Матео, тяжело вздохнув, слез с лошади и, с трудом прокладывая себе путь в толпе, добрался до деревянного эшафота.
— Да замолчи ты, болтун! — сказал он задорному торговцу. — Оставь его в покое.
Слова этого огромного человека с серьезным лицом произвели впечатление; многие, смущенно улыбаясь, бросили гнилые абрикосы на землю. Люди, видимо, вдруг представили себе, что сами могут оказаться на месте этого бедняги, стоящего сейчас у позорного столба, — ведь он был такой же, как и они. И им стало стыдно. Но менее чувствительные зрители не могли отказаться от забавного развлечения и уже приготовились к дальнейшему обстрелу.
Человек в колодке заметил опасность, и его лицо снова преобразилось до неузнаваемости — он хотел дать понять, что прощает своих обидчиков. Брови растянулись в горизонтальную линию, из узких щелок сверкали лукавые глазки, рот тронула мягкая улыбка.
Он словно говорил толпе: «Я не сержусь на вас, мои братья. Поглядите на меня. Я простил все плохое, что вы мне сделали. А теперь разойдитесь-ка с миром по домам и подумайте хорошенько над тем, что здесь произошло».
Он с мольбой двигал пальцами и вдруг крикнул так громко, что голос его разнесся по всей площади:
— Знаете ли вы, люди, за что господин судья засадил меня в колодки? Разве я вор или убийца?
На рыночной площади сразу воцарилась тишина. По реке медленно плыл большой парус, самой джонки не было видно — ее заслоняла насыпь и каменный парапет. Мать подняла упавшего малыша и, бормоча нежные слова, стала его укачивать. Ветер шевелил бахрому на большом зонтике рыбного торговца, в воздухе стоял терпкий запах гнилых фруктов, овощей, лука и рыбы. На холме возвышалась «Пагода Красоты». Она вырисовывалась на фоне ярко-голубого неба так четко, что казалось, будто до нее рукой подать.
— Он сказал, что мы сукины дети, — проворчал неунимающийся торговец.
Все обернулись к нему. На него глядели молодые и старые лица, веселые и серьезные. Он вдруг оказался в центре всеобщего внимания. Задиру охватило какое-то неприятное чувство, и он продолжал уже менее уверенно:
— Кто он такой? Сперва поносит нас на чем свет стоит, а потом еще удивляется, что мы злимся… Вы думаете, что наш уважаемый господин судья зря посадил его в колодки? Пусть скажет, что за преступление он совершил.
Человек в колодке взглянул на торговца и ответил дрогнувшим голосом:
— Ты хочешь знать, что я совершил? О, я отпетый вор! Как только я вам расскажу о своем преступлении, вы снова начнете закидывать меня гнилыми абрикосами. Повторяю, я отпетый вор, и не какой-нибудь, а государственный. Ваш уважаемый господин судья сказал мне: «Ты обокрал нашего милостивого императора. Разве ты не знаешь, что его величество запретил игру в кости? Он завоевал вас силой своего оружия. Значит, и все ваше достояние принадлежит ему. Когда ты играешь в кости, ты проигрываешь имущество нашего милостивого императора, и за это я должен тебя наказать».
Человек в колодке сжал кулаки, но лицо его сохранило лукавое выражение.
— Теперь вы знаете, какое великое преступление я совершил. Государственное преступление. Семнадцать палочных ударов и в колодки, так решил судья… И вот я стою здесь, под палящим солнцем… Почтенная матушка, — обратился он вдруг к седовласой женщине с добрым лицом, — умойте меня. Я не в силах выносить запах этого гнилья…
Женщина подозвала к себе мальчишку, который бил бамбуковой палкой о котел, и строго сказала ему:
— Беги домой и принеси миску с водой, потом зайди к соседке и попроси у нее белую тряпку. Сам видишь, его надо помыть. Да не забудь захватить еще и кувшин молока.
