Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя… Слова эхом звучали в ушах Клэри. Безжизненное тело Саймона поникло. Рядом вдруг оказалась Изабель; она что‑то говорила, но Клэри на какое‑то время утратила способность слышать. В голове стоял гул, похожий на шум прилива, в котором тонули все звуки. Клэри безучастно смотрела, как Изабель пытается разжать ей руки. Странно – неужели она действительно держит Саймона так крепко? Потом Изабель бросила безуспешные попытки, вскочила на ноги и стала яростно кричать на Рафаэля. Где‑то посередине ее тирады к Клэри вернулся слух, словно радиоприемник наконец‑то поймал волну.
– …и что теперь прикажешь с ним делать?!
– Похоронить, – ответил Рафаэль.
Джейс снова вскинул подсвечник к его груди:
– Не смешно.
– Я не шучу, – невозмутимо ответствовал вампир. – Так мы приходим в мир. У человека выпивают кровь, он умирает, и его хоронят. Затем он сам выходит из могилы. Так мы рождаемся.
– Я бы не смогла… – с отвращением пробормотана Изабель.
– Не всем удается, – согласился Рафаэль. – Если рядом никого нет и некому помочь новорожденному вампиру выбраться из‑под земли, он может так и остаться там, как крыса в западне.
Из груди Клэри вырвалось рыдание, похожее на крик боли.
– Я не могу его похоронить!
– Тогда он останется таким, как сейчас, – безжалостно сказал Рафаэль. – Ни живым, ни мертвым, погруженным в вечный сон.
Все посмотрели на Клэри. Изабель и Джейс затаили дыхание, ожидая ее решения. Только Рафаэль хранил равнодушный, почти скучающий вид.
– Ты стоишь на пороге, потому что не можешь войти в Институт? – спросила его Клэри. – Потому что это священная земля, а ты проклят?
– Не совсем так… – начал Джейс, но вампир прервал его резким жестом:
– Имейте в виду, что времени у вас мало. Чем дольше будете медлить с захоронением, тем меньше у вашего друга шансов выбраться из‑под земли самостоятельно.
Клэри посмотрела на Саймона. Если бы не раны, можно было подумать, что он просто спит.
– Мы похороним его, – глухо сказала она. – Но только на еврейском кладбище. И я буду там, когда он очнется.
Глаза Рафаэля сверкнули в темноте.
– Предупреждаю, это не самое приятное зрелище.
– В жизни много неприятного. – Клэри вздернула подбородок. – Идем. До рассвета всего несколько часов.
Уединенный уголок
Кладбище находилось на окраине Квинса, где вместо многоквартирных зданий выстроились ряды опрятных викторианских домиков, похожих на пряничные. Друзья прошли по широким, практически вымершим улицам, по темной аллее, освещаемой единственным фонарем. Пришлось повозиться, рисуя руны на запертых воротах, а потом еще долго искать место, которое Рафаэль счел достаточно уединенным и спрятанным от посторонних глаз. Наконец такое место нашлось – на вершине небольшого холма, скрытого густой порослью деревьев. Клэри, Изабель и Джейс прибегли к чарам невидимости, но Рафаэля и Саймона спрятать было никак нельзя.
Всю сторону холма, не выходящую на дорогу, покрывали ряды могильных камней со звездой Давида, в лунном свете сияющие молочной белизной. Вдали мерцала подернутая зыбью поверхность озера. Клэри подумала, что это хорошее место. Хорошее место для того, чтобы прийти на могилу к кому‑то близкому, возложить цветы и посидеть рядом, предаваясь воспоминаниям. Не для того, чтобы прокрасться сюда под покровом ночи и закопать своего друга в неглубокой могиле.
– Это больно? – спросила она Рафаэля.
Вампир перестал копать и оперся на лопату, как гамлетовский могильщик:
– Что?
– Вампиры причинили Саймону много боли? Он страдал?
– Нет. Пасть жертвой вампира – не худший способ покинуть мир, – негромко произнес Рафаэль. – Укус дурманит. Будто погружаешься в приятный сладкий сон.
