Глаза её оживились.
— Есть интереснейшая проблема! Вы знаете, что сопротивление электрическому току в металлах с понижением температуры понижается. При температурах, близких к абсолютному нулю, сопротивление тоже почти равно нулю… Над этими вопросами работал ещё Капица. Но на Земле требовались колоссальные усилия, чтобы достичь низких температур. А в межпланетном пространстве… это просто. Представьте себе металлическое кольцо, помещённое в вакууме, в температуре абсолютного холода. В кольцо направляется индуцированный ток. Его можно довести до необычной мощности. Этот ток будет циркулировать в кольце вечно, если не повысится температура. При повышении же температуры происходит мгновенный разряд. Если в кольце дать ток достаточно высокого напряжения, то мы сможем иметь своего рода законсервированную молнию, которая проявит свою активность, как только температура повысится.
— Молния, законсервированная в сосуде Дьюара, — подхватил я, — который снабжён взрывателем, падает на Землю. При ударе о землю пистон взрывается, температура в сосуде повышается, и молния производит своё разрушительное действие.
Тоня улыбнулась.
— Какие у вас кровожадные мысли! Я не думала о таком применении.
— Совсем не кровожадные, — возразил я. — С войнами покончено. Но можно взрывать скалы, айсберги…
— Ах вот что… Разумеется. Вопрос только в том, что при отсутствии сопротивления падает и напряжение, — значит, и мощность… Надо произвести подсчёт. Как бы и в этом деле пригодился Палей! — воскликнула она почти со страстью.
Это, конечно, была страсть учёного, но я не мог скрыть своего огорчения.
* * *
Нам не удалось вылететь на другой день: заболел Тюрин.
— Что с ним? — спросил я у Мёллер.
— Раскис наш философ, — ответила она, — от «счастья» заболел, от движения. В сущности говоря, с ним ничего особенного не приключилось… Жалуется на боль в ногах. Икры болят. Это пустяки, но как его такого на Луну пустить? И себе и вам хлопот наделает. При десятой части земной тяжести раскис. А ведь на Луне — шестая. Там он, пожалуй, и ног не потянет. Я решила дать ему потренироваться несколько дней. У нас в небе есть склады пойманных астероидов. Все эти небесные камни, куски планет, складываются в виде шара. Чтобы отдельные куски не разлетались от случайных толчков, наши гелиосварщики расплавили и сварили поверхность этих планеток. К одной такой «бомбе» мы прикрепили стальным тросом полый шар и привели их в круговое движение. Получилась центробежная сила, тяжесть внутри полого шара равна тяжести на Луне. Вот в этом шаре и тренируется Тюрин. Давление и количество кислорода в шаре такие же, как и в скафандре межпланетного костюма. Слетайте, голубчик, навестите Тюрина. Только один не летите. Захватите с собой вашу няньку — Крамера.
Я разыскал Крамера в гимнастическом зале. Он выделывал на трапеции головокружительные штуки. Цирковым гимнастам на Земле о таких трюках и мечтать не приходится.
— Полететь я с вами полечу, — сказал он, — но пора научиться летать самостоятельно. Ведь вы на Луну летите, а во время такого путешествия мало ли что может случиться!
Крамер привязал меня к себе длинной проволокой и предоставил мне лететь к «манежу» Тюрина. Я уже не кувыркался и «стрелял» довольно удачно, но уменья «приземлиться» к вращающемуся шару у меня не хватило, и Крамер поспешил мне на помощь. Через четыре минуты после отлёта мы уже вползали в металлический шар.
Встречены мы были неистовым визгом и криком. Я с любопытством окинул взглядом внутренность шара, освещённого большой электрической лампой, и увидел, что Тюрин сидит на «полу» и стучит кулаками по резиновому ковру, а возле него гигантскими прыжками скачет негритёнок Джон. Обезьянка Микки с весёлым визгом прыгает с плеч Джона до «потолка», хватается там за ремешки и падает вниз, на плечо или голову Джона. «Лунная тяжесть», видимо, пришлась по вкусу Джону и обезьянке, что нельзя было сказать про Тюрина.
