Даже в своем упадке персидская империя останется своего рода матрицей цивилизации. Какими победами знаменит Александр Македонский, как не завоеваниями персидских территорий? А это распространило эллинскую культуру по всему миру! И затем появятся преемники персидского государства: Понт, Парфия, Персия времен Фирдоуси, Омара Хайяма и Хафиза, Иран, который мы знаем, и Иран будущего, после двадцатого века…
Эверард круто повернулся.
— Если ты сейчас исчезнешь, — сказал он, — то я могу ясно представить себе, как через три тысячи дет человечество все еще будет строить зиггураты, гадать о своих судьбах на внутренностях животных и скитаться по лесам Европы. А Америка не будет открыта вовсе…
Денисон обмяк.
— Да, — ответил он. — Я думал об этом.
Он прошелся взад—вперед, заложив руки за спину. Его темное лицо старело с каждой минутой.
— Еще тринадцать лет, — прошептал он еле слышно. — Ещё тринадцать лет, и я погибну в битве с кочевниками. Я не знаю точно, как это произойдет. Но так или иначе обстоятельства приведут, меня к гибели. Почему бы и нет? Волей—неволей обстоятельства заставили меня проделывать все, что от меня требовалось… И как бы я ни воспитывал своего сына Камбиса, я знаю, что он окажется недоумком и садистом и что только Дарий сможет спасти империю. Боже мой!
Он прикрыл лицо широким рукавом.
— Прости, Мэнс, я ненавижу жаловаться, но не могу справиться с собой.
Эверард сел, избегая смотреть на Денисона. Но не слышать его тяжелого дыхания он не мог.
По прошествии некоторого времени Кир налил вино в две чаши, сел рядом с Эверардом и сухо произнес:
— Еще раз прости. Все прошло. И я еще не сдался.
— Если хочешь, я могу поставить вопрос перед Главным управлением, — с некоторой долей сарказма сказал Эверард.
Денисон ответил в тон ему:
— Спасибо, старина. Я помню их правила достаточно хорошо. Без нас можно обойтись. Они просто запретят путешествия сюда на весь период жизни Кира, чтобы не вводить меня, в соблазн, и пошлют мне любезное письмо. В нем будет говориться, что я — абсолютный монарх цивилизованного народа, у меня есть дворцы, рабы, виноградники, шуты, повара, наложницы, охотничьи угодья — и все это в неограниченных количествах. Чем же я недоволен? Нет, Мэнс, эту проблему придется решать только нам вдвоем.
Эверард сжал руки в кулаки с такой силой, что почувствовал, как ногти впиваются в ладони.
— Ты хочешь от меня чертовски многого, Кейт, — медленно проговорил он.
— Я просто прошу тебя обдумать все возможности, и, клянусь Ариманом, ты это сделаешь!
Его пальцы опять впились в плечи Эверарда: это завоеватель Востока отдавал приказ. Прежний Кейт никогда бы не разговаривал таким тоном, — отметил про себя Эверард, начиная злиться, и подумал: «Если ты не вернешься и Синтия узнает, что ты не сможешь вернуться… она явится к тебе сама, а еще одна чужестранка в гареме царя никак не сможет повлиять на ход истории. Но если я представлю доклад в Главное управление до того, как увижу ее, доложу, что проблема неразрешима, а это не подлежит сомнению… Что ж, тогда посещение эпохи Кира будет под запретом, Синтия никогда не сможет попасть к тебе».
— Я не раз сам думал об этом, — более спокойным тоном продолжал Денисон. — И я не хуже тебя понимаю все сложности. Но послушай, я могу показать тебе пещеру, где находился мой скуттер несколько часов, пока меня не схватили. Ты сможешь вернуться туда к моменту, когда я появлюсь, и предупредить меня.
— Нет, — сказал Эверард. — Это отпадает. По двум причинам. Во—первых, закон, причем весьма мудрый закон, запрещает делать это. Правда, иногда бывали исключения, но тут вступает в силу вторая причина: ты — Кир. Они не пойдут на то, чтобы уничтожить будущее ради спасения одного человека.
