкой книжечки, вышедшей в Малой серии «Библиотеки поэта», появившейся во время хрущевской оттепели - Хлебников В. Стихотворения и поэмы. - Л.: Советский писатель. - 1960 - и, естественно, многочисленных произведений Владимира Маяковского, ставшего классиком советской литературы).
Почти пятьдесят лет футуристические тексты приводились только в качестве примера того, как «не надо писать», а самые яркие новообразования превращались в мишень малообоснованной критики. Время постепенно открывает нам поэтические тайны «Председателей Земного Шара» (термин В. Хлебникова). По жанру их творчество универсально, так как охватывает жизнь и в земном, и в космическом измерениях, универсально еще и потому, что для футуристической поэзии характерно смешение жанров: роман, драма, лирическое стихотворение - все равномерно представлено в футуристических текстах.
«Перебивка планов, непредсказуемое совмещение стилистических приемов, оригинальное воображение - все это порождает в поэзии, отличающейся глубокой иронией, ошеломляющий трагизм, беспощадную искренность, неожиданную словесную игру», - пишет М. Поляков во вступительной статье «В. Хлебников. Мировоззрение и поэтика» к сборнику «Творения» [Хлебников, 1987, с. 15]. Можно сказать, что особое смешение стилей в поэзии российского футуризма, где логика парадокса сосуществует с горечью неприятия тогдашнего общества, а своеобразный тонкий юмор поэтов-футуристов - с подлинной гражданственностью, патетикой, тоже можно считать одной из причин невосприятия футуристических текстов как со стороны читателей, так и со стороны ученых-лингвистов.
Наконец, одним из составляющих элементов футуристической поэзии начала ХХ века является безудержная, как мы уже отмечали, фантазия, пронизывающая все творчество поэтов-футуристов. Практика российского футуристического словотворчества изменяет, искажает пропорции понимания пространства, можно сказать, делает время податливым, эластичным.
Мы считаем, что футуристические новообразования - как совмещение различных исторических событий в одной плоскости - это удачная попытка преодолеть время, чему, вероятно, и должны способствовать такие словесные «изыски» футуристов, как «самовитая речь», «звездный язык», «речетворчество».
1.2. ЯЗЫК И РЕЧЬ. ЯЗЫКОВЫЕ СТЕРЕОТИПЫ
В современной лингвистической науке различаются понятия (и термины) язык и речь. Язык представляет собой сложное устройство, систему, которая может быть рассмотрена с различных точек зрения, в соответствии с чем и выделяются различные единицы языка и аспекты его изучения. Язык - одно из самых удивительных и, по всей видимости, одно из самых загадочных явлений, бытующих в человеческом обществе. Не будет преувеличением сказать, что язык является самым величайшим достижением человечества: язык создал человека, наделил его разумом.
Да, язык с трудом выдает свои тайны, но именно это и служит настойчивым призывом разгадать то, что написано между строк языка, а это, в свою очередь, «поможет нам лучше разобраться в сущности человеческой культуры, наиболее ярким проявлением которой всегда являлся и поныне является язык» [Маковский, 1989, с. 5].
Действительно, язык можно воспринять как некую субстанцию, живой организм, который можно исследовать, ставить над ним эксперименты, «строить не только лингвистические подобия - рефлексы нашего мира, но и фантомы, означающие то, чего нет, не бывает и даже, может быть, и быть не может в наших местах. И в этом смысле язык - вселенная безграничных возможностей, мир, в котором действительно возможен Всемогущий Творец» [Левин, Строчков, 1991, с. 75].
В специальной лингвистической литературе термин «язык» понимается как вся совокупность средств общения, присущих всему данному человеческому коллективу на данном этапе его развития и закрепленных в словарях и академических грамматиках. Средства же языка (звуковые, словарные, грамматические) - это тот инструментарий, при помощи которого выполняются в первую очередь коммуникативная и эстетическая функции языка. В.В. Лопатин, анализируя соотношение языка и речи, так пишет об этом: «Они (средства языка) воспроизводятся разными людьми - носителями данного языка - в разных речевых ситуациях, в разных контекстах, в художественных произведениях, передаваясь от человека к человеку и от поколения к поколению» [Лопатин, 1973, с. 62].