— Вставайте, профессор! — звонко закричал Джон. — Доктор Мёллер приказала вам ходить по пятнадцать минут, а вы ещё и пяти не ходили.
— Не встану! — разгневанно пропищал Тюрин. — Что я, лошадь на корде? Истязатели! У меня и так ноги отваливаются!
В этот момент я и Крамер «свалились с неба» возле Тюрина. Джон первый увидел нас и обрадовался.
— Вот смотрите, товарищ Артемьев, — затараторил он, — профессор меня не слушает, опять хочет залезть в свою паутину…
Обезьянка вдруг заплевала, завизжала.
— Да уйми ты свой патефон! — ещё тоньше и пронзительнее закричал Тюрин. — Здравствуйте, товарищи! — обратился он к нам и, став на четвереньки, тяжело поднялся.
«Ну как с таким на Луну лететь?» — подумал я и переглянулся с Крамером. Тот только головой качнул.
— Ведь вы, профессор, сами мне не раз говорили: чем больше движений, тем больше счастье… — не унимался Джон.
Такой «философский аргумент» со стороны Джона был неожиданным. Мы с Крамером невольно улыбнулись, а Тюрин покраснел от гнева.
— Надо же понимать! Надо понимать! — закричал он на самых высоких нотах. — Есть различного рода движения. Эти грубо физические движения мешают высшим движениям клеток моего головного мозга, моим мыслям. И потом всякое движение прерывисто, а ты хочешь, чтобы я маршировал без отдыха… Нате, ешьте моё мясо, пейте мою кровь!
И он зашагал с видом мученика, кряхтя, охая и вздыхая.
Джон отвёл меня в сторону и быстро зашептал:
— Товарищ Артемьев! Я очень боюсь за моего профессора. Он такой слабый. Ему опасно без меня лететь на Луну. Ведь он даже есть и пить забывает. Кто о нём будет заботиться на Луне?..
У Джона даже слёзы выступили на глазах. Он горячо любил своего профессора. Я, как умел, утешил Джона и обещал заботиться о профессоре во время путешествия.
— Вы отвечаете за него! — торжественно произнёс негритёнок.
— Да, конечно! — подтвердил я.
Вернувшись на Звезду, я всё рассказал Мёллер. Она неодобрительно покачала головой:
— Придётся мне самой заняться Тюриным.
И эта маленькая энергичная женщина действительно отправилась в «манеж».
Я тоже времени не терял даром: учился летать в межпланетном пространстве и, по словам моего учителя Крамера, сделал большие успехи.
— Теперь я спокоен, что во время путешествия на Луну вы не потонете в пучинах неба, — сказал он.
Через несколько дней Мёллер вернулась из «манежа» и объявила:
— На Землю профессора я бы ещё не решилась пустить, но для Луны он «в полной лунной форме».
К ЛУННОЙ ОРБИТЕ
Накануне нашего лунного путешествия я проводил Тоню в лабораторию мирового холода. Прощание было краткое, но тёплое. Она крепко пожала мне руку и сказала:
— Берегите себя…
Эти простые слова сделали меня счастливым.
На другое утро Тюрин довольно бодро вошёл в ракету. Джон, совершенно убитый горем, провожал его. Казалось, он вот-вот заплачет.
— Вы отвечаете за профессора! — крикнул он мне перед тем как дверь ракеты захлопнулась.
Оказывается, мы летим на Луну не прямым путём, а по спирали, обращённой вокруг Земли. И неизвестно, сколько продлится путешествие. В нашей ракете могут разместиться двадцать человек. А нас всего шестеро: трое членов научной экспедиции, капитан, штурман и механик. Всё свободное пространство ракеты занято запасами продовольствия, взрывчатых веществ и жидкого кислорода. А наверху ракеты прикреплён вагон на колёсах, предназначенный для нашего путешествия по лунной поверхности. Сопротивления воздуха нет, поэтому «лунный автомобиль» не уменьшит скорости полёта ракеты.