Сделал бы я это ради спасения одной женщины? Не уверен… Надеюсь, нет. Синтии вовсе ни к чему знать все факты. Будет куда лучше, если она вообще ничего не узнает. Я могу использовать свой авторитет агента с правом свободных действий, чтобы эти сведения не пошли дальше Главного управления, и не говорить ей ничего, разве только что Кейт умер при обстоятельствах, которые, вынудили нас запретить путешествия во времени в эту эпоху. Она, конечно, погорюет какое—то время, но она слишком молода и здорова, чтобы скорбеть всю жизнь… Правда, это непорядочно. Но разве лучше будет позволить ей жить здесь в качестве рабыни и делить своего любимого по меньшей мере с десятком царских дочерей, на которых он был вынужден жениться из политических соображений? Не лучше ли для нее будет все позабыть и начать жизнь заново, среди своих соотечественников?
— Ясно, — сказал Денисон. — Я просто хотел быть до конца уверен, что это отпадает. Но должен же быть какой—нибудь другой выход. Послушай, Мэнс, шестнадцать лет назад создалась ситуация, послужившая причиной всего того, что произошло впоследствии, но ведь это случилось не из—за человеческого каприза, а по самой логике событий. Допустим, я бы не появился. Разве Гарпаг не нашел бы другого Кира? Кто именно стал великим царем — не имеет ровно никакого значения. Другой Кир вел бы себя совершенно не так, как я, во множестве повседневных деталей. Естественно. Но, если только он не был бы безнадежным болваном или маньяком, а достаточно разумным и порядочным человеком — надеюсь, ты не станешь отрицать за мной этих качеств, — его поведение во всех важных событиях не отличалось бы от моего. Я имею в виду поступки и события, отраженные в истории. Ты знаешь это не хуже меня. За исключением нескольких критических моментов, время всегда стремится вернуться на круги своя. Небольшие различия с годами исчезают и забываются — это и есть негативная обратная связь. Только в ключевые моменты может возникнуть позитивная обратная связь, и прошлые события с годами возрастают в своем значении и последствиях, вместо того чтобы исчезнуть. Ты ведь знаешь все это.
— Конечно, — сказал Эверард. — Но ты же сам признавал, что твое появление в пещере и было таким критическим ключевым моментом. Именно твое появление навело Гарпага на мысль о Кире. Без этого… Я хорошо представляю себе, как развалилась бы мидийская империя: либо ее завоевала бы Лидия, либо варвары, потому что у персов не было бы царя, имевшего божественное право властвовать ими по рождению… Нет, я не появлюсь в пещере в тот момент, если не получу разрешения по меньшей мере самого данеллианина.
Денисон бросил на него взгляд поверх края чаши, потом поставил ее на стол, по—прежнему не спуская с Эверарда глаз,
— Ты не хочешь, чтобы я вернулся, верно?
Эверард вскочил со скамьи. От резкого движения чаша выпала из его рук и со звоном упала на пол. Вино растеклось, как кровь.
— Замолчи! — крикнул он.
Денисон кивнул головой.
— Я — царь. Стоит мне пальцем шевельнуть, и стража разорвет тебя на куски.
— Превосходный способ заручиться моей поддержкой, — буркнул Эверард.