У Клэри закружилась голова. Из оцепенения ее вывел окрик.
– Клэри! Иди сюда, незачем тебе на это смотреть.
Джейс протягивал ей руку. Клэри глядела мимо него, на Изабель. Саймона завернули в одеяло, и теперь Изабель стояла над ним с хлыстом в руке, охраняя тело… Клэри яростно одернула себя. Не тело – Саймона!
– Я не уйду. Я буду ждать, когда он очнется.
– Хорошо. Просто пока отойдем в сторону.
Клэри не двинулась с места, тогда Джейс взял ее за безвольную руку и увел на другую сторону холма, к россыпи валунов над верхним рядом могил. Джейс уселся на камень, застегивая куртку. Клэри села рядом и стала смотреть на озеро. За спиной слышались ритмичные удары лопаты. Могилу копал Рафаэль, при его нечеловеческой силе работа шла быстро. Да и яма требовалась неглубокая, Саймон ведь был не таким уж большим…
Клэри сложилась пополам, прижав руки к животу:
– Мне нехорошо.
– Я понял, потому и увел тебя. Мне показалось, что тебя сейчас стошнит Рафаэлю под ноги… – Джейс помолчал. – Все его самодовольство сняло бы как рукой.
– Замолчи!
Боль начала отпускать. Клэри подняла голову и посмотрела на небо. В море звезд неспешно плыл серебряный диск луны.
– Это я виновата, – сказала она.
– Нет, не ты.
– Ты прав. Виноваты мы оба!
Джейс повернул к ней голову и осведомился раздраженно:
– И как ты пришла к этой мысли?
Клэри молча смотрела на него. Джейс давно не стригся, и волосы теперь завивались, в лунном свете отливая белым золотом. Казалось, что шрамы на лице и горле нарисованы металлическими чернилами. С щемящей грустью она подумала, что Джейс очень красив и в нем нет ничего, ни единой черточки, которая делала бы его похожим на нее или на маму, – ни линия скул, ни форма подбородка, ни изгиб рта…
– Почему ты на меня так смотришь? – спросил он.
Клэри одновременно хотелось разрыдаться у него на груди – и наброситься на него с кулаками. Она не сделала ни того, ни другого, а только сказала:
– Если бы не то, что произошло в Летнем дворе, Саймон бы не погиб.
Джейс наклонился, вырвал из земли клок травы вместе с корнями и отбросил в сторону:
– Нас заставили. Мы это сделали не для собственного удовольствия и не для того, чтобы его позлить. Кроме того… – на его лице появился призрак улыбки, – ты моя сестра.
– Мне не нравится, когда ты это говоришь.
Джейс покачал головой:
– В детстве я любил играть со словами. Если много‑много раз повторить слово, оно теряет смысл. Когда я не мог заснуть, я лежал и повторял слова: «сахар», «шепот», «зеркало», «тьма»… «Сестра». Ты моя сестра.
– Сколько ни повторяй, ничего не изменится.
– Ничего не изменится и если ты запретишь мне повторять.
– Джейс! – раздался голос сзади.
Запыхавшись, подбежал Алек с черным пластиковым пакетом. За ним шел Магнус – мрачный долговязый, в длинном кожаном плаще, развевающемся, как крылья нетопыря. Алек протянул пакет Джейсу:
– Вот кровь, как ты просил.
Джейс приоткрыл пакет и заглянул внутрь, наморщив нос:
– Мне спросить, откуда вы это взяли? Или лучше остаться в приятном неведении?
– У мясника в Гринпойнте, – объяснил Магнус. – Из мяса выпускают кровь, чтобы сделать его халяльным. Это баранья кровь.
– Думаю, пойдет. – Джейс встал и посмотрел на Клэри с сомнением: – Рафаэль не лгал, говоря, что зрелище не слишком приятное. Лучше подожди здесь. Я попрошу Изабель посидеть с тобой.
Клэри посмотрела на него снизу вверх:
– Ты когда‑нибудь видел, как рождается вампир?