Скоро наша ракета покинула гостеприимный ракетодром Звезды Кэц. И сразу же Тюрин почувствовал себя очень плохо. Дело в том, что как только мы развивали скорость и взрывы учащались, вес тела менялся. И я понимал Тюрина: можно привыкнуть к тяжести, можно привыкнуть к невесомости, но привыкнуть к тому, что твоё тело то ничего не весит, то вдруг как будто наливается свинцом, невозможно.
Хорошо, что у нас были достаточные запасы продовольствия и горючего, поэтому мы могли не спешить, и взрывы были умеренные. Звук их передавался только по стенкам ракеты. К этим звукам можно было привыкнуть, как к жужжанию мотора или тиканью часов, но усиление тяжести!..
Тюрин вздыхал, охал. Кровь то приливала к его лицу, и оно становилось багровым, почти синим, то отливала, — лицо бледнело, желтело.
И только наш геолог Соколовский, жизнерадостный, плотный человек с пышными усами, неизменно был весел.
Когда невесомость тела возвращалась, астроном начинал говорить вслух, — привычка, которую он приобрёл в своём долгом одиночестве. Говорил он без связи: то сообщал интересные астрономические сведения, неизвестные земным астрономам, то изрекал «философские сентенции».
— Почему так привлекательно кино? Потому, что в нём мы видим движение…
Затем он начинал стонать и корчиться, потом снова говорить.
Я смотрел в окно. По мере того как мы удалялись от Земли, она казалась всё меньше. Наш «день» становился всё длиннее, ночи всё короче. В сущности, это были не ночи, а солнечные затмения.
А вот с Луной происходили забавные вещи.
Если наша ракета находилась в противоположной точке орбиты от Луны, Луна казалась маленькой, гораздо меньше, чем мы видим её с Земли, а если мы по орбите приближались к Луне, она становилась невиданно огромной.
Наконец наступил момент, когда максимальные размеры Луны сравнялись с размерами Земли. Наш капитан, не раз совершавший путешествие к лунной орбите, сказал нам:
— Поздравляю. Мы одолели четыре пятых расстояния, отделяющего нас от Луны. Сорок восемь земных радиусов позади. При наших межпланетных путешествиях в пределах солнечной системы земной радиус — 6378,4 километра — служит единицей измерения. Это своего рода миля межпланетных навигаторов, — пояснил он.
Теперь размер Луны колебался в течение суток — время обращения ракеты вокруг Земли. Половину суток Луна «пухла», увеличивалась в размерах, половина «худела». Но эти сутки уже стали гораздо больше земных.
Безоблачный, сияющий день всё рос.
Капитан говорит, что притяжение Луны с каждым часом сказывается всё сильнее и искажает путь ракеты. Движение ракеты то ускоряется, то замедляется в результате цепких объятий нашего земного спутника. Луна не хочет отпускать нас от себя. Если бы не сила противодействия, заключающаяся в наших взрывных приборах, мы были бы вечными пленниками Луны. Насколько же опаснее притяжение огромных планет солнечной системы!
В первые часы полёта капитан надолго покинул управление, предоставив ракете автоматически лететь по намеченному пути. Это не было опасным. Но чем дальше, тем всё реже капитан отходил от пультов управления, хотя они и механизированы.
Мы неслись вокруг Земли уже примерно по той же орбите, что и Луна, поэтому путешествие вокруг Земли совершали в одинаковое с Луной время — около тридцати земных суток. Наша ночь — солнечные затмения стали так же редки, как лунные на Земле. Ракета всё реже нагоняла Луну, и, наконец, их движения уравнялись. Ракета достигла такого же расстояния от Земли, как и Луна. Расстояние между ракетой и Луной сделалось неизменным.
Казалось, что Луна, Земля и ракета неподвижны, и только звёздный свод непрерывно движется.
