ЛАВКА В ФИШБУРНЕ
Пятнадцать лет пробыл мистер Полли почтенным владельцем лавки вФишбурне. Эти пятнадцать лет пролетели, как миг, и все прожитые дни были, словнодве капли воды, похожи один на другой. За это время мистер Полли, утративприятную внешность, приобрел нездоровую полноту, поблекший, землистый цветлица и морщинки недовольства вокруг глаз. Ему было в ту пору, как я ужеписал, тридцать семь лет. Он сидел в поле на ступеньке перелаза и, взываяк небесам, тянул: - О гнусная, мерзкая, подлая дыра! На нем был черный, довольно поношенный сюртук, жилет, яркий нарядныйгалстук из запасов лавки и надвинутое на один глаз кепи-гольф. Пятнадцать лет... Вам, наверное, может показаться, что тот удивительныйцветок воображения, прозябавший под спудом в душе мистера Полли, завял ипогиб, не оставив после себя ни одного живого ростка. Нет, он был жив; неугасла в мистере Полли ненасытная жажда ярких, заманчивых событий, жаждапрекрасного, благородного. Он по-прежнему любил читать и читал, как толькопозволял случай, книги, в которых повествовалось о славных временах иславных событиях в далеких странах, книги, написанные свежими,выразительными словами, от которых жизнь приобретала более розовые тона.Но увы! Таких книг было не так много, а к газетам и дешевым романам,которые стали появляться во множестве, мистер Полли не питал пристрастия.В них не было эпитетов. Не с кем было в Фишбурне и поговорить, что оночень любил. К тому же у него была обязанность - торговать в лавке. К этой лавке он почувствовал ненависть с самых первых дней. Он снял ее, чтобы уйти от судьбы в образе мистера Джонсона иненавистного магазинчика на углу, и потому еще, что Фишбурн когда-тозатронул его впечатлительную душу. Он снял эту лавку, несмотря на то, чтоона была неудачно спланирована, что комнаты, в которых ему предстояложить, были тесны, что в самой лавке негде было повернуться, что кухня,зимой становившаяся спальней и гостиной, находилась в подвальном этаже,что маленький дворик позади лавки примыкал к двору фишбурнской Королевскойгостиницы, что перспективы торговли в Фишбурне были самые плачевные, онснял эту лавку, несмотря на то, что не было на свете более скучногозанятия, чем сидеть и ждать покупателей. Не так давно он воображал, какони с Мириэм ясным, солнечным зимним утром будут вдвоем завтракать, вдыхаяупоительный аромат жареной ветчины и наслаждаясь горячими пышками за чаем.Он мечтал и о том, как по воскресеньям они будут совершать загородныепрогулки, собирая маки и маргаритки, или сидеть на берегу, любуясь морем.Но все вышло по-иному: за завтраком обычно вспыхивала ссора, а горячихпышек к чаю никогда не было. Что же касается загородных прогулок, тоМириэм объявила, что очень некрасиво слоняться в воскресные дни поокрестностям. Было очень прискорбно, что Мириэм с первого взгляда не полюбила свойдом. Он не понравился ей снаружи, но еще более не понравился, когда онаосмотрела его внутри. - Слишком много всяких ступенек, - сказала она. - И очень плохо, чтоуголь надо держать в доме: пыли не оберешься. - Я как-то не подумал об этом, - отозвался мистер Полли, следуя замолодой хозяйкой, осматривавшей дом. - В этом доме трудно будет следить за чистотой, - заметила Мириэм. -Белая краска - сама по себе вещь неплохая, - сказала она, - но грязь наней очень заметна. Куда лучше покрасить под мрамор. - Зато сколько места, - возразил мистер Полли. - Можно расставить цветыв горшках. - Ну, цветами я заниматься не буду. Я с ними дома намучилась. Миннипосадит, а я ухаживай... Перед тем, как поселиться в своем доме, они неделю прожили в дешевыхмеблированных комнатах. Мебель, по большей части подержанную, купили вСтэмтоне, посуда, ножи, вилки и белье - все было новое, купленное вФишбурне. Мириэм, расставшись с родным домом, вечно наполненным шумливойвеселостью, приняла постный, чопорный вид и отныне ходила не иначе, какозабоченно нахмурив брови и стараясь, "чтобы все было в порядке". Мистер Полли с жаром принялся за устройство лавки, громко насвистываячто-то, пока из кухни к нему не поднялась Мириэм и не сказала, что от егосвиста у нее разламывается голова. Как только мистер Полли снял лавку, онвывесил в окне броские объявления, сообщавшие в самых неумеренныхвыражениях фишбурнскому обывателю, что в ближайшем будущем здесьоткрывается галантерейная торговля; и теперь, раскладывая на витринетовары, он старался поразить воображение своих будущих покупателей. Онрешил, что будет торговать соломенными шляпами, панамами, новомоднымикупальными