Женщина в красном сарафане и в белой вышиванке подходит к милиционерам.
— Извините, вы тут девушку, случайно, не видели?
— А в чём дело? — спрашивает старший сержант.
— Дочка у меня пропала, — хлюпает она носом. — Всё обыскала тут, куда делась, ума не приложу.
— Да успокойтесь вы, мамаша, — морщится младший, — не нойте, и без вас голова тут болит.
— Она, как сквозь землю, провалилась!
— Приметы? — спрашивает старший.
— В белом платье… коса до пояса, — перечисляет она.
— Нет, в таком виде мы никого не видели, — качает головой младший. — Тут в основном все в чёрном ходят.
— Ребятки, милые, помогите, — вновь наворачиваются слёзы у неё на лице.
— Чем же мы можем помочь? Мы здесь на посту.
— Кто же мне поможет тогда, если не милиция?
По дороге мимо них проходит стадо коз. Без пастуха.
— Вот так всегда, — недовольно бурчит младший сержант, — чуть что — сразу милиция. Раньше надо было думать, мамаша, да следить за своей дочкой, а не брать её с собой сюда на Девичью. Сколько лет ей?
— Пятнадцать. Зовут Зоя.
— Да она почти взрослая уже. Может, гуляет сейчас где-то с парнями, а вы нам тут голову морочите.
— Или дома сидит уже давно, — подсказывает старший сержант. — Вот если её двое суток не будет дома, тогда можете смело писать заявление.
— Понятно, — всхлипывает женщина.
— И вообще, куда вы смотрели? Как будто не знаете, что здесь всё время люди пропадают.
— Смотрите, как бы вы сами здесь не пропали! — в сердцах произносит женщина.
— А как вас, кстати, зовут? — интересуется младший сержант.
— Навка, — отвечает женщина в красном сарафане и отправляется дальше в путь.
— Куда это вы?
— Дочку искать. Обойдусь как-нибудь и без вашей помощи.
— Поосторожнее там, — советует старший. — Сегодня на Девичьей полно всяких маньяков.
— Я знаю, — отвечает Навка и идёт дальше.
Чистильщики горы
Далеко внизу на дороге появляется отряд парней. Одеты они разношёрстно: кто — в джинсах и свитерах, кто — в камуфляжных штанах и куртках. Бросается лишь в глаза, что все они стрижены налысо, а штаны их завёрнуты снизу так, что полностью видны берцы — высокие шнурованные ботинки.
Идут они колонной, по выправке напоминая военизированный отряд. Правда, вместо оружия у них на плечах — лопаты, мётлы, двуручные пилы и грабли.
Возглавляет колонну парень, в котором без труда можно узнать Злого, а замыкает её увалень Добрыня, едва передвигающий ноги.
Вскоре их нагоняет велосипедист на горном байке в чёрно-красном облегающем трико с защитным шлемом на голове. Переведя цепь на самую короткую передачу, Илья Муромский с лёгкостью крутит педали, поднимаясь в гору без всяких усилий.
Старший сержант поднимает руку, и отряд из девяти человек останавливается перед ним.
— Эй, хлопцы! С какой целью пожаловали?
— Да вот, — кивает Злой на возвышающуюся поодаль груду пустых бутылок, — на уборку мусора.
— Мусора, говорите, — сомневается старший. — Что-то не похожи вы на мусорщиков. Пропуск есть?
— Какой ещё пропуск? — удивляется подъехавший на велосипеде Муромский.
— Кто у вас главный? — спрашивает у обоих младший сержант.
— Главный? — переспрашивает Муромский и зачем-то оглядывается. — Сейчас подъедет.
Но полицейские уже и сами видят, что к ним, надрывно урча, приближается снизу оранжевый большегрузный мусоровоз. Старший сержант поднимает руку, и мусоровоз останавливается.
Бригадир чистильщиков Кирила Кожумяка недовольно высовывает из кабины свою обритую налысо голову.
— В чём дело? — спрашивает он.
— Эй, мусорщики, — кричит ему старший сержант.
— Мы не мусорщики, а чистильщики, — поправляет его бригадир.
— Какая разница? — ухмыляется старший сержант.
— Большая, — веско отвечает тот.
— Это ваши люди? — спрашивает полицейский, кивая на колонну.
— Мои, — отвечает Кожумяка.
— Значит, говорите, чистильщики?
— Они самые.
— И чем собираетесь здесь заниматься?
— А разве не видно? Убирать территорию. Избавлять землю эту от ненужного ей мусора.
— Это хорошо, — как бы соглашается с ним старший сержант.
Бригадир добавляет:
— Девичью гору уже так загадили, что зайти сюда страшно.
— Это точно, — подтверждает младший сержант. — Давно уже пора.
— Короче, идём сюда навести порядок, — решительно заявляет бригадир.
— Всё это, конечно, замечательно, — мягко замечает старший сержант, — если бы не одно «но».
— Какое ещё «но»? — грозно вопрошает Кожумяка.