— Скоро здесь небесные колонии будем строить, — нарушил молчание Соколовский.
— Ну нет, батенька мой, не так скоро, — отозвался Тюрин. — Надо сперва достать тут материалы. Нельзя всё притащить с Земли. Наоборот, мы ещё Земле должны посылать кое-какие «небесные» подарки. Вот коллекцию метеоритов мы уже послали. Хорошая коллекция. Весь рой Леонидов.
И Тюрин довольно рассмеялся.
— Это верно, — сказал Соколовский. — Нам надо много железа, никеля, стали, кварца для сооружения наших жилищ.
— И где же вы достанете эти ископаемые? — спросил я. Слово «ископаемые» вызвало взрыв смеха Соколовского.
— Не ископаемые, а излетаемые, — сказал он. — Метеориты — вот «ископаемые». Недаром я гонялся за ними.
— Метеоритный промысел организовал я. Это моя идея! — внёс поправку Тюрин.
— Я не оспариваю этого, профессор, — сказал Соколовский. — Идея ваша — осуществление моё. Вот и сейчас я послал Евгеньева в новую разведку.
Фамилия «Евгеньев» заставила меня вспомнить весь путь, приведший меня в небо. И подумать только, как быстро все эти личные дела отошли на задний план перед необычайными здешними впечатлениями!
— Вы знаете, товарищ Артемьев, что мы нашли целый рой мелких метеоритов совсем недалеко от Звезды Кэц? — обратился Соколовский ко мне. — Повыше попадались и более крупные. При их исследовании нашли железо, никель, кремнезём, глинозём, окись кальция, полевой шпат, хромовое железо, железные окислы, графит и другие простые и сложные вещества. Словом, всё необходимое для построек плюс кислород для растений и воду. Обладая энергией Солнца, мы можем обработать эти материалы и получить всё, что нам надо, вплоть до карандашей. Кислород и вода, конечно, находятся здесь не в готовом, а в «связанном» виде, но химиков это не затрудняет.
— А я изучил по вашим данным движение этих остатков погибших небесных тел, — вмешался Тюрин, — и пришёл к интересным выводам. Часть метеоритов прилетела издалека, но большинство носилось вокруг Земли по той же орбите, что и Звезда Кэц…
— На это, профессор, обратил ваше внимание я, — сказал Соколовский.
— Ну да! Но выводы-то сделал я.
— Не будем спорить, — примирительно заметил Соколовский.
— Я не спорю. Я только люблю точность. На то я и учёный, — возразил Тюрин и даже приподнялся в кресле, но тотчас же опустился и заохал.
— Мёллер права, — сказал он. — Совсем я ослабел за годы неподвижного лежания в мире невесомости. Надо будет изменить режим.
— Вот Луна вас проманежит, — рассмеялся геолог.
— Да. Так я хотел сказать о моей гипотезе, — продолжал Тюрин. — Метеоритов, вращающихся вокруг Земли, так много, что, надо думать, они являются остатком разорвавшегося маленького земного спутника — второй Луны. Это была совсем крошечная Луна. Когда мы точно подсчитаем количество и массу этих метеоров, то сможем реставрировать былые размеры этого спутника, как палеонтологи реставрируют костяки вымерших животных. Маленькая вторая Луна! Но она могла светить не слабее нашей Луны, так как находилась ближе к Земле.
— Простите, профессор, — неожиданно вмешался молодой механик, цветом кожи и худощавым сложением похожий на индуса. — Мне кажется, на таком близком расстоянии Земля притянула бы к себе маленькую Луну.
— Что? Что? — грозно вскричал Тюрин. — А крошечная Звезда Кэц почему не падает на Землю? А? Всё дело в быстроте движения… Но маленькая Луна всё же погибла, — примирительно сказал он. — Борющиеся силы — инерция и земное притяжение — разорвали её в клочья… Увы, увы, это грозит и нашей Луне! Она распадётся на осколки. И Земля получит прекрасное кольцо, как у Сатурна. Я полагаю, что это лунное кольцо даст не меньше света, чем Луна. Оно будет украшать ночи земных жителей. Но всё же это будет потеря, — со вздохом закончил он.