Мальчишка бросился выполнять поручение. Но, не дожидаясь его возвращения, продавец воды налил в миску прозрачной воды из деревянного бочонка, а мясник снял с себя не очень чистый передник и дал его женщине. Разносчик фруктов принес корзиночку золотистых абрикосов; повар, торгующий жареной рыбой, выбрал самую хрустящую и положил на зеленый лист; торговец овощами принес зеленого луку, а крестьянин, который пришел на базар из соседней деревни, вынул из корзины кусок жареной курицы и сказал какому-то мальчишке:
— Влезь-ка на эшафот и отдай ему это.
— Но ведь он обозвал нас сукиными детьми, — все еще бормотал задира, который никак не мог успокоиться.
Была весна, все цвело, появились уже первые плоды. Кошка прыгнула на эшафот и улеглась на солнышке, у ног человека в колодке. Человек, стоящий на коленях, видел с высокого эшафота то, чего другие не видели: рябь реки, красивую изогнутую дугу каменного моста, молодую женщину, которая стояла на носу проплывающей джонки, щурясь от яркого солнца и слегка откинув назад голову. Он видел бамбуковые хижины, прижавшиеся к искусственно возведенной дамбе, зеленые пологие холмы, рисовые поля, сады с деревьями, осыпанными белым и розовым цветом, — и ему почудилось, что он слышит плачущие, заунывные голоса скрипок и отрывистые аккорды семиструнных арф. Чудесная музыка то воспаряла к небу на звенящих крыльях деревянных флейт, те снова прибивалась к земле сухим барабанным боем.
Женщина обмыла лицо колодника прохладной водой, накормила и напоила его. Она дала ему рисовой водки, чтобы заглушить его страдания. За бамбуковыми хижинами на холме возвышалось здание ямена — окружной управы, увенчанное остроконечной крышей. Однако сердце городка билось на рыночной площади, там, где на эшафоте у позорного столба стоял на коленях крестьянин.
Матео смеялся, глядя на эту сцену.
— А ты, дружок, оказывается, не против того, чтобы тебя кормили из рук, — сказал он.
— Разве вы не видите, что он голоден и хочет пить? — возмущенно спросила женщина. — Идите своей дорогой, если вам это не по душе.
— Мне и здесь хорошо, мамаша, — дружелюбно ответил Матео.
Он привязал лошадь к столбу и направился пообедать на постоялый двор. Его раненая рука сильно болела, и поэтому он решил переночевать в городке.
Вечером мрачный тюремный сторож снял с человека колодки.
— Ну вот ты и отмучился, сынок, — пробормотал Матео и, довольный, отправился спать.
Когда рассвело и взошло солнце, Матео отправился в путь. Ему не терпелось поскорее добраться до Ханбалыка и увидеть Марко, Ашиму, рассудительного Николо Поло и добродушного Маффео. Он представлял себе, как друзья о нем беспокоятся. И капитан не раз мысленно рисовал себе сцену встречи. Что они скажут, когда он появится перед ними без одного уха? С грустью думал он о корабле и о своих храбрых матросах. Больше года был Матео капитаном, и вот он снова трясется по пыльным дорогам. Зеленое грохочущее море едва не стало его могилой, меч желтого воина чудом не рассек ему головы. Но, когда он почти без сознания бросился в воду, морские волны бережно вынесли его на берег, точно так же, как во время боя ловкое движение спасло его от удара меча. Он потерял только ухо, которое, как окровавленный лоскуток, упало к его ногам.
Матео пришпорил лошадь. До Ханбалыка оставалось еще восемьсот ли, и ему надо было торопиться. В этот ранний час дорога была пустынна. Только крестьяне работали на господских полях или на тех крохотных клочках земли, которые они в состоянии были взять в аренду в это голодное время, когда цены всё повышались. Сильные волы тянули деревянные плуги по топким полям. Женщины и дети с осоловелыми от усталости глазами вращали колеса насосов либо сажали, стоя по колено в воде, зеленую рисовую рассаду.
Вдруг Матео заметил приближающегося всадника. Он ехал против света, и сперва Матео увидел только темные контуры его фигуры. Потом он разглядел две соломенные шляпы по бокам мула и третью на голове животного. На синем шелковом покрывале, гордо выпрямившись, сидел всадник, обвешанный множеством переметных мешков и мешочков.