Поразительно еще и то, что, оставаясь явлением социальным, непосредственным детищем человека и человечества, в то же время, по словам М.М. Маковского, язык «является самопорождающим и самонастраивающимся механизмом, действующим в рамках комбинаторных закономерностей и схем. При этом строгость тех или иных языковых процессов нередко является непосредственным следствием определенной «свободы» языковых преобразований» [Маковский, 1989, с. 9]. Можно представить, что «комбинаторные закономерности и схемы» - это и есть «идеальные» образы - стереотипы языка.
Представляет интерес семантическое развитие термина «стереотип». Если первоначально он использовался в области полиграфии, то в последнее время под «стереотипом» понимается совокупность процессов и явлений, проявляющихся в рамках той или иной культуры: от теоретических философско-научных и художественно-эстетических разработок до социально-практических и политических программ. Обычно, говоря о «стереотипах», имеют в виду так называемый «национальный стереотип», но при всей «живучести» данного термина он не может не эволюционировать в связи с постоянными изменениями материальных и социально-экономических аспектов существования человеческого общества. Всякое социальное мнение в большей или меньшей степени стереотипизировано в виде значений, обладающих вербальной закрепленностью лексических значений [Стереотипы в общественном сознании, 1988, с. 34].
Известна роль стереотипов в организации тех или иных форм общественного сознания - религиозной, философской, эстетической. При этом стереотипы нередко отождествляются с народными традициями, мифами, ритуальной символикой. Но следует отметить, что стереотипы, имея сходство с традициями и мифами, в значительной степени отличаются от них по своей психологической природе. Функциональное поле стереотипов - граница сознательного и бессознательного, формирующихся психологических структур восприятия, тогда как культурные традиции, обычаи, мифы и т.д. являются объективированными, осознанными результатами такого закрепления рационализированными (идеология и политика) или иррационализированными (художественная поэтика и религиозная мистика) способами и средствами, в которых заинтересовано общество.
В результате неупорядоченного накопления образов восприятия человеком окружающей действительности возникают (осознанно или не совсем) повторяющиеся психолингвистические структуры, которые своеобразно идентифицируются в индивидуальном, коллективном и общественном сознании. У. Липпман дает следующее определение: «Стереотипы - упорядоченные, схематичные детерминированные культурой «картинки мира» в голове человека, которые экономят его усилия при восприятии сложных социальных объектов и защищают его ценностные позиции и права» [цит. по: Агеев, 1988, с. 34]. В данной работе рассматриваются вопросы, связанные с эстетической направленностью процесса разрушения стереотипов, в связи с чем автор исследует вышеназванный процесс только с лингвистической точки зрения.
Итак: языковой стереотип - это схематизированное и закрепленное в самом сознании данного языкового коллектива представление о правилах создания и употребления лингвистических единиц. Степень устойчивости стереотипа зависит не только от внешних условий, но и от конкретных носителей - общества, коллектива, личности - с их представлениями и интересами. Иными словами, языковой коллектив непосредственно участвует в создании, а затем - разрушении стереотипов как форм отражения объективной действительности. По мнению В.А. Малахова, стереотипы остаются на уровне скрытых субъективных умонастроений, которые индивид и общество чаще всего намеренно скрывают от «чужих» [Малахов, 1987, с. 77]. Причем постепенное разрушение стереотипов может осуществлятся как в ходе эволюции языка, независимо от воли и сознания его отдельных носителей, так и одномоментно - в языке произведений представителей художественной культуры (другое дело, что изменения такого рода не всегда закрепляются в языковой практике).
Очевидно, что языковые стереотипы, как и лексика вообще, есть идеальные образы предметов и явлений реальной действительности. Этот «идеальный образ» в своем существовании напрямую связан с «телом знака» (термин А.А. Леонтьева) [Языковое сознание, 1988, с. 69]. Другими словами, общественная практика, отраженная в языковом сознании, порождает языковые стереотипы, которые, несомненно, должны способствовать более эффективной коммуникации.
В начале последнего столетия второго тысячелетия, когда происходит нивелирование патетики как символа и смысла художественности, актуализируется прагматический подход к эстетическому творчеству вообще: возобладала точка зрения, что художественная литература, искусство слова должны подчиняться единым законам - канонам социалистического реализма. Данная тенденция складывалась еще до Октябрьской революции, и неудивительно, что в среде писателей и поэтов возникло направление, декларирующее новое отношение к Слову, раскрытие потенциальных возможностей семантической и словообразовательной систем русского языка. Реализация этих планов позволила футуристам несколько иначе, более точно и образно выразить свое, отличное от других, видение мира, создать «мифологию» нового времени, ориентированную на материальные ценности техногенной цивилизации.
