В САДУ ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРЦА 2 глава




Полосатая спина тигра извивалась в высокой траве. Олень уже почуял врага, который был куда страшнее двуногих голосистых существ, выгнавших его из чащи на просеку. Добежав до опушки, олень повернул назад, затем снова рванулся к опушке, — казалось, он мечется в заколдованном круге.

Марко чуть было не крикнул; «Беги в лес!» — и вместе с тем он дрожал при мысли, что какая-либо неожиданность может помешать этой неравной борьбе.

Голод, терзавший Тюрго, превозмог желание поиграть со своей жертвой. Тигр вскочил, вознесся над высокой травой, тело его вытянулось, затем он мягко опустился на лапы и тут же снова высоко взлетел вверх, на ходу изменяя направление, чтобы броситься на свою добычу сбоку.

Охваченный смертельным отчаянием, затравленный олень резко повернулся и выставил навстречу хищнику свои могучие рога.

Под тяжестью тигра рога сломались. Тюрго зарычал от боли, лапой ударил по бурой шее противника и впился клыками в загривок оленя. Олень упал. Тюрго снова бросился на него и сомкнул челюсти под затылком своей жертвы. Олень захрипел и затих.

Вся эта борьба развернулась в пятидесяти шагах от павильона. Слоны тревожно топтались на месте, так что погонщикам пришлось им напомнить железными крюками, что они всего-навсего живой фундамент императорского павильона. Хубилай-хан поднял руку.

— Загоните тигра в клетку, — приказал он.

Злобно лая, черная собачонка суетилась вокруг оленя. Служители приблизились к тигру, терзавшему свою добычу. Боль от раны, которую олень нанес ему рогами, привела Тюрго в неистовство, и он снова и снова, яростно рыча, вонзал когти и клыки в теплое мясо.

— Назад, Тюрго!

— Слышишь, Тюрго? Назад!

Тигр поднял голову и зло заворчал. Забрызганная кровью трава казалась черной. Темное облако закрыло солнце и словно стерло с земли тени деревьев, слонов, клеток и людей.

— Я приказал загнать тигра в клетку!

Воины ударили зверя копьями, накинули ему на шею лассо. Собачка вцепилась в руку одного из служителей, и тот отшвырнул ее в сторону.

Один из ударов копья пришелся Тюрго по ране, прикрытой окровавленной шерстью. Обезумев от боли и злобы, тигр поднялся на задние лапы и мощным ударом свалил стражника.

Слоны, подняв вверх хоботы, затрубили. Павильон, покоившийся на их спинах, закачался. Хубилай-хан обеими руками ухватился за балюстраду. Начальник охраны Ванчжу одним движением освободил веревочную лестницу и мигом оказался ка земле.

Тут снова показалось солнце. Тревожно замелькали люди, звери, а на земле извивались их тени. Мертвый олень лежал на траве. Никто не обращал на него никакого внимания.

Движимый желанием доказать свое мужество и отличиться перед императором, Марко тут же принял решение.

Словно почувствовав это, Сю Сян подошел к Марко и положил ему руку на плечо.

— Останьтесь здесь, — прошептал ему ученый.

Но Марко уже схватил копье и перепрыгнул через балюстраду павильона.

В это мгновение Тюрго, теснимый копьями стражников, прорвал кольцо окружавших его людей и нос к носу столкнулся с Марко. Пораженный, он на миг отступил перед этим словно с неба упавшим на него противником. И тут ему на шею накинули второе лассо.

Как раз в эту минуту до зверя дошел знакомый голос служителя;

— Назад, Тюрго!

Черная собачка, гонимая пинками и окриками воинов, побежала по проходу, который образовали стражники с пиками. И Тюрго, опустив голову, поплелся за собачкой в клетку.

Щелкнул железный запор.

 

* * *

 

— Ты меня не узнаешь, Тюрго? — еще раз спросил Марко.