— День сегодня для этого, — улыбается милиционер, — не совсем подходящий.
— Это почему же?
— А то вы не знаете, — ухмыляется младший сержант, — что сегодня Вальпургиева ночь.
— Небось, сатанистов гонять пришли? — как бы между прочим, задаёт свой главный вопрос старший сержант.
— И их тоже, — честно признаётся ему Кожумяка. — С Девичьей горы давно уже пора согнать всех чёрных! Слетятся сегодня сюда, как вороньё!
— Кого выгонять — это решать нам, — чётко заявляет старший сержант.
— Так есть у вас пропуск или нет? — зачем-то вновь спрашивает младший сержант.
— А зачем? — удивляется бригадир чистильщиков.
— Значит, у вас нет пропуска? — тут же заключает старший сержант. В его глазах мгновенно вспыхивает интерес.
— Неужели для уборки мусора нужен пропуск? — недоумевает Кожумяка.
— Ничего не знаю, нам велено проверять все машины, следующие на гору, — говорит старший и приказывает младшему, — иди проверь.
Младший сержант обходит машину и, удостоверившись, что в ней ничего, кроме мусора нет, даёт отмашку.
— Ладно, проезжайте! — разрешает старший.
Прямая дорога
Тропинка приводит Эмму и Мару к старой цветущей груше. У неё широкий, как у дуба, шершавый ствол и огромное сквозное дупло. Как будто груша насквозь была прострелена когда-то пушечным ядром.
Эмма с любопытством заглядывает внутрь. На самом дне дупла она замечает сложенный вдвое листок бумаги.
— Смотри, тут какая-то записка.
— Не трогай ничего, — предупреждает её Мара.
Но поздно: Эмма уже вынула записку и разворачивает её. На листке корявыми печатными буквами написано:
«Если вы не знаете, зачем сюда идёте, лучше поверните назад».
— Странная какая-то записка, — недоумевает Эмма.
— Брось её назад!
Эмма бросает записку в дупло.
— А ты знаешь, зачем идёшь сюда? — как бы между прочим спрашивает её Мара.
— А ты? — вопросом на вопрос отвечает Эмма.
— Я знаю, — уверенно отвечает Мара.
— И я тоже… — с заминкой признаётся Эмма, — знаю.
Они идут дальше вверх по тропинке. Вскоре пологий подъём заканчивается, и девушки выходят на большую лужайку, от которой влево и право убегают узкой полосой два суходольных луга.
С высоты это выглядит, как две половинки широко раскрытых ножниц. Степные полосы как бы разрезают на части покрытую лесом платовидную верхушку горы. Вдоль всего луга, заросшего ковылём, пыреем, люцерной и пурпурной скорнозерой, цветки которой пахнут ванилью, пролегает грунтовая двухколейная дорога, длинная и прямая, как проспект.
— И куда она ведёт? — спрашивает Эмма.
— Она никуда не ведёт, — коротко отвечает Мара.
— Как это никуда?
— Это как бы граница.
— Граница?
— Ну, да. Она отделяет Девичью от остального мира. Это Прямая дорога.
— Что, она так прямо и называется?
— Ну.
— Прикольно, — удивляется Эмма и, как бы невзначай, спрашивает, показывая рукой в сторону вышек, — а Лыбедь ведь в той стороне?
— В той, — кивает Мара. — То место вообще усеяно трупами.
— Как это? — пугается Эмма.
— Там сто лет назад людей вешали, — объясняет Мара, — казнили там всяких преступников. А трупы рядом закапывали. Это была киевская Голгофа. Вон там, где сейчас стоят пять вышек, — показывает она рукой, — раньше стояли восемь виселиц. На одной из них и повесили Богрова.
— Какого ещё Богрова? Который убил Столыпина?
— Ага. Причём Столыпина похоронили в Лавре, а Богрова закопали именно здесь на Лысой горе. Он вообще был гением злодейства. Сообщил охранке, что премьер-министра убьют в оперном театре. Вот его и приставили того охранять. А Богров вместо этого приставил пистолет к его груди. Потом его так и казнили в чёрном фраке, в котором он пришёл в театр. С чёрным колпаком на голове.
— Какой ужас, — сочувственно произносит Эмма и передёргивает плечами, — то есть, получается, это и есть дорога на Голгофу?
— Да, Прямая дорога на тот свет, — кивает Мара, а затем неожиданно спрашивает, — а зачем тебе Лыбедь?
— Да так просто… короче, — вновь запинается Эмма.
— Задумала жизнь себе сделать короче?
Застигнутая врасплох, Эмма признаётся:
— Да.
— Хочешь сброситься там с обрыва?
— А… как ты догадалась?
— Ну, глядя на тебя, догадаться не трудно. Тем более, что место это всем известное. Только зря ты туда собираешься!
— Это почему же!
— Да потому что над Лыбедью нет никакого обрыва. Там густой лес и покатый спуск.
— Да ну? — сомневается Эмма. — А мне сказали, там крутой обрыв.