— Невознаградимая потеря, — вставил я.
— Гм… Гм… А может быть, и вознаградима. У меня есть кое-какой проект, но о нём я пока помолчу.
— А как вы охотились за метеорами? — спросил я у Соколовского.
— Это забавная охота, — ответил геолог. — Мне приходилось охотиться за ними не только на орбите Звезды Кэц и…
— В поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера, — перебил Тюрин. — Земными астрономами найдено немногим более тысячи этих астероидов. А мой каталог перевалил за четыре тысячи. Эти астероиды — тоже остатки планеты, более значительной, чем погибшая вторая Луна. По моим расчётам, эта планета была больше, чем Меркурий. Марс и Юпитер взаимным притяжением разорвали её на куски. Не поделили! Кольцо Сатурна — тоже погибший его спутник, раздроблённый на куски. Видите, сколько уже покойников в нашей солнечной системе. За кем очередь? Ой-ой… опять эти толчки!
Я снова заглянул в окно, придерживаясь руками за обитые кожей мягкие подлокотники кресла. За окном всё то же чёрное небо, сплошь усеянное звёздной пылью. Так можно лететь годы, столетия, и картина будет всё та же…
И вдруг мне вспомнилась моя давнишняя поездка в вагоне самого обыкновенного поезда со старичком паровозом. Лето. Солнце спускается за лес, золотя облака. В открытое окно вагона тянет лесной сыростью, запахом аконита, сладким запахом липы. В небе за поездом бежит молодой месяц. Лес сменяется озером, озеро — холмами, по холмам разбросаны дома, утопающие в садах. А потом пошли поля, повеяло запахом гречихи. Сколько разнообразия впечатлений, сколько «движения» для глаза, уха, носа, выражаясь словами Тюрина. А здесь — ни ветра, ни дождей, ни смены погод, ни ночи, ни лета, ни зимы. Вечно однообразный траурный свод неба, страшное синеватое солнце, неизменный климат в ракете…
Нет, как ни интересно побывать в небе, на Луне, других планетах, но эту «небесную жизнь» я не променяю на земную…
— Ну так вот!.. Охота за астероидами — самый увлекательный вид охоты, — вдруг услышал я басок геолога Соколовского.
Мне нравится слушать его. Он говорит как-то просто, по-домашнему, «по-земному», словно беседует в своём кабинете где-нибудь на седьмой линии Васильевского острова. На него, по-видимому, необычайная обстановка не производит никакого действия.
— Подлетая к поясу астероидов, надо держать ухо востро, — говорит Соколовский. — Иначе того и гляди, какой-нибудь осколок величиной с московский Дворец Советов, а то и больше обрушится на ракету — и поминай её как звали! Поэтому летишь по касательной, всё более приближаясь к направлению астероидов… Замечательная картина! Вы подлетаете к поясу астероидов. Вид неба изменяется… Взгляните-ка на небо. По существу, его нельзя назвать совершенно чёрным. Фон чёрный, но на нём сплошная россыпь звёзд. И вот на этой светящейся россыпи вы замечаете тёмные полосы. Это пролетают не освещённые солнцем астероиды. Иные чертят на небе яркие, как серебро, следы. Другие оставляют полосы медно-красного света. Всё небо становится полосатым. По мере того как ракета поворачивает в сторону движения астероидов, набирает скорость, летит и уже почти наравне с ними, они перестают казаться полосами. Вы попадаете в необычайный мир и летите среди многочисленных «лун» различной величины. Все они летят в одном направлении, но ещё опережают ракету.