Между этими двумя вопросами прошло не больше минуты — не больше шестидесяти раз ударило его сердце.

Белые пушистые хлопья снега кружились в воздухе. Как удивительно устроен человеческий ум! Свободно парит он над равниной воспоминаний и в любую минуту может вызвать из прошлого желанные образы.

Мимо проехала телега, груженная шлифованными мраморными плитами. В нее был запряжен осел, а справа и слева от закутанного в халат возницы шагали воины, вооруженные пиками. Таковы были порядки в императорском парке.

Тюрго беспокойно метался по клетке. А черная собачка сидела в углу и безмолвно следила за полетом снежинок.

Снегопад уменьшился.

Сквозь бело-серую пелену, затянувшую небо, кое-где проглядывала синева. Снег на главной улице был утоптан кожаными сапогами, соломенными сандалиями, деревянными башмаками, подковами. Непрерывным потоком двигались повозки, экипажи, вьючные ослы, лошади и верблюды. Все ценное, что производилось или добывалось где-либо на свете, попадало в конце концов в Ханбалык. Каждый день не меньше тысячи телег, нагруженных шелком-сырцом, въезжали в городские ворота. Десятая часть шерсти, шелка, конопли и всех остальных товаров, которые производились в провинции, принадлежали императору. Каждый ремесленник был обязан день в неделю работать в пользу императорского двора.

Саид, который незаметно шел за Марко Поло, выглянул из-за дерева. Он стал толстым, отвислые щеки придавали его лицу с выпяченными губами и широким лбом выражение благожелательности и доброты. Даже сам Матео не узнал бы теперь в нем того худощавого парня с волчьей мордой, который так напугал его в Лобе и Чаньчжоу.

Вдруг движение на улице замерло. Кучера натянули вожжи, чтобы придержать лошадей, опустили кнуты, — тонкие кожаные жгуты легли на снег словно змеи. Лошади трясли гривой, звенели колокольчики, бренчали железные кольца сбруи. Лица кучеров и погонщиков окаменели. Гул голосов умолк. Торговцы отошли от лотков, лавчонок и выстроились вдоль улицы. Ремесленники вышли из мастерских и столпились у мостовой. Воры засунули руки в свои собственные карманы и тоже уставились на мостовую. А убийца Саид, смутно догадываясь о причине происходящего, втянул голову в плечи и попытался исчезнуть в толпе. Марко Поло с изумлением смотрел на эту безмолвную сцену.

Воцарилось томительное молчание. Казалось, лед сковал поток жизни. А по мостовой мерным шагом, потупив глубоко запавшие глаза, шли мужчины и женщины. На их впалых щеках горели кровавые клейма.

Первым шел кузнец Ван. Саид не узнал бы его, не будь рядом с ним кондитера, который заботливо его поддерживал. У Вана лихорадочно блестели глаза, он щурился, потому что отвык от света.

— О, господи всемогущий! — простонала какая-то женщина. Двое маленьких детей цеплялись за ее юбку.

Саид притаился в самой гуще молчащих людей. Но вдруг он поднял голову.

Обходя повозки и вьючных животных, Марко Поло шел прямо к несчастным.

— Что это за люди? — спросил он у кондитера, который бросил гневный взгляд на знатного, богато одетого господина.

— Это узники, которым его величество император по неизменной своей милости дал свободу, — ответил Ли и, потеряв самообладание, вдруг крикнул — Да живет он счастливо сто тысяч лет!

Ван, словно желая успокоить друга, опустил свою костлявую руку ему на плечо. И вдруг крик кондитера мрачно подхватила толпа:

— Сто тысяч лет!

Гул голосов грозно прокатился по улице.

К месту происшествия мчались стражники. Кучера подняли со снега кнуты и тронули вожжи. И снова по улице потянулись повозки, зазвенели колокольчики, а торговцы и ремесленники, помрачнев, вернулись в лавки и мастерские.