– Нет, но…
– Тогда ты не знаешь, на что это похоже. – Клэри поднялась на ноги, запахнув плащ. – Я хочу присутствовать. Я должна быть рядом с Саймоном.
Лицо Джейса наполовину скрывалось в тени ветвей, но Клэри показалось, что он посмотрел на нее с уважением.
– Тебе не запретишь… Пошли.
Когда они вернулись к Рафаэлю, тот уже насыпал над могилой холмик. Тела Саймона нигде не было. Алек и Магнус отстали – о чем‑то спорили. Изабель сидела на земле, у ее ног лежал хлыст, свернутый в золотое кольцо. Она заметно дрожала.
– Как же холодно… – прошептала Клэри, кутаясь в тяжелый плащ. По крайней мере, бархат согревал. О том, что полы плаща запятнаны кровью Саймона, Клэри предпочитала не думать. – Словно зима наступила.
– Радуйся, что действительно не зима, – сказал Рафаэль, прислоняя лопату к стволу дерева. – Зимой земля становится твердой как камень, и тогда детеныш несколько месяцев страдает от голода, не в силах выбраться.
– Детеныш? – переспросила Клэри.
Слово показалось ей каким‑то слишком мягким. Можно подумать, речь шла о котятах.
– Ну да, детеныш. Новорожденный. – Рафаэль заметил Магнуса, и на его безмятежном лице промелькнуло изумление. – Верховный маг? Какая неожиданность!
– Пришел полюбопытствовать, – сказал Магнус, сверкнув кошачьими глазами. – Никогда не видел, как рождаются дети ночи.
Рафаэль посмотрел на Джейса, который стоял в стороне, опираясь на ствол дерева:
– У тебя блистательная компания, нефилим.
– Ты это про себя? – уточнил Джейс, ковыряя землю носком сапога. – Высокомерное заявление.
– Наверное, он про меня, – к всеобщему удивлению, пошутил Алек. – Извините, нервы…
– Ничего страшного, – ободряюще сказал Магнус и хотел было погладить его по плечу, но Алек торопливо шарахнулся в сторону.
– Что теперь надо делать? – спросила Клэри, зябко ежась.
Она промерзла до костей. Все‑таки странная погода для конца лета.
Рафаэль понимающе улыбнулся:
– Во время рождения вампира всегда холодно. Детеныш вытягивает силу из всего живого, что его окружает. Чтобы восстать из могилы, нужно много энергии.
– Зато ты, я смотрю, не мерзнешь, – раздраженно ответила Клэри.
– А я не живой, – пояснил вампир и отошел на шаг от края могилы. – Расступитесь. Вы ему мешаете.
Все поспешно отпрянули в разные стороны. Кто‑то крепко схватил Клэри за локоть. Она обернулась и увидела Изабель, бледную как мел.
– Чудовищно… Может, нам стоило просто отпустить его?
– Отпустить? В смысле, дать ему умереть? – Клэри вырвала руку. – Не сомневалась, что ты это скажешь. Тот, кто не такой, как ты, просто не достоин жить.
– Нет, я имела в виду… – начала оправдываться Изабель. И осеклась.
Из‑под ног донесся стук – громкий, ритмичный, похожий на сердцебиение самой земли. Утрамбованная почва над могилой вздыбилась и пошла волнами, как поверхность океана. Клэри рухнула на колени. Перед ней возникла трещина и вспучилась холмиком, как муравейник. Из самой середины высунулась рука, судорожно разгребающая землю.
– Саймон! – Клэри вскочила на ноги и рванулась к трещине, но Рафаэль ухватил ее за плечо. – Пусти меня!
– Он должен выбраться самостоятельно, – сказал Рафаэль, не ослабляя хватку. – У нас так принято.
– Это у вас так принято! – крикнула Клэри, вырываясь. – У нас – нет!
Она подбежала к могиле, но тут земля снова вздыбилась, и Клэри упала. Перемазанное в грязи и крови существо, впиваясь черными пальцами во влажную почву, выбралось из цепких объятий могилы, отползло на пару шагов и упало замертво.
– Саймон, – прошептала Клэри.