Когда какая-нибудь из «лун» пролетает близко от ракеты, вы видите, что она совсем не круглая. Эти «луны» имеют самые разнообразные формы. Один астероид, скажем, похож на пирамиду, другой приближается к форме шара, третий похож на неотёсанный куб, большинство же — просто бесформенные обломки скал. Некоторые летят группами, иные под влиянием взаимного притяжения сливаются в «виноградную гроздь»… Поверхность их то матовая, то блестящая, как горный хрусталь.
«Луны» справа, «луны» слева, вверху, внизу… Когда ракета замедляет полёт, кажется, будто «луны» стремительно двинулись вперёд, но вот ракета снова набирает скорость, и они начинают как бы замедлять полёт. Наконец, ракета их обгоняет — «луны» отстают.
Опасно лететь медленнее астероидов. Они могут нагнать и вдребезги разбить ракету. Совершенно безопасно лететь в одном с ними направлении и с одинаковой скоростью. Но тогда видишь только окружающие астероиды. При этом кажется, что всё стоит неподвижно — и ракета, и «луны» слева, справа, сверху, сзади. Только звёздный свод медленно течёт, потому что и астероиды и ракета всё-таки летят и меняют своё положение на небе.
Наш капитан предпочитал летать немного скорее астероидов. Тогда небесные глыбы не налетят сзади. И вместе с тем двигаешься в рое «лун», рассматриваешь их, выбираешь. Словом, выступаешь в роли гоголевского чёрта, который собирается похитить с неба луну. Только маленькую. У нас ещё не хватает сил сорвать большой астероид с его орбиты и прибуксировать к Звезде Кэц. Мы боимся израсходовать всё горючее и оказаться пленниками астероида, который увлечёт нас за собой. Требовалось большое умение и ловкость, чтобы приблизиться к астероиду без толчка и взять его «на абордаж». Капитан так направлял ракету, что она, летя наравне с астероидом, как можно ближе подходила к нему. Затем боковые взрывы прекращались. Мы пускали в ход электромагнит: ведь почти все астероиды, кроме кристаллических, состоят главным образом из железа. Наконец, когда расстояние уменьшалось до ничтожной величины, мы выключали электромагнит, предоставляя остальное силе притяжения. Через некоторое время мы ощущали едва заметный толчок. В первое время, однако, причал не всегда сходил гладко. Иногда мы довольно-таки сильно сталкивались. Астероид — для нас незаметно — отклонялся от своей орбиты, зато ракета, как более лёгкая, отлетала в сторону, и приходилось снова маневрировать. Потом мы наловчились «причаливать» очень чисто. Оставалось только прикрепить астероид к ракете. Мы пробовали привязывать его запасными цепями, пробовали удерживать электромагнитом, но всё это было плохо. Впоследствии мы научились даже припаивать метеоры к оболочке ракеты, благо солнечной энергии у нас достаточно, а аппараты гелиогенной сварки мы всегда брали с собой.
— Но для этого надо было выходить из ракеты? — сказал я.
— Само собой. Мы и выходили. Даже путешествовали по астероидам. Помню один случай, — продолжал Соколовский, смеясь. — Мы подлетали к большому астероиду, имевшему вид плохо обточенной каменной бомбы несколько сплюснутой формы. Я вылетел из ракеты, уцепился за острые углы астероида и пошёл в «кругосветное» путешествие. И что же вы думаете? На сплюснутых «полюсах» я поднимался и стоял на ногах «вверх головой», а на выпуклом «экваторе» центр тяжести переместился, и мне пришлось становиться на голову «вверх ногами». Так я и шёл, цепляясь руками.
— Это была, очевидно, вращающаяся планетка, и изменялся не центр тяжести, а относительная тяжесть, — поправил Тюрин. — У поверхности полюсов вращения тяжесть имеет наибольшую величину и нормальное направление к центру. Но чем дальше от полюса, тем тяжесть слабее. Так что человек, идущий от полюса к экватору, как бы спускается с горы, причём крутизна спуска всё растёт. Между полюсами и экватором направление тяжести совпадало с горизонтом, и вам казалось, что вы спускаетесь с совсем отвесной горы. А дальше почва представлялась уже наклонным потолком, и вам надо было хвататься за что придётся, чтобы слететь с планетки… С Земли в лучшие телескопы, — продолжал Тюрин, — видны планеты с диаметром не менее шести километров. А астероиды бывают величиною и с пылинку.