Знаменательно то, что великие представители науки, литературы и культуры обладают способностью сконцентрировать, выделить из общей массы человеческих наблюдений, впечатлений, переживаний самое характерное для той или иной части общества на определенном временном промежутке, самое типизированное и представить его общественному сознанию таким образом, что индивидуальное, абсолютно субъективное видение фактов и событий становится общепринятым, полностью стереотипизированным, своего рода классическим. И это несмотря на то, что личностные качества автора того или иного высказывания или окказионализма существенно влияет на популярность последнего, возможность его дальнейшего употребления.
Нельзя не отметить и тот факт, что большую роль в языке играют и так называемые «спонтанные процессы». Если взглянуть на язык в тот или иной период его существования, то все в нем кажется незыблемым и навсегда данным, так как «мы не можем использовать придуманные нами слова, не можем произвольно изменить значение тех или иных слов - иначе нас никто не поймет. Однако неподвижность, статичность языка - всего лишь иллюзия» [Маковский, 1989, с. 11]. Это отражает общую физическую картину мира, согласно которой точка отсчета обыденно является неподвижной, в результате чего у человека, находящегося в движущемся вагоне, возникает ощущение движения мира вокруг него.
Языковые изменения чаще всего подчиняются определенным законам (фонетическим, грамматическим), но иногда языковые единицы подвергаются преобразованиям разного порядка, иногда случайно, но обусловленными воздействием языковой системы. Во многом благодаря именно этим изменениям язык и может оставаться «вечно живым и функционирующим» [Тынянов, 1965, с. 12]. Функционирует же язык в речевой деятельности людей - носителей данного языка. Речь, таким образом, в отличие от языка - «это сама деятельность конкретного говорящего и результат этой деятельности» [Лопатин, 1973, с. 63].
Речь создается в процессе общения людей, непосредственно в процессе «говорения». Естественно, что применяются в ней прежде всего те или иные средства языка (например, определенные слова, формы слов, синтаксические конструкции) в зависимости от данной речевой ситуации, от стилистической направленности, от конкретного задания и цели говорящего, который стремится в каждом конкретном случае передать с помощью этих общеязыковых средств определенную мысль, определенное содержание. Эта мысль была подчеркнута и выше. Известна точка зрения, что в языке нет ничего того, чего раньше не было бы в речи, и процесс словотворчества, никогда не прекращающийся и традиционно считающийся принадлежностью всего языкового коллектива, иногда может нарушаться отдельными авторами, предлагающими свою интерпритацию общепринятых методов словообразования (поэтами-футуристами). Случается, однако, что на определенном этапе эволюции эстетического восприятия мира существующие средства языка недостаточно полно отражают авторскую позицию релаксации. В результате возникает дисбалланс между общеупотребительным и потенциальным.
Таким образом, язык представляет собой прежде всего совокупность средств выражения, с помощью которых осуществляется его коммуникативная и эстетическая функции. Язык можно представить как сочетание комбинаторных закономерностей и схем, т.е. систему стереотипов, которые играют важную роль в организации различных форм общественного сознания (философии, религии, художественной эстетики).
Таким образом, под языковым стереотипом автор предлагает понимать схематизированное и закрепленное в языковом сознании данного языкового коллектива представление о правилах создания и употребления лингвистических единиц.
Основой же эстетики футуризма являлась направленность на разрушение стереотипов с целью создания «мифологии культуры» нового времени с ориентацией на материальные ценности технократической цивилизации.
1.3. ОККАЗИОНАЛЬНАЯ ЛЕКСИКА И ЕЕ ОСОБЕННОСТИ
В лингвистике вопросам окказиональности как особой теме стали уделять внимание сравнительно недавно, очевидно в силу аномальности, противоречивости этого явления, хотя различные авторские новообразования всегда привлекали внимание исследователей. В настоящее время индивидуальное авторское словообразование (словотворчество) привлекает исследователей по разным причинам: кого-то интересует словотворчество как реализация авторской языковой игры, кого-то – возможности автора-словообразователя.