Марко за это время уже успел оценить тайное величие катайского ученого, который служил императору, чтобы иметь возможность хоть чем-то облегчить судьбу своего угнетенного народа.

«Его величество Чингисхан в свое время наказал каждые три года открывать двери темниц и выпускать на волю узников, чьи провинности малы».

Но почему Ахмед сказал ему, что он должен остерегаться Сю Сяна?

Жизнь при двсре Хубилай-хана была полна тайн; все любезно улыбались, но все участвовали в беспощадной "борьбе за власть.

Саид быстро забыл этот неприятный случай. Он не собирался также сводить счеты с кондитером, который тогда так неуважительно отзывался об Ахмеде. Он пренебрегал теперь работой заурядного доносчика. Недостатка в осведомителях, следивших за настроением простого народа, не было. За это время Саид стал уже почти господином, и, быть может, министр вскоре оценит его верную службу и даст ему в награду небольшую, но выгодную должность. Саид был скромен в своих желаниях. Дом с красивым садом, служанки, слуги и немного власти над людьми — вот все, о чем он мечтал. Втайне он надеялся, что когда-нибудь станет окружным судьей, как бек Баяндер в Кашгаре.

Розовые полосы окрасили холодную голубизну неба. Повсюду топились печи и жаровни. Морозный зимний воздух был насыщен запахами кухни. В бедную комнатку Вана нанесли столько еды, что там едва нашлось место для кувшинов с рисовой водкой.

Во дворе сидел слепой мальчик и играл на бамбуковой флейте.

 

КАПИТАН МАТЕО

 

Дни при дворе великого хана напоминали пестрых бабочек, которые порхают меж цветов. Служба в императорской свите занимала у Марко много времени, у него почти не было досуга, и он редко бывал в своем красивом доме, отделенном от шумной улицы тремя дворами.

Тенистая, обвитая виноградом беседка стала любимым убежищем Ашимы.

Там она и сидела, следя за игрой золотых рыбок в бассейне, когда Марко, не заметив ее, торопливо вошел в дом. Она наслаждалась этими тихими часами, полными воспоминаний, когда сердце ликовало от радости, к которой примешивалась какая-то сладкая боль, подобная тягучим, доносящимся издалека звукам катайской двухструнной скрипки.

Хлопнула дверь. Значит, он вошел уже в дом. Он не видел ее. Желтые пчелы жужжали, кружась в воздухе, садились на бутоны и снова взлетали. У бассейна рос куст жасмина. Почему бы ей не сорвать цветок, не воткнуть его в волосы? Она привстала и немного жеманно повернулась, чтобы увидеть свое отражение в сверкавшей на солнце воде. Потом она опустилась на колени у края бассейна и склонилась над водой. В воде отразилось прелестное лицо девушки, обрамленное черными волосами, в которые были воткнуты два белых цветка жасмина. Золотая рыбка проплыла по ее шелковому платью.

Ашима вздрогнула от раздавшегося вдруг шороха, стремительно вскочила и, легко касаясь земли, побежала к беседке. Сердце ее учащенно билось, словно ее застали за постыдным делом. Она услышала чьи-то приближающиеся шаги и скрылась в самую глубь своего убежища. Луч солнца упал ей на плечо. Притаившись, она некоторое время простояла неподвижно, но никак не могла отдышаться. Ю, ее изящная служанка, пронеслась мимо беседки и исчезла в калитке, которая вела во второй двор. И опять Ашима оказалась одна в саду, обнесенном ослепительно белыми стенами. Жужжали пчелы. В бассейне сновали золотые рыбки.

Может быть, ей пойти в дом? Нещадно палило послеполуденное солнце. Воздух был недвижим — ни одного дуновения, которое принесло бы хоть немного свежести. А пестрая промасленная бумага, которой были затянуты окна дома, почти не пропускала знойного света, и в комнатах всегда было прохладно и сумрачно. И все же Ашиме больше хотелось остаться в беседке. Здесь она была одна и никому не мешала.