костюмами, сорочками из легкой шерсти, галстуками и фланелевымибрюками для мужчин, подростков и мальчиков. Убирая витрину, он заметилчерез дорогу коротенькую фигуру торговца рыбой, а у дверей соседнего дома- хозяина посудной лавки и подумал, вежливо ли будет с его стороныпоприветствовать их дружеским кивком. В первое же воскресенье их новой жизни мистер Полли и Мириэм, тщательнопричесанные и одетые (мистер Полли в своей свадебно-похоронной шляпе,Мириэм в скромном сереньком платье - более респектабельную пару трудносебе представить), чинно отправились в церковь: себя показать и людейпосмотреть. Со второй недели жизнь стала входить в свою колею. Заглядывалипокупатели, главным образом за панамами и купальными костюмами. В субботувечером мистер Полли, продав несколько самых дешевых соломенных шляп игалстуков, почувствовал непреодолимую потребность окунуться в уличнуюжизнь. Став в дверях, он увидел на краю тротуара хозяина посудной лавки,разгружавшего ящик с товаром, и, обратившись к нему, заметил, какойпрекрасный нынче день. Хозяин посудной лавки что-то неохотно пробурчал вответ и нырнул в ящик с головой, оставив видимой ту часть тела, которая неочень располагала к красноречию. - Усердствующий торгаш, - прошептал мистер Полли, взирая нанедружелюбно выставленный зад посудника... Мириэм соединяла в себе дерзновенный дух с полнейшей практическойбеспомощностью. В доме никогда не было чистоты и порядка, но все всегдабыло перевернуто вверх дном, находясь в стадии уборки; она готовила пищу,потому что пища должна быть приготовлена, нисколько не заботясь, какподобает строгому моралисту, о качестве приготовляемого и возможныхпоследствиях. В еде, состряпанной ее руками, что-то всегда былопереварено, и походили эти блюда на дикарей, одетых по приказаниюмиссионера в костюмы и платья неподходящих размеров. Такая еда чреватасамыми печальными последствиями: она склонна дурно себя вести и дажебунтовать. На другой же день после свадьбы Мириэм перестала вниматьразглагольствованиям мужа и в его присутствии всегда ходила с сердитосдвинутыми бровями, давая ему понять, что ее вечно грызут заботы.Мало-помалу она пришла к выводу - для этого, пожалуй, были законныеоснования, - что муж ее от природы ленив. Он любил часами торчать удверей, ища компании почесать язык, имел пристрастие к книгам - празднаяпривычка, по мнению его супруги. Он начал заходить в бар гостиницы"Провидение господне" и стал бы там завсегдатаем, если бы не карты,которые, мешая приятной беседе, нагоняли на него смертельную скуку.Глупейшие, всякий раз новые комбинации из пятидесяти двух карт, по пяти укаждого игрока, вызывавшие изумленные возгласы и жалкое волнение,нисколько не привлекали мистера Полли, ум которого был оченьвпечатлительным и вместе с тем легко утомлялся. Скоро стало очевидным, что лавка только-только окупает себя, и Мириэм,не церемонясь, заявила мужу, что ему пора стряхнуть с себя лень и "взятьсяза дело", но ни она, ни он не представляли себе, за какое дело ему следуетвзяться. Когда всадишь весь свой капитал в лавку, не так-то легко получитьего обратно. Если покупатели не идут к вам толпой по собственной воле, выне можете принудить их к этому: на их стороне закон. Нельзя также бегатьза покупателями по улицам курортного городка и угрозами и назойливымприставанием загонять их в свой магазин за фланелевыми брюками. А побочныеисточники дохода торговцу не так-то легко найти. Уинтершед, торговецвелосипедами и граммофонами, чья лавка была по правую руку от лавкимистера Полли, играл на органе в местной церкви. Клэмп, хозяин лавкидетских игрушек, был церковным служкой. Зеленщик Гэмбелл прислуживал застолом, а его жена стряпала. Картер, часовых дел мастер, оставил своезаведение на руки жены, а сам ездил по окрестным городкам и деревням,починяя часы. Мистер же Полли не обладал ни одним из вышеназванныхталантов да и не думал развивать их в себе, несмотря на постоянные упрекижены. Летними вечерами он оседлывал свой велосипед и ехал куда глазаглядят, и если ему на пути попадалась распродажа книг, он на следующийдень мчался туда и покупал наудачу целую груду, связывал их бечевкой,привозил домой и прятал под прилавок от Мириэм. У Мириэм был особый нюх навсякие беззаконные покупки, и, найдя очередную связку книг, она оченьрасстраивалась, как и полагается всякой добропорядочной жене. И дажечастенько подумывала, что хорошо было бы их сжечь, но природнаябережливость брала верх. Каких только книг не прочитал мистер Полли за эти пятнадцать лет! Ончитал