Это ведь Саймон, не какое‑то существо!.. Она вскочила и побежала к нему, оскальзываясь на разрытой земле.
– Клэри! Что ты делаешь?! – закричал Джейс.
Кроссовка провалилась в мягкую почву, и Клэри упала на колени рядом с Саймоном. Он лежал неподвижно, как будто и правда умер. Грязные волосы слиплись, очки слетели, футболка разорвалась, и кожа под ней была запятнана кровью. Клэри осторожно тронула его за плечо:
– Саймон, ты…
От прикосновения Саймон вздрогнул и напрягся, плечо под пальцами Клэри вдруг стало твердым, как сталь.
– …живой? – закончила она.
Саймон распахнул невидящие, безжизненные глаза, с резким воплем перевернулся, кинулся на нее, как атакующая змея, и повалил наземь.
– Саймон! – закричала Клэри.
Его лицо исказилось до неузнаваемости, рот искривился в жутком оскале, острые звериные клыки блестели в лунном свете. Похолодев от ужаса, Клэри попыталась оттолкнуть его, однако Саймон крепко прижимал ее к земле. Руки у него были стерты в кровь, ногти обломаны, но при этом он стал невероятно силен, и Клэри не могла с ним справиться. Больно сжав ее за плечи, Саймон склонился к горлу девушки и…
…и вдруг кто‑то схватил его и отбросил прочь, как перышко. Клэри вскочила, хватая ртом воздух, и встретила мрачный взгляд Рафаэля.
– Я же сказал, не подходи! – Он присел рядом с Саймоном, корчившимся на земле.
– Саймон не узнает меня! – всхлипнула Клэри.
– Он тебя узнал, просто ему все равно. – Рафаэль посмотрел через плечо на Джейса. – Он голоден, нужна кровь.
Бледный Джейс шагнул вперед и молча протянул черный пакет, как подношение. Рафаэль схватил пакет и высыпал из него десяток прозрачных пластиковых упаковок с алой жидкостью. Что‑то бормоча, он разодрал одну упаковку острыми ногтями, забрызгав белую рубашку кровью.
Саймон изогнулся и жалобно заскулил. Его глаза закатились, пальцы с обломанными ногтями чертили в земле борозды. Рафаэль пролил несколько капель крови на его лицо.
– Пей, детеныш, пей, – произнес он почти ласково.
Саймон с десяти лет был вегетарианцем. Он пил молоко, только если на упаковке присутствовал значок «экологически чистое». Ему случалось падать в обморок при виде иглы. И вот теперь Саймон жадно выхватил из смуглой руки Рафаэля пакет с кровью, разодрал его зубами, несколькими глотками осушил, отбросил в сторону и снова жалобно взвыл. Рафаэль уже держал наготове второй.
– Не пей слишком быстро, пойдет обратно.
Но Саймон не стал его слушать. Он вскрыл пакет без посторонней помощи и жадно пил, запрокинув голову и прикрыв глаза. Кровь струйками стекала из уголков рта, лилась по шее и крупными каплями падала на руки.
– Сейчас ему не до приличий, – спокойно сказал Рафаэль. – Потом он будет питаться аккуратнее.
Клэри повернулась и, спотыкаясь, побежала прочь. Джейс что‑то кричал ей, однако она не слушала, только бежала быстрее и быстрее. На полдороге с холма ее скрутило пополам и мучительно вырвало. Клэри отползла в сторону и упала на землю. Она понимала, что лежит на чьей‑то могиле, но ей было все равно. Прижимая горящий лоб к холодной земле, она думала о том, что смерть, пожалуй, еще не самая страшная из бед.
Дым и сталь
Отделение интенсивной терапии больницы «Бет‑Израиль» напоминало Клэри фотографии Антарктики – потому что казалось таким же чужим и холодным. В нем не было никаких цветов, кроме белого, серого и бледно‑голубого. Белые стены палаты, серые трубки вокруг маминой головы, пищащие серые аппараты возле койки, бледно‑голубое одеяло. Белое лицо. Единственным ярким пятном горели мамины рыжие волосы, разметавшиеся по белоснежной подушке, как яркий флаг на Южном полюсе.