Марко, видно, даже не заметил, что ее нет в доме. Он так быстро пересек двор. Кто знает, о чем он думает? Его лицо стало замкнутым, на всем его облике была печать какой-то озабоченной деловитости. Ей казалось, что он очень изменился.

При дворе великого хана один праздник сменялся другим. Император подарил Марко сверкающую золотом одежду, всю расшитую жемчугом и драгоценными камнями. Марко объяснил ей, что одежда эта стоит пятнадцать тысяч золотых бизантинов.

— Погляди только, Ашима, даже венецианские дожи не носят таких одежд. На нее можно купить целый корабль, — сказал ей тогда Марко.

Роскошь и блеск императорского двора, должно быть, его все же ослепила. Два простых белых цветка жасмина в иссиня-черных блестящих волосах он бы даже не заметил.

Трава на лужайке сада была разных оттенков — и сочно-зеленая, и желтоватая, но желтоватая преобладала, — и вся она поникла, ожидая вечерней росы. Трудолюбивые пчелы кружились вокруг благоухающего куста жасмина, впивались хоботками в венчики цветов и переносили цветочную пыльцу на своих мохнатых лапках. Мимо беседки проползла черепаха — совсем крохотная, не больше указательного пальца Ашимы. На лужайке кипела своя жизнь — бегали муравьи, ползали жуки, жужжали мухи. Из норок выглядывали головки полевых мышей.

Наверно, Марко сидит сейчас в своей комнате и записывает все, что видел и слышал при императорском дворе, либо он склонился над книгами, изучая монгольский и уйгурский языки. Ходят слухи, что ко двору великого хана прибыла тысяча девушек из племени хункират, одна другой прекрасней и все знатного рода. Если какой-нибудь вельможа при дворе желает взять себе новую жену, он должен подать прошение. А великий хан, в случае доброго расположения к просителю, приказывает дать ему одну из этих девушек в жены, да еще и ценные подарки — в виде приданого. Так его величество заботится о своих придворных.

В доме было настолько тихо, что казалось, все там спят. Большая яблоня, вся увешанная желто-красными яблоками, стояла не шелохнувшись. Ашима подумала, что она, наверно, не менее красива, чем девушки из племени хункират, и провела рукой по лбу, по носу, коснулась пальцами тонко очерченных губ.

Когда-то он отдал ей свое одеяло. «Дай его Ашиме, — сказал он Матео. — Мне оно не нужно». Это было давным-давно. Тогда ей казалось, что жестокая стужа и снежный буран убьют ее, а потом они спустились с суровых гор в пустыню, и, когда ее коснулись первые лучи солнца, она поняла, что выживет.

Том-том-том! Три барабанных удара глухо прозвучали в душном воздухе пустыни. «Слышишь, Ло Бцан? Три удара? Они нашли его…» Он лежал неподвижно на песке. Как он осунулся! Она дала ему воды. Он жадно выпил и благодарно ей улыбнулся. После пяти дней и ночей мучительных поисков она почувствовала, как жизнь возвращается в ее окаменевшее от ужаса тело.

А теперь она тихо сидит в беседке и мечтает. Если бы кто-нибудь пришел к ней и спросил ее: «Что было самым прекрасным в твоей жизни?»— она ответила бы не задумавшись. Нет, не жемчужное ожерелье, которое ей подарили. Что-то совсем иное… Она ведь так и не узнала, что в тот весенний вечер в Чаньчжоу Марко грозила смертельная опасность. Поэтому ничто не омрачало воспоминания о тех часах, которые они втроем провели в сумерках в комнате Матео. Когда она рассказала сказку о волшебном коне и сыновьях индийского царя, она впервые почувствовала, что полностью освободилась от мрачных теней прошлого.

Она навсегда запомнила каждое слово, произнесенное в тот вечер. В комнате было темно, угли сгорели, в жаровне лежал белый пепел. И вдруг Марко сказал: «Я отвезу тебя в Куньмин, Ашима. Когда мы будем при дворе великого хана, я попрошу его разрешения проехать через Катай. Мы отправимся вместе: Матео, ты и я».