все, что попадалось под руку, кроме теологических сочинений, и,когда уходил с головой в книгу, все несчастные обстоятельства егонеудавшейся судьбы забывались, и жизнь во всем ее великолепии открываласьему. Ежедневное безрадостное пробуждение, приход в лавку, вытирание пыли спритворным усердием; завтрак, состоящий из купленного яйца, недоваренногоили переваренного, либо селедки, недожаренной или обращенной в уголь, икофе, сваренного по рецепту самой Мириэм и наполовину состоящего изкофейной гущи; возвращение в лавку, чтение утренней газеты; нескончаемоебдение у дверей, во время которого мистер Полли здоровался с прохожими,судачил о соседях или глазел на заезжего гостя, - все это мгновенноисчезало, как исчезает зрительный зал в театре, когда зажигается рампа.Мало-помалу он собрал сотни книг: старых, пыльных, в испорченных,порванных переплетах, пухлых, у которых от корешка остался лишь засохшийклей да нитки, - по мнению Мириэм, никчемный мусор, отвлекающий мужа отдел. Было, например, среди них описание путешествий Лаперуза с изящными,тонкими гравюрами, которое давало доподлинное представление о жизни морякавосемнадцатого века - пьяницы, дебошира, искателя приключений, но в общемславного малого. Мистер Полли плавал вместе с ним по всем широтам,распустив паруса, весело отражавшиеся в зеркальной глади океанских вод;его воображение рисовало ему туземных женщин, добрых, с блестящейкоричневой кожей, которые с приветливой улыбкой возлагали ему на головувенки из диковинных цветов. У него оказался кусок из книги о забытыхдворцах Юкатана - огромных, заросших девственными лесами террасах, именастроителей которых исчезли из памяти человечества. После Лаперуза мистерПолли более всего любил "Вечерние развлечения на острове" и без содроганиячитал о том, как от удара кинжалом по руке убийцы струится влага, "похожаяна теплый чай". Необъясним, удивителен восторг, пробуждаемый изящнойфразой, благодаря которой самый страшный предмет как бы озарен светомпрекрасного. У него была книга, начало которой ему так никогда и не довелосьпрочитать, - второй том путешествий аббатов Гука и Габе. Вместе с этимидобрыми людьми он проделал путь от подножия Тибета, где они брали урокитибетского языка у Сандуры Бородатого, который называл их с пользой длядела ослами и под конец стащил у них весь запас масла, до самого сердцаТибета - Лхасы. Он так никогда и не нашел первого тома. И его постоянномучило любопытство: кто же в действительности были эти монахи и откуда онипришли в Тибет? Он читал Фенимора Купера и "Путевой журнал Тома Крингля"вперемежку с рассказами Джозефа Конрада и мечтал повидать черную, краснуюи желтую расы Вест- и Ост-Индии, мечтал хоть разок взглянуть на полуденныестраны, и от этих мечтаний у него тоскливо болело сердце. Конрадовскаяпроза имела для него особую непостижимую прелесть; мистера Полли восхищалигустые краски его описаний. Однажды в связке грязных шестипенсовыхкнижонок, купленных в Порт-Бэрдоке, куда он иногда заезжал на своемстареньком велосипеде, он нашел сочинение Барта Кеннеди под названием"Моряк-бродяга", представлявшее собой ряд ярких, живых сценок, и с тех порстал с гораздо большей симпатией и вниманием относиться кпраздношатающимся по фишбурнской Хай-стрит здоровенным парням. У Стернаодно ему нравилось больше, другое - меньше, но все одинаково приводило визумление; что же касается Диккенса, то, неизвестно почему, он любил унего только "Записки Пикквикского клуба". Левера, "Катерину" Теккерея ивсего Дюма, за исключением "Виконта де Бражелона", он читал с упоением.Меня удивляет его безразличие к Диккенсу, но, как и подобаетдобросовестному историку, я упоминаю об этом, хотя и не скрываю своегоудивления. Мне гораздо более понятна его нелюбовь к Вальтеру Скотту.Исключительное предпочтение, которое он оказывал прозе сравнительно споэзией, объясняется, на мой взгляд, его невежеством по части правильногопроизношения английских слов. "Путешествия по Южной Америке" Уотертона он перечитывал много раз ивсегда с неослабевающим интересом. Он даже стал на досуге развлекатьсятем, что составлял, подражая Уотертону, описания новых видов птиц,обладающих какой-нибудь яркой особенностью, и очень радовался, когда емуэтот вид встречался. Он попытался привлечь к участию в этой забаветорговца скобяными изделиями Распера. Еще мистер Полли читал сочиненияБейтса об Амазонке, но когда оказалось, что противоположный берег Амазонкине виден, он потерял, опять же я не могу объяснить, в силу какихтаинственных движений души, по