Клэри не знала, откуда Люк берет деньги, чтобы платить за отдельную палату, и решила спросить об этом, когда он вернется из жутковатого больничного кафетерия на третьем этаже. В кафетерии стоял кофейный автомат. То, что там лилось в стакан, по консистенции напоминало жидкую смолу, да и на вкус было не лучше, но Люк привык и уже не обращал внимания.
Клэри выдвинула из‑под койки металлический стул и уселась, разглаживая юбку на коленях. Каждый раз, навещая маму, она нервничала и чувствовала себя не в своей тарелке, как будто шла получать нагоняй. Может быть, оттого, что мамино лицо бывало таким неподвижным лишь тогда, когда она еле сдерживалась, чтобы не взорваться от ярости.
– Мама…
На мамином запястье виднелся след в том месте, где Валентин вводил трубку. Руки у мамы всегда были в пятнах краски, шершавые и потрескавшиеся от скипидара – вот и сейчас кожа на ощупь напоминала сухую древесную кору. Клэри сжала мамину ладонь, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.
– Мам, я… Люк говорит, что ты меня слышишь. Не знаю, правда это или нет, но мне очень нужно поговорить с тобой. Даже если ты не сможешь ответить. Дело в том, что… – Клэри сглотнула подступающие слезы и посмотрела в окно, на узкую полоску голубого неба над кирпичной стеной. – С Саймоном случилось страшное. И виновата я…
Слова сами полились с языка. Клэри выложила все: как встретила Джейса и других Охотников, как они искали Чашу, как их предал Ходж, как они столкнулись с демонами в приюте Ренвика, как она узнала о том, что Валентин ее отец и что она родная сестра Джейса. О том, как они спустились ночью в Город костей, о пропаже Меча душ, о том, как Инквизитор ненавидит Джейса, о сребровласой женщине. И наконец, обо всем, что случилось потом: о Летнем дворе, о цене, назначенной королевой, и о том, что произошло с Саймоном. Горло ей жгли слезы, и все же рассказ облегчал душу – даже если мама все‑таки не слышала.
– В общем, – закончила Клэри, – я ухитрилась испортить все, что только можно. Ты говорила, что взрослой становишься, когда у тебя возникает желание вернуться в прошлое и что‑то исправить. Значит, я выросла. Только я надеялась… надеялась, что, когда это произойдет, ты будешь рядом…
Она всхлипнула и услышала за спиной негромкое покашливание. В дверях с пластиковым стаканом в руке стоял Люк. В свете больничных ламп было особенно заметно, насколько он устал. В его волосах поблескивала седина, а синяя фланелевая рубашка вся измялась.
– Давно ты там стоишь?
– Не очень. Принес тебе кофе. – Он протянул кружку, но Клэри отмахнулась:
– Я не могу это пить. На вкус как носки.
– Откуда ты знаешь, какой вкус у носков? – улыбнулся Люк.
– Знаю, и все. – Клэри поцеловала маму в щеку и встала. – Пока, мам.
Синий пикап Люка был припаркован на бетонной площадке перед больницей. До самого шоссе Рузвельта они ехали молча. Наконец Люк произнес:
– Я слышал, что ты рассказала.
– Так и знала, что ты подслушивал, – ответила Клэри без злобы. Люку она могла рассказать все, о чем рассказала бы маме.
– Ты не виновата в том, что случилось с Саймоном.
Слова отскочили от сознания Клэри, как будто его окружала невидимая стена, вроде той, что создал вокруг нее Ходж, когда предал ее ради Валентина. Внутри все онемело и покрылось коркой льда.
– Клэри, ты слышишь меня?
– Спасибо за поддержку, но я знаю, что это моя вина. Во всем, что произошло с Саймоном, виновата я.
– В чем? В том, что он злился, когда шел в Дюморт? Саймон пришел туда не из‑за тебя. Я уже слышал о подобных случаях. Вампиры называют таких недообращенными. Их тянет вернуться сила, которой невозможно противостоять.
