Сейчас я меньше всего думаю о том, что у нее внутри. Не хотел бы я ее сломать.
Меррик поднес шкатулку к самому уху, словно надеялся услышать шепот мудрого советчика или хотя бы тиканье какого—то механизма. Затем вернул шкатулку Робертсону.
– Говоришь, оказывает?
– Два раза не повторяю, Перри.
Меррик кивнул. Долгое время он не произносил ни слова, затем сказал:
– Мне ужасно не повезло. За что бы я ни взялся, все получается из рук вон плохо. Куда бы ни вложил деньги – всюду теряю.
– Со мной тоже так бывало, – елейно посочувствовал Робертсон.
– Сейчас я готов на все, – тихо продолжал Меррик. – У меня отчаянное положение. Брюс, я дам тебе пятьдесят тысяч долларов за твою шкатулку.
Наличными. У меня останется только—только, чтобы начать карабкаться сначала.
Неожиданное предложение ошеломило Робертсона. Шкатулка его ни о чем не предупреждала, да и сам он не ожидал такого поворота.
– Нет, – ответил он, не задумываясь. – Категорически нет. Шкатулка не продается.
– Шестьдесят тысяч, – прохрипел Меррик. – Или просто дай мне ее на время. Пока счастье не переменится. Она мне позарез нужна, Брюс.
– Нет. Никогда. Ты ведь не просишь, чтобы тебе кто—нибудь продал свое сердце или печень? Вот то же самое для меня эта шкатулка. Она уже не раз спасала мне жизнь. Да я бы и на час не расстался с ней даже за…
«Сейчас же избавься от шкатулки, – услышал он. – Согласись на предложение Меррика. Сегодняшний вечер – лучшее время, чтобы сбыть шкатулку с рук. Владеть ею дальше опасно и неразумно».
Робертсон потерял горделивую осанку лишь на какую—то микросекунду, но тут же поборол рефлекс, заставивший его разинуть рот от удивления.
Избавиться от шкатулки? Он восстановил душевное равновесие. Если так велит голос, надо ему подчиниться. Робертсон привык во всем полагаться на суждение шкатулки, и, если вдруг владеть ею стало небезопасно, он с удовольствием переиграет. Секрет успеха – вовремя перестать ставить на фаворита, вовремя бросить карты.
Вот только… Меррик тоже слышал предостережение?
Очевидно, нет. Меррик в это время говорил:
– Заклинаю тебя, Брюс, не будь так жесток! Поверь, сегодня вечером я дважды был близок к тому, чтобы пустить себе пулю в лоб. А потом решил: пойду—ка к тебе и попытаюсь купить шкатулку.
Робертсон всмотрелся в серое, измученное лицо Меррика.
– Не многим бы я уступил шкатулку, Перри.
– Неужели… ты, значит…
– Пятьдесят тысяч – и шкатулка твоя. Только давай договоримся: за мной остается право выкупить ее у тебя за те же деньги, скажем, через месяц.
Этого времени тебе вполне хватит, чтобы стать на ноги.
– Конечно, Брюс! Так будет справедливо! Не знаю, как тебя благодарить… Ты не представляешь, чем я тебе…
– Уже поздно, Перри. Не будем терять время на речи и изъявления чувств.
Шкатулка твоя. Давай деньги – и забирай ее.
Робертсон мысленно улыбнулся. По—видимому, шкатулка протянула дольше, чем ее полезность, иначе не подала бы такого совета. Быть может, она вот—вот сгорит. Быть может, она уже не способна к точным предсказаниям.
Так или иначе, Робертсон сам берется предсказать: счастье бедного Меррика не изменится. Чудесная шкатулочка не окупит его денег.
Поздней ночью в его спальне зазвонил телефон. Брюс Робертсон повернулся на другой бок и притворился, что не слышит настойчивого дзиньканья. Он дорожил своим сном. Но телефон не унимался; он прозвенел седьмой раз, восьмой, девятый.