крайней мере десятую долю интереса,питаемого к этой реке. Он читал все, что попадалось под руку: егосовершенно очаровали старинные кельтские легенды, собранные Джойсом; онбыл без ума от Митфордовских "Старинных японских сказок" и от серии"Блэквудских рассказов" в дешевых бумажных переплетах, которую он купил вИсвуде. Он стал довольно хорошим знатоком шекспировских пьес и в мечтанияходевался не иначе, как по моде Италии пятнадцатого века или елизаветинскойАнглии. Он окунался в бурные, тревожные и смутные времена. Мир книг - этоволшебная страна высоких, утонченных чувств, счастливое убежище, оазис,приют, куда спасается человек от мира повседневности... Все эти пятнадцать лет мистера Полли можно было видеть либосклонившимся низко над прилавком за чтением книги - в лавке обычно царилполумрак, - либо со вздохом отрывающимся от любимого занятия, чтобыобслужить покупателя. Все эти долгие годы он был почти лишен физических упражнений.Несварение желудка все более мучило его, так что характер у мистера Полливконец испортился. Он погрузнел, здоровье начало сдавать, приступыраздражительности участились; его стала выводить из себя всякая мелочь, онпочти перестал смеяться. Начали падать волосы, и скоро на макушкезасветилась большая лысина. И вот в один прекрасный день, отвлекшись откниги и от всего, чем он жил благодаря книгам, он вдруг осознал, чтопровел за прилавком в Фишбурне целых пятнадцать лет, что скоро ему стукнетсорок, что жизнь его в эти годы была жалким прозябанием, что его окружаютскучные, враждебно настроенные, недоброжелательные люди, отвратительныепорознь и не менее отвратительные в совокупности, и что его взгляд на мирокрасился в мрачные тона безнадежности и отчаяния. Я уже имел случай упомянуть - я даже приводил выдержку из его сочинений- одного важного джентльмена, живущего в Хайбери, носящего золотое пенснеи писавшего свои труды по большей части в библиотеке Клаймекс-клуба. Вэтой красивой комнате он вел бескровные, но в высшей степени жестокие бои- надо отдать ему должное - с социальными проблемами. Его конек, егоизлюбленная идея заключается в том, что в мире недостает, как онвыражается, "коллективного разума", а это, попросту говоря, означает, чтомы с вами, читатель, и все остальные люди должны до умопомраченияразмышлять над природой вещей и непременно приходить к мудрым выводам,должны, не боясь ложного стыда, всегда говорить правду и быть искренними,а также всячески поддерживать и оказывать почтение избранной кастечеловечества, а именно: ученым, писателям, художникам и тем несчастным,кто не приспособлен к жизни в обществе, вместо того, чтобы тратить нашуумственную энергию самым примитивным и бессмысленным образом, то есть наигру в гольф и бридж (он, по-видимому, считает, пропади он пропадом, чтомы в силу присущего нам чувства юмора не способны тратить умственнуюэнергию на что-нибудь иное), и вообще должны перестать относиться к жизнибездумно, легко и просто, как это принято среди истинных джентльменов. Ивот этот интеллектуальный монстр, с головой, как купол собора, утверждает,что мистер Полли несчастен исключительно благодаря отсутствию в обществе"коллективного разума". "Общество со все усложняющейся организацией, - пишет он, - не способноепредвидеть будущее или размышлять о труднейших социальных проблемах, вточности уподобляется человеку, который не соблюдает диету и режим, немоется, не делает гимнастики и любит вволю поесть. Оно накапливает людей,чье существование бесцельно и бесплодно, как человек накапливает жир ивредные вещества в крови; его социальная энергия и производительностьдеградируют, оно выделяет нищету и неустройство. Каждая фаза его развитиясопровождается максимумом невзгод, бедствий и расточительствомчеловеческих жизней, чего можно было избежать... Самой лучшей иллюстрацией, доказывающей коллективную тупость нашегообщества и крайнюю необходимость мощного интеллектуального возрождения,является существование той огромной массы неустроенных, необразованных, необученных никакому ремеслу, никчемных и вместе с тем заслуживающихсострадания людей, которых мы относим к не имеющей четких границ и недающей истинного понятия о положении дел категории низших слоев среднегокласса. Громадная часть этой группы людей должна быть по справедливостиотнесена к категории безработных, которая охватывает и тех, кто неработает, потому что общество не может им дать работы, и тех, кто никакойработе не обучен. Причем их положение нельзя определить по тому, сколькоони зарабатывают, так