– Все оттого, что Саймон попробовал кровь Рафаэля. Это тоже случилось из‑за меня. Именно я притащила его на вечеринку…
– Ты не ожидала, что там может быть опасно. Угроза для тебя самой была не меньше, чем для Саймона. Что уж теперь себя за это грызть! – сказал Люк, поворачивая на Бруклинский мост.
Клэри смотрела в окно на серебристо‑серую воду, скорчившись на сиденье и засунув руки в рукава зеленой вязаной кофточки с капюшоном. Пряжа растрепалась по краям, и бахрома щекотала подбородок.
– Я знаю Саймона уже давно, – продолжал Люк. – И знаю, где именно он всегда стремился быть.
– И где же?
– Рядом с тобой. Помнишь, как в десять лет ты свалилась с дерева и сломала руку? Саймон тогда чуть ли не с боем прорвался в приехавшую за тобой машину «Скорой помощи» и отправился в больницу.
– Ты еще рассмеялся, а мама толкнула тебя в бок, – вспомнила Клэри.
– Сложно было не рассмеяться. Нечасто увидишь такую целеустремленность у десятилетнего мальчишки. Прямо как питбуль.
– Питбули не носят очки и не страдают аллергией на пыльцу.
– Такая преданность бесценна, – сказал Люк, посерьезнев.
– Я знаю. Зачем ты это говоришь? Я и так хочу умереть от раскаяния.
– Клэри, я пытаюсь объяснить, что Саймон сделал свой выбор сам. Сейчас ты коришь себя за то, что ты – это ты. Это бессмысленно. Ты сказала ему правду, и он сам принял решение, что ему делать дальше. Нельзя отказать человеку в праве выбирать – даже из любви к нему.
– В том то и дело! Когда любишь, выбирать не приходится! – Клэри вспомнила, как у нее внутри все оборвалось, когда Изабель сообщила, что Джейс пропал. Она тогда бросила все и побежала искать его. – Любовь не дает возможности выбора.
– Лучше так, чем наоборот, – веско сказал Люк, сворачивая на Флэтбуш‑роуд.
Клэри промолчала, тоскливо глядя в окно. За мостом располагалась не самая красивая часть Бруклина. По обеим сторонам дороги стояли уродливые офисные здания и автомастерские. Унылая картина за окном полностью соответствовала тому, что было на душе Клэри.
Люк решил сменить тему:
– А ты говорила с…
– Саймоном? Да, конечно.
– Вообще‑то я хотел спросить про Джейса.
– Нет.
Джейс несколько раз звонил ей и слал сообщения, но Клэри не отвечала. Она хотела наказать себя за то, что случилось с Саймоном, и выбрала худшую кару, которую только могла придумать.
– Надо бы поговорить, – сказал Люк с нарочитым спокойствием. – Узнать, как он. Ему сейчас тоже нелегко, принимая во внимание…
– Ты ведь связывался с Магнусом, – ответила Клэри, неловко ерзая на сиденье. – Я слышала, вы говорили о Валентине и всей этой истории с обращением Меча. Если бы с Джейсом что‑то случилось, он бы сообщил.
– Магнус может сообщить лишь о физическом состоянии Джейса, а не о том, что у него на душе.
– Я не буду звонить Джейсу! – Клэри сама удивилась тому, как холодно прозвучал ее голос. – Сейчас я должна думать о Саймоне. Вот уж кому сейчас точно нелегко.
Люк вздохнул:
– Если ему тяжело примириться с тем, кем он стал, может быть, стоит…
– Ну конечно, он не может примириться! – Клэри бросила на Люка испепеляющий взгляд, но он внимательно смотрел на дорогу и ничего не заметил. – Тебе ли не знать, каково это!
– Каково это – однажды превратиться в чудовище? – устало произнес Люк. – Да, прекрасно знаю. Если Саймон захочет поговорить со мной, я буду рад ему рассказать. Ничего, переживет и привыкнет.
Клэри нахмурилась. Заходящее солнце светило прямо в зеркало заднего вида, и от его яркого сияния слезились глаза.
