Что это было — Парижская коммуна? Течение, определенное направление, просто жилое пространство?
Как повлиял Парком на современное украинское искусство?
Какое ваше самое яркое впечатление из тех лет?
Сожалеете ли вы о том времени?
Александр СОЛОВЬЕВ, куратор, арт-критик:
1-2. Разобраться в этом сложно. Грубо говоря, это — сквот. Не только крыша, место, но и новая волна украинского искусства конца 1980-х, что осела на улице Парижской коммуны. Не группировка, не манифест, но сквот — и способ коммуникации. Стилистически совпадает с волной постмодернистской живописи.
3. Что-то такое гедонистическое. Искусство превыше, но больше всего помнится всеобщая любовь какая-то. В прямом и переносном смысле... Годы, неповторимые по степени свободы. То есть, Парком — это когда можно было быть свободным.
4. Жалко, что эти времена ушли… Потом все поменялось, само отношение к современному искусству. Тогда же было какое-то ядро, к нему тянулись.
Юрий СОЛОМКО, художник:
1. Наверно, все-таки в первую очередь — единение по взглядам и по мироощущению. У меня, по крайней мере, имелось желание общаться и обмениваться информацией, просто быть рядом людям, которые подобрались сами собой, или кто-то был приглашен со стороны как необходимость. Второе — соображения удобства. Те, кто интересуется новым искусством, могли прийти и встретиться сразу со всеми, — и для них, и для нас удобно. Наконец, это поддержание и развитие внутреннего ощущения по отношению к себе и к миру через искусство, которое можно назвать художественным маскимализмом. В этом состоянии, я считаю, вначале должен побыть любой художник, чем дольше, тем лучше. Поддерживать это состояние в одиночку сложно. Меня же в сквот лично соблазнил Голосий, сказал — давай, все вместе, там же классно, интересней будет. Но как целостное течение это нельзя рассматривать. Я ощущал это на себе — приходилось бороться с тем, чтобы не влипать и не быть похожим ни на кого.
2. Для меня современное украинское искусство проявилось на первых молодежных выставках в Москве, потом в Киеве. А Паркоммуна способствовала консолидации и продолжению существования этого искусства. И потом, через несколько лет уже появился миф о Паркоме. А миф — провоцирует… Люди сами продолжали существование Коммуны как мифа, и, наверно, в этом случае было легче и удобнее отождествлять современное искусство с некой группой художников.
3. Самого яркого нет. Но как мое ощущение, внутренне — остается постоянно. Если сейчас напрягаться и вспоминать, можно назвать несколько событий. Начнем с конца: те дни, когда исчез Голосий, и когда мы потом узнали, что он погиб. Вечеринка после открытия выставки «Штиль»... Посиделки в комнате у Соловьева и дискотеки у Гнилицкого. Провождение вечеров и ночей у моего соседа, Голосия… Ну и то настроение, и коллективные летние прогулки по ночному Киеву на Холмы и на Днепр — очень хорошие…
4. Нет. В сквоте хорошо находиться, но тяжело работать. В той мастерской, в которую очень редко заходят гости, я ощущаю себя в смысле работы гораздо лучше, чем на Паркоме.
Наталья ФИЛОНЕНКО, директор галереи Гельмана в Киеве:
1. Паркоммуна была неофициальным центром современного искусства, — туда можно было прийти, посмотреть художников, там же все обсуждалось, какие-то проекты готовились, кто-то приходил, встречались, учились друг от друга. Когда к нам приходили гости с Запада, они поражались этой настоящей богемной жизни, когда люди могут работать только в искусстве, и при этом нормально жить. Тогда же еще был интерес к новому постсоветскому искусству. Картины активно покупались, пусть недорого, но и цены на жизнь были другие. И был сильный эмоциональный подъем. Энергия, вера, невероятный энтузиазм. Период Парижской коммуны очень ценен этой особенностью настроения. Художник тогда был героем или, по крайней мере, ощущал себя таковым.
2. Там состоялись несколько очень крупных имен, которые до сих пор значимы. Второй волны такой же силы так и не появилось, как ни печально.
3. Ой, 4 года — это невозможно. Много всего... Там праздновали замечательные дни рождения, когда открывались двери всех мастерских, и где-то ели, где-то танцевали, пили... Или вечеринки после открытий выставок — огромные праздники, которые распространялись по всему дому... Приятно вспомнить и более камерные вещи — разговоры об искусстве, просто где-то собирались и разговаривали. Такой образ жизни, продиктованный временем и средой. Все ходили на Сенной рынок, у всех были огромные коллекции — от каких-то чесучовых костюмов до шляпок 1950-х. Как вот говорят — люди 90-х: тогда, кажется, все были персонажами, театральность была, определенная игра, праздничность. И драматично все это закончилось...
4. Тогда такой образ жизни был для меня органичным. И тогда это странное впечатление производило на нормальных людей, к примеру, моих одноклассников, сокурсников. Удивлялись. Телефона не было и люди заходили просто без звонка. Сейчас бы я так не жила. Но тогда было детское нежелание думать о будущем. Все жили сегодняшним моментом, и Парком был подарком судьбы. Я слышала мнения — мол, это была ваша молодость и потому это круче. Но мне тогда уже было 30. Нет, действительно, это был перелом в обществе. Разница большая — когда человек что-то сейчас начинает делать или начинал тогда. И ощущение свободы...