как у многих есть небольшой капитал, скопленный загоды службы, полученный по страхованию или в наследство. Самаяотличительная черта этой группы людей та, что они ничего или почти ничегоне производят взамен того, что ими потребляется, они не имеют никакогопредставления о необходимости трудиться на пользу общества, у них нетникакой полезной профессии, их ум и воображение никогда не волновалиобщественные проблемы. Огромная армия мелких лавочников, например, - этолюди, которые вследствие беспомощности, проистекающей от полнейшейпрофессиональной неподготовленности или же бурного развития техники ироста крупной торговли, оказались вне сферы производства и нашли приют вжалких лавочках, где они бьются изо всех сил, стараясь увеличить свойкапитал. Им удается вернуть шестьдесят - семьдесят процентов вложенныхденег, остальное же покрывается за счет сбережений, которые таким образомтают. Естественно, что судьба этих людей трагична, но это не та острая,явная трагедия рабочего, потерявшего работу и умирающего с голоду наулице, это медленный, хронический процесс постоянных потерь, которыйзаканчивается, если человеку повезет, смертью на жалком ложе бедняка, покаеще не пришло настоящее банкротство и нищета. Шансы разбогатеть в такихлавках меньше, чем в любой лотерее. Развитие торговых путей и средствсвязи за сто лет привели к необходимости организации торгового дела нашироких экономических основах; если не считать вновь открытых стран с иххаотичной экономикой, время, когда человек мог заработать себе на жизньмелкой розничной торговлей, ушло безвозвратно. И все-таки из года в год нанаших глазах шествует навстречу банкротству и долговой тюрьме этанескончаемая печальная процессия лавочников, и ни у кого из нас не хватаетгражданского мужества вмешаться и остановить ее. Во всяком номере любогокоммерческого журнала имеется четыре-пять колонок, сообщающих о новыхсудебных процессах над банкротами, и почти за каждым таким случаем стоитгибель очередной семьи, долгое время боровшейся за свое благополучие итеперь оказавшейся на руках у общества, в результате чего свежая армиябезработных приказчиков и мастеровых, имеющих небольшие сбережения илиразжившихся за счет "помощи" родственников, вдов, получивших страховыеденьги за безвременно почившего супруга, не способных ни к чему сыновей,отцы которых поскупились обучить их какому-нибудь делу, встает на местопавших в этих жалких лавчонках, расплодившихся повсюду видимо-невидимо..." Я привожу здесь цитаты из произведений нашего талантливого, хотя и несовсем приятного современника, считая, что они послужат хорошимэкономическим фоном для рассказываемой на этих страницах жизненнойистории. Итак, я опять возвращаюсь к мистеру Полли, сидящему на ступенькеперелаза и проклинающему все на свете под аккомпанемент восточного ветра,и чувствую, что переношусь над пропастью, разделяющей общее и частное и неимеющей моста. С одной стороны находится человек, наделенный большойспособностью ясно видеть - я надеюсь, он действительно видит ясно, -могучий процесс, который обрекает миллионы людей на нищую, несчастную,беспросветную жизнь, и не умеющий ничем помочь, не знающий, где взять эти"коллективную волю и разум", которые преградят путь лавине бедствийчеловеческих; а с другой стороны - мистер Полли, сидящий в поле наступеньке перелаза, никчемный, нелюдимый, замученный, запутанный,расстроенный, озлобленный, понимающий только то, что жизнь его не удалась,тогда как кругом кипит и волнуется настоящая жизнь; тот самый мистерПолли, в котором, между прочим, способность радоваться прекрасному ивосхищаться им так же сильна и развита, как во мне или в вас, мойчитатель. Я уже дал понять, что наша мать Англия в одинаковой степени снабдиламистера Полли средствами для поддержания порядка и в организме и вовнешней среде. С беспечной щедростью предлагает она своим чадам всякиекушанья, беспримерные в истории человечества, включая всевозможныеприправы, и предоставляет в их распоряжение удивительные приборы длястряпания, как ни в одной стране. И Мириэм стряпала. А мистер Полли, чейорганизм, как государство с несовершенной демократией, постояннопретерпевал расстройства и возмущения, то принимал внутрь в качествеотвлекающих средств такие вредные и неудобоваримые вещи, как пикули, уксуси жареную свинину, то прибегал к столь опасным внешним возбудителям, какчтение о войне и кровопролитиях в разных частях света. Все этоспособствовало тому, что мистер Полли проникся ненавистью к владельцудома, к своим покупателям