— Что-то рано ты отправился в путь, — сказал Матео.
— Я приветствую вас, ваша честь, — достойно ответил всадник. — Куда вы направляетесь?
— В Ханбалык, сынок.
— Разрешите мне немного проводить вас.
Так произошло знакомство Матео с человеком, которому он в лесу дал кличку «Хозяйчик». Они уже несколько дней ехали вместе, и за это время выяснилось, что они на редкость подходят друг к другу.
Матео любил море, а Хозяйчик любил дороги, поля, сады, людей своей страны, их сказания и легенды. В той же мере, в какой Матео чувствовал себя уверенно в бескрайних просторах океана, Хозяйчик чувствовал себя как дома в чужих садах и скотных дворах. Точно так же как Матео, занимаясь контрабандой, не очень-то считался с законами, Хозяйчик тоже нередко попирал их, если замечал вблизи поместья или монгольского военного лагеря козочку, утку, курицу. Хозяйчик оказался хорошим попутчиком, но Матео не покидало смутное чувство, что, пока они доберутся до Ханбалыка, Хозяйчик может причинить ему немало огорчений.
Они стояли под сенью высоких деревьев. Дождь не унимался. Растения ожили от влаги, капли сбегали с листьев и падали на землю. Хозяйчик снял повязку с руки Матео, вынул из одного из своих мешочков какую-то мазь и наложил ее на рану, которая была длиной в палец. Матео осторожно повернул руку, она сильно болела.
— Не надо ею двигать, ваша честь, — сказал Хозяйчик.
— Ты стоишь тысячу дукатов, — сказал Матео, — но если еще раз назовешь меня «ваша честь», я надену себе на голову одну из твоих соломенных шляп.
И Матео в шутку схватился за шляпу, которая была привязана у мула сбоку, и потянул за веревку. Веревка лопнула, и к ногам Матео упала курица. Хозяйчик быстро поднял ее, завернул в холщовую тряпицу и снова спрятал в шляпу. При этом он в испуге огляделся по сторонам, но вокруг никого не было.
— А это еще что такое? — спросил Матео, крайне удивленный стремительными движениями своего товарища.
Хозяйчик снова принялся перевязывать руку Матео. Невинно вскинув глаза, он ответил:
— Это курочка, ваша честь. Я купил курочку.
Матео покачал головой. При всем желании он никак не мог взять в толк, когда же Хозяйчик успел купить курицу. Ведь с рассвета до обеда они ехали рядом.
— Когда же ты ее купил? — спросил капитан.
— Вы задремали на лошади, а тут ко мне подошел крестьянин с курицей и предложил мне ее, — не теряясь, врал Хозяйчик.
— Скоро мы с тобой оба будем сидеть в колодках, — проворчал Матео.
Дождь все еще хлестал, но ветер уже стих. Сквозь листву пробивался какой-то сказочный зеленовато-серый свет.
— Хозяйчик приготовит сегодня «курицу нищих», — сообщил Матео его новый товарищ.
Но Матео тут же забыл об этом важном сообщении, потому что солнце прорвалось сквозь лиственный шатер и озарило зелено-серую полутьму искрящимся светом. Золотые солнечные стрелы, пронзая кроны деревьев, падали на мох и папоротник и дрожали в миллионе сверкающих капелек, висящих на траве и листьях. Земля задымилась, а тонкая паутина меж ветвей засверкала, как чистое серебро. Казалось, лес окунули в свет. Солнце проглянуло так внезапно, что оба путника замерли как зачарованные.
— Брат, как здесь красиво! — сказал Матео. И, помолчав немного, добавил с улыбкой — Ну что ж, давай поедем поскорей, пока никто не хватился курицы.
Они поскакали по лесу, глубоко вдыхая чистый воздух. Вскоре лес кончился.
Матео почувствовал голод и был рад, когда его товарищ предложил устроить привал на берегу ручья. Они стреножили лошадь и мула и пустили их на лужайку.