– Тебе было проще. По крайней мере, ты с детства знал, что оборотни существуют. Тебе не пришлось объяснять это своим родным.
Люк хотел что‑то сказать, но передумал. Они уже въехали в Вильямсбург и двигались по полупустой Кент‑авеню среди зданий складов.
– И все‑таки передай Саймону от меня одну вещь, на всякий случай. Достань из бардачка.
В бардачке лежал яркий глянцевый буклет – из тех, которые обычно лежат на стойках в больничных комнатах ожидания.
– «Как открыться родителям», – прочитала Клэри вслух. – Смешно! Саймон не гей, он вампир!
– Буклет о том, как рассказать родителям о себе то, что им будет непросто осознать и принять. Там есть варианты формулировок, их можно изменить по ситуации – или воспользоваться общими рекомендациями.
– Люк! – воскликнула Клэри с возмущением. Предположение, что Саймону могут помочь идеи из буклета, казалось просто смехотворным.
Взвизгнув тормозами, машина остановилась перед домом. Слева блестела темным серебром Ист‑Ривер, смеркалось, и дом окружали неясные тени. Одна из них – самая темная – скорчилась на крыльце. Люк сощурился. В своей волчьей форме он обладал превосходным зрением, но как человек оставался близоруким.
– Это Саймон, – сказала Клэри, узнав знакомый силуэт. – Я пойду поговорю с ним.
– Хорошо. Мне как раз надо еще кое‑куда заехать.
– Куда?
– За едой. Через полчаса вернусь. Только идите в дом и запритесь.
Клэри проводила взглядом отъезжающий пикап и пошла к дому. Сердце колотилось. С той ночи она несколько раз говорила с Саймоном по телефону, но еще ни разу его не видела.
После превращения они привели Саймона – грязного, окровавленного, ничего не соображающего – к Люку, чтобы вымыть и переодеть, прежде чем везти домой. Сначала Клэри хотела идти с ним в Институт, но это было невозможно: Саймон больше никогда не войдет ни в церковь, ни в синагогу. Потом, сидя на заднем сиденье пикапа, она смотрела, как Саймон шел к своему дому – сгорбившись, будто ему в лицо дул сильный ветер. На крыльце автоматически зажегся свет, и Саймон шарахнулся назад, потому что принял его за солнечный. Клэри беззвучно заплакала. Джейс хотел взять ее за руку, но она отшатнулась. Она больше никогда не прикоснется к Джейсу. Это будет ей наказанием – расплатой за то, что она сделала с Саймоном.
Сейчас слезы подступили опять. Клэри шла к крыльцу, глотая ком в горле, и приказывала себе не плакать – будет только хуже.
Саймон сидел в самом темном углу крыльца. Клэри заметила, что глаза у него поблескивают в темноте, но не могла вспомнить, было ли такое раньше.
– Привет, Саймон.
Он поднялся на ноги одним грациозным движением, и у Клэри мурашки побежали по коже. Чем Саймон никогда не отличался, так это грацией. В нем что‑то неуловимо изменилось, что‑то стало совсем другим…
– Прости, если я напугал тебя, – произнес Саймон сдержанным, почти чужим тоном.
– Нет‑нет, ничего… просто… Ты давно здесь?
– Не очень. Я ведь теперь могу выходить на улицу только после заката. Вчера вот случайно высунул за окно руку, и пальцы чуть не обуглились. Хорошо, что на мне теперь все быстро заживает.
Клэри нашарила в кармане ключ и открыла дверь.
– Заходи, – сказала она. – Люк велел сидеть дома.
– Правильно, – сказал Саймон, проходя мимо нее. – Чудовища охотятся в темноте.
В гостиной горел теплый желтый свет. Клэри захлопнула дверь и закрыла ее на щеколду. У входа на вешалке все еще висел синий плащ Изабель. Клэри хотела сдать его в химчистку, чтобы вывести пятна крови, но не успела. Несколько секунд она смотрела на плащ, собираясь с силами, и наконец повернулась к Саймону.