и ко всем соседям и пережил целый ряд крупныхстолкновений. Рамбоулд, хозяин посудной лавки, находившейся в соседнем доме, с самогоначала непонятно почему почувствовал антипатию к мистеру Полли и разгружалсвои корзины, выставив зад в сторону соседа; а мистер Полли с самогоначала стал питать ненависть и отвращение к этой оскорбительной части теламистера Рамбоулда, имевшей к тому же весьма внушительные размеры. И всякийраз, когда взгляд его падал на угу часть, ему хотелось ткнуть ее, лягнутьили высмеять. Но невозможно высмеивать зады, если рядом нет приятеля,который похихикает вместе с тобой. Наконец мистер Полли почувствовал, что не может больше терпетьненавистное зрелище. Он подошел к заду мистера Рамбоулда и легонько ткнулего. - Привет! - воскликнул мистер Рамбоулд, моментально выпрямляясь иповорачиваясь. - Нельзя ли переменить точку зрения? - сказал мистер Полли. - Мненадоело разглядывать этот холм. - Что такое? - спросил искренне изумленный мистер Рамбоулд. - Из всех позвоночных животных у одного человека лицо обращено кнебесам. Так зачем же идти наперекор природе? Рамбоулд в недоумении покачал головой. - Не люблю "гордыню задворков", - продолжал говорить загадками мистерПолли. Рамбоулд, не понимая ни слова, пришел в отчаяние. - Мне надоело видеть ваш зад, который вы вечно выставляете наобозрение. Мистера Рамбоулда осенило. - А-а, вот вы о чем! - воскликнул он. - Именно! - ответил мистер Полли. Рамбоулд почесал ухо коробкой с упакованными в солому банками дляваренья. - Так с этой же стороны дует ветер, - объяснил он. - Из-за чегоподнимать шум? - Никакого шума! - ответил мистер Полли. - Просто замечание. Мне ненравится смотреть на ваш зад, старина. Вот и все. - Ничего не могу поделать. Я стою так, чтобы солома не летела в лицо, -сказал мистер Рамбоулд, все еще не совсем понимая, в чем дело. - Но это элементарная невежливость! - Распаковываю свои корзины, как хочу. Нельзя же, чтобы солома засорялаглаза! - Но вовсе не обязательно распаковывать корзины так, как свинья ищеттрюфели! - Трюфели? - Не обязательно выставлять свой зад, как свинья! Мистер Рамбоулд стал наконец понимать, куда клонит сосед. - Свинья! - потрясение повторил он. - Вы назвали меня свиньей? - Не вас, а некоторую вашу часть, - поправил его мистер Полли. - Послушайте! - закричал мистер Рамбоулд, внезапно приходя в ярость ивозмущенно размахивая коробкой с банками для варенья. - Убирайтесь к себев лавку! Я не хочу с вами скандалить и не хочу, чтобы вы скандалили сомной. Не знаю, какая муха укусила вас сегодня. Я мирный человек, никого нетрогаю, трезвенник, и все такое! Понятно вам? Убирайтесь в свою лавку! - Вы хотите сказать... Я вас вежливо попросил перестать распаковыватьсвои корзины, выставив зад в мою сторону. - Обзывать человека свиньей - это, по-вашему, вежливо? Вы простонапились с утра пораньше, вот что. Убирайтесь к себе домой и оставьте меняв покое. Вы... вы просто не в себе... - Вы хотите сказать... Но, оценив вдруг солидные пропорции мистера Рамбоулда, мистер Поллиосекся. - Убирайтесь немедленно к себе домой и оставьте меня в покое! - кричалмистер Рамбоулд. - И не смейте больше обзывать меня свиньей. Слышите?Занимайтесь своими делами и не лезьте в чужие. - Я подошел к вам и вежливо попросил... - Вы пришли сюда, чтобы скандалить. Я не желаю с вами разговаривать.Понятно? И не хочу больше вас видеть! Понятно? У меня нет времени стоятьздесь с вами и препираться! Понятно? Минутная пауза. Враги оглядывают друг друга. Мистеру Полли приходит в голову, что он, возможно, не совсем прав. Мистер Рамбоулд, тяжело дыша, следует мимо мистера Полли к себе влавку, неся под мышкой банки, а на его лице такое выражение, будто мистераПолли вовсе не существует на свете. Вскоре он возвращается, бросаетпрезрительный взгляд и сторону своего врага и ныряет в корзину. МистерПолли озадачен. Стоит ли дать хорошего тумака по солидному куполу,выросшему перед ним? А вдруг ему дадут ответного тумака? Нет, не стоит! Мистер Полли засовывает руки поглубже в карманы брюк и, что-тонасвистывая, возвращается к дверям своей лавки с видом полнейшейневозмутимости. Стоя у двери и насвистывая песенку "Солдаты Харлеха", онвсе больше и больше склоняется к убеждению, что давать тумака Рамбоулду нестоит. Конечно, это было бы здорово и принесло бы некотороеудовлетворение. Но он все-таки решил воздержаться. По причинам, которыетрудно объяснить, он просто не мог этого сделать. С задумчивым видом,неторопливо поправляя галстук, он вошел в дом. Спустя некоторое