Не размыкая слипшихся век, Робертсон наугад протянул руку к телефону, пошарил в темноте, снял трубку, подтащил к уху.
– Робертсон слушает.
– Брюс, это Перри Меррик говорит. – Голос у Меррика был чрезвычайно взволнованный. Усилием воли Робертсон стряхнул с себя остатки сна.
– Ну что еще, Перри?
– Шкатулка, Брюс. Эта шкатулка вышла мне боком!
– То есть как?
– Я знаю, что звонить в четыре часа ночи не принято, но мне страшно, Брюс.
– Да перейдешь ты, наконец, к делу? – вскипел Робертсон.
– Я только что принял первое сообщение шкатулки, – нерешительно сказал Меррик. – Она меня за… запугивала. Если я, мол, немедленно не избавлюсь от шкатулки, у меня будут неприятности. Мне это непонятно, Брюс.
– Мне тоже. Какие именно неприятности?
– Во—первых, у меня отнимут шкатулку. Сейчас она заперта в моем сейфе.
– Почему ты звонишь мне, а не в полицию?
– Мне кажется, голос имел в виду не простую кражу, – пояснил Меррик. – Он как будто намекал на что—то еще, на что—то совершенно непостижимое. Я так перепугался. Лучше бы я не связывался с этой шкатулкой.
– Не будь идиотом, – сказал Робертсон. – Ты уверен, что ничего не напутал в сообщении, а?
– Слушай—ка, Брюс, давай лучше все отменим. С таким чудом, как эта шкатулка, шутки плохи. Что, если я сяду в такси, отвезу тебе шкатулку прямо сейчас (или, если хочешь, рано утром), и мы расторгнем сделку, ладно?
– Нет. – Робертсону вовсе не улыбалось потерять пятьдесят тысяч долларов, а еще меньше – очутиться сейчас рядом со шкатулкой. Жаль, конечно, беднягу Меррика. – Извини, Перри, но у тебя скорее всего кошмары. Постарайся снова заснуть, а завтра в клубе за ленчем мы с тобой увидимся и все обсудим. Спокойной ночи, Перри.
Он потянулся было положить трубку. Голос Меррика донесся едва слышно:
– Брюс, постой! Не вешай трубку! Брюс!
Трубка замерла на весу.
– Брюс, тут кто—то есть! Брюс! Брюс!
Робертсон услышал внезапный вопль, приглушенный и далекий. Он нахмурился, помедлил, снова поднес трубку к уху.
– Перри? Перри, что там происходит?
В трубке гудели сигналы отбоя.
Робертсон приподнялся, сел, протер глаза и зевнул, окончательно разогнав сон. Дело, по—видимому, весьма серьезное. С Перри Мерриком что—то случилось – неизвестно, что именно. Робертсон повесил трубку, зажег ночник у изголовья и набрал номер Меррика. Никто не ответил.
Вызвать полицию? – размышлял Робертсон. Это самый логичный шаг.
Налаженный мишурный мирок волшебных шкатулок и пророческих предчувствий внезапно повернулся к нему чужой и пугающей стороной.
Он подержал трубку еще секунду—две, потом повесил. Набрал номер из одной цифры. Заспанная дежурная ответила:
– Справочная.
– Дайте мне, пожалуйста…
– Это лишнее, – заметил чей—то иронический, до странности легкий голос. – Будьте добры положить устройство связи на место. Поговорим.
Ошеломленный Робертсон повесил трубку. В ногах его постели кто—то стоял. Человек (человек ли?) не выше полутора метров росту, с круглым лысым черепом, большими круглыми глазами, не обрамленными ни бровями, ни ресницами, плоским носом и широким неулыбчивым ртом.
Ушей у него не было. Кожа красивого голубоватого цвета светилась в полумраке комнаты.
– Как вы сюда попали? Кто вы такой? Что…
– Вы именуете себя Брюс Робертсон?
– Да, но… послушайте, у меня здесь повсюду сигнализация от воров! Ночью сюда абсолютно невозможно забраться! Невозможно!