Он стоял посреди гостиной, неловко засунув руки в карманы куртки. На нем были джинсы и видавшая виды отцовская футболка с надписью «Я люблю Нью‑Йорк». Все это выглядело очень знакомым, однако Саймон отчего‑то казался совсем чужим.
– Очки! – догадалась наконец Клэри. – Ты без очков!
– Ты когда‑нибудь видела вампира в очках?
– Нет…
– Очки мне больше не нужны – прекрасное зрение входит в комплект.
Саймон опустился на диван, и Клэри села рядом, стараясь все‑таки держаться на некотором расстоянии. Она обратила внимание, что кожа у него побелела и стали видны голубые прожилки вен. Глаза теперь казались огромными и темными в обрамлении густых черных ресниц.
– Конечно, приходится надевать очки дома, чтобы не пугать маму, – продолжал Саймон. – Надо будет сказать ей, что я перешел на контактные линзы.
– Надо будет сказать ей. Точка. – Клэри старалась, чтобы голос звучал как можно уверенней. – Ты не можешь удержать это от нее в тайне.
– Я могу попробовать. – Саймон взъерошил волосы и сказал скривив рот: – Клэри, что мне делать? Я не выходил из дома два дня, прикидывался, что у меня грипп, но как долго… Мама приносит мне еду, ее приходится выбрасывать за окошко. Рано или поздно мне вызовут врача, и что тогда? У меня не бьется сердце. Врач сообщит маме, что я умер.
– И напишет диссертацию о медицинском чуде, – пошутила Клэри.
– Не смешно.
– Прости…
– Я все время думаю о крови. И днем, и ночью. Она мне даже снится. Скоро я начну писать о ней жуткие эмостишки.
– Магнус дал тебе несколько бутылок. Они еще не закончились?
– Осталось три штуки, держу их в мини‑холодильнике. – Голос Саймона звучал напряженно. – А что потом?
– Добудем еще, – заверила его Клэри, хотя твердый тон дался ей с трудом. Конечно, всегда можно достать баранью кровь в лавке, которую нашел Магнус, но сама мысль об этом вызывала тошноту. – Слушай, Люк считает, что ты должен открыться родителям. Все равно не получится бесконечно скрывать от них правду.
– Это мы еще посмотрим, – отрезал Саймон.
– Люк живет нормальной жизнью! – воскликнула Клэри в отчаянии. – И ты сможешь!
– А ты сама хочешь встречаться с вампиром? – спросил Саймон с горькой усмешкой. – Представляю романтический пикник на природе: ты пьешь свежевыжатый сок апельсина, я – свежевыжатую кровь девственницы.
– Считай, что это просто физический недостаток. Тебе надо научиться с ним жить. Человек ко всему привыкает!
– Я уже не человек.
– Для меня ты человек, – сказала Клэри. – Да и вообще, прелесть принадлежности к человечеству сильно преувеличена.
– Ладно, зато Джейс больше не будет называть меня примитивным… – Саймон посмотрел на буклет, который Клэри сжимала в руке: – Что это у тебя?
– Листовка с советами «Как открыться родителям».
– Что‑то случилось? Ты что‑то хочешь мне рассказать?
– Нет, я принесла буклет для тебя.
– Я не намерен открываться маме, – отрезал Саймон. – Она и так думает, что я гей, потому что не увлекаюсь спортом и до сих пор не обзавелся девушкой. Ну… в смысле, про мои отношения с девушками ей ничего не известно.
– Ты должен рассказать ей, что ты вампир. Люк предлагает использовать приемы из этого буклета, заменив некоторые ключевые слова. Ну то есть заменить словом «нежить» слово…
– Да понял я, понял, – сказал Саймон, открывая буклет. – Давай попробуем. – Он откашлялся и начал читать: – Мама, я хочу тебе кое в чем признаться. Дело в том, что я нежить. Да, я знаю, у тебя наверняка много предрассудков по поводу нежити. Я понимаю, что ты огорчишься. Но я по‑прежнему такой же человек. Ну то есть уже не человек, но…