Небо было безоблачным, но блеклым — его обесцветило яркое солнце.
Они устроились под развесистым деревом, которое давало большую тень.
Хозяйчик сразу же взялся за приготовление обеда. Он вынул курицу, выпотрошил ее и вымыл в прозрачной воде, а затем вырыл в земле ямку, разжег в ней костер и в самое пламя осторожно положил курицу, предварительно обмазав ее слоем глины толщиной в два пальца. А над костром вскоре уже кипел котелок с водой.
Припасы Хозяйчика были неистощимы. У Матео порой создавалось впечатление, что мешочки и торбы на спине мула наполнялись сами собой. Например, мешок с рисом, который вчера утром был уже почти пустым, сегодня снова оказался полным. Но, к счастью, на этот раз дело обошлось без жульничества. В деревне, через которую они проезжали утром, был больной. Хозяйчик наложил ему новые повязки, дал какие-то целебные травы и получил в награду рис.
Поэтому ничто не омрачило радости Матео, когда он увидел, как его товарищ сыпал рис в кипящую воду.
Когда костер прогорел, Хозяйчик выкатил глиняный ком из раскаленной золы, подождал, пока он немного остынет, и камнем расколол его. Перья прилипли к глине, и перед Матео предстала чистая, хорошо пропеченная курица. Начиненная луком и кореньями, она издавала необычайно аппетитный аромат. Хозяйчик положил дымящуюся курицу на платок и наполнил миски рисом; в кубки налил желтоватое рисовое вино.
— «Курица нищих» и «благоухающий снег», Хозяин, — сказал он с гордостью. — Ешьте на здоровье.
Матео принялся за еду. Он не скупился на слова, хваля кулинарное искусство Хозяйчика. Рисовое вино — «благоухающий снег» — развязал языки. Эта трапеза в тени дерева стала благодаря искусству Хозяйчика настоящим праздником. Все радовало: и белый платок на зеленой траве, и журчащий ручей, и две палочки в проворных руках Хозяйчика, который так ловко ими орудовал, что Матео, пользовавшийся ножом и деревянной ложкой, казался самому себе варваром. Матео все было по вкусу и нисколько не мешало, что «благоухающий снег», честно говоря, не имел никакого запаха.
Хозяйчик снова наполнил кубки вином, и они выпили. Мысли стали легкими, всплывали образы, осевшие на самое дно души, сами собой срывались с уст сокровенные вопросы.
— Кто ты, брат? — спросил Матео.
Его попутчик глядел на крестьянина, который, несмотря на полуденный зной, шел за плугом, и его глаза снова были полны таинственной печали. За полем, которое вспахивал крестьянин, виднелись глиняные, крытые тростником хижины маленькой деревеньки. Казалось, она стоит на острове, — со всех сторон ее обмывала водная гладь рисовых полей. Два буйвола тянули плуг. Их спины были грязно-серого цвета, как пересохшая земля.
Катаец вспомнил одно старинное сказание и подумал: «Крестьянин идет за плугом, а мы сидим в тени, словно поэты в императорском парке».
Вот какое сказание он вспомнил. Юноша нашел красную жемчужину величиной с вишню. Помещик захотел отнять у него эту жемчужину, потому что юноша нашел ее на его земле, но тогда юноша обернулся драконом. Из пасти дракона забила струя воды и вмиг затопила долину, превратив ее в озеро. Помещик утонул, а дракон помчался по ущельям. Догоняя его, потекла река, и дракон доплыл по ней до моря.
Солнце отражалось в серебристой чешуе дракона, а потом дракон ушел на дно. Но тихими летними ночами, в полнолуние, он выплывает то тут, то там…
— Когда-то у меня был кусок земли, — сказал, наконец, катаец в ответ на вопрос Матео. — Жена моя была трудолюбива и кротка, как котенок. У нас была дочка. Однажды помещик заявил: «Мне придется повысить арендную плату, сейчас тяжелые времена. Ты должен мне немедленно отдать все, что задолжал. Ты взял у меня пять четвериков риса». В тот год урожай был плохим из-за наводнения… Но помещик был добр. «Пришли мне твою дочь, тогда ты получишь отсрочку…»— пообещал он. Жена плакала…
Хозяйчик взял кубок с рисовым вином и опорожнил его. Глаза его были устремлены вдаль. Казалось, он рассказывает чужую историю.
