Поведенческие нарушения,

Вызванные экстремальными условиями

Во время моего семинара в Дублине я продемонстрировал релаксационную технику, которая может быть полезной при работе с медицинским персоналом. Одна из распространенных жалоб, исходящих от этого контингента, состоит в том, что они нередко испытывают проблемы, связанные с засыпанием (что обычно можно квалифицировать как следствие травмы треть­его рода). Очевидно, все это является результатом тех беско­нечно долгих дежурств, которые составляют обязанность на­чинающих врачей (студентов-практикантов, ординаторов и т.д.). Необходимость бодрствовать в течение долгих часов в состоянии постоянной мобилизованности приводит к тому, что, когда дежурство заканчивается, они не могут расслабить­ся и с легкостью заснуть. Это в конечном счете выматывает многих, для некоторых же это становится просто серьезной проблемой, беспокоящей их затем в течение долгого времени. Как обычно бывает на таких семинарах, я спросил присутству­ющих, кто из них испытывает трудности подобного рода. Разу­меется, проблем с добровольцами не было. Обаятельный врач, который вызвался помогать мне, сказал, что это дьявольски трудная задача — суметь заснуть. Я спросил, если у него есть трудности с засыпанием, то чувствует ли он наряду с этим также и усталость? Его ответ был категорически твердым: "Да". Я помог перейти ему в ИСС и попросил обратиться к своему сознанию и найти ту часть его, которая помогает ему заснуть. Когда эта часть сознания показывает, что она готова к контакту, к ней следует почтительно обратиться и попросить поднять указательный палец на правой руке (см. гл. 3). Пра­вый указательный палец испытуемого поднялся довольно бы­стро, я попросил его вновь обратиться к своему сознанию и найти ту его часть, которая ответственна за состояние бодрст­вования. Когда эта часть показала, что она готова к контактам, к ней следовало обратиться с просьбой поднять указательный палец на левой руке. Довольно быстро указательный палец, лежащей на левом колене, поднялся и на этот раз. Теперь я задал вопрос: готовы ли эти две части вступить в общение и, возможно, прийти к некоторому соглашению? Затем я заме­тил, что хотел бы сказать несколько слов той части, которая контролирует указательный палец на правой руке и ответст­венна за процесс засыпания. Я спросил: возможно, эта часть, отвечающая за сон, не была бы такой надоедливой в дневное время, если бы та часть, которая отвечает за бодрствование, оставила моего "волонтера" в покое в ночное время? Если это так, то правый палец должен был подняться, и он в самом деле поднялся, затем я сказал, что хотел бы поговорить с той час­тью, которая отвечает за бодрствование. Я спросил у нее: стала ли бы она удерживать моего испытуемого от сна, если бы другая часть со своими предложениями не была такой докучливой в дневное время? И если это так, должен был подняться указа­тельный палец на левой руке. Указательный палец на левой руке тоже поднялся с колена. Здесь я собирался спросить еще кое-что, но прежде чем я это сделал, обе руки поднялись в воздух и соединились. Поскольку у меня было намерение* за­дать еще несколько вопросов, я спросил: "Что сейчас делают ваши руки?" Мой доброволец ответил со своим характерным ирландским акцентом: "Понятное дело, они обмениваются ру­копожатием, поскольку они уже все уладили". Очевидно, не было смысла и далее задавать еще какие-нибудь вопросы (На этой технике основано упр. 16 — переговоры между частями. См. конец главы. Здесь отчетливо виден принцип переструк­турирования рефрейминга). Я надеюсь, кроме того, что мне удалось показать еще один аспект травмы третьего рода, на который можно взглянуть также с известной долей юмора.

Споры между родителями

Другим вариантом травмы третьего рода можно считать последствия, к которым ведут споры между родителями, в ко­торых ярость проявляется иногда вербально, а иногда и физи­чески, нередко при этом муж бывает пьян. Даже если спорящие родители не подозревают, что дети как-то реагируют на их спор, чаще всего дети понимают это, поскольку атмосфера, в которой происходит спор, ощущается ими как небезопасная. Если вам когда-либо случалось оказаться свидетелем такой ссоры, вы могли заметить, что дети нередко начинают кричать: "Прекратите это, мне больно", даже если тема родительских баталий никак не связана с детьми. При этом они часто пря­чутся под столом, за стулом или за дверью. Если родители не хотят, чтобы дети видели их ссору, и посылают детей в их собственную комнату или, скажем, выпроваживают их в шко­лу, они только усугубляют ситуацию. Воображение детей де­лает происходящее во много раз страшнее и, если вы их спро­сите об этом, они ответят, что они "видят", чем это может кончиться.

Я лечил мальчика, который мочился в постель, в то время, как его родители находились в моем кабинете вместе с ним. В ИСС я сказал Саймону, что он должен сказать мне правду, и затем я спросил, что является самым большим огорчением для него в жизни. Он ответил: "Когда мама и папа дерутся". Я обернулся и увидел некоторое смущение на лицах его матери и отца и спросил: "Что вы делаете, чтобы разрешить проблему вашего ребенка?" В ответ я услышал: "Да ничего. Нам даже нравится это". Даже когда они замечают это, они почти никак не реагируют. Они как будто попали в ловушку их собственно­го невроза и не способны осознать, какой ущерб терпит ребенок по их вине. Вот уж в самом деле "За грехи отцов в ответе оказываются дети". Я сказал Саймону, что у него две помехи в жизни: одна — это его родители, и с этим уж ничего не поделаешь — он только что слышал, как они заявили, что уж никак они не могут обойтись без ссор. Другая помеха — это его привычка мочиться в постель, которую он создал себе сам и поэтому точно так же может избавиться от нее. Выбор здесь — за ним.