Та сладостная боль, которую она испытывала, когда бывала одна, это, наверно, и есть тоска по родине. Они уже несколько лет живут в этом большом шумном городе, но Марко ни разу за это время не вспомнил о своем обещании отвезти ее в Куньмин. Ах, она и сама уже не знает толком, чего хочет…

Быть может, он втайне сердится на нее, потому что она отказалась принять участие в Белом празднике? Это был великолепный праздник в первый день Нового года[31]. Министр Ахмед собственной персоной пожаловал в дом венецианцев, чтобы лично поздравить их с Новым годом.

«Пусть счастье улыбается вам весь год. Пусть исполнится все, что вы желаете!»

Вот как велико было уважение к венецианцам при дворе великого хана!

Когда на пороге появился высокочтимый гость, весь дом всполошился. Все обитатели надели белые одежды, только она одна осталась в своем обычном шелковом платье, ибо белый цвет — это цвет траура у ее народа. Вот почему она не могла выполнить просьбу Марко и участвовать в Белом празднике монголов.

— Кто эта красивая девушка? — спросил Ахмед.

Она никогда не забудет взгляда, которым ее окинул этот страшный человек. Но министр, казалось, был дружески расположен к Марко.

— Это служанка?

— Нет, эта девушка живет в нашей семье, милостивый господин, — ответил Марко.

Ашима спряталась за спиной Матео, могучая фигура которого в свободной белой одежде казалась еще более внушительной. После обеда Ашима вышла в город. Со странным чувством глядела она на шумное веселье людей, облаченных в белые траурные одежды. Большинство катайцев были, как и она, в обычном платье. Но монголы, многочисленные иноземцы да катайские богачи, которые сумели занять в государстве теплые местечки, вырядились в честь императора во все белое.

Тяжело нагруженные вьючные животные шли непрерывным потоком по улицам. В этот день князья и чиновники всех провинций и государств, подвластных великому хану, посылали ко двору золото, серебро, бриллианты, шелка и белые шерстяные платки. Бесконечной чередой, под надзором всадников, которые поддерживали строгий порядок, церемонно проходили белоснежные кони через ворота императорского дворца. Животные были отборные, одно к одному, в серебряных и даже золотых сбруях. По заведенному обычаю каждая провинция отправляла в этот день ко двору девять упряжек белых коней — по девять в упряжке. В этот праздник император всякий раз получал табун не менее чем в сто тысяч голов.

Весь день падал снег. Мелкие снежинки кружились в холодном воздухе. Закутавшись в мех, Ашима стояла на краю улицы. Служанка тронула ее за рукав и взволнованно крикнула:

— Они идут! Глядите… Вон там!

Вся толпа разом повернулась к воротам.

В пролете ворот показались слоны. С их серых спин свисали расшитые золотом шелковые попоны с изображением зверей и птиц. Каждый слон нес по два больших ящика, наполненных золотыми и серебряными сосудами и разной формы кубками, из которых пили в праздники при дворе императора. Зрелище задумчиво идущих огромных животных было так внушительно, что все разговоры смолкли. Мимо людей, которые стояли широко раскрыв от удивления глаза, прошли пять тысяч слонов. За слонами потянулись верблюды, также богато украшенные и нагруженные драгоценными предметами.

Ашима не могла забыть этого шествия, этого богатства, но она не забыла и того, что рассказал ей Марко на следующий день о самом празднике, и была очень рада, что не облачилась в белые одежды.

Когда вечером в большом зале, освещенном факелами и множеством ламп, собрались князья, придворные, егеря, астрологи, врачи, сокольничие, военачальники, наместники, министры и другие крупные сановники, чтобы занять свои места, заранее расписанные в строгом соответствии с рангом каждого, вдруг возникло какое-то движение, раздался приглушенный шепот и даже злобные возмущенные выкрики одетых в белое придворных, потому что среди них появился человек в красной, расшитой шелком одежде с широкими ниспадающими рукавами; он невозмутимо шел навстречу императору. Это был Сю Сян — катайский ученый.