— Тебя ввели в заблуждение. Это всё сказочки. Может, там, кто и кидается вниз, да только никто ещё не погиб.
— Блин, — с сожалением произносит Эмма, — а я уже так настроилась!
— Ты извини, конечно, но лишать себя жизни из-за какого-то придурка — это бред. Нашла ещё причину! Брось курить — и всё, никаких проблем!
— Но в том-то и дело, что я не могу бросить. Я уже сто раз бросала. А как только у меня стресс, тут же начинаю снова, — она вновь привычно тянется в сумку за сигаретой.
— А у тебя что, сейчас, стресс?
— А ты как думала? — закуривает она. — Только я настроилась идти к этому самому обрыву, а тут такой облом.
Жизни — жизнь!
Поднявшись на гору, бригадир приказывает чистильщикам:
— Сложить всё сюда и построиться!
Парни тут же складывают свои лопаты, мётлы, пилы и грабли на боковую полку мусоровоза и выстраиваются перед своим командиром. Потирая густые усы, Кожумяка обращается к байкеру Муромскому:
— Это все, Илюша?
— Да.
— А где остальные?
— Выбыли из строя.
— Помнится, год назад вас было в два раза больше.
— Я объехал всех, — отвечает Илья Муромский, — но за это время лишь десять человек остались трезвыми, включая меня и Злого. Остальные не выдержали.
— Ясно.
— Трое пристрастились к пиву, — продолжает отчитываться Муромский, — двое закурили, ещё двое соблазнились дурью, а один увлёкся экстази.
— Да, — недовольно тянет бригадир, — с такими темпами ещё через год в нашем городе не останется ни одного трезвого. А твоя девушка как, Алёша? — вздохнув, обращается он к Поповичу. — Удалось её вернуть на путь истинный?
Злой тяжко вздыхает и, потупив глаза, качает головой.
Стоящий с краю Добрыня разъясняет:
— У них любовный треугольник: он любит её, а она любит сигарету.
— А ты кто такой? Новенький? — замечает его Кожумяка.
— Это Никита, — представляет его Злой. — Из моей школы парень. Но все его у нас Добрыней кличут.
— Добрыней? — удивляется Кожумяка. — Это хорошо, что тебя так кличут. Готов, Добрыня, сразиться с трёхголовым Змеем-дурманом?
— Всегда готов, — добродушно пожимает плечами Добрыня.
— Ну, ладно, — вздыхает Кожумяка, — я думаю, всем ясно, зачем мы сюда собрались?
— Всем, — нестройно отвечает отряд.
— Какая перед вами на сегодня стоит задача? — останавливает бригадир свой взор на Злом.
— Очистить Девичью гору от мусора! — чётко отвечает Злой.
— А ещё? — спрашивает Кожумяка, переведя глаза на Муромского.
— Изгнать с горы всех тёмных, — бодро отвечает Илья. — А также тех, кому претит здоровый образ жизни!
— Именно! — кивает Кожумяка. — Чтобы на нашей горе было так же чисто, как у вас и у меня на голове, — потирает он ладонью свою бритую голову, — чтобы Девичья гора стала зоной, свободной от дурмана.
Кожумяка собирает пальцы в кулак и, приветственно подняв его вверх, заканчивает своё напутствие привычной речёвкой:
— Трезвости?
— Да! — хором отзываются бритоголовые парни.
— Дурману?
— Нет!
— Наркоте?
— Крест! — все парни вздымают вверх свои правые кулаки, на которых чернеет косой крест, как знак отказа от дурмана.
— Бухлу?
— Крест!!
— Табаку?
— Крест!!!
— Жизни — жизнь!
— Смерти — смерть! — глухо отзываются парни и перекрещивают перед собой сжатые в кулаки руки. Со стороны их лысые головы выглядят, как черепа перед скрещёнными костями.
— Не дадим этой трёхглавой гадине одолеть нас! — продолжает напутствие Кожумяка. — Ещё недавно Девичья гора была единственным местом, где её не было. Но теперь Змий дурмана добрался уже и сюда. Очистим гору от него!
— Очистим! — дружно отзываются чистильщики.
— А затем спалим Змия в Майском костре. Но, прежде, — добавляет Кожумяка, — необходимо найти одну девушку. То ли она пропала, непонятно, то ли её похитили. Зовут её Зоя, ей 15 лет, одета она в белое платье. Поэтому задача такая: прочесать всю гору и найти девушку. Ты, Илюша, давай дуй сейчас вперёд, объедь все боковые дорожки. Я поеду по главной.
Муромский встаёт на педали и тут же отъезжает. Кожемякин продолжает:
— А вы чуть повыше рассредоточьтесь вдоль всей дороги. И пойдёте цепью. Гой еси, добры молодцы! В путь!
Взмахом сжатого кулака указав путь, бригадир садится в машину, его помощники в комбинезонах запрыгивают на свои подножки, и оранжевый мусоровоз, взревев мотором, трогается с места. Следом за машиной двумя стройными рядами идут добрые молодцы — чистильщики Горы.