— Помещик бил нашу дочку и заставлял ее делать самую тяжелую работу. Он запретил ей с нами разговаривать. Щеки ее впали, она бледнела и чахла с каждым днем. Когда наш цветок лотоса умер, я одолжил деньги на гроб. Нам не на что было купить белую одежду, но печаль наша была велика… У нас в хижине всегда было чисто прибрано. С утра до ночи мы работали на поле, и у нас почти не осталось долгов. Но вот однажды помещик пришел ко мне и сказал: «Враги напали на нашу страну. Ты должен идти воевать. Отправляйся в город и запишись там в отряд». Так я стал воином. Но войско наше было слабым, мы потерпели поражение. Когда мы отступали, я взял себе этого мула. Но я слишком поздно приехал домой. Хижину нашу разрушили, жену убили, а на полях паслись чужие кони.
Катаец умолк. В ветвях чирикали птицы. На белом платке лежали кости курицы. Матео и катаец сидели в тени и молчали. Ручей, казалось, тек уже не так быстро. Ястреб камнем упал на лужайку, схватил цыпленка и взвился со своей добычей в бледно-голубое небо.
— Все это было уже давно, — сказал катаец. — Теперь я странствую по стране. Люди смеются над моими соломенными шляпами. Одна из них моя, другую носила жена, когда работала рядом со мной в поле, а вот эта, маленькая, с нарисованными цветами — впрочем, их уже не видно, они стерлись, — эта шляпа принадлежала дочке. Но во всем есть свой порядок. Все имеет смысл. Курицу я украл у помещика. Я поеду с тобой в Ханбалык или еще куда-нибудь, мне все равно. В моих вещах спрятан наконечник копья.
Матео откашлялся и провел рукой по волосам.
— Поезжай со мной, — сказал он сдавленным голосом. — Я больше не буду называть тебя Хозяйчиком… Хорошо, что у тебя в вещах спрятан наконечник копья.
— Меня зовут Фань Гунн-ду, — сказал крестьянин.
ПОХИЩЕНИЕ
«Вот как я теперь живу», — думала Ашима. Ю звонко смеялась в саду. Пение птиц сливалось с кудахтаньем кур. Почему Ю не ходит на цыпочках? Ашима хотела было рассердиться, но вспышка гнева тут же прошла. Она не станет ругать Ю.
Шум утра мешал теперь Ашиме. Третий двор, куда выходили окна ее комнаты, был достаточно отдален от улицы, чтобы сюда не доносились голоса прохожих, крики разносчиков, грохот проезжающих повозок. Да что толку, ведь все равно птицы громко пели, куры кудахтали, а малейший шум, вплоть до шагов в саду, тревожил ее.
Молодой господин уже давно ушел из дому.
«Я собирался провести сегодня весь день дома, но министр Ахмед послал за мной, — сказал ей Марко перед уходом и, натянуто улыбнувшись, добавил — Прости меня, пожалуйста, Ашима». Торопливо простившись, он ушел.
Она все больше убеждалась, что была для него всего лишь чем-то вроде красивого камня, украшения, без которого легко можно обойтись.
Быть может, ей надо было сказать ему в ответ: «Почему вы извиняетесь передо мной? Я вас не понимаю, мессер Поло. Что может быть важнее ваших дел при дворе?» Потом она могла бы добавить: «Вы же знаете, я больше всего люблю быть одна».
Она придумала еще много других ответов, один другого удачнее, и все они были исполнены иронии. Ее тонкое лицо оживилось, и глаза заблестели из-под век, выточенных, казалось, из яшмы. Она взяла серебряное зеркало с красивой ручкой из слоновой кости и принялась его полировать. Разве она не хороша собой? Она поглядела на свое отражение. Листья плакучей ивы затрепетали от ветра и запели свою тихую песенку, и в такт ей тревожно заплясали тени веток.