Когда он опустился на колени перед императором и отвесил ему три поклона, в зале воцарилась мертвая тишина.

Только Ахмед не смог сдержать торжествующую усмешку.

Лицо Хубилай-хана омрачилось. Он задумался и, устало откинувшись на спинку кресла, подпер подбородок рукой. Долго глядел он куда-то вдаль, мимо молчаливой, одетой в белое толпы.

Никто не осмеливался промолвить ни слова. Факелы неровным светом озаряли колонны и лица гостей, сверкали драгоценные сосуды, а резные расписанные фигуры, украшавшие стены и потолок, словно пробудились к таинственной жизни.

О чем думал в эти минуты владыка владык, посланник божий? Он впился глазами в лицо Сю Сяна, своего старого учителя, но оно оставалось для него непроницаемым, точно так же, как оказалась непроницаема для императора, несмотря на все его старания, жизнь народа, который он подчинил себе силой оружия.

Сю Сян был единственным человеком при дворе, осмелившимся противоречить Хубилай-хану. Поэтому император очень ценил старика. Но как решился Сю Сян публично, демонстративно не подчиниться приказу императора?

Хубилай-хан поднялся с места, в его глазах вспыхнули злые искры, но он спросил подчеркнуто спокойно:

— Знаете ли вы, Сю Сян, что вы рискуете головой? Как вы осмелились ослушаться моего приказа и явиться сюда не в белой одежде? Вы забыли, что я ваш император?

Слуги, снимавшие нагар со свечей, застыли. Ахмед нервно поглаживал бородку.

Положение Сю Сяна было скверным. Тысячи глаз устремились на ученого.

— У меня был сын, ваше величество, — сказал Сю Сян. — Он погиб, когда ваше войско брало Ханбалык. После его смерти я в знак траура целый год носил белую одежду из грубого холста. Как же я мог после этого прийти на ваш высокий праздник в белом? У моего народа цвет счастья — красный, поэтому в честь вашего величества я надел сегодня это красное платье.

В зале раздался возбужденный гул голосов. Джамбуи-хатун, которая сидела слева от императора, наклонившись, шепнула ему что-то на ухо. Ее лоб покраснел от гнева.

Хубилай-хан поднял руку, и сразу в зале воцарилась тишина.

— Встаньте, Сю Сян… Разве он не прав, что пришел нынче в красном платье? Красный цвет — цвет счастья у катайцев. По этому я приказываю, чтобы отныне все катайцы надевали в праздники красные одежды. Все же другие пусть носят белые. Таков мой приказ.

Ахмед бросил на Сю Сяна взгляд, исполненный ненависти.

О Белом празднике думала Ашима, сидя в беседке и обводя ногой контуры солнечных бликов на земле. В общем, она не могла желать себе лучшей жизни. У нее была Ю, маленькая веселая служанка, которая развлекала ее, когда она скучала. Нельзя же девушке весь день напролет петь или играть на семиструнной арфе…

Вход в беседку служил как бы рамой для красивой, озаренной солнцем композиции. На переднем плане, посреди зеленого газона, цвело множество цветов, справа в бассейне отражался куст белого жасмина, а позади у ограды стояла яблоня, вся увешанная красными яблоками. Клочок неба, который видела девушка, был прозрачной голубизны. Ни одна веточка не колыхалась, только порой, под тяжестью бабочки или жука, чуть склонялась долу головка цветка.

И вдруг послышался голос Марко:

— Ашима, где ты?