Глава 2. Сторожевые псы
Где-то вдали едва слышно отзывается кукушка. Эмма прислушивается: протяжное «ку-ку» раздаётся всего лишь дважды.
— А это что значит? Что мне два года осталось жить? — задумывается Эмма. — Или два дня? А может быть, два часа? — улыбается она.
— Это значит, что где-то сейчас на гору зашли две ведьмы. Или две язычницы. Кукушка — это птица языческой богини Живы.
Эмма замечает впереди серую ворону, сидящую на нижней ветке граба.
— А ворона тогда кто?
— Это вестница богини смерти…Мары, — улыбается Мария.
— Так вот, что означает твоё имя?
— Да, — вздыхает Мара-Мария.
Ворона не издаёт ни звука, лишь трёт головой своей о ветку.
— Кыш! Кыш! — прогоняет её руками Эмма.
Ворона не двигается с места, лишь широко взмахивает крыльями.
— Это она так приветствует тебя, — стебётся Мара, — идущую на смерть…
Эмма недовольно поводит головой.
— Да, ладно.
— А может, и меня тоже, — добавляет Мара и усмехается своей коронной готической усмешкой, выдыхая беззвучное «ха-ха».
Вдруг, откуда ни возьмись, на проторенной Прямой дороге появляются две собаки. Осмотревшись, они тут же устремляются к девушкам: каждая — по своей колее. Обе чёрные, короткошёрстные и похожие друг на друга, как две капли воды. Видимо, из одного выводка. Приблизившись, псы начинают, рыча, скалить зубы.
Эмма цепенеет от ужаса: мороз пробегает по коже и впивается в неё ледяными иглами. Озлобленные собаки, явно, бродячие, без хозяина, и никого вокруг, кто бы мог девушкам помочь. Ни камня, ни палки под ногами, — один песок! А до ближайшего дерева метров сорок. Странно, что собаки совершенно не гавкали, а только скалили зубы, показывая клыки и всё ближе и ближе подбираясь к ним.
— Мамочки! Что делать? — отступает она на шаг. — Бежим?
— Ни в коем случае! — сохраняет спокойствие Мара. — Стой на месте.
Она наклоняется и хватает в ладони песок. Одна из собак наглеет уже настолько, что неожиданно хватает Эмму за джинсы.
— Пшла вон, гадина! — гневно кричит Мара и бросает в глаза собаке первую пригоршню песка..
Собака, взвизгнув, отскакивает, но в это время другая, изловчившись, впивается вдруг зубами в шнуровку высокого ботинка Мары. Мария швыряет в глаза этому псу вторую пригоршню песка и, отогнав его, сама переходит в наступление.
Пылая гневом, в злобной ярости она крутит сумку у себя над головой и припечатывает собак такими выражениями, что у тех даже уши отворачиваются на сторону.
Напуганные неожиданным отпором, чёрные собаки отступают, но Мару-Марию уже не остановить. Грозя растопыренными пальцами, она наступает на них, словно фурия, и гонит прочь.
— Задушу руками! Горло перегрызу!
Отбежав на безопасное расстояние, обе чёрные псины прекращают рычать, а затем и вовсе убегают по дороге дальше, как ни в чём не бывало.
Эмма задирает штанину: крови на ноге нет, лишь небольшое покраснение от укуса.
— Больно? — с участием спрашивает Мара.
— Немного, — кривится Эмма. — А тебе как?
— Да мои ботинки никакими зубами не прокусишь! Но всё равно неприятно. Чем-то мы им, видно, сегодня не понравились, — замечает она, — раньше они меня почему-то никогда не трогали.
— Да, собаки здесь не просто собаки, — иронизирует Эмма, очень похоже копируя готессу.
Мара делает вид, что не замечает иронии.
— Это внизу собаки как собаки, а здесь в них вселяется какая-то нечисть. Здесь за всякой тварью… кто-то стоит.
— Значит, это — оборотни? — потирает укушенное место Эмма.
— Это — Церберы.
— Кто?
— Церберы. Сторожевые псы.
— Блин, как они меня напугали!
— Почему-то они не захотели пускать тебя на гору. Вернее, это гора не захотела принять тебя.
— Ты так считаешь?
— Может, вернёшься? — слегка улыбается Мара.
Эмма вздыхает: она бы не прочь. После такого стресса ей опять страшно хочется курить.
— Даже не знаю, — раздумывает Эмма, опуская штанину.
— Ещё не поздно, — напоминает Мара, пряча снисходительную усмешку.
Эмма достаёт из пачки сигарету, щёлкает зажигалкой и закуривает.
— Но ведь тебя собаки тоже не захотели туда пропускать.
— Как видишь, я их не боюсь.
Эмма собак боится, поэтому шумно вздыхает.
— Ну, короче, ладно, тогда, пока. Видно, не судьба мне с тобой сегодня…
— Видно, не судьба, — пожимает плечами Мара и переходит Прямую дорогу.