— На каких только мне не приходилось бывать, — сказал Соколовский. — На иных тяжесть так ничтожна, что достаточно было лёгкого прыжка, чтобы улететь с поверхности. Я был на одном таком с окружностью в семнадцать с половиной километров. Подпрыгнув на метр, я опускался двадцать две секунды. Сделав движение не больше, чем то, которое необходимо, чтобы перешагнуть порог на Земле, я мог бы тут подняться на высоту двухсот десяти метров — немного ниже башни Эйфеля. Я бросал камни, и они уже не возвращались.
— Вернутся, но не скоро, — вставил астроном.
— Побывал я и на относительно большой планетке с диаметром только в шесть раз меньше лунного. Я поднимал там одной рукой двадцать два человека — моих спутников. Там можно было бы качаться на качелях, подвешенных на суровых нитках, построить башню в шесть с половиной километров высотой. Я пробовал там выстрелить из револьвера. Что получилось, можете себе представить! Если бы я сам не был сброшен с планетки выстрелом, моя пуля могла бы убить меня сзади, облетев вокруг астероида. Она, вероятно, и сейчас носится где-нибудь вокруг планеты, как её спутник.
— Поезда на такой планете двигались бы со скоростью тысячи двухсот восьмидесяти километров в час, — сказал Тюрин. — Кстати, несколько таких планет можно приблизить к Земле. Почему бы не устроить добавочное освещение? А затем и заселить эти планетки. Покрывать стеклянной оранжереей. Насадить растения. Развести животных. Это будет великолепное жильё. Со временем так можно будет заселить Луну.
— На Луне то слишком холодно, что слишком жарко, — сказал я.
— Искусственная атмосфера под стеклянным колпаком и шторы умерят жар Солнца. Что же касается холода почвы во время лунных ночей, то у меня на этот счёт свои взгляды, — многозначительно заметил Тюрин. — Разве мы не отказались от теории раскалённого Ядра Земли с чрезвычайно высокой температурой? И тем не менее наша Земля тепла…
— Солнце и атмосферная шуба… — начал геолог, но Тюрин перебил его.
— Да, да, но не только это. В земной коре развивается тепло от радиоактивного распада в её недрах. Почему не может быть этого на Луне? И даже в более сильной степени? Радиоактивный распад сможет подогревать почву Луны. Да и не остывшая под лунной корой магма… Луна не так холодна, как кажется. И если там есть остатки атмосферы… Вот почему вы, биолог, включены в эту экспедицию, — обратился он ко мне.
Соколовский с сомнением покачал головой.
— На астероидах я что-то не встречал подогревания почвы радиоактивным распадом элементов.
— Астероиды меньше Луны, — пискливо ответил астроном.
Он ненадолго замолчал и вдруг опять ударился в философствование, словно две мыслительные линии в его мозгу шли параллельно.
Мёртвые немигающие звёзды заглядывают в окно нашей ракеты. Звёздный дождь, пересекая небосклон, мчится куда-то вбок и вверх, — ракета поворачивает.
— Мы набрали уже немало астероидов, — тихо говорит мне Соколовский, не обращая внимания на Тюрина, который, как пифия, изрекает свои фразы. — Прежде всего мы «подвели фундамент» под наш ракетодром. Чем больше его масса, тем он устойчивее. Случайные удары причаливающих ракет не будут смещать его в пространстве. Затем мы поставляем астероиды на наши фабрики и заводы, — вы ещё с этим познакомитесь. Недавно нам удалось поймать интереснейшую планетку. Правда, это совсем небольшой осколок — по-земному, тонны на полторы. Представьте себе, почти сплошной кусок золота… Недурная находка! Золотые россыпи в небе…
Очевидно, услыхав эти слов, Тюрин заметил:
— В больших планетах элементы располагаются от поверхности к центру по их восходящему удельному весу: наверху силиций, алюминий-«сиал», ниже силиций, магний-«сима», ещё ниже никель, железо-«нифе», железо и ещё более тяжёлые металлы — платина, золото, ртуть, свинец. Ваш золотой астероид — обломок центрального ядра погибшей планеты. Редкий случай. На золотые россыпи неба много не рассчитывайте.