Денисон вздрогнул. Секунду—другую он сидел неподвижно, затем сказал:
— Извини. Ты не можешь себе представить, что я испытал… Да, да, жизнь моя здесь была не так уж плоха. Даже интереснее, чем у большинства, а когда тебя почитают божеством, со временем это даже начинает нравиться. Наверное, поэтому я через тринадцать лет ввяжусь в бой за Яксартом; ведь у меня не будет иного выхода: все мои храбрецы будут смотреть на своего повелителя. Черт возьми, может, оно и стоит того. — Он растянул губы в улыбке. — Что же касается моих наложниц, то некоторые из них могут свести мужчину с ума. И у меня есть Кассандана. Я сделал ее своей старшей женой, наверное, потому, что она чем—то напоминает мне Синтию. Трудно сказать, ведь прошло столько времени. Возвращение в двадцатый век для меня нереально. Поверишь ли, езда на горячей лошади доставляет куда больше удовольствия, чем гонка в спортивном автомобиле!.. А кроме того, я знаю, что творю здесь полезное дело, — не каждому дано знать это о себе… Прости, что не сдержался. Я верю, ты бы помог, если бы только смел. Но ты не смеешь, и я не упрекаю тебя, и тебе незачем меня жалеть.
— Прекрати это! — простонал Эверард.
Он почувствовал, будто мозг его разрывается на части в абсолютной пустоте. Сквозь переплетения беседки он видел статую на крыше: юноша убивает быка — это был символ Человека и Солнца. За колоннами и виноградными лозами стояли стражники в кожаных доспехах с луками наготове. Лица их казались вырезанными из дерева. Видно было и то крыло здания, где находился гарем и где сотня, а может быть, и тысяча молодых женщин считали за счастье проводить время в ожидании случайной прихоти своего царя. За городскими стенами лежали возделанные поля, где крестьяне готовили жертву земле—матери. Люди поклонялись ей еще в те времена, когда пришли индоевропейцы, а это произошло в далеком туманном прошлом. Далеко за городом будто парили в небе горы, где водились волки, львы, кабаны и скрывались демоны. Этот мир был совсем чужим.
Эверард считал, что годы службы в Патруле дали ему достаточную закалку и готовность воспринимать все чужое, но сейчас он почувствовал острое желание сбежать в свой собственный век, к своему народу, скрыться там и все позабыть. Он осторожно сказал:
— Я должен посоветоваться кое с кем. Придется детально проверить весь период — вдруг появится какая—нибудь зацепка… Я недостаточно компетентен, чтобы справиться с этим в одиночку, Кейт. Мне надо вернуться обратно к себе и все обговорить. Если мы что—нибудь придумаем, я вернусь… в эту же ночь.
— Где твой скуттер? — спросил Денисон.
Эверард махнул рукой.
— Там, в холмах.
Денисон погладил бороду.
— Точнее ты мне не скажешь, а? Что ж, это разумно. Я не уверен, что доверил бы себе самому, если знал, где машина времени.
— Я имел в виду вовсе не это! — вскрикнул Эверард.
— А, неважно. Не будем ссориться еще и по этому поводу.
Денисон вздохнул.
— Конечно, отправляйся домой и посмотри, что можно сделать. Тебе нужна охрана?
— Лучше не надо. Это ведь не обязательно?
— Нет. У нас здесь безопаснее, чем в Центральном парке в Нью—Йорке.
— Ну, это еще ни о чем не говорит.
Эверард протянул руку.
— Только верни мне патрульную лошадь. Она специально обучена, и мне бы не хотелось ее потерять.
Их взгляды встретились.
— Я вернусь, Кейт. Сам. Каково бы ни было решение.
— Ладно, Мэнс, — сказал Денисон.
Они вместе покинули беседку, чтобы беспрепятственно пройти мимо застывших при появлении царя стражников и часовых у ворот. Денисон указал на дворцовую спальню и сказал, что будет ждать Эверарда там всю неделю каждый вечер.
Затем Эверард облобызал ногу Кира и, когда великий царь удалился, сел на лошадь и медленно выехал из ворот дворца.
Он чувствовал себя усталым и совершенно опустошенным. Сделать было ничего нельзя, а он обещал вернуться самолично и сообщить царю его приговор.
Эверард ехал среди холмов, где над бурными холодными ручьями хмурились кедры, и боковая дорога, на которую он свернул, вела вверх и была хорошо наезжена. В засушливом Иране в те времена еще попадались такие леса. День близился к концу. Его лошадь явно устала и ступала тяжело. Хорошо бы найти какую—нибудь хижину пастуха и попросить пристанища, чтобы дать животному отдохнуть, Но тогда уже будет поздно. Нет! Сейчас полнолуние, и, если потребуется, он лучше пойдет пешком, лишь бы добраться до скуттера к восходу солнца. Ему было не до сна.