Затянувшись, Эмма выдыхает дым и некоторое время стоит в раздумье. Она видит на пригорке поджидающих её собак, к которым неизвестно откуда присоединилась ещё и третья. Боязнь собак не оставляет ей другого выбора. Перспектива быть разорванной псами её вовсе не прельщает.
— Мария, подожди! — кричит Эмма в спину готессе, ещё не успевшей уйти далеко. — Я с тобой!
Мара-Мария оборачивается и безразлично пожимает плечами.
— Как хочешь.
Эмма переходит Прямую дорогу и через минуту догоняет её.
— А вот интересно, чё они, эти собаки, здесь хавают? Трупы наверное?
— Не знаю, — отвечает Мара, недовольная тем, что Эмма вернулась, — не задумывалась.
Ведьмин луг
Ярко-синее безоблачное небо опрокидывается на них на лугу. Тишина. Ни единый листик, ни одна травинка не шелохнется.
— И как ты их не испугалась? — нарушает тишину Эмма.
— Не знаю, — пожимает плечами Мара.
Они идут по лугу, по зелёной травке. Луг этот представляет собой широкую степную полосу, зажатую между двумя высокими грядами леса.
— Что мне эти собаки, — добавляет Мара, — если я ночью хожу на кладбище? Я сейчас вообще ничего не боюсь.
— Что, даже смерти?
— Даже смерти, — спокойно, с лёгкой улыбкой отвечает Мара, и невозможно понять, то ли она шутит, то ли она всерьёз.
— Издеваешься, да? — не верит Эмма.
— А чего её бояться? Всё равно ведь все умрём. И чем раньше это случится, тем лучше.
— Не, лучше позже.
— Зачем? — подначивает её Мара. — Это ж сколько лет тебе придётся мучиться до старости. Уж лучше сразу, пока молодая.
— Дура ты, что ли?
— Ладно, проехали. По крайней мере, тебе это пока не грозит.
— Ты так считаешь?
— Ага, ты ещё не готова к этому.
Девушки подходят к тому месту, где Прямая дорога, меняя направление, разворачивается на сто двадцать градусов. Увлечённая разговором, Эмма даже не замечает этого.
— Слушай, но так же не бывает, чтобы ничего не бояться. Чего-то ты всё-таки боишься?
— Только одного, — усмехается Мара, — что меня заживо похоронят.
— А если серьёзно?
— Не знаю, — пожимает плечами Мария, — наверно, ещё я боюсь людей. Вернее, боюсь подпускать их к себе. Мне не хочется ни с кем общаться.
— А я, наоборот, боюсь одиночества. Я боюсь себя. Особенно, когда остаюсь одна. Мне нужно, чтобы кто-то был рядом, чтобы кто-то руководил мной и избавлял страхов. Я вся состою из них.
— Ты такая-то странная. Всего боишься, а вены себе режешь…
— А! — небрежно отмахивается Эмма рукой — это так ведь … не до конца.
— Чтобы привлечь к себе внимание?
— Ага.
— Чтобы тебя пожалели?
Эмма кивает.
— А я нет, — качает головой Мара, — я, если что задумаю, меня ничто не остановит. Я всегда иду до конца.
— Смотри, какие деревья, — замечает Эмма.
Посреди зелёного луга им встречаются по пути три причудливых разноцветных дерева. Их сухие стволы, полностью лишённые коры, раскрашены масляными красками в жёлто-синие и красно-зелёные полоски.
— Кто их так раскрасил?
— Ведьмы! — отрывисто бросает Мара.
— Ведьмы? — удивляется Эмма.
— Ну да. Это место называется Ведьмин луг. Здесь они и устраивают свои шабаши.
— Здесь? — пугается Эмма.
— Да. Возле этих деревьев они и пляшут.
Внезапное видение косматых ведьм, скачущих вокруг на помелах, сдвиг, — и… они вновь исчезают. Эмма испуганно озирается по сторонам.
Мертвецкая роща
— Кра! — зовёт кто-то кого-то.
— Кра! — вторит кто-то рядом.
— Кар! Кар! — отзывается им кто-то вдали.
Эмма поднимает голову и видит пролетающих над чёрным лесом четырёх воронов.
— Не хватало ещё только этого, — замечает Мара.
— А что такое? — спрашивает Эмма.
— Уже прилетели сюда за чьими-то душами.
— За чьими?
— Откуда я знаю. Знаю только, что просто так вороны сюда не прилетают.
— А это что за лес? — спрашивает Эмма.
Прямо перед ними в обе стороны простирается чёрная гряда леса.
— Это не лес, — мотает головой Мара.
— А что?
— Это Мертвецкая роща.
После этих слов Эмма смотрит на чёрный лес другими глазами. Оттуда веет жутким холодом, там сумрачно, как поздним вечером, но несмотря на это Мертвецкая роща почему-то манит и словно притягивает к себе. Но войти туда невозможно. Поскольку вдоль всей прямой линии леса тянется сплошная стена из разросшихся кустарников.