времяподошел к окну и искоса взглянул на мистера Рамбоулда. Тот, по-прежнемувыставив зад, распаковывал очередную корзину... И с тех пор вот уже пятнадцать лет были прекращены с соседом всякиеотношения. Мистер Полли затаил в себе ненависть. Одно время казалось, будто мистер Рамбоулд на грани банкротства, но онпригласил к себе побеседовать всех своих кредиторов и с тех пор продолжалраспаковывать свои корзины под носом у мистера Полли как ни в чем небывало. Хинкс, хозяин шорной лавки через два дома вверх по улице, был человекиного сорта. Хинкс был агрессор. Спортивная душа, он любил клетчатые костюмы и узкие брюки, чтонепонятно почему, но обязательно свидетельствует о склонности человека кконному спорту. Сперва мистер Полли почувствовал симпатию к Хинксу,признав в нем человека с характером, зачастил в гостиницу "Провидениегосподне", куда его приглашал Хинкс; там они угощали друг дружку пивом, имистер Полли старался изо всех сил скрыть свое полнейшее невежество почасти лошадей, пока Хинкс не стал принуждать его играть в бильярд изаключать пари. Тогда мистер Полли стал избегать Хинкса, а Хинкс стал всем говорить,что мистер Полли не мужчина, а тряпка. Он, однако, не прекратил совсем знакомства с мистером Полли. Завидевего у дверей лавки, он всякий раз подходил к нему и заводил разговор оспорте, женщинах, кулачных боях и мужской гордости с видом такогопревосходства, что очень скоро мистер Полли начинал чувствовать себяжалким подобием человека, стоящим на самой низшей ступени развития, почтичто не мужчиной. Он утешал себя тем, что, взяв в поверенные Распера, торговца скобянымтоваром, придумывал прозвища для мистера Хинкса, высмеивал его манеруодеваться. Он называл Хинкса "карьеристом в клеточку" и "нешуточнымшутом". Такие прозвища имеют обыкновение распространяться с быстротоймолнии. Однажды мистер Полли стоял, как всегда, у дверей своей лавки и скучал,как вдруг на улице появился Хинкс; он остановился и посмотрел на мистераПолли странным, не предвещающим ничего доброго взглядом. Мистер Полли помахал рукой, изображая несколько запоздалое приветствие. Мистер Хинкс сплюнул на землю и продолжал смотреть на мистера Полли.Потом, нахмурившись, как черная туча, подошел к мистеру Полли, остановилсяи проговорил сквозь зубы приглушенным тоном: - До меня дошло, что ты своим грязным языком Треплешь мое имя. Мистер Полли вдруг потерял присутствие духа. - Ничего не знаю, - пролепетал он. - Так ты ничего не знаешь, гнусная тварь? Зато я знаю. Слишком тыраспустил свой грязный язык! - Первый раз слышу, - отозвался мистер Полли. - Он первый раз слышит, каналья! Будто и не он трепал своим длиннымязыком. Получишь от меня в глаз. Понял? Мистер Хинкс холодно, но с неослабевающей решимостью следил за тем,какой эффект производят его слова. Потом опять сплюнул. - Тебе понятно, что я говорю? - рявкнул он. - Что-то я ничего такого не помню... - начал было мистер Полли. - Он не помнит! Так я тебе напомню. Слишком стал забываться! А это тывидал? И мистер Хинкс, бесцеремонно поднеся веснушчатый кулак необычныхразмеров и увесистости к самому лицу мистера Полли, чтобы тот получшеразглядел его или понюхал, повертел им в разные стороны, слегка потряс испрятал в карман, как будто хотел приберечь его для будущего употребления,а потом медленно и настороженно стал отступать и, резко повернувшись,ушел, прекратив с тех пор с мистером Полли всякие, даже чисто внешниеприятельские отношения. Мало-помалу мистер Полли перессорился со всеми своими соседями, поэтомупришел день, когда у него не осталось ни одного приятеля, и одиночествосделало невыносимым даже стояние у дверей. Лавочники вокруг негобанкротились один за другим, появлялись новые лица, завязывались новыезнакомства, но рано или поздно вспыхивала вражда, назревало неизбежноестолкновение; оно было следствием того раздражения, которое постоянноиспытывали все эти плохо питающиеся, живущие в скверных домах, умирающиеот скуки, вечно недовольные люди. Одно сознание того, что этих людей надовидеть каждый день, что от них некуда деваться, делало их невыносимыми длямистера Полли, характер которого становился все раздражительней. Среди других лавочников на Хай-стрит жил некто Чаффлз, бакалейщик -маленький, волосатый, молчаливый, с твердым характером человек, имевшийнесколько жен, о котором шла по городу дурная молва из-за скандальнойистории с сестрой его жены и который, несмотря на это, былабсолютно-неинтересным человеком; был еще старик Тонкс, тоже бакалейщик, укоторого была еще более дряхлая, дышащая на ладан жена. Эта супружескаяпара отличалась редким благочестием. Тонкс обанкротился, его лавка перешлак Национальной компании пищевых продуктов, и заведовать ею стал молодойчеловек, очень похожий на лисицу, с той только разницей, что он не лаял.