Лужайка, покрытая высокой, уже пожелтевшей травой и спелыми ягодами, так и манила отдохнуть. Последний раз он ел рано утром, но в седельных сумках у него была еда и мех с вином. Он сдавил бока лошади и свернул с дороги.
Неожиданно что—то привлекло его внимание. Вдалеке, на дороге, низкое солнце осветило облако пыли. Оно становилось все больше, росло прямо на глазах. Несколько всадников, решил он, изо всех сил гнавших коней. Царские вестники? Но почему они спешили в этом направлении? Ему стало не по себе. Он надел подшлемник, пристегнул шлем, повесил на руку щит и высвободил из ножен короткий меч. Скорее всего всадники просто проскачут мимо, и все же…
Сейчас он хорошо рассмотрел, что их было восемь. Кони были хорошие, а последний всадник вел на поводу еще свежих лошадей. Коней успели загнать: видно, скакали они давно — пот стекал струйками по их запыленным бокам, гривы прилипли к шеям. Всадники были одеты в широкие белые штаны, рубахи, сапоги, плащи и высокие шляпы без полей — явно не приближенные царя, не профессиональные воины, но и не бандиты. Они были вооружены мечами, луками и арканами.
И тут Эверард узнал седобородого человека, скакавшего впереди. Его как обухом по голове ударило: Гарпаг!
Сквозь летучее облако пыли он ясно видел всадников: даже для древних персов вид у них был устрашающий.
— Ого,— сказал Эверард вслух. — Все ясно.
Он даже не испугался — не было времени, надо было быстро обдумать положение и искать выход. У Гарпага не могло быть иной причины для бешеного галопа в горах, кроме поимки грека Меандра. Естественно, во дворце, полном доносчиков и болтунов, Гарпаг не позднее чем через час узнал, что царь говорил с чужеземцем, как с равным, на незнакомом языке, а потом отпустил его обратно на север. Немного больше времени хилиарху понадобилось, чтобы придумать причину, позволившую ему покинуть дворец, собрать воинов из своей личной охраны и броситься в погоню. Почему? Потому что «Кир» когда—то появился среди этих же холмов на какой—то неизвестной штуке, которую Гарпаг мечтал захватить. Мидиец был отнюдь не глуп и явно не поверил истории, которую тогда сплел для него Кейт. Он вполне допускал, что рано или поздно из страны царя явится другой волшебник, и уж на сей раз он, Гарпаг, не допустит, чтобы чудесная повозка так легко выскользнула из его рук.
Эверард более не медлил. Всадники были всего в сотне ярдов от него. Он видел глаза Гарпага, сверкавшие из—под кустистых бровей. Пришпорив лошадь, Эверард свернул с дороги и поскакал прямо через луг.
— Стой! — закричал позади него знакомый голос. — Остановись, грек!
Эверард погнал свою усталую лошадь рысью. Кедры бросали на него свои длинные тени.
— Стой или будем стрелять!.. Стой!.. Стреляйте! Только не убивать! Стреляйте по коню!
На опушке леса Эверард соскочил с седла. Сзади послышались зловещее жужжание стрелы и тяжелый топот. Лошадь заржала. Эверард оглянулся — бедное животное упало на колени. Черт побери, они заплатят за это! Но он был один, а их — восемь! Он поспешил под защиту деревьев. Стрела, просвистев мимо его левого плеча, вонзилась в ствол.
Он побежал, пригибаясь, петляя из стороны в сторону в холодных сгущающихся сумерках, напоенных запахом трав, радуясь, что мягкая, покрытая хвоей земля поглощала звук его шагов. Ветки деревьев хлестали его по лицу. Жаль, что кустарник рос очень редко, можно было бы воспользоваться каким—нибудь индейским приемом и укрыться в кустах. Персов не было видно. Почти наугад они пытались проехать за ним верхом. Треск ломающихся кустов и громкие ругательства за его спиной говорили о том, что это дается им нелегко.
Скоро они, по—видимому, спешились. Эверард прислушался. Где—то вдалеке журчала вода… Он двинулся в направлении этого журчания, вверх по крутому склону холма, покрытому большими валунами. Его преследовали не беспомощные новички—горожане, подумал он. По крайней мере некоторые из них были горцами, умеющими прочитать малейший его знак на земле. Ему нужно сбить их со следа — тогда можно будет спрятаться и переждать, пока Гарпаг не вынужден будет вернуться к своим дворцовым обязанностям. Эверард тяжело дышал. За его спиной слышались резкие голоса, вероятно, было принято какое—то решение, но персы находились слишком далеко, и он не мог расслышать, какое именно. К тому же кровь слишком громко стучала у него в висках.
Если Гарпаг посмел напасть на гостя самого царя, он, естественно, не рассчитывал, что тому удастся когда—нибудь пожаловаться на это царю. Плен и пытки — пока он не откроет им, где находится скуттер и как он действует, а в конце программы — в порядке милосердия — нож в горло.
«Черт побери, — подумал Эверард, слыша бешеный стук своего сердца, — я изгадил эту операцию до такой степени, что теперь ее можно включить в учебник в качестве примера, как не должен поступать патрульный. И все потому, что не надо столько думать о некой женщине, чужой женщине, чтобы эти мысли не заставили тебя забыть об элементарных предосторожностях».
Он вышел на высокий берег. Внизу, под его ногами, по направлению к долине протекала речушка. Они, конечно, увидят, что он здесь был, но им придется гадать, куда он пошел — вверх или вниз по течению… Кстати, куда же лучше? Сначала он пошел вниз по реке; тина и скользкая грязь холодили ноги. Нет, лучше все—таки идти вверх по течению. Во—первых, так будет ближе к скуттеру, а во—вторых, Гарпаг, вернее всего, подумает, что он отправился вниз по течению, чтобы вернуться назад, к царю.
Камни речушки ранили его ноги, и вода леденила их. Деревья стеной поднимались вдоль обоих берегов, наверху виднелась только быстро темневшая, узкая полоска неба. В вышине парил орел. Становилось все холоднее. Но ему повезло: речушка петляла, как змея в бреду, и Эверард почти сразу же, скользя и спотыкаясь, исчез за поворотом.
«Я пройду милю—другую, — подумал он,— может, там окажется ветка, за которую можно ухватиться. Если сумею вылезти, то окончательно запутаю следы».
Медленно текли минуты.
«Доберусь до скуттера, а потом обращусь в Главное управление и попрошу помощи. Черт побери, конечно, никакой помощи от них не будет. Почему бы не пожертвовать одним человеком, чтобы обеспечить собственное спокойное существование и благоденствие? Так что Кейт застрянет здесь еще на тринадцать лет, пока его не убьют варвары. Но через тринадцать Синтия все еще будет молода и, пережив все ужасы изгнания, точно зная дату смерти мужа, останется совсем одна в запрещенной для путешествия во времени эпохе, при запуганном дворе безумного Камбиса. Нет, необходимо скрыть от нее правду, удержать ее дома, сказать, что Кейт мертв. Он и сам хочет, чтобы я так поступил. А через год или два она опять будет счастлива, я сумею научить ее быть счастливой».
Он не замечал, как острые камни изранили его обутые в тонкие сандалии ноги, как неверен его шаг и как сильно шумит вода. Но вот он подошел к повороту речушки… и увидел персов.
Их было двое. Они брели вниз по течению. Видимо, его поимке придавали большое значение, коль скоро персы решились пренебречь религиозным запретом относительно осквернения речных вод. Сверху, по обоим берегам шли еще двое, прочесывая лес. В одном из них Эверард узнал Гарпага. Персы со свистом вытащили длинные мечи из ножен.
— Стой! — вскричал Гарпаг. — Стой, грек, сдавайся!
Эверард остановился как вкопанный. Вода журчала по его ногам. Те двое, что шли по реке навстречу ему в этом колодце темноты, казались призраками: их лиц не было видно. Выделялись только белая одежда и мерцающие лезвия мечей. Эверард вздрогнул: он понял, что преследователи, видя, как он вошел в воду, разделились — одни направились вниз по реке, другие — вверх, передвигаясь по твердой земле быстрее, чем он по воде. Пробежав дальше, чем он мог дойти за это же время, они повернули назад и пошли медленнее, так как река петляла, зато уверенные, что добыча от них не ускользнет.
— Взять живым, — твердил Гарпаг. — Можете ранить его в ноги, если придется, но возьмите живым!
Эверард зарычал от ярости и повернулся лицом к берегу.
— Ну подожди же, негодяй! — по—английски сказал он. — Ты сам напросился!
Двое воинов, что брели по реке, с криком бросились вперед. Один поскользнулся и упал лицом в воду. Воин, двигавшийся вдоль берега, съехал вниз по склону.
Береговой склон был покрыт скользкой грязью. Эверард вонзил в нее нижний конец щита, оперся на него и с трудом выбрался из воды. Гарпаг, ожидавший этого момента, не торопясь двинулся вперед. Лезвие в руке мидийца сверкнуло, обрушиваясь на Эверарда сверху. Он наклонился, подставляя шлем, который погнулся, но выдержал удар. Меч соскользнул со шлема и задел правое плечо, к счастью, не очень сильно. Эверард почувствовал небольшое жжение, но уже через секунду ему стало некогда разбираться в своих ощущениях.
Он понимал, что не сумеет справиться со всеми нападавшими. Но они дорого заплатят за его смерть.
Эверард упал на траву и поднял щит как раз вовремя, чтобы парировать удар в лицо. Гарпаг сделал выпад, пытаясь достать его ноги. Эверард и этот удар парировал своим коротким мечом. Сталь мидийца со свистом рассекла воздух. Но при близком бое легко вооруженный перс не имел никакого шанса против греческого вооружения, что истории предстояло доказать двумя поколениями позже. «О господи, — подумал Эверард, — будь у меня панцирь и наколенники, я бы справился со всеми четырьмя!»
Он искусно прикрывался щитом, отражая выпады и удары и стараясь как можно ближе подойти к Гарпагу, чтобы тот не мог действовать своим длинным мечом и сам оказался не защищенным от меча Эверарда. Хилиарх усмехнулся в седую бороду и отскочил назад. Тянет время, конечно. Так и есть. Еще трое воинов вскарабкались на берег и с криком побежали к ним. Атака была беспорядочной. Умелые воины каждый по отдельности, персы никогда не могли научиться организованной массовой дисциплине европейцев, за что и поплатились при Марафоне и Гавгамелах. Но вчетвером против одного, да еще не одетого в латы они имели все шансы на успех.
Эверард прислонился спиной к дереву. К нему беспечно подбежал перс, и вот уже его меч зазвенел о щит Эверарда. Клинок американца сверкнул из—за бронзового овала щита и с трудом вошел во что—то мягкое. По прежнему опыту Эверард знал это ощущение. Он быстро вытащил клинок и отскочил в сторону. Истекающий кровью воин медленно осел на землю и застонав, обратил лицо к небу.
Остальные преследователи были уже рядом с Эверардом — по одному с каждой стороны. Нависающие кусты не давали персам возможности воспользоваться арканом. Придется им вступить в открытый бой. Патрульный отразил щитом нападение слева. Тем самым он приоткрыл правую сторону груди, но, так как был приказ взять его живым, он мог себе это позволить. Солдат справа пытался подсечь Эверарду ноги. Тот подпрыгнул, и меч просвистел под ним. Теперь воин слева ударил нииже. Эверард ощутил боль и увидел, что в ногу вонзилось лезвие. Он отдернул ногу. Луч заходящего солнца проник сквозь густую хвою и тронул лужу крови, она блеснула неправдоподобно алым цветом. Эверард почувствовал, как раненая нога начинает подгибаться.
— Так, так, — возбужденно выкрикивал Гарпаг, — рубите его!
Уклоняясь от очередного удара и слегка опустив щит, Эверард крикнул в ответ:
— Рубите! Сам—то ты на это не решаешься, трусливый шакал! У вашего предводителя духу не хватает сразиться со мной самолично. Ведь он уже раз бежал от меня, поджав хвост!
Расчет оказался правильным, атака персов немедленно прекратилась. А Эверард продолжал, не давая им опомниться:
— Уж если вы, персы, должны быть собаками мидийца, неужели вы не могли найти такого, который хоть немного напоминал бы мужчину, а не этого шакала, который предал своего царя, а сейчас бежит от одного—единственного грека?
Даже в такой удаленности от Запада и в такое давнее время ни один человек Востока не мог решиться «потерять лицо» в подобных обстоятельствах. Гарпаг был далеко не трус: Эверард знал, сколь несправедливы его упреки. Но хилиарх уже кинулся к нему, осыпая его проклятиями. На какой—то миг Эверард увидел дикие, полные ненависти глаза на худом лице с ястребиным носом, но тут же повернулся боком и, подволакивая ногу, выступил вперед. Двое воинов на секунду заколебались; этого оказалось достаточно, чтобы Эверард и Гарпаг встретились. Меч мидийца взлетел и упал, отскочив от греческого щита и шлема Эверарда, и скользнул к его ноге. Перед глазами Эверарда мелькнула белая туника мидийца. Чуть подняв плечи, американец сделал выпад своим коротким мечом и вонзил его в грудь Гарпага.
Он вытащил меч, слегка повернув его привычным движением профессионала, обеспечивающим смертельную рану, затем развернулся на правой ступне и отразил щитом удар одного из воинов. Эверард и перс мгновение в ярости смотрели друг на друга. Потом Эверард краешком глаза увидел, что еще один воин пытается зайти ему за спину. «Что ж, — мелькнула у него смутная мысль, — по крайней мере одним опасным человеком для Синтии меньше…»
— Стой! Стойте!
Голос прозвучал слабо, тише журчания ручейка, но воины отступили и опустили мечи. Даже умирающий перс отвел неподвижный взгляд от неба.
Гарпаг пытался подняться и сесть в луже собственной крови. Его лицо посерело.
— Нет… постой… — прошептал он. — Подожди. В этом есть своя цель. Великий Митра не дал бы мне умереть, если бы…
Как ни был он слаб, Гарпаг сумел величественно подозвать Эверарда движением руки. Эверард отбросил меч, хромая подошел к Гарпагу и опустился рядом с ним на колено. Мидиец откинулся ему на руки.
— Ты из страны царя,— прошептал Гарпаг в окровавленную бороду. — Не отрицай, я знаю. Но знай и ты, что Аурвагауш, сын Кшаяварша, не предатель.
Мускулы его лица напряглись, как бы повелевая смерти подождать, пока он не совершит задуманного. — Я знаю, что есть силы и могущество — от богов ли, от дьявола, до сих пор не понимаю, — но они есть в стране царя. И только они сделали возможным его появление здесь. Я использовал их, использовал его; не для себя, но потому, что поклялся в верности своему царю Астиагу, а ему был нужен… Кир… чтобы государство не распалось. Потом из—за своей жестокости Астиаг не имел больше права на мою верность. Но я все еще оставался индийцем. Я видел в Кире единственную надежду, надежду на лучшее будущее Мидии. Потому что он был хорошим царем и для нас тоже — вторыми после персов почитались мидийцы в его государстве… Понимаешь ли ты это, человек из страны царя?
Мутнеющие глаза пытались поймать взгляд Эверарда, но тщетно.
— Я хотел взять тебя в плен, выпытать, где спрятана и как работает твоя повозка, а затем убить тебя… это правда… но не ради себя. Для блага государства. Я боялся, что ты заберешь царя в его страну, ведь я знал, что он этого хочет. И что тогда станет с нами? Будь милосерден, ведь и тебе когда—нибудь понадобится милосердие.
— Не бойся, — сказал Эверард. — Царь останется здесь.
— Хорошо, — выдохнул Гарпаг. — Я верю, что ты говоришь правду… я не смею думать иначе… Но тогда… значит, я искупил свою вину? — еле слышно спросил он с тревогой в голосе. — За то убийство по приказу моего повелителя, когда я положил беспомощного младенца на вершину холма и смотрел, как он умирает, — искупил ли я свою вину, человек из страны царя? Потому что из—за смерти царевича… наше государство чуть не погибло… но я нашел другого Кира! Я спас всех нас! Искупил ли я свою вину?
— Да, — сказал Эверард и подумал о том, имеет ли какую—нибудь силу данное им отпущение грехов.
Гарпаг закрыл глаза.
— Тогда оставь меня, — сказал он, и это прозвучало как слабое эхо команды.
Эверард осторожно опустил его на землю и заковылял в сторону. Два перса склонились над своим господином, исполняя какой—то ритуал. Умирающий воин вернулся к своей молитве. Эверард сел под деревом, разорвал часть плаща на полосы и принялся перевязывать свои раны. Да, нога потребует серьезного лечения. Только бы добраться до скуттера. Это будет нелегко, но он как—нибудь перебьется, а врачи Патруля вылечат его за несколько часов с помощью медицинских средств, которые появятся в будущем даже много позже, чем его собственная эпоха. Ему придется отправиться в какое—нибудь отделение в малоизвестном ареале, чтобы избежать вопросов, которых будет слишком много в двадцатом веке. А он не может себе позволить подобные разговоры. Если только в Главном управлении узнают, что он замыслил надо полагать, ему и думать об этом запретят.
Ответ пришел к нему не как озарение, а скорее, как убеждение, которое подсознательно зрело уже давно. Он откинулся назад, переводя дыхание. К месту боя подошли еще четыре воина, им сказали, что произошло. Никто из них не обращал на Эверарда внимания, они лишь бросали на него взгляды, в которых страх боролся с гордостью, и незаметно делали знаки, отгоняя злые силы. Затем воины подняли мертвого начальника и умирающего товарища и понесли их в лес. Сгущались сумерки. Где—то проухал филин.
Великий царь сел на постели. За занавесками слышался легкий шум.
Кассандана, царица, неслышно зашевелилась. Тонкая рука скользнула по его лицу.
— Что там такое, о солнце моего счастья? — шептала она.
— Не знаю.
Он пошарил под подушкой, где у него всегда лежал короткий меч.
— Ничего.
Ее ладонь скользнула по его груди.
— Нет, солнце моей души, — прошептала она, внезапно задрожав. — Что—то случилось. Твое сердце бьется, как барабан войны.
— Оставайся здесь.
Он встал с постели и откинул тяжелый полог.
Лунный свет лился с иссиня—голубого неба и падал на пол сквозь сводчатое окно. Он почти слепил, отражаясь от бронзового зеркала. Воздух холодил обнаженное тело.
Какой—то черный металлический предмет, на котором находился человек, осторожно дотрагивавшийся до тумблеров на пульте управления, внезапно, как тень, возник в воздухе.
Предмет беззвучно опустился на ковер, и человек сошел с него. Он был в шлеме и греческой тунике, крепко сложен и высок ростом.
— Кейт, — прошептал он.
— Мэнс!
Денисон выступил из темноты в лунный свет.
— Ты вернулся!
— Да не может быть! — иронически усмехнулся Эверард. — Скажи, нас могут подслушать? Не думаю, чтобы меня заметили. Материализовался прямо над крышей и спустился на антигравитаторе.