Меня клонило к сну. Мой организм ещё не отвык от земного распорядка дня и ночи, смены бодрствования и сна.
— Засыпаете? — спросил меня Тюрин. — Спокойной ночи. А со мною, знаете, творятся любопытные вещи. На обсерватории я совсем отвык от регулярного сна. И теперь похожу на тех животных, которые спят короткими промежутками. Вроде кота стал.
Он ещё говорил что-то, но я уже уснул. Взрывов не было. Тихо, спокойно… Мне снилась моя ленинградская лаборатория…
Когда через сутки я взглянул на небо, то был поражён видом Луны. Она занимала седьмую часть неба и прямо устрашала своей величиной. От неё нас отделяло всего две тысячи километров. Горы, долины, безводные «моря» были видны как на ладони. Резко выделялись контуры отдельных горных цепей, конусы в кратерах вулканов, давно погасших, безжизненных, как всё на Луне. Видны были даже зияющие трещины…
Астроном смотрел на Луну, не отрывая глаз. Он уже давно знал «каждый камень её поверхности», как он выразился.
— Вон, смотрите, у края. Это Клавиус, ниже — Тихо, ещё ниже — Альфонс, Птолемей, правее — Коперник, а дальше идут Апеннины, Кавказ, Альпы…
— Не хватает Памира, Гималаев, Кордильеров, — сказал я.
— А мы назовём так горные вершины на другой стороне Луны, — смеясь, сказал геолог. — Там они ещё никем не именованы.
— Вот это Луна! — восхищался Тюрин. — В сто раз больше «земной». О, ах!.. — застонал он. — Опять тяжесть.
— Капитан тормозит, — сказал геолог. — Луна всё сильнее притягивает нас к себе. Через полчаса будем на месте.
Я обрадовался и немного испугался. Пусть назовёт меня трусом тот, кто уже совершил путешествие на Луну и не был взволнован перед первой посадкой.
Луна под нами. Она занимает уже полнеба. Её горы растут на глазах.
Но странно: Луна, как и Земля, с высоты кажется уже не выпуклой поверхностью шара, а вогнутой, словно пёстрый опрокинутый зонтик.
Тюрин стонал: контрвзрывание всё усиливалось. Тем не менее он не отрывал взгляда от Луны. Но она вдруг стала сдвигаться куда-то вбок. И только потому, что моё тело отяжелело с одной стороны, я понял, что ракета вновь переменила направление полёта. Направление тяжести переместилось настолько, что Луна «ощущалась» уже высоко над нами. Трудно было представить, как можно будет ходить «по потолку».
— Терпите, профессор, — обратился геолог к Тюрину. — Осталось всего два-три километра. Ракета летит совсем медленно: не больше сотни метров в секунду. Давление газов ракеты равно лунному притяжению, и ракета спокойно идёт по инерции.
Снова стало легко. Тяжесть исчезла.
— А куда мы спускаемся? — спросил оживший через двадцать секунд Тюрин.
— Кажется, близко к нашему собрату Тихо Браге. Осталось всего пятьсот метров, — сказал Соколовский.
— Ой-ой! Опять контрвзрывы! — застонал Тюрин.
Ну вот, всё в порядке. Теперь Луна внизу, под нами.
— Сейчас спустимся… — сказал Соколовский с волнением в голосе. — Только бы не повредить наш «лунный автомобиль» при посадке.
Прошло ещё десять секунд, и я почувствовал лёгкий толчок. Взрывы прекратились. Мы довольно мягко упали на бок.