Незнакомец не обращал внимания на гнев Робертсона.
– Можно здесь присесть? – вежливо спросил он, указав на кресло у постели. Он сел, не дожидаясь ответа. – Прошу снисходительно отнестись к тому, что я прервал ваше ночное отдохновение, добрый сэр. Но допущены ошибки, и их необходимо исправить.
– Ошибки? Исправить? Вот что, приятель, я трезв как стеклышко, и всего этого в действительности нет. Вы галлюцинация. У меня кошмар. Не стоило на ночь есть омара, да еще две пор…
– Милости прошу убедиться в реальности моего существования, – пригласил незнакомец.
– О реальности не может быть и речи. Сигнализация от воров…
– Уверяю вас, что я вполне реален. Можете называть меня звукосочетанием Морверад. Я из Бюро Переделок.
– Стойте! – прервал его Робертсон. – Я не знаю, кто вы такой и что делаете в моей квартире, но лучше убирайтесь отсюда той же дорогой, какой вошли, иначе…
Он не договорил. Незнакомец извлек из туники маленькую вещицу и стиснул ее в ладонях.
Робертсон прищурился, чтобы лучше разглядеть вещицу в голубоватом отблеске кожи незнакомца.
– Минуточку, – хрипло прошептал Робертсон. – Вон та штука, что вы держите…
– Да, да! Эта, – Морверад протянул предмет, который мог быть или шкатулкой, накануне проданной Меррику, или ее двойником.
– Да. Эта. Где вы ее взяли?
– Я обнаружил этот вариостат во владении некоего Перри Меррика, — объяснил Морверад. — Чтобы разыскать его, пришлось потратить несколько недель.
– Что вы сделали с Мерриком?
– Ничего такого, что возымело бы длительный эффект, – учтиво ответил незнакомец. – Я обязан был проследить путь вариостата по всем завихрениям. Мне стало ясно, что Меррик владеет им недавно. Пришлось применить к Меррику квадратуру Вайна, после чего он открыл мне, что получил вариостат от вас. Я пришел к вам без промедления.
Квадратура Вайна. И мерцающие голубоватые человечки без ушей. У Робертсона все поплыло перед глазами.
– Нет оснований для страха, – продолжал Морверад. – Надо только ликвидировать последствия того, что вы случайно нашли вариостат.
– Не подходите, – предостерег Робертсон, так как человечек встал с кресла и двинулся к постели. – Я позвоню в полицию. Я буду звать на помощь. Я…
– Прошу вас, – успокоительным тоном прошелестел Морверад. – Квадратура отнимет какую—то секунду. Это ведь несложный вопрос тригеминального внушения. Давно уже обходятся без трепанации и… нет, не сопротивляйтесь. Однако погодите, добрый сэр.
Робертсон поднял глаза, отчасти рассерженный, отчасти перепуганный до одури, но тут две холодные руки коснулись его плеч. Незнакомец мягко заставил Робертсона снова лечь на подушку. Робертсон сознавал, что над ним, как две виноградины во тьме, светятся глаза Морверада; чуть погодя у потолка будто взорвалась бомба, и Робертсон лишился чувств.
Он очнулся. Будильник на ночном столике показывал 4:23. Перед самым обмороком было 4:20. Значит, миновали две—три минуты, но казалось, что на самом деле прошло неизмеримо больше времени. От боли у Робертсона раскалывалась голова.
– Вот так, – говорил между тем Морверад. – Простейшая взаимосвязь причин и следствий. Распутать будет нетрудно.
– Рад слышать, – ответил Робертсон. – Вы кончили свою квадратуру?
– Безусловно, я собрал все нужные сведения. Восстановил недостающее звено цепи.
– Великолепно, – сказал Робертсон. – А теперь проваливай, чертова иллюзия, и дай человеку…
– Вы приобрели вариостат восемнадцатого августа текущего года, по местному исчислению времени, в Лондоне. Расстались с ним пять часов назад (значение приближенное). Сейчас вариостат конфискован, но необходимо переделать временную ткань от сегодняшнего дня и вплоть до восемнадцатого августа.
Морверад говорил со спокойной убежденностью, от которой волосы поднимались дыбом. Робертсон сел в постели, обхватил колени руками и стал вслушиваться, чувствуя, как у него кровь стынет в жилах.
– Вариостат миновал один дехрониксный интервал и был утерян в Ригфорре в 7—68/8 абсолютного времени. Он описал внепространственную кривую, которая вернула его в континуум, в девятое августа по местному исчислению.
Он попал в ту часть Англии, что именуется Корнуолл, где был обнаружен лицом, незнакомым с его назначением. Нашедший отказался следовать советам вариостата и выбросил его в груду металлолома. По пути в переплавку вариостат затерялся и был найден другим лицом, тоже не осведомленным о его назначении; переменив нескольких владельцев, шестнадцатого августа был привезен в Лондон, где попал во владение Элфреда Сайкса – торговца металлическими изделиями. Утром восемнадцатого августа Сайкс выставил его на продажу. В самом непродолжительном времени вы приобрели вариостат по его же совету. В цепи событий вы были первым, кто послушался совета вариостата, а потому все ваши поступки с того момента до настоящего времени образуют несомненный и все расширяющийся противотемпор, который следует отрегулировать. Вы улавливаете мою мысль?
– Не совсем, – одурманенно сказал Робертсон. – Но я рад, что все будет улажено. Мне бы не хотелось, чтобы расширяющийся противотемпор остался неотрегулированным.
– Ага! В этическом отношении вы согласны! Значит, не будет трудностей и в моральном!
– Чего? – переспросил Робертсон, мрачно ломая себе голову, что такое противотемпор. Или, если на то пошло, дехрониксный интервал.
Морверад сказал:
– Я в восторге от вашей доброй воли к сотрудничеству. Она так понятна! Если у человека хватило ума воспользоваться функциями интуитивного накапливателя данных (а это и есть назначение вариостата), то он, конечно, оценит серьезные последствия, связанные с дальнейшим расширением противотемпора. Поздравляю вас с подобной проницательностью и с высоким сознанием долга, мистер Робертсон.
– Спасибо.
– Зачинить щель будет просто. Я создам дехрониксный интервал – управляемый, учтите, совсем не похожий на тот, куда провалился вариостат. Отведу сначала вариостат, а затем и вас, по вселенской трубе к моменту приобретения и помогу вам вернуться в положенную фазу. Этим делом лучше заняться безотлагательно, иначе противотемпор будет расширяться.
Окончательно сбитый с толку Робертсон отважился заметить:
– По—моему, это превосходная мысль.
Внезапно вокруг постели вспыхнул пурпурно—фиолетовый свет. Морверад отошел за пределы силового поля.
– Запомните, мистер Робертсон, противотемпор вы должны переделать сами, но я не разрешу вам миновать эту точку вселенской линии, пока ошибка не будет исправлена. Вам все ясно?
– Полагаю, вы хотите…
Без предупреждения пурпурно—фиолетовый свет сместился к противоположному, красному, концу спектра. Затем комната исчезла.
– Стойте! – заорал Робертсон. – Вы же не объяснили…
Ярко—красный свет мигнул и погас.
Робертсон опять очутился в Лондоне.
Было воскресное утро, конец августа, он стоял на Петтикот Лэйн. Впереди на три или четыре квартала тянулись ларьки уличных торговцев. Жители Лондона, обожающие покупать ненужные мелочи, битком забили узенький проход. На Робертсоне был твидовый пиджак – тот самый, за сорок гиней.
Утренний воздух дышал прохладой. Морверада не было видно.
Робертсона поразило одно обстоятельство. Никто и ничто не двигалось. Гирлянда разноцветных флажков, вывешенная над ближайшей к нему палаткой, странно застыла в невероятной позиции; как вкопанные замерли теснящиеся лондонцы, не шевелились продавцы в ларьках и палатках. Остановилось время.
У Робертсона голова пошла кругом. Он перебрал в памяти все, что с ним случилось.
Была эта хитрая штуковина – как, бишь, она называется? – вариостат. Она миновала де… дехрониксный интервал, надо понимать, в прошлом, то есть сейчас. Очевидно, вариостат – это автоматический предсказатель. Только Робертсону не положено им пользоваться, потому что по всем правилам вариостату нечего делать в том времени, где живет Робертсон, и из—за этого получился тот самый противотемпор.
Робертсон приложил ладони к вискам, потер их. Головная боль не утихла. Вокруг него все еще никто не двигался.
Маленький человечек – Морверад, что ли? – каким—то образом перебросил Робертсона во времени на несколько недель назад, в то утро, когда он купил вариостат. Робертсон думал: «Весь смысл в том, чтобы опять подойти к ларьку того же самого торговца, но только на этот раз не покупать вариостат. Тогда Морверад тихо и спокойно отправит эту вещицу на место и избежит противотемпора».
Очень жаль, что приходится терять такую удобную шкатулочку, думал Робертсон. Но ничего не попишешь, стоически утешал он себя. Выбора нет. Если он не послушается и снова купит вариостат, Морверад рано или поздно настигнет его и отшвырнет обратно в Лондон, в восемнадцатое августа; так он и будет крутиться, как белка в колесе, пока добровольно не откажется от вариостата.
Итак, приходится быть покладистым. Но что потом?
Потом, без сомнения, он заново проживет эти недели, но на этот раз без шкатулки. Робертсон пожал плечами. Обойдется. Он помнит все советы вариостата, все до единого: поменять билет на самолет, продать золотые акции, купить ртутные и так далее. Всего и дела—то – с самого начала повторить ту же самую цепь решений. Да ему вообще не нужен вариостат. Он сам умеет принимать решения, и чаще всего – удачные.
Робертсон окончательно убедил себя. Так и быть, он отречется от вариостата.
В тот миг, как он принял это решение, неподвижность кругом дрогнула.
Открылся дехрониксный интервал, целиком пропустив его в восемнадцатое августа. Флажки затрепетали на ветру, «кокни» стали яростно торговаться за полупенсовые сокровища, торговцы принялись скрипучими голосами зазывать толстых туристов.
Робертсон зашагал по узкой улочке. Где же торговец с бородкой? Ага, вон там.
Робертсон перешел на другую сторону улочки. Сухопарый торговец улыбался покупателям, обнажая скверные зубы, а на прилавке в куче всевозможного хлама маняще возлежала металлическая шкатулка. Робертсон остановился у ларька. Вариостат снова шепнул: «С твоей стороны будет совсем не глупо, если ты купишь эту шкатулку».
Робертсон взял вариостат в руки.
– Сколько стоит?
– Три шиллинга шесть пенсов.
Робертсон положил вариостат на место.
– К сожалению, мне это не подходит.
– Два и шесть пенсов, – молящим тоном предложил торговец.
– Да я ее и за фартинг не возьму, – сказал Робертсон. – Это мое последнее слово. «Слышите меня, Морверад? Я отказался от вариостата». – Он быстро отошел.
В тот же миг противотемпор пришел к концу. Временной континуум, до неузнаваемости искаженный тем, что вариостат находился у Робертсона, мгновенно принял подобающий вид. Ни с того ни сего Брюс Робертсон остановился метрах в шести от злополучного ларька, потер лоб, оглянулся. Шкатулки уже не было. Он пожал плечами. Никчемный кусок металла, не более того. Робертсон не представлял себе, с чего это вдруг ему взбрело в голову прицениться. Он пробрался сквозь толпу, подозвал такси и вернулся в отель.
В отеле он небрежно перелистал газеты, съел легкий ленч и прилег вздремнуть. Когда он проснулся, у него чуть побаливала голова. Он расплатился за номер, взял такси до лондонского аэропорта и сел в самолет, отправляющийся девятичасовым рейсом.
Абсолютно невозможно
Перевод В. Вебера
На детекторе, что стоял в углу небольшой комнаты, засветилась розовая точка. Малер взглянул на грустного путешественника во времени, сидевшего перед ним в громоздком космическом скафандре, и усталым жестом указал на детектор.
– Видите, еще один. Попав на Луну, вы найдете там многих своих коллег. За те восемь лет, что я руковожу Бюро, мне пришлось отправить туда более четырех тысяч человек. Почти по пятьсот в год. Не проходит и дня, чтобы кто—то не посетил наш 2784 год.
– И вы никого не отпустили. Каждый, кто прибыл к вам, тут же отправлялся на Луну. Каждый.
– Да, – твердо ответил Малер, вглядываясь в защитное стекло, скрывавшее лицо пришельца.
Он часто думал о людях, покинувших Землю по его приказу. Взять хотя бы вот этого, маленького роста, хрупкого телосложения, с венчиком седых, мокрых от пота волос. Наверное, ученый, уважаемый человек своего времени, почтенный отец семейства (впрочем, почти все, кто попадал к нему, семьями не обзавелись). Возможно, его знания могли бы принести неоценимую пользу и в двадцать восьмом веке. Возможно, и нет. Но это не имело ровно никакого значения. Так или иначе, его путь, как и путь его предшественников, лежал на Луну, где ему предстояло провести остаток дней в отвратительных, примитивных условиях под куполом.
– Не думаете ли вы, что это жестоко? – спросил старик. – Я прибыл сюда с мирными намерениями, не собираясь причинять вам никакого вреда. Я всего лишь научный наблюдатель из прошлого. Движимый любопытством, я решился на путешествие во времени и не ожидал, что наградой мне будет пожизненное заточение на Луне.
– Весьма сожалею, – Малер встал.
Пора заканчивать разговор, так как его уже ждал следующий гость. Бывали дни, когда они появлялись один за другим. Хорошо еще, что их вовремя засекали.
– Но разве я не могу жить на Земле, оставаясь в скафандре? — торопливо спросил путешественник, чувствуя, что его вот—вот выпроводят из кабинета. – В этом случае также будет исключен любой контакт с атмосферой.
– Пожалуйста, не усугубляйте моего и без того трудного положения, ответил Малер. – Я уже объяснял, что это абсолютно невозможно. Исключения не допустимы. Уже двести лет, как Земля не знает болезней. За этот период наши организмы утратили сопротивляемость, приобретенную бесчисленными поколениями прошлого. Я рискую собственной жизнью, находясь возле вас, даже несмотря на ваш скафандр.
Малер подал сигнал высоким, мускулистым охранникам. Они ждали в коридоре, закованные в скафандры, которые предохраняли их от инфекций.
Приближался самый неприятный момент.
– Послушайте, – нахмурившись, продолжал Малер. – Вы же ходячая смерть. Микробов, гнездящихся в вашем теле, вполне достаточно, чтобы уничтожить полмира. Даже простуда, обычная простуда может лишить жизни миллионы людей. За последние два столетия сопротивляемость болезням практически утрачена. Она уже не нужна человеческому организму. Мы победили все болезни. Но вы, путешественники во времени, появляетесь здесь с их полным букетом. И мы не можем оставить вас на Земле.
– Но я…
– Знаю. Вы поклянетесь всем святым, что никогда не снимете этот скафандр. Сожалею, но даже слово честнейшего из людей ничто по сравнению с безопасностью миллиардов землян. Мы не можем разрешить вам остаться. Это жестоко, несправедливо, но другого выхода нет. Вы, разумеется, не предполагали, что вас ждет такая встреча. Повторяю, мне очень жаль. Но, с другой стороны, отправляясь в будущее, вы знали, что не сможете вернуться назад, и, следовательно, всецело отдавали себя в руки живущих там. – Малер начал складывать лежавшие перед ним бумаги, показывая, что разговор окончен. – Чертовски жаль, но вы должны нас понять. Само ваше присутствие пугает нас до смерти. Мы не имеем права позволить вам ходить по Земле, даже в космических скафандрах. Это абсолютно невозможно. Для вас есть только один путь – на Луну.
Он взглянул на охранников:
– Уведите его.
Стража направилась к старику и по возможности деликатно выпроводила его из кабинета.
После их ухода Малер с облегчением откинулся в пневмокресле и прополоскал рот. Длинные речи всегда выматывали его, после них саднило в горле. «В один прекрасный день я заработаю себе рак от этих бесконечных разговоров, – подумал он. А это сопряжено с операцией. Но кто, кроме меня, будет всем этим заниматься?» Из коридора все еще доносились протестующие крики старика. Когда—то Малер готов был уйти с этой работы, испытывая жалость к ни в чем не повинным пришельцам из прошлого. Но восемь лет закалили его.
Впрочем, именно твердость характера Малера послужила причиной его назначения на должность директора Бюро. Работа была тяжелая и требовала от исполнителя сильной воли. Кондрин, его предшественник, был сделан из другого теста, и в результате сам оказался на Луне. Возглавляя Бюро всего лишь год, он настолько размяк, что разрешил уйти одному путешественнику.
Тот обещал спрятаться в Антарктиде, и Кондрин, полагая, что Антарктида столь же безопасна, как Луна, по недомыслию отпустил его. Тогда—то директором и назначили Малера, и в последующие восемь лет все до единого пришельцы из прошлого – а их набралось четыре тысячи – неукоснительно высылались на Луну. Первым был беглец, отпущенный Кондрином и пойманный в Буэнос—Айресе (его смогли засечь по болезням, охватившим регион от Аппалачей до протектората Аргентины), вторым – сам Кондрин. Работа отнимала много сил, но Малер ею гордился. Возглавлять Бюро мог только сильный человек.
Он откинулся в кресле в ожидании очередного путешественника. Неслышно открылась дверь, и в кабинет вошел дородный мужчина с таймером в руке. Это был доктор Форнет, Главный врач Бюро.
– Взял у нашего последнего клиента, – сказал доктор. – Тот уверяет, будто этот таймер действует в двух направлениях, и я решил, что вам будет любопытно взглянуть на него.
Малер выпрямился. Таймер, обеспечивающий перемещение не только в будущее, но и в прошлое? Маловероятно. Однако, если это так, лунной тюрьме придет конец. Но откуда мог взяться подобный механизм?
Малер протянул руку к таймеру.
– Похоже, обычная конструкция двадцать четвертого века.
– Но обратите внимание на второй циферблат.
Малер присмотрелся повнимательнее и кивнул.
– Да, вероятно, он предназначен для перемещения в прошлое. Но как это проверить? И потом, почему у других нет такого таймера? Откуда он взялся в двадцать четвертом веке? Даже мы не научились путешествовать в двух направлениях, только в будущее, а наши ученые считают, что попасть в прошлое теоретически невозможно. Однако, было бы неплохо,—задумчиво произнес Малер, – если бы его слова оказались правдой. Надо хорошенько исследовать этот таймер. Хотя, признаться, мне не верится, что он работоспособен. Приведите—ка сюда нашего гостя. Кстати, что показало медицинское обследование?
– Как всегда, – угрюмо ответил Форнет. – Полный набор самых заразных заболеваний. Чем быстрее отправим его на Луну, тем лучше.
Доктор махнул рукой, и охранники ввели в комнату пришельца из прошлого.
Малер улыбнулся. О сверхосторожности доктора Форнета в Бюро ходили легенды. Даже если бы путешественник прибыл из двадцать восьмого столетия, когда на Земле уже не было болезней, Форнет все равно нашел бы у него что—нибудь подозрительное, начиная с астмы и кончая проказой.
Гость оказался мужчиной довольно высокого роста и, по всей видимости, молодым. Хотя его лицо едва просматривалось сквозь стекло шлема, без которого ни один путешественник во времени не имел права появляться на Земле. Малеру показалось, что незнакомец чем—то напоминает его самого.
Когда пришельца ввели в кабинет, его глаза удивленно раскрылись.
– Вот уж не думал встретить тебя здесь! – воскликнул путешественник. Его голос, усиленный динамиком, наполнил маленький кабинет. – Ты Малер, не так ли?
– Совершенно верно, – сказал директор Бюро.
– Пройти сквозь все эти годы – и найти тебя. И кто—то еще смеет говорить о невероятности!
Малер пропустил его слова мимо ушей, не позволяя втянуть себя в дискуссию. Он давно уяснил, что с путешественниками нельзя вести дружескую беседу. В обязанности директора входило лишь краткое объяснение причин, по которым пришельца следовало отправить на Луну, причем как можно скорее.
– Вы утверждаете, что эта штуковина обеспечивает перемещение как в будущее, так и в прошлое? – спросил Малер, показывая на таймер.
– Да, – подтвердил пришелец. – Работает в двух направлениях. Нажав эту кнопку, вы окажетесь в 2360 году или около того.
– Вы сделали его сами?
– Я? Нет, конечно, нет. Я его нашел. Это долгая история, и у меня нет времени, чтобы рассказать ее. К тому же, попытайся я это сделать, все совершенно запутается. Давайте побыстрее покончим с формальностями. Я понимаю, что у меня нет ни единого шанса остаться на Земле, и прошу отправить меня на Луну.
– Вам, разумеется, известно, что в наше время побеждены все болезни… – торжественно начал Малер.
—…а я битком набит вирусами и микробами, которых вполне достаточно для уничтожения человечества, – продолжил пришелец. – И оставить меня на Земле абсолютно невозможно. Хорошо, не буду с вами спорить. Где тут ракета на Луну?
Абсолютно невозможно! Его любимая фраза. Малер хмыкнул. Должно быть, кто—то из молодых техников предупредил пришельца о том, что его ждет, и тот смирился, поняв безнадежность своего положения. Ну что ж, тем лучше.
Абсолютно невозможно.
Да, думал Малер, эти два слова полностью характеризуют его деловые качества. Скорее всего, он останется единственным Директором Бюро, который никогда не поддастся на уловки пришельцев из прошлого и отправит на Луну каждого, кто попадет к нему в руки. А другие, до и после него, в какой—то момент дрогнут, пойдут на риск и оставят кого—то на Земле. Но только не Малер. Абсолютно Невозможный Малер. Он понимает, какая ответственность возложена на его плечи, и не собирается подвести тех, кто доверил ему это важное дело. Все пришельцы из прошлого, все до единого, должны отправляться на Луну. И как можно скорее. Здесь не должно быть смягчающих обстоятельств.
– Ну и отлично, – сказал Малер. – Я рад, что вы понимаете необходимость предпринимаемых нами мер предосторожности.
– Возможно, я понимаю далеко не все, – сказал пришелец, – но знаю, что мои слова ничего не изменят. – Он повернулся к страже. – Я готов. Прикажите меня увести.
По знаку Малера охранники вывели пришельца в коридор.
Удивленный директор Бюро долго смотрел ему вслед. «Если бы все были такие, как этот, – подумал он. – Пожалуй, он даже мне симпатичен. Здравомыслящий человек. Понял, что обстоятельства выше его, и не стал биться головой об стенку. Даже жаль, что он не остался на Земле. В наши дни не часто встретишь такого человека. Но я не имею права на симпатию! Я не могу расслабляться».
Ему удавалось так долго и так хорошо выполнять свою работу только потому, что он смог полностью подавить симпатию к этим несчастным, которых ему предстояло приговорить к пожизненному изгнанию. Если бы открылась возможность отправить их куда—то еще, предпочтительно назад, в их собственное время, он бы первым выступил за уничтожение лунной тюрьмы. Но, не имея другого выхода, он чрезвычайно ответственно относился к порученному делу.