В другом случае весьма интеллектуальный банковский ме­неджер, которого я назову здесь Дэвид, пришел ко мне по рекомендации знакомого психиатра. Дэвида преследовала чрезвычайно сильная фобия, связанная с поездками в автомо­биле, которая возникала, стоило ему только войти в машину. Ему было за сорок, он был холост и никогда не обращался за помощью к психиатрам. Дэвид признался, что испытывает некоторые трудности в улаживании споров между служащи­ми, что является частью его служебных обязанностей. Он ни­когда не был нежен со своими родителями, они не слишком располагали к такому стилю поведения. Родители его устраи­вали яростные словесные перепалки, когда он был ребенком, и мать угрожала отцу, что оставит его в конце концов. Мальчик прятался под столом во время таких ссор, ему хотелось умереть и не быть сыном своих родителей (вариант игры в "самобиче­вание"). Теперь, когда он вырос, он осознал, что это были "просто такие люди ", к тому же они как-то урегулировали свои отношения в преклонном возрасте.

Фобия Дэвида впервые заявила о себе, когда он вел свою машину по автостраде, направляясь в дом своих родителей. Как раз перед этой поездкой у него произошла ссора с невестой. Она сказала ему, что уходит от него к кому-то другому. Будучи крайне расстроенным, Дэвид выехал на шоссе, ведущее к дому его родителей. Вскоре он почувствовал, что его ноги словно онемели и превратились в студень и ему едва удалось затормо­зить там, где дорога делала крутой поворот. Он вышел из ма­шины, чтобы пройти пешком, его била дрожь. Потребовалось некоторое время, чтобы Дэвид решился вернуться к машине и выехать на автостраду. Это оказалось непросто, несмотря на то, что Дэвид был опытным водителем и незадолго до этого сдал экзамен, который подтверждал его квалификацию автомоби­листа. В следующий раз, когда он сел за руль, он почувствовал сильную тревогу и ему пришлось принять валиум и выпить рюмку виски, прежде чем он смог вести машину. Его страх неуклонно возрастал, пока, наконец, он уже не был в состоя­нии сесть в машину без основательной порции "допинга".

Дэвид понимал, что, возможно, это было к лучшему, что он не женился, прежде чем невеста покинула его, и он чувство­вал, что он справился со своим переживанием к этому момен­ту, но фобия его продолжала обостряться. Потребовалось при­мерно три визита, чтобы получить всю эту информацию от него, но, несмотря на некоторые релаксационные упражнения, которые мы проделали, ему все же не становилось лучше. После очередной сессии, не давшей никакого улучшения, я решил, что мы должны попробовать какой-нибудь другой под­ход. Приведя моего пациента в ИСС, я помог ему пережить заново тот страх, который он испытал на автостраде, и попро­сил его быть внимательным и сообщать мне обо всех своих чувствах. Постепенно он приходил во все более возбужденное состояние, а затем выкрикнул: "Уж лучше бы мне умереть!" Затем он стал пересказывать мне, как собирался навестить мать и отца сразу после крупной размолвки со своей невестой. Его стандартной реакцией на любой конфликт с раннего детства было это самое восклицание: "Уж лучше бы мне уме­реть!" Он особенно часто повторял эту фразу, когда мать угро­жала покинуть отца. Его невеста, как мы знаем, только что решила оставить его. Какое иное чувство он мог пережить в этой ситуации при том, что эта реакция была у него, так ска­зать, наготове? "Взрослая" часть его сознания оказалась доста­точно сильной, чтобы помешать ему покончить с собой, разо­гнав машину и спровоцировав аварию, хотя эта идея, появив­шись средь бела дня, так напугала его, что лишила способности вести машину. Так или иначе в его бессознательном появился негативный "якорь", соединивший вождение автомобиля со страхом и искушением покончить с собой, и теперь его бессоз­нательное могло предотвратить это, лишь "запретив" езду на машине. Я часто думаю о том, что случилось бы, если бы какой-нибудь гипнотизер убрал его симптомы, избавив от этой фобии, оставив в неприкосновенности якорь, побуждающий его покончить с собой.

В процессе лечения я переструктурировал его позицию от­носительно ссор и конфликтных ситуаций и позицию по отно­шению к женщинам, постепенно привел его к осознанию ре­альных потребностей и подлинных желаний и освободил от страха перед вождением. После одной из сессий он сказал: "Я думаю, вам будет интересно узнать о том, что я обручился неделю назад и собираюсь жениться". Было утро и у меня оставалось два часа до прихода следующего пациента. Я пред­ложил ему совершить небольшую прогулку нас моем автомоби­ле. Я довез его до ближайшего шоссе, при этом я ехал на большой скорости. Когда мы съехали с автострады на дорогу с менее интенсивным движением, я предложил моему пациенту поменяться со мной местами и вернуться по шоссе к тому месту, с которого мы начали нашу поездку. Он проделал это без каких-либо затруднений и на приличной скорости. Когда мы вернулись ко мне в кабинет, он взглянул на меня и спросил, сможет ли он, по моему мнению, теперь нормально водить машину. Я ответил: "Вы ведь больше не испытываете желания расправиться с собой, не правда ли?" Дэвид вскоре женился, познакомил меня со своей женой. Насколько мне известно, проблема с вождением машины больше его не беспокоила.