— А почему она так называется?
— Потому что там мертвецы собираются, — в рифму отвечает Мара.
— Что, серьёзно? — не верит Эмма.
— Ну, не только мертвецы, — добавляет Мара. — Там собираются все тёмные.
— Но ты же сама сказала, что Девичья там, — показывает Эмма рукой на перелесок слева от Прямой дороги.
— Правильно, Девичья — там, — подтверждает Мара, — вернее, там — форт, куда и сходится обычная публика. Все те, кто не знает, что истинный центр Девичьей находится за пределами форта. Все тёмные, вернее, все знающие люди потому и собираются здесь на отшибе, чтобы быть подальше от посторонних глаз.
Мара пытливо смотрит в глаза Эммы.
— У тебя нет желания туда зайти?
Эмма отрицательно мотает головой.
— Ну как хочешь! Тогда я пойду туда сама.
— И бросишь меня здесь?
— Но ты ж не хочешь идти со мной!
Эмма тут же меняет своё решение.
— Ну ладно, пошли! — сворачивает она к лесу.
— Куда? — останавливает её Мара. — Ты что не видишь? — кивает она на сплошную стену из чагарника. — Так просто в Мертвецкую рощу не зайдёшь. Надо знать, где вход.
Они спускаются к Прямой дороге и идут по ней, каждая по своей колее. Неожиданно Эмма замечает вдалеке слева двух парней в камуфляжной форме. Они идут в их сторону на отдалении двадцати метров друг от друга.
— Кто это такие?
— Откуда я знаю.
— Где же твой вход?
— Вон там, — показывает рукой Мара, — возле того лысого дерева.
Раскидистое, полностью лишённое коры дерево, выбеленное, как сухая кость, стоит в метрах сорока от них. Неожиданно слева вдали из леса выходят ещё несколько парней в камуфляжной форме. Все они идут как бы в одну шеренгу, на одинаковом расстоянии друг от друга.
— Что-то пацаны мне эти не нравятся, — говорит Мара.
Далеко впереди к шеренге присоединяются ещё какие-то парни в белых рубахах, а сзади — те двое, которые шли по лугу.
— Скорей! — испуганно шепчет Эмма.
Они бегут к лысому дереву, каждая по своей колее. Подбежав к нему, Эмма замечает, что оно, действительно, указывает на узкий проход между кустарниками. Протиснувшись сквозь заросли лесного ореха и чагарника, гимназистки заходят в тёмный лес. Мару вдруг передёргивает от холода:
— Бр-р-р, как мне холод-д-дна, — сразу запахивает она пальто.
— Хи-хи, — нервно отзывается Эмма.
Они выходят на новую дорожку, проходящей по Мертвецкой роще параллельно Прямой дороге. Они идут по ней вперёд, то и дело, оглядываясь назад.
— Такое чувство, будто кто-то подсматривает за нами.
— Тебе не кажется, — говорит Мара. — Я когда бываю здесь, всегда чувствую на себе чей-то взгляд.
— Кто это может быть?
— Не знаю.
— А это не может быть страж горы?
Мара пожимает плечами.
— А ты хоть раз его видела?
— Кого? — не понимает Мара.
— Ну, этого стража.
— Один раз видела.
— А как он выглядит?
— Довольно необычно. В сером балахоне с капюшоном и с противогазом на лице.
— Ты чё, смеёшься надо мной?
Мара молча усмехается. Неожиданно Эмма замечает слева от тропинки неглубокую прямоугольную яму.
— Откуда здесь эта яма? — удивляется она.
— Это не яма, — отвечает Мара.
— А что?
— Вырытая могила.
— А вот ещё одна, — замечает Эмма и предполагает, — наверно, кто-то выкапывает здесь мертвецов.
— Наоборот, — качает головой Мара, — их роют себе некие личности, которые сами туда закапываются.
— А нафиг они туда закапываются? — спрашивает Эмма.
— Это ты у них сама спросишь при встрече. Насколько я понимаю, они, таким образом, получают энергию непосредственно из земли.
— Представляю, какой мощный заряд энергии они получают!
— Насчёт мощной — я согласна. Но, честно говоря, здесь такое чудесное место, что мне этой эйфории хватает с головой и без того…
Удаляясь, девушки не замечают, что за их спинами из третьей вырытой ямы поднимается некто в сером балахоне с капюшоном и с противогазом на лице.
Отряхнувшись от земли, человек в балахоне снимает с себя противогаз и, глядя вслед уходящим девушкам, глубокомысленно замечает:
— Дурные малолетки… вы еще не скоро отскребёте от себя ту «эйфорию», которую несет в себе это «чудесное место».
Дуб-ведун
Эмма вновь закуривает. Мара снисходительно смотрит на неё.
— Ты так часто куришь.
— А что я могу поделать? — выдыхает Эмма дым.
— Я знаю, как тебе помочь, — неожиданно заявляет Мара.
— Как? — коротко спрашивает Эмма.
— Короче, недавно я тут со старухой одной познакомилась. Мне кажется, она настоящая ведьма. Говорит, что слепая, но я этого не заметила. Так вот, она мне кое-что рассказала и даже показала. Есть тут на Девичьей одно местечко. Вернее, два местечка. Где если, что пожелаешь, то и сбудется.
— Да, ладно. Правда, что ли?
— Откуда я знаю? Я ни разу ещё не пробовала.
— И где же места эти заветные?
— Одно — на Желанной поляне… Но это далековато отсюда.
— А другое?
— А другое… где-то рядом. Чего-то я никак его не нахожу. Дуб тут должен быть огромный.
Эмма приглядывается. В Мертвецкой роще почти все дубы- великаны.
— Да они тут все огромные.
— Тот должен быть самым большим. Его не могут обхватить и пять человек, взявшись за руки. Он самый старый на горе. Называют его «дуб-ведун». Та слепая ведьма сказала, что ему семьсот лет.
— Ну, тогда он помнит, наверно, ещё средневековых ведьм.
— Наверно. Но, оказывается, и сейчас киевские ведьмы совершают возле него свои обряды. Прикинь, насылают здесь кому-то порчу или, наоборот, избавляют от неё.
— Жуть!
— Она ещё сказала, что раз в двенадцать лет листья на этом дубу посреди лета чернеют.
— Где же он?
— Вот!
Мара показывает на приметный, стоящий в стороне от дорожки высокий, раскидистый, могучий, необъятный дуб.
— Это и есть тот самый дуб-ведун. Та женщина научила меня, как надо произносить заговор. Сперва надо его обнять.
Мара подходит к широченному дубу, и, прижавшись ладонями к шершавой коре, обнимает его, словно живого древнего ведуна. Эмма обнимает дуб с противоположной стороны. Помолчав какое-то время, Мара говорит:
— Есть на Девичь-горе дуб, под тем дубом живёт Змей! Повторяй за мной: Эй, Змей!
— Эй, Змей! — повторяет Эмма.
— Подходить ко мне не смей!
— Подходить ко мне не смей! — вторит Эмма.
— И курить мне не давай!
— И курить мне не давай! — эхом отзывается Эмма.
— С этого часа и с этой минуты. Да будет так!
— С этого часа и с этой минуту. Да будет так! — добавляет Эмма, и лицо её расплывается в довольной улыбке.
Некроманты
Когда школьницы возвращаются на дорожку, одна из них неожиданно замечает на дубу прибитый к стволу козлиный череп со скошенным белым лбом, со страшными чёрными глазницами и с короткими торчащими рожками.
— Смотри! — испуганно показывает Эмма рукой вверх.
Но Мара замечает вдалеке кое-что другое, что-то непонятное, напоминающее силуэты двух людей.
— Посмотри лучше туда, — толкает она локтем подругу в бок.
Эмма опускает взгляд и видит далеко впереди на дорожке две серые фигуры с очень бледными лицами, ярко контрастирующими на фоне сумрачного леса. Приглядевшись, она замечает у них вместо глаз огромные чёрные глазницы, отчего их лица кажутся ей похожими на черепа. И не только ей одной это кажется.
— Прячемся, — шепчет Мара.
Девушки тут же приседают за растущий перед ними густой куст чагарника.
— Кто это? — пугается Эмма.
— Тихо, — шепчет Мара.
Рядом они замечают неглубокую яму, похожую на давно разрытую могилу, засыпанную прошлогодними листьями.
— Я вижу, ты, действительно, боишься людей, — еле слышно произносит Эмма.
— Это не люди! — отрывисто отвечает Мара.
— А кто? — ещё больше пугается Эмма.
— Некроманты.
— Некроманты? — огромные глаза Эммы ещё больше расширяются от страха. — А кто это такие?
— Кто эти — я не знаю, — пожимает плечами Мара.
Оглянувшись, она понимают, что они попали в западню. За их спинами простирается в обе стороны колючая стена из кустарников, за которую прорваться невозможно.
— Некроманты бывают разные, — продолжает она. — Одни — просто чёрные маги. И для заклинаний вызывают здесь из могил мёртвые души. Другие — сами наполовину мертвецы.
— Нифига себе! Как это?
— Ну, они когда-то уже умерли, а потом вновь ожили, потому что их чёрные души не принял даже ад. И теперь они рыщут повсюду и забирают для подпитки энергию у всех, кого встретят на своём пути.
Эмма порывается встать и рвануть отсюда без оглядки через кустарники, стоящие стеной позади их, но Мара удерживает её.
— Куда ты?
— А куда?
— Давай в яму.
Девушки переползают в яму. Но любопытство берёт вверх, и они выглядывают из-за кромки. Им прекрасно видно отсюда, как некроманты приближаются по дорожке. Вот их серые фигуры уже мелькают в просветах между ветками чагарника. Неожиданно те останавливаются и поворачивают в их сторону свои лысые черепа с огромными чёрными глазницами.
— Ну всё, нам пипец, — шепчет Эмма, опуская голову.
Мара также опускает голову и прикладывает палец к губам.
— Тихо! Не шевелись! — еле слышно шепчет она.
Она шепчет так тихо, что Эмма понимает её скорее по губам. Но даже этого шевеления губ достаточно, чтобы некроманты сошли с дорожки и направились в их сторону. Услышав приближающиеся шаги, Эмма зажимает глаза от страха. Мара замирает от ужаса. Они в западне, деваться им некуда.
В нескольких метрах от ямы некроманты неожиданно останавливаются и озираются. Что-то, видимо, ещё привлекло их внимание. Далеко впереди на дорожке появляется велосипедист на горном «байке» в чёрно-красном облегающем трико с защитным шлемом на голове. Ничего не подозревая, Муромский катит им навстречу.
Внезапное приближение постороннего заставляют их забыть о девушках. Некроманты устремляются ему наперерез. Издалека заметив серые фигуры и их странное поведение, Муромский, на всякий случай, прибавляет скорость и проносится буквально в полуметре от них.
Но это не обескураживает некромантов. Они бросаются вслед за ним. Выглянув из ямы, Мара видит, как некроманты со всей прытью гонятся за велосипедистом по дорожке. Вскоре все вместе исчезают за деревьями.
Эмма лежит в яме ни жива, ни мертва.
— Их уже нет, — сообщает ей Мара.
Эммы выскакивает из ямы и оглядывается по сторонам.
— Погнали нафиг отсюда! Из этой долбаной Мертвецкой рощи. Пока они опять сюда не вернулись.
Здесь пропала моя дочь
— Зоя! Зоя! — безутешно зовёт мать своего ребёнка.
Женщина в красном сарафане проходит мимо полуразрушенного одноэтажного строения. Внутри его на земле, усыпанной битым кирпичом и битыми бутылками вкривь и вкось валяются чёрные обугленные балки.
Одноэтажное строение примыкает к двухэтажному зданию без окон и без дверей. Крыши на доме тоже нет. Внизу на фасаде полно нарисованных черепов с костями и надписей на обшарпанных стенах.
По грунтовой дороге неспешно катит полицейский джип. Услышав шорох гравия, женщина в красном сарафане и в белой вышиванке выходит на дорогу и голосует. Джип тут же останавливается. В нём сидят два полицейских.
— Вы не видели там по дороге… случайно…девочку в белом платье… с длинной косой? — запинаясь, спрашивает она.
— Нет, а что? — спрашивает водитель.
— Дочка у меня здесь пропала.
— Как это пропала?
— Ну, как под землю провалилась. Всё время со мной была, — рассказывает Навка. — А потом… она куда-то исчезла.
— А может, это… сатанисты? — предполагает командир, заметив на стене разрушенного здания перевёрнутую пятиконечную звезду.
Навка пожимает плечами. Водитель с сочувствием смотрит на неё.
— Надо же, снова разгулялись! — заводит он машину. — Мочить их всех надо срочно!
— Не переживайте, женщина, мы обязательно её найдём, — обещает ей командир.
— И сатанистов этих найдём! — обещает ей водитель.
— Найдите, — умоляет Навка. — Я вас очень прошу.
Четвёртые врата
Покинув Мертвецкую рощу, Эмма и Мара во второй раз пересекают Прямую дорогу. На противоположном краю луга они останавливаются. Вернее, их останавливает крутой обрыв. Плато, на котором они стоят, круто обрывается вниз. На глубине двадцати метров пролегает гигантский ров, за которым возвышается холм геометрически правильной формы. Такое впечатление, будто кто-то подровнял тот холм под линейку, как сверху, так и снизу.
— Какой странный холм, — замечает Эмма.
— Странный, потому что искусственный.
— Искусственный?
— Ну да. Это же насыпной вал, своего рода крепостные стены, заросшие лесом.
— Как же мы попадём в эту крепость?
— Через потерну.
— Потерну?
Эмма уже видит впереди эту потерну, вернее, вход в неё у подножия холма — чёрную арку, выглядывающую из-за деревьев. На самом же деле, потерна означает потайной выход. Она пугает издалека своей чернотой, своим непроглядным мраком, словно это вход в подземелье или хуже того, в преисподнюю.
Они спускаются в ров по покатой дорожке, так называемой аппарели, специально приспособленной для спуска вниз крепостных орудий. Подойдя ближе, они замечают, что брама, выложенная из жёлтого кирпича, как будто бы изнутри посветлела.
— Это тоннель, — объясняет причину Мара.
Тоннель по наклонной поднимается вверх и заканчивается далеко впереди арочным выходом. Яркий полуовал потусторонней жизни с травкой, с берёзкой, тот самый свет в конце тоннеля, окружённый мраком.
Они останавливаются напротив брамы. Врата, у которых нет ворот. Остались лишь крючки, на которые они прежде цеплялись.
Эмма рассматривает кирпичную кладку. Здесь чуть ли не каждый кирпич с автографом. Мара объясня