Ю принесла чай. Она неслышно ступала по ковру, ее движения были грациозны, как у танцовщицы. Ашима отложила зеркало и отошла от окна.
— Ты такая веселая, — сказала она. — Ты всегда смеешься.
Девушка бросила быстрый взгляд на свою госпожу и даже вздрогнула от испуга. Неужели она чем-нибудь рассердила госпожу? Но Ашима не казалась сердитой, только, быть может, немного грустной. Разве она не слышит, как поют птицы?
— Я кинула в бассейн маленький камешек, — сказала Ю, — и золотые рыбки бросились врассыпную. Это было так весело.
Она показала руками, как стремительно умчались рыбки, и, подражая им, так смешно открыла рот, что Ашима не могла не рассмеяться.
— Ну, прекрати, Ю, — сказала она, снова став серьезной. — Мне ведь вовсе не хочется смеяться.
Ю сразу послушалась. Но лицо ее по-прежнему так и сияло радостью. И можно было не сомневаться, что при первом удобном случае она снова громко рассмеется.
— Мне у вас так хорошо, — отважилась объяснить она. — Вы так добры ко мне, никто меня не бьет, и я всегда сыта.
«Ю радуется тому, что ее не бьют», — подумала Ашима и с чувством стыда почувствовала, как она неблагодарна судьбе. Как могла она забыть, — забыть голод, побои, лохмотья, грязную камышовую подстилку… Так она и жила бы, не освободи ее Матео и Марко. Ашима обняла свою служанку.
— Ах, Ю, — проговорила она, не зная, плакать ли ей или смеяться. Немного помолчав, она вдруг сказала — Я хочу спросить тебя…
Служанка вытянула голову и, сгорая от любопытства, нетерпеливо облизала губы красным язычком. По ее виду было ясно, что она рассчитывает услышать великую тайну.
Щеки Ашимы залились краской, она еще помедлила, но, не в силах совладать с собой, спросила, наконец, дрогнувшим голосом:
— Скажи, Ю, я красивая?
Ашима вся зарделась от смущения и не знала, куда повернуть голову.
Но Ю ответила с искренним изумлением:
— Как вы можете об этом спрашивать? Вы прекрасны, как фея. Нет на свете человека, который устоял бы перед вашей красотой. Да вы и сами это знаете. Почему вы меня об этом спрашиваете? — Она помолчала и задумчиво добавила — Вы красивы и добры, как небесная царица.
Вконец растерявшись, Ашима играла жемчужным ожерельем.
— Я спросила такую глупость, Ю, — сказала она. — Ты никому об этом не рассказывай. Обещай мне.
— Никому, — торжественно обещала Ю. — Даже золотым рыбкам. — И в эту минуту она готова была поверить, что на этот раз ей удастся придержать язык за зубами.
Ашима услышала чьи-то шаги. Она поднялась и сказала:
— Кто-то идет. Выйди, Ю, узнай, не вернулся ли молодой господин.
Служанка тихо прикрыла за собой дверь. Сердце Ашимы забилось сильнее. Она заколола волосы бирюзовой шпилькой и нервным движением оправила платье. Ветер донес до нее какой-то чужой мужской голос. С чувством глубокого разочарования села она на свое место. Когда Ю вошла в комнату, лицо Ашимы было уже равнодушным и холодным.
— Кто это? — спросила она.
— Посланец от господина Марко Поло. Господин ждет вас в загородном доме на берегу реки. Он прислал за вами паланкин.
— Марко… я хочу сказать, молодой господин ждет меня? Разве он не пошел к министру Ахмеду?
Ашима растерянно посмотрела на Ю, и тут же вся отдалась радостному чувству. Она хлопнула в ладоши и задорно сказала:
— Мне надо переодеться, Ю. Поторопись. Ты же сама сказала, господин ждет меня в загородном доме на берегу реки. Что ты стоишь? Зачем он меня позвал? Может быть, с ним что-нибудь случилось, Ю? — Ашима в испуге замерла на месте. — Он никогда не посылал за мной. Почему он сам не пришел домой? Скажи мне, что это все значит?
Ю проворно помогала Ашиме надеть новое платье.
— Ничего не случилось, — успокаивала она свою госпожу. — Просто господин желает с вами поговорить. Вот и все. — И она тихо улыбнулась.
— Мне страшно, Ю.
В доме не было никого, с кем Ашима могла бы посоветоваться. Где теперь добрый Матео? Своим громовым смехом он сразу бы развеял ее страх. Иногда ей казалось, что он уже не вернется. Ей хотелось бы поговорить об этом с Марко, но она заметила, что ему почему-то неприятно слышать имя друга. Купцы также избегали говорить в ее присутствии о Матео.
С двойным чувством тревоги и радости покинула Ашима дом. Но, когда она вышла на залитую солнцем улицу, ее тревога рассеялась. Носильщики, которые уселись отдохнуть в тени, услужливо вскочили при ее появлении. Мимо прошел мясник, на плече он, словно знамя, нес рогатину с нанизанными на нее кусками мяса. Вокруг вился рой мух. Он громко расхваливал свой товар. По улочке шли прохожие, кто медленно и степенно, кто торопливо и деловито; ремесленники сидели перед дверями своих мастерских и работали, четверо погонщиков отдыхали в тени чайного домика. Какой-то старый господин мелкими шажками пересек улицу. В руке у него была клетка с попугаем. Он, видно, вынес его на прогулку. Носильщик Ян отдернул шелковую занавеску паланкина и помог Ашиме сесть.
— Нам куда? — спросила Ашима.
— Здесь неподалеку, госпожа, — уклончиво ответил носильщик.
Ашима опустилась на мягкие подушки. Шелк издавал приятный аромат. Мерное покачивание и полутьма навевали сон. Она не глядела, по какой дороге ее несут, всецело отдавшись своим мыслям. Страх прошел. Он ждет ее в загородном доме у реки. Должно быть, он хочет познакомить ее со своими друзьями. Ее охватила огромная радость. Видно, пришел конец ее одиночеству и глупым сомнениям. Ашима со смехом вспомнила, как она спросила Ю, красива ли она. «Вы прекрасны, как фея!»— ответила ей служанка. Вправду ли она так думает или сказала это, только чтобы польстить? Лишь бы Ю никому не разболтала, что ее госпожа задала такой глупый вопрос… Нет, наверно, девушка ответила ей честно.
Паланкин мерно покачивался. Ашима очнулась от своих грез и отдернула занавеску. Мимо проехала повозка с большими, обитыми медью колесами. Восточные горы четко выделялись на фоне затянутого облаками неба. Ветер почти утих. Ашима наблюдала за разносчиками, которые тащили в город кто свежие овощи, кто корзины с жареным мясом, кто бочонки с водой, кто чаши с золотыми рыбками. Вдоль улицы за соломенными оградами, шуршащими при каждом дуновении ветра, приютились глинобитные хижины. Носильщики неутомимо шли своей дорогой. Вскоре они миновали пригород.
Дорогу окаймляли высокие тополя. Ручей, заросший ивняком, пересекал луг. Ашима опустила занавеску и снова откинулась на подушки. Она почувствовала, что ею вновь овладевает какое-то беспокойство, попыталась его побороть, но ей это не удалось. Почему-то она вдруг подумала о Матео. С ужасающей ясностью ей представилась картина, которая потрясла ее до глубины души. Матео, мертвенно-бледный, глядел на нее горящими глазами. Его губы прошептали ее имя, потом видение исчезло, и скова перед ней не было ничего, кроме желтого шелка занавески. Но непонятный страх, охвативший ее в то мгновение, остался. Она слышала, как громко стучит ее сердце. Ей захотелось крикнуть: «Возвращайтесь домой!»— но она не могла шевельнуться. Застывшая в каком-то странном оцепенении, она недвижимо сидела в мерно покачивающемся паланкине.
Ян, погруженный в свои мысли, механически шел в ногу со своим соседом. Он не глядел по сторонам, нести эту госпожу было легко, совсем не то, что Джамбуи-хатун. «Вы отнесете ее в дом у реки», — сказал ему Саид. — Если ты хорошо выполнишь это поручение, тебя вознаградят. И никому ни слова об этом, не то поплатишься головой». Ван и слепой Ши бежали из Ханбалыка. Кондитер Ли сидел в темнице… Носильщик шел, мерно печатая шаги. На правой руке от напряжения вздулись вены.
«Почему министр Ахмед велел отправить девушку в этот отдаленный загородный дом?» Ян видел ее лицо, когда она спросила: «Нам куда?»— и не мог его забыть.
Молодые листочки тополей неподвижно висели на ветках. Вдали показался дом Ахмеда. Он стоял на холме, сквозь листву деревьев проглядывала его остроконечная крыша, украшенная драконами. Небо все больше затягивалось белыми облаками. Ханбалык остался далеко позади. Здесь было пустынно и красиво. Сад с клумбами, цветущие кусты, высокая белая стена, ограждавшая этот тихий мир, а у подножия холма, сверкая как ожерелье из драгоценных камней, струилась река.
Ворота распахнулись. Слуга указал носильщикам путь. Ашима услышала его слова и стряхнула с себя оцепенение. Злые мысли улетучились. Она была у цели. Сейчас ее с улыбкой встретит Марко.
Паланкин опустили на землю. Ян отдернул занавеску и помог девушке выйти.
Ашима окинула взглядом сад. К ней подошел роскошно одетый слуга и молча поклонился.
— Где господин Марко Поло? — спросила Ашима.
Слуга незаметно пожал плечами. В глазах Ашимы снова появился страх, и она вопросительно посмотрела на Яна.
— Куда вы меня принесли?
Ян молчал. Он отвел глаза. Что он мог ей ответить? Носильщики подняли паланкин на плечи и ушли.
Ашима некоторое время неподвижно стояла на дорожке.
— Вас ждут, госпожа, — сказал слуга и указал на дом, приглашая ее последовать за собой. Выщербленная каменная лестница вела к темной двери. Справа и слева ее охраняли два крылатых бронзовых льва.
Слуга подошел к ней вплотную и настойчиво повторил:
— Вас ждут, госпожа.
Вдруг распахнулась дверь, из дома вышел человек и нетерпеливо крикнул:
— Да что ты с ней церемонишься! Веди ее силком, если она слов не понимает.
Ашима вздрогнула от звука этого голоса. Человек пошел ей навстречу, и она смогла разглядеть его наглые, насмешливые глаза. Он подходил все ближе, и, по мере того как он приближался, она узнавала покатый лоб, странной формы подбородок и выпяченные губы. Это был Саид — человек с волчьей мордой.
Ашима вскрикнула и обернулась. Слуга схватил ее, и тогда она ногтями вцепилась ему в лицо. Она отбивалась руками и ногами, кричала, моля о помощи, но голос ее тонул в напоенной солнцем тишине.
Ян услышал ее крик. Его охватил гнев, и он замедлил шаг.
— Что там с ней делают? — спросил он товарища, который шел рядом с ним.
— А нам-то какое дело? — ответил тот равнодушно.
Дорога, по которой они шли, казалась заброшенной. Дом на холме, обнесенный белой стеной, был скрыт от любопытных глаз деревьями. На лугу журчал ручей. Ивы склонились перед ним, как учтивые сановники перед украшенным драконами сверкающим троном.
Ян не мог забыть крики Ашимы.
* * *
Марко Поло нетерпеливо сидел в приемной дворца. Ему сегодня не хотелось приходить сюда, но вестовой сказал, что господин Ахмед желает с ним срочно поговорить. Марко уже давно ждет. Мимо него проходили знакомые и незнакомые придворные. Вокруг царило какое-то тревожное оживление. Часовые с неподвижными лицами стояли у дверей. По залу прошли чужеземные купцы, мусульманские чиновники и уйгурские вельможи.