Девушке показалось, что в голосе его звучала забота. Не откликаясь, она продолжала сидеть в тени. Разве она могла так внезапно выйти на солнечный свет? Ведь она очень устала… Марко стоял теперь перед дверью дома. Он потерял терпение. Ей даже не надо было закрывать глаза, чтоб отчетливо представить себе каждую черточку его лица.

— Ашима!

Быстрым шагом направился он к беседке. Она села на скамейку и заложила руки за голову.

Он стоял в проеме беседки, заслонив ей свет.

— У тебя цветы в волосах, Ашима. Как это красиво!

— Ах, я заснула. Вы уже давно дома, Марко?

В волнении она не смела взглянуть на него. Тяжелые черные волосы оттягивали ей затылок. Значит, он заметил цветы. От охватившей ее горячей радости она зарделась, но когда, наконец, решилась поглядеть ему в лицо, то почувствовала, что мыслями он уже опять был где-то далеко.

— Я сижу здесь в беседке, — смущенно сказала она.

Он же не виноват, что у него так мало времени. Она это прекрасно понимает. Он мог бы посидеть с ней хоть немного, но, видно, ему это не по душе. Ему с ней просто скучно. По его быстрым движениям она догадалась, что он опять спешит.

— Пойдем скорее в дом. Магео должен отправиться со мной к императору. Великий хан ждет нас, Ашима.

Она пошла с ним через сад к дому, а цветы жасмина, украшавшие волосы, бросила в бассейн и даже не полюбопытствовала узнать, какие дела призывают Матео и Марко. Она ведь не могла догадаться, что предстоящая беседа во дворце имеет прямое отношение к ее судьбе.

На поверхности воды плавали два цветка жасмина. Трава и цветы, казалось, изнемогали в ожидании вечерней росы.

 

* * *

 

Марко впервые принимал участие в тайном заседании таи[32]. Таи был своего рода верховный суд страны, и вместе с тем он руководил армией. Таи состоял из двенадцати монгольских князей. Они представляли на утверждение императору, кого из военачальников следует назначить на должность или отставить, а также списки наград и дела о перемещении войск из одной провинции в другую. Князья эти были и советчиками хана в военных походах. На этот раз, кроме членов таи, в зале совета находились Ахмед, Сю Сян, астролог, сотник, Марко и Матео. Хуби-лай-хан пригласил собравшихся сесть на подушки.

Монгольские князья уселись узким полукругом перед императором, спиной к остальным. Бесшумно ходили по залу слуги, предлагая кумыс, кобылье молоко, и рисовую водку. Кивком головы великий хан подозвал к себе сотника. Это был широкоплечий лысый монгол из племени керейтов.

— Расскажи нам, что ты видел и слышал в Чипингу[33]. Только ничего не упусти, все нам поведай.

И Лысый начал свой рассказ:

— Бессмертный владыка, самый могущественный властелин земли, покоривший все страны от восхода солнца до заката, император великой Катайской империи, вы послали Онг-хана и Йеке-Черена на остров Чипйнгу, расположенный в Великом океане. Мы отправились туда на корабле — Онг-хан, Йеке-Черен, переводчик и сто воинов, как вы и приказали, — чтобы добиться у их царя признания вашей верховной власти и выплаты дани.

После девятнадцати дней пути мы пристали к острову и сказали людям, которые вышли нам навстречу: «Мы хотим говорить с вашим царем. Он должен подчиниться самому могущественному властителю земли, великому хану Хубилаю, и выплачивать ему дань». Они нам ответили: «Тогда плывите дальше против захода солнца, и вы попадете на большой остров, где живет наш царь».

Мы были в пути еще несколько дней и причалили, наконец, к Чипингу. Онг-хан и Йеке-Черен, взяв с собой двух воинов и переводчика, отправились в царский дворец. Дворец этот был крыт толстыми золотыми плитами. И потолки в царских покоях тоже были сделаны из чистого золота. Это мы сами видели.

Мы прошли через многие залы и покои, и повсюду стояли маленькие столики из чистого золота.