Игрушечная лавка, где торговали и сластями, принадлежала старухе сотталкивающими манерами, ей же принадлежала и рыбная лавка в конце улицы.Торговец берлинской шерстью обанкротился, его лавка сперва перешла кгазетчику, потом к галантерейщику, в конце концов в ней обосновалсяторговец канцелярскими товарами; три лавки в конце улицы то и делопопадали в тиски несостоятельности, и там поочередно возникали товелосипедная мастерская с магазином, то граммофонная лавка, то табачныймагазинчик, то мелочная лавка, потом там поселились сапожник, зеленщик идаже открылся кинематограф, но никто из новых хозяев не стал приятелеммистера Полли. Эти искатели приключений в области коммерции были все в большей илименьшей степени люди отчаявшиеся, плывущие по воле волн. Еще в Фишбурнебыли два молочника, которые поссорились когда-то из-за отцовскогонаследства и теперь враждовали друг с другом. Один был глухой и поэтому непредставлял интереса для мистера Полли, другой - человек спортивногосклада - имел врожденную антипатию к красному словцу и держал сторонуХинкса. Так что много о нем говорить нечего. Вокруг мистера Полли были всенеинтересные, чуждые по духу люди или даже такие, кто питал откровеннуювражду и ненависть к нему; заколдованный круг подозрительных, замкнутыхмизантропов - таково было общество, которое, как мистеру Полли казалось,окружало его. Яды, накапливающиеся в организме, отравляли для мистераПолли мир, в котором он жил. Надо еще упомянуть виноторговца Бумера и аптекаря Тэшингфорда, которыебыли гордецами и не желали водить знакомство с мистером Полли. Они никогдас ним не ссорились, но с самого начала поставили себя так, будто ссора вдействительности имела место. Вместе с усиливающимся недугом мистера Полли, вместе с тем, что он всебольше и больше становился ареной военных действий бродивших внутри негопищи и вредных соков, росла его ненависть к соседям, так что скоро ему,как говорится, стал ненавистен даже самый их вид. Каждый день, каждый годони оставались все теми же, являя собой копию мистера Полли, еслисравнивать состояние их души и тела. У него от них болела голова,разламывался затылок, опускались руки. Нечем было дышать. Сердце мистераПолли окаменело. В послеобеденные часы он слонялся по лавке, ненавидя свое дело, свойдом, Мириэм, но не мог выйти на улицу, потому что люто, беспредельноненавидел своих соседей. Он боялся выйти из дому: насторожившиеся окна,враждебные, холодные взгляды за занавесками казались ему хуже Голгофы. Последняя его дружба была с Распером, торговцем скобяными товарами.Распер снял лавку Уортингтона через три года после того, как мистер Поллипоселился в Фишбурне. Это был высокий, худой, нервный, впечатлительныйчеловек, с головой, похожей на яйцо, поставленное на тупой конец; онусердно читал газеты и журнал "Всеобщее обозрение" и когда-то был членомодного литературного общества. У него был дефект неба, и на первых порахкаждое его слово, сопровождаемое странным щелканьем, как будто у Распера вгорле был скрыт щелкунчик или газомерный прибор, вызывало восхищение илюбопытство мистера Полли. Его литературные вкусы не совсем совпадали с литературными вкусамимистера Полли. Распер считал, что книги пишутся для того, чтобы дать выходвеликим мыслям, и что искусство - это педагогика, разряженная в сказочныеодежды; он не чувствовал красоты слова, не обращал внимания нахудожественные средства, но все-таки знал о том, что на свете существуюткниги. Он и в самом деле знал, что книги существуют, ибо был напичканвсевозможными идеями, которые любил длинно излагать и о которых говорил,что - щелк - "это - плоды современной мысли", и был весьма озабочен (хотяв этом не было необходимости, потому что сам ничем помочь не мог)"благополучием - щелк - нации". Мистеру Полли его рассуждения - щелк - снились иногда во сне. Неугомонное воображение мистера Полли подсказало, что голова мистераРаспера похожа на куриное яйцо больше всех когда-либо виденных им голов;это сходство так преследовало его, что когда их споры становились чересчуржаркими, он не мог удержаться и восклицал: "Эту мысль надо поварить ещенемного! Пусть сварится вкрутую!" или "Чтобы сварилось вкрутую, надоварить целых шесть минут!" Мистер Распер, разумеется, не мог понятьтонкого н