Основой любой науки являются категории. Категория в лингвистике - наиболее общее и существенное понятие, выражающее одно из основных отношений, существующих в языке (или речи). Категория окказиональности, лежащая в основе данной работы, - это наиболее общее понятие, объединяющее все виды проявления окказиональности в лексике, словообразовании, морфологии, синтаксисе, семантике. Окказиональность - это такая речевая реализация возможностей языковой системы, которая противоречит традициям и нормам употребления лексических единиц, речевое проявление того, что могло бы быть реальным фактом языка, но не нашло в нем отражение.
Категория окказиональности выделяется на фоне категории узуальности и противопоставлена ей. Категория узуальности является наиболее общим понятием, объединяющим в себе все устоявшееся, естественное в употреблении соответствующих единиц данного языка.
Категория окказиональности носит «межъярусный» характер и проявляется на всех уровнях структуры языка. Это означает, что категория окказиональности обнаруживается на всех уровнях, кроме фонологического.
«В бинарной оппозиции «окказиональность - узуальность» маркированным (сильным) членом является окказиональность, которая выделяется на «нейтральном» фоне узуальности. В соответствии с этим рассмотрение свойств окказионального слова последовательно осуществляется <...> на фоне соотносительных свойств обычных (узуальных, канонических) слов» [Лыков, 1976, с. 78].
Причиной возникновения окказиональности является противоречие между возможностью и ее осуществлением, между системой и нормой, которое предполагает преодоление разного рода ограничений в соединении единиц (морфем, слов) в процессе их появления в речи.
Возможное в языке становится реальным в речи, в которой «кроме слов общеупотребительных, входящих в активный словарный запас языка, встречаются и индивидуальные средства, присущие только данному отрезку речи» [Лопатин, 1973, с. 63], данному определенному контексту, создаваемые (подчеркнуто нами. - Д.М.), а не воспроизводимые говорящим именно в данной языковой ситуации. К индивидуально-речевым средствам было бы, как нам кажется, нецелесообразно применять термин «неологизмы», поскольку он уже закреплен за определенной группой слов. Наиболее распространенным названием таких индивидуальных новообразований является термин «окказионализмы», или «окказиональные слова» (от латинского «occasio» - случай), который впервые был употреблен применительно к русскому словообразованию в работе Н.И. Фельдман «Окказиональные слова и лексикография» [Фельдман, 1957]. Уже в самом термине заложена мысль о том, что подобные слова создаются однажды, некоторым образом - «по случаю».
В лингвистической литературе, впрочем, существуют также и другие названия окказиональных слов. Они предложены были разными авторами и не приняты на вооружение языковедческой науки [Лопатин, 1973, с. 65]. Однако нам кажется интересным уже сам перечень терминов, поскольку каждый из них, по-своему оправданных, характеризует рассматриваемое явление с определенной стороны, и тем самым явление окказиональности получает разностороннее освещение.
Мы считаем, что возможно сгруппировать предлагаемые термины по тем особенностям данного явления, которые они акцентируют, и, исходя из этого, выделяем четыре группы понятий, указывающих на следующее:
1) на авторскую принадлежность:
а) «индивидуальные слова»;
б) «авторские» или «индивидуально-авторские неологизмы»;
в) «слова-самоделки»;
г) «эгологизмы» (от латинского «ego» - я);
2) на стилистические возможности таких новообразований:
а) «стилистические неологизмы»;
б) «индивидуально-стилистические неологизмы»;
3) на фактор «сиюминутности», «недолговечности»:
а) «слова-экспромты»;
б) «слова-молнии»;
в) «слова-метеоры»;
4) на сферу функционирования окказиональных новообразований:
а) «литературные» или «литературно-поэтические неологизмы»;
б) «неологизмы поэта»;
в) «поэтические неологизмы».
Таким образом, мы получаем четыре основных отличительных признака окказиональных слов:
а) во-первых, они не являются общеупотребительными, являясь индивидуально-речевыми по своему употреблению;
б) во-вторых, в определенных стилевых контекстах окказиональные слова обладают большей эмоционально-экспрессивной значимостью, нежели слова общеупотребительные;
в) в-третьих, окказиональные новообразования, действительно, не стремятся к закреплению в активном словарном запасе языка, это «вр е менные» единицы языка, хотя иногда они (окказионализмы) и «переживают» своих авторов;
г) в-четвертых, своеобразной «средой обитания» окказиональных слов является художественная литература, поскольку функционируют они в художественных текстах и, как правило, не воспроизводятся вне определенного контекста.
В лингвистической литературе до сих пор существует терминологический разнобой в толковании понятий «неологизм», «потенциальное слово», «окказиональное слово». Анализируя сотношение данных понятий, Э.И. Ханпира отмечает следующее: «Самый старый из этих терминов - «неологизм». В литературоведческих работах до сих пор только он и бытует. <...> А между тем одного этого термина явно недостаточно для описания многообразия фактов, связанных с появлением новых слов» [Ханпира, 1966, с. 153]. Развивая свою мысль, вышеназванный исследователь предлагает «неологизмом» называть «новое слово я з ы к а» (разбивка Ханпиры) [Ханпира, 1966, с. 154], «потенциальным словом» - «слово, которое может быть образовано по языковой модели высокой продуктивности, а также слово, уже возникшее по такой модели, но еще не вошедшее в язык» [Ханпира, 1966, с. 154], «окказиональным словом» - «слово, образованное по языковой малопродуктивной или непродуктивной модели, а также по окказиональной (речевой) модели и созданное на определеный случай либо с целью обычного сообщения, либо с целью художественной» [Ханпира, 1966, с. 154]. Подобная трактовка, на наш взгляд, не позволяет разграничить данные понятия, поскольку проанализированный материал позволяет утверждать, что окказиональные слова образуются не только по малопродуктивным, но и по продуктивным моделям. В связи с этим возникает терминологический дисбалланс между толкованием окказионального и потенциального слова. Если вслед за Э.И. Ханпирой под потенциальным словом понимать «слово, уже возникшее по такой модели, но еще не вошедшее в язык», то что значит потенциальное. Вряд ли стоит говорить о том, что потенциальное предполагает не существующее, а возможное. Поэтому мы разделяем точку зрения Г.О. Винокура: «В каждом языке, наряду с употребляющимися в повседневной практике словами, существуют, кроме того, своего рода «потенциальные слова», т.е. слова, которых фактически нет, но которые могли бы быть, если бы того захотела историческая случайность» [Винокур, 1991, с. 320].
Сходная трактовка в понимании термина «потенциальное слово» предложена В.В. Лопатиным. Отличие заключается в том, что названный исследователь внутри «окказиональных слов» выделяет две группы: «потенциальные слова языка» и «собственно индивидуально-авторские образования» [Лопатин, 1973, с. 94]. Первые возникают более свободно и образуются по продуктивным в современном русском языке словообразовательным моделям. Каждое из таких «потенциальных слов» - это лишь очередная демонстрация проявлений словообразовательных законов языка.
Заметим предварительно, что большое число окказионализмов поэтов-футуристов относится именно к этой группе. Например, В. Хлебников заполняет лакуну в словарном запасе языка: черный ® чернеет, белый ® белеет, русый ®? (Чья это головка русеет? [Хлебников, 1987, с. 65]).
Вторые же, напротив, намеренно создаются авторами для того, чтобы отступить от языковых стереотипов, от словообразовательных закономерностей и норм русского языка. Такие индивидуально-авторские новообразования создаются или по непродуктивным в современном русском языке словообразовательным моделям («нянь » - существительное мужского рода - редеривация), или на базе соединения обычно не сочетаемых слов (сложные прилагательные типа «чудовищно-прекрасный », «бешено-сладкий » и др.). В тех же случаях, когда новообразования построены по продуктивным в языке словообразовательным моделям, они либо отклоняются от обычных для этих моделей закономерностей деривации (например, при сложении слов используются не только знаменательные, но и, в нарушение языковых норм, служебные слова: частицы («бы + ум = быум» - «желающий разум, сделанный не тем, что есть, а тем, чего хочется» [Хлебников, 1987, с. 483]), союзы («но + ум = ноум » - «враждебный ум, ведущий к другим выводам, ум говорящий <...> «но» [Хлебников, 1917, с. 483] и т.д.), либо образуются вместо других, общеупотребительных слов - синонимов того же корня («старизна», «мечтавый», «лебедивый» и другие. Ср.: старость, мечтательный, лебединый).
Несколько иная трактовка термина «окказиональное слово» предлагается А.Г. Лыковым, который выделяет девять признаков, отличающих русское окказиональное слово от канонического (узуального):
1) принадлежность к речи;
2) творимость (не воспроизводимость!);
3)