Онг-хан сказал тогда Йеке-Черену: «Мы должны это рассказать Хубилай-хану, владыке всех владык. В жизни я еще не видел таких богатств».

Но царь Чипингу не пожелал принять Онг-хана и Йеке-Черена. Он сказал: «Пусть они отправятся к Токимуно». И мы отправились во дворец, где находился Токимуно, их первый министр. Онг-хан и Йеке-Черен передали ему послание вашего величества. Токимуно его тут же прочел. «Кто же вы такие, что смеете предъявлять нам эти наглые требования?»— спросил он. Онг-хан ответил ему: «Мы посланцы самого могущественного властелина земли, великого хана Хубилая, императора Катая. Если вы исполните его требования, он будет к вам благосклонен, а если нет, он пойдет на вас войной».

И тогда Токимуно рассердился. «Схватите этих двоих, — приказал он, — и обезглавьте их. А Лысый и остальные пусть идут. Они должны вернуться на родину и передать великому хану наш ответ». Так сказал Токимуно. Онг-хана и Йеке-Черена тут же казнили, а мы побежали к кораблю, чтобы поскорее покинуть тот берег.

И Лысый упал к ногам императора.

Хубилай-хан выслушал его, не выдав своих чувств. Двенадцать членов совета таи с высокомерными лицами сидели на подушках, их узкие, раскосые глаза были устремлены на великого хана.

— Ты сказал, дворец крыт чистым золотом? — переспросил император после долгого раздумья.

— Я видел это собственными глазами, ваше величество.

Хубилай-хан вдруг обернулся к катайскому ученому:

— Что вы скажете, Сю Сян?

— Чипингу лежит посреди океана. Воины вашего величества привыкли воевать на суше.

— Ахмед, а вы что думаете?

— Смерть храбрецов Онг-хана и Йеке-Черена должна быть отомщена.

— Хорошо, — сказал император. — Теперь выйдите и подождите моего решения.

Хубилай-хан остался в зале с членами совета таи. Все остальные, тихо переговариваясь, вышли в соседний зал.

Матео, который за это время немного научился говорить по-монгольски, в общих чертах понял рассказ Лысого. Жизнь в городе и небольшие поездки в его окрестности, которые он иногда предпринимал вместе с Николо и Маффео Поло, ему уже давно наскучили. Теперь он увидел возможность наконец снова попасть на море, стоять у штурвала корабля, а быть может, даже быть капитаном. Купеческие дела были Матео не по душе. Пусть этим занимаются Николо и Маффео Поло, которые уже успели сколотить изрядное состояние.

Чистое небо над головой, соленый морской воздух, ветер, туго надутые паруса, удивительную жизнь моряка, такую однообразную и вместе с тем такую разнообразную, — вот что любил Матео. Ханбалык был для него слишком шумным местом жительства. А дом, притаившийся за тремя дворами, — слишком тихим. Длинное лето с его горячими восточными ветрами, которые приносили с собой песок из Большой пустыни, тоже не улучшали настроение этого старого морского волка. Матео не был создан для того, чтобы сидеть дома и пить из изящных чашечек рисовую водку.

От Ханбалыка до океана было всего четыре дня пути, но за все эти годы Матео только один-единственный раз довелось побывать на берегу и насладиться зрелищем морской бухты, прибоя и парусников. Как великолепно было море, сверкавшее синевой. Матео грезил наяву: прозрачные волны пенились и набегали на песчаный берег далеких зеленых островов, на которые не ступала еще нога человека.

Если бы не мысль об Ашиме и Марко, Матео давным-давно нанялся бы простым матросом на первое попавшееся судно.

Венеция была так далеко, что воспоминание о ней болью отзывалось в его сердце, зато она постоянно являлась ему во сне.

Но что же, собственно говоря, удерживало его в Ханбалыке? Теперь Матео мог бы купить в Венеции настоящий корабль, да еще кое-что в придачу, так как он с помощью купцов нажил много денег.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-07-25 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: