К настоящему времени это рутинная упорядоченная практика работы ЦРУ, которое ожидает, что любой американец, вступающий в контакт с любым советским гражданином, сообщит об этом разведывательным органам США. Наверняка бывают случаи, когда американские граждане противятся домогательствам ЦРУ превратить их – будем говорить прямо – в шпионов. Об этом становится известно только в редчайших случаях, ибо нужно обладать не только незаурядным мужеством, быть уверенным в своем положении и, если угодно, чувствовать конъюнктуру – что можно и что нельзя, чтобы дать по рукам вербовщикам из ЦРУ.
63-летний почтенный врач, специалист в области космической медицины К. Генералес, был немало озадачен. 1 мая 1972 года к нему явилась женщина, как рассказывал позднее д-р Генералес, «либо с дурно выкрашенными, либо просто грязными светлыми волосами, так лет 20 – 25». Она представилась как Ш. Бирс, сотрудница ЦРУ, и предъявила служебное удостоверение. Гостья повела такие речи, которые побудили хозяина незаметно включить магнитофон. Она знала, что Генералес должен был поехать на международный симпозиум по вопросам космической медицины, который должен был проводиться вскоре в Майами. «Она, – рассказывает Генералес, – заявила: «Там будет много русских» – и хотела, чтобы я приглашал их на коктейли и выведал все, что мог, о том, что они делают и о чем думают». И это предлагалось ученому с мировым именем, члену множества научных обществ, в недавнем прошлом президенту кардиологического общества Нью-Йорка, и т. д. и т. п. Генералес отклонил предложение, в знак протеста (против ЦРУ!) не поехал на симпозиум.
2 сентября 1972 года Бирс снова дала о себе знать. Она позвонила по телефону и осведомилась, собирается ли Генералес быть на международном конгрессе по космической медицине, назначенном на 18 – 21 сентября в Ницце. По тем же причинам, по которым ученый не поехал в Майами, он не выехал во Францию. Плюс написал разгневанное письмо по адресу, который оставила ему Бирс, в котором, в частности, заметил: «Сообщая вам и вашему начальству в ЦРУ, что последнее обращение, равно как ваша просьба в мае регистрировать и сообщать вам о частных разговорах русских специалистов в области космоса, неуместны и, дерзну сказать, в высшей степени отвратительны. Уже тот факт, что шпионское ведомство обращается к человеку, известному своей честностью, как, например, я, составляет этим людям отнюдь не лестную репутацию. Я решил написать вам об этом после зрелых размышлений и настоятельно прошу вас и ваше начальство оставить меня в покое». 5 февраля 1973 года ночью кабинет д-ра Генералеса был взломан, неизвестные обыскали помещение и унесли кое-какие вещи, включая магнитофон и ленту с записью разговора с Бирс.
Генералес, естественно, пожаловался в полицию. Никакого результата. Тут началась шумиха Уотергейта, и Генералес написал письмо генералу А. Хейгу, тогда начальнику «штата» при президенте Никсоне, в котором, изложив всю историю отвратительной вербовки и прочего, просил вмешаться. 17 мая 1973 года Хейг ответил, заверив, что ФБР расследует дело. Никаких последствий. Вероятно, Генералес счел, что Хейг человек занятой – вскоре он был назначен на пост главнокомандующего сил НАТО в Европе. Поэтому на сей раз он обратился прямо к президенту Дж. Форду. 10 сентября 1974 года он писал: «Памятуя о вашем заявлении при вступлении в должность президента… с призывом к гражданам вступать с вами в контакт… хочу лично сообщить вам о том, как ЦРУ пыталось превратить меня в презренного шпионаж.
Как и подобает ученому, он обстоятельно изложил суть дела, но ответа так и не получил. Направил телеграмму в Белый дом с напоминанием. 15 января 1975 года был удостоен ответа: объем корреспонденции, поступающей президенту, столь велик, что письмо Генералеса где-то затерялось. Как только найдут – с ним непременно свяжутся. Так и кончилось дело в официальных инстанциях [171].
Прослышав об этой истории, публицист Д. Уайз взял интервью у Генералеса и, помимо прочего, раздобыл у него телефон Бирс, который, конечно, в телефонном справочнике не значился за ЦРУ. Позвонил несколько раз. Бирс так и не застал. Зато самому Уайзу позвонил некто, осведомился, пишет ли он еще книгу о ЦРУ, и пообещал прийти и поведать нечто о ведомстве. Но не пришел. Рассказав об этом в своей книге, Уайз меланхолически заметил, что вторжение взломщиков в дома и квартиры, причем виновных не находят, в США дело обычное. Что там Генералес, вознамерившийся было добиться правды на буксире Уотергейта! Члены комиссии Ф. Черча сенаторы X. Бейкер и Ч. Матиас пожаловались компетентным американским органам как раз во второй половине 1975 года, когда они «расследовали» деятельность ЦРУ, ФБР и прочих, будучи членами указанной комиссии, что неизвестные проникали в их дома в отсутствие хозяев, ценных вещей и денег не брали, но перевернули вверх дном все в кабинетах. Переворошили все бумаги. Представители «расследуемых» ведомств с величайшим негодованием опровергли предположения, что полуночные набеги на дома сенаторов дело их рук. Взломщиков, конечно, не нашли [172]. Понятны тогда некоторые причины величайшего удовлетворения, скажем, сенатора X. Бейкера по поводу того, что комиссия Ф. Черча наконец завершила свои труды, о чем упоминалось во вводном разделе этой книги.
Можно безошибочно утверждать: когда речь идет о любых контактах американцев с советскими гражданами, ни один такой контакт, личный или через переписку, не ускользает от внимания ЦРУ. Всех американцев без исключения прямо или косвенно опрашивают агенты ведомства. Другое дело – только в исключительных случаях это становится достоянием гласности. Нужно было обладать отвратительной славой Л. Освальда, считающегося убийцей президента Дж. Кеннеди, чтобы эта практика ЦРУ стала известной в данном случае. Определенно психически неуравновешенный человек, Л. Освальд в 1959 – 1962 годах был в Советском Союзе, где ему предоставили возможность жить и работать на радиозаводе в Минске. Стоило Освальду вернуться в США, как в ЦРУ изыскали способы опросить его. В служебном документе ЦРУ, в котором формулировалось задание, указывалось: «Мы особенно заинтересованы в информации, которую Освальд может предоставить относительно завода, где он работал, о некоторых районах Минска и… биографических данных, необходимых для ведения досье на отдельных лиц… Однако не нажимайте (на него) при получении нужной нам информации, человек он странный… (поэтому) используйте надлежащие каналы». После убийства Дж. Кеннеди, когда интерес ЦРУ к Освальду стал известен среди тех, кто расследовал смерть президента, ЦРУ открестилось от всего. Не допрашивали Освальда, и все тут.
Однако в книге об Освальде, вышедшей в 1978 году, автор, Д. Эпштейн, сообщил, что он сумел побеседовать с неким, не названным по имени «психологом», проживающим в Вашингтоне, специализирующимся в проведении косвенных допросов по заданиям ЦРУ и других правительственных ведомств. Один из офицеров ЦРУ, занимающийся оперативно-агентурной работой, поручил ему летом 1962 года опросить американца, недавно вернувшегося из СССР. Он встретился с ним в саду на крыше отеля «Роджер Смит» и выслушал историю о его отъезде в СССР несколько лет назад, как он женился на русской, а затем решил вернуться в США. Психолог отметил крайний – эгоцентризм этого человека, почти манию величия и отталкивающую манеру утверждать себя. В ноябре 1963 года, когда психолог увидел в газетах фотографию Освальда, он опознал в нем человека, которого подверг косвенному допросу по заданию ЦРУ. Но в 1977 году, когда с ним беседовал Эпштейн, психолог выразил сомнение, был ли этот человек Освальдом. Со времени допроса на крыше отеля прошло-де 15 лет [173].
В назидание комиссии Черча, а коль скоро это было опубликовано и для всеобщего сведения, бывший директор ЦРУ Р. Хелмс, как само собой разумеющееся, сообщил, что ЦРУ не видит в описанной практике ничего из ряда вон выходящего. Он сказал, что «со времен второй мировой войны, когда американец возвращался из заграничной поездки с любой целью, его опрашивали военная разведка, военно-морская разведка, сотрудники государственного департамента и других ведомств. После создания ЦРУ дело опроса американцев, выезжающих за границу, сосредоточено в одном месте, в нашем ведомстве… Например, президент какой-нибудь сталелитейной компании в Нью-Йорке путешествует по СССР, там он осмотрел те или иные металлургические заводы, а нам интересно знать их мощность, что они производят и т. д. По его возвращении сотрудники ЦРУ расспрашивают обо всем виденном. Мы не оказываем давления, не платим денег и не пытаемся выкручивать руки. Просто мы предоставляем американцам, побывавшим за границей, возможность проявить себя патриотами, рассказав нам все, что они знают» [174].
Картина ясна, едва ли есть необходимость в дополнительных комментариях. По компетентному мнению г-на Хелмса, бесстыдно высказанному перед сенатским комитетом, в США профессия шпиона и американского патриота однозначны.
Архивные фонды библиотеки президента Л. Джонсона [175]проливают некоторый свет на универсальность этой практики.
Помимо сбора информации, выезды американских граждан за рубеж иной раз организуются в интересах ведения «психологической войны» в самих Соединенных Штатах. Эти операции спецслужб разрабатываются и утверждаются на самом высшем уровне. Рассекреченные в 1979 году документы того же архива Л. Джонсона дают один поучительный пример, относящийся ко временам подъема движения в США против войны во Вьетнаме.
7 мая 1965 года сотрудник аппарата Белого дома Дж. Валенти докладывает президенту Л. Джонсону:
«Вместе с аппаратом (помощника по национальной безопасности) Банди я работаю над организацией контрнаступления в студенческих городках против движения битников «вон из Вьетнама». Мы создали наши контрсилы «Американские друзья Вьетнама» под руководством «хороших» профессоров и финансируем их из частных источников».
Эти «частные источники» хорошо известны, речь идет о фондах ЦРУ. По этому плану во Вьетнам стали посылать отобранных студентов, которые по возвращении в США агитировали за продолжение агрессии. О надеждах, связанных с очередной «агитбригадой», один из непосредственных организаторов операции, К. Купер, докладывал 3 сентября 1965 года Валенти и Банди в меморандуме, озаглавленном «Использование 19 студентов, возвращающихся из Вьетнама»:
«Как Вам известно, цель посылки студентов во Вьетнам заключалась в том, чтобы убедить их в необходимости наших усилий (то есть эскалации войны. – Н. Я.) в этой стране, а затем иметь их наготове осенью к началу учебного года в студенческих городках для противодействия выступлениям (против войны). Надлежащая обработка их в Сайгоне прошла очень хорошо, и теперь все они до последнего человека стали страстными поборниками политики правительства в самом широком смысле… Однако, на мой взгляд, мы должны проявить некоторую осмотрительность и не перегружать их требованиями приступить к оказанию должных услуг сразу по возвращении в США. Это необходимо, дабы избежать осознания ими, как некоторые из них первоначально заподозрили, что поездка была организована именно в этих целях» [176].
Какая же подлая работа ЦРУ скрывается за сухими строчками этих чиновничьих документов! Присмотрелись, проверили, отобрали кандидатов в загранпоездку. Детально расписали их роли по возвращении в США. Но не в лоб, дабы сами доверенные «пропагандисты» не поняли до конца, что они не больше чем агентура ЦРУ! А внутри этой агентуры еще «агентура» – иначе как объяснить, что следует из приведенных документов, отличную осведомленность Купера о настроениях в этой сверхпроверенной труппе студентов…
Так оборачиваются на деле американские клише о «свободе» обменов, широких контактах и прочем, что входит в официальную риторику Вашингтона.
Профессионал М. Копленд, десятилетия прослуживший в ЦРУ, не менее спокойно, чем Хелмс перед сенаторами, разъясняет в своей книге о современном американском шпионаже:
«Количество обычных американских граждан, обращающихся в советские консульства за туристскими визами, значительно. Однако кто злоумышленно (с точки зрения Хелмса, Копленда и иных. – Н. Я.) полагает, что сможет тайком от нас проникнуть в дипломатические учреждения стран блока (так именуются социалистические страны. – Н. Я.), скажем, внезапно появившись на приеме, или обратиться за визой, ошибается. Почти во всех городах на Западе, где есть дипломатические и консульские представительства стран блока, все лица, входящие в них, попадают под жесткий контроль, и всегда можно установить посетителей, имеющих доступ к государственным тайнам и чья нелояльность может иметь опасные последствия. По выяснении их личности такие посетители становятся объектом интенсивного расследования» [177].
При проведении его, как мы уже видели и еще увидим, ЦРУ не ограничено никакими рамками даже формальной заокеанской законности.
Наконец, переписка американских граждан с адресатами в социалистических странах. С 1952 года ЦРУ, к которому присоединилось ФБР, контролировало все без исключения почтовые и телеграфные отправления. Вскрывались и прочитывались решительно все письма, а с «интересных» снимались копии. В ЦРУ надеялись перлюстрацией корреспонденции с социалистическими странами найти подтверждение своим фантастическим предположениям «о проникновении» русских и прочих загадочных вещах. В успехе предприятия в ЦРУ не сомневались, ибо, как сказано в американском исследовании об органах политического сыска в США, «в 1976 году глава контрразведки ЦРУ Джеймс Энглтон объяснил, почему, по его мнению, вскрытие писем должно было дать полезную информацию. Русские, сказал он, думают, что мы верны конституции и не вскрываем-де писем» [178].
Заглянув во многие десятки миллионов писем, административные светила ЦРУ не нашли того, что искали, а схлопотали себе некоторые неприятности.
Когда во время расследований в середине семидесятых годов выяснилось, что вскрывались письма, например, сенатора Ф. Черча, Р. Никсона, сенатора Э. Кеннеди, членов семьи Рокфеллеров и прочих именитых лиц, разразился небольшой скандал. Именно тогда Д. Энглтон и выжал из себя приведенное объяснение мотивов ЦРУ, давшего нос в частную переписку. Коль скоро расследования шли под знаком восстановления «законности», руководство ЦРУ заверило, что ведомство больше не будет воровским путем заглядывать в чужие письма. За исключением тех случаев, когда сам «закон» повелительно потребует этого.
В апреле 1980 года тогдашний директор ЦРУ адмирал С. Тэрнер появился на съезде американского общества редакторов газет. Были заданы колючие вопросы о прошлой практике ЦРУ, об использовании журналистов. Адмирал не моргнув глазом сказал: он не может обещать, что ЦРУ не будет использовать журналистов в своих целях. Спустя несколько дней президент Дж. Картер на брифинге для редакторов провинциальных газет подтвердил позицию С. Тэрнера.
Представители «свободной» прессы, наверное, оторопели перед лицом откровенности администрации, а посему выяснили вопрос для себя на небольшом симпозиуме в серии статей, украсивших «Бюллетень» американского общества редакторов газет в номере за июль-август 1980 года. Предпослали подборке внушительный заголовок «ЦРУ и журналисты» и высказались так, что сомнений не осталось: служители второй древнейшей профессии с готовностью выполнят любые предначертания ЦРУ. Б. Шульман («Луисвилль Таймс») поторопился взять интервью у Тэрнера, который безмятежно подтвердил: «Журналисты должны преодолеть свою признанную независимость и послужить правительству, если президент и председатель комитета конгресса, наблюдавшего за ЦРУ, поддержат его директора. Патриотизм требует выполнения секретного задания».
А председатель сенатского комитета по вопросам разведки сенатор У. Хаддлстоун присовокупил: «В первоначальном варианте закона об уставе ЦРУ, который предстоит принять, ЦРУ запрещалось нанимать журналистов, священников и ученых для выполнения тайных заданий. По личной просьбе президента это запрещение было устранено».
Ч. Хаузер (редактор «Провиденс джорнэл энд бюллетин») рассказал с запозданием на 24 года эпизод своих отношений с ЦРУ. В 1956 году он с коллегой посетил Москву, а по возвращении в США Хаузер напечатал серию статей о поездке.
«Спустя неделю или две мне позвонил сотрудник ЦРУ. Он сказал, что заинтересовался моими материалами и хочет поговорить со мной о посещении России. Да, кстати, нет ли у меня еще снимков, помимо напечатанных мною в газете? Сотни, ответил я с гордостью репортера, чьи таланты замечены. Он сказал, что хотел бы посмотреть их, не могу ли я дать негативы на недельку-другую? Мы встретились в холле отеля «Барринджер» (не помню, задавался ли я вопросом, почему мы не увиделись в редакции). Мы проговорили с час, в основном о снимках, которые я принес с собой. Он унес с собой коробку из-под обуви, наполненную 35-мм негативами, которые он вернул, как и обещал, спустя две недели. Он не спрашивал о моих записных книжках, а если бы спросил, я, вероятно, дал бы ему и их.
Прослужив три года в армии (включая непродолжительное пребывание в должности офицера разведки артиллерийского дивизиона), я прекрасно понимал в ходе моих встреч с работником ЦРУ, как разведчики из бесчисленных деталей создают полезную информацию.
Передо мной никогда не вставал вопрос, должен ли я сотрудничать с ЦРУ. Я американский гражданин, и мое правительство просило меня помочь».
Простой, хотя и не трогающий за душу рассказ журналиста-»патриота». Что до немногочисленных журналистов, считающих неэтичным сотрудничество с ЦРУ, то редактор «Хьюстон таймс» Э. Хантер сначала объяснил: «Неприятно быть в роли, которую некоторые мои коллеги немедленно охарактеризуют – «апологет ЦРУ». Высказался! И, не переводя дыхания, подчеркнул: «Выбирайте обстоятельства и время вашей конфронтации очень тщательно. Если эти факторы неблагоприятны, не идите на нее. Ныне это не тот вопрос и не то время, чтобы делать это» [179].
В общем, так было, так будет. Бесхитростные сентенции американских журналистов полезно помнить, когда встречаешь их при исполнении служебных обязанностей.
ЦРУ обратилось к поголовному использованию любых контактов американских граждан в указанных целях не от хорошей жизни. Уже размах этой программы – лучшее доказательство безрезультатности попыток насаждения агентуры внутри социалистических стран, в первую очередь в СССР.
То, что этот путь обречен на неизбежный провал, доказал и крах соответствующих поползновений ЦРУ во время американской агрессии против народа Вьетнама. У. Колби, руководитель операций ЦРУ во Вьетнаме в шестидесятые годы, диагностировал причины их неудач, абсолютно идентичные тем, по которым сорвались усилия ЦРУ, направленные против СССР и социалистических стран Европы. Говоря о действиях ЦРУ против Демократической Республики Вьетнам в первой половине шестидесятых годов, Колби подчеркнул:
«Группы, заброшенные нами в Северный Вьетнам по воздуху или морем, постиг прискорбный конец. Они были схвачены или очень быстро по прибытии на место переставали давать о себе знать (за исключением одной-двух, которые работали под очевидным вражеским контролем). Мой близкий друг и заместитель Роберт Д. Майерс, давно занимавшийся операциями на Дальнем Востоке (впоследствии он ушел из ЦРУ и стал редактором журнала «Нью Рипаблик»), энергично потребовал от меня прекратить дальнейшую засылку как дело явно бессмысленное. Он основывал свою аргументацию на провале аналогичных наших операций… в Восточной Европе в предшествовавшие годы. Он указывал, что из того опыта и нашего во Вьетнаме следует, что коммунизм по-иному контролирует население по сравнению с германскими и японскими оккупантами в годы второй мировой войны (что они там, кретины, собрались в ЦРУ?! – Н. Я.) и поэтому операции, успешные для УСС, ныне совершенно бесполезны. Я согласился с Майерсом… Я доложил Макнамаре, что заброска групп на Север бесцельна и не принесет никаких результатов. Он холодно выслушал меня и отверг мой совет. Возобладало желание подвергнуть Северный Вьетнам давлению, и тут-то американские военные начали планирование и действия, которые в конечном итоге эскалировались в широкое воздушное наступление. Неудачи ЦРУ были сброшены со счетов по той причине, что они были невелики по размаху» [180].
Что из всего этого получилось, слишком хорошо известно. Как бы то ни было, позорный провал агрессии во Вьетнаме, помимо многих последствий, неизмеримо усилил изначальное стремление ЦРУ при ведении «психологической войны» искать решение внутри стран социализма, то есть упорно пытаться обнаруживать и организовывать врагов существующего там строя на месте и их руками попытаться вести борьбу в целях его свержения. Главной целью в этом отношении был и остается Советский Союз.
При попытках достижения ее веское слово говорит «наука» от ЦРУ.
При администрации Дж. Картера, носившейся с «правами человека», американские спецслужбы подверглись реорганизации. Некоторые нововведения были обнародованы в исполнительном приказе президента № 12036 от 24 января 1978 года. Хотя они сопровождались оглушительной риторикой насчет необходимости соблюдения «законности» и прочего, на деле реорганизация свелась к повышению эффективности работы ЦРУ и других ведомств разведывательного и контрразведывательного сообщества. Исполнительный приказ подтвердил решение Картера вскоре после прихода к власти: количество доверенных сотрудников Белого дома, имеющих доступ к информации о тайных операциях ЦРУ, сокращено до пяти человек вместо нескольких десятков.
Специальный комитет координации под председательством З. Бжезинского, созданный в рамках СНБ, заменил предшественника – «Комитет 40». В функции этого комитета входило руководство подрывной работой ЦРУ, кроме того, комитет осуществлял наблюдение за контрразведывательной работой не только ЦРУ, но и ФБР. Это непосредственная политическая инстанция, которой подчинено ЦРУ [181]. В своем официальном качестве директор ЦРУ отныне контролирует бюджет многих разведывательных органов – разведки армии, авиации, флота, разведки министерства финансов, разведки управления по контролю над наркотиками, разведки министерства обороны, контрразведки ФБР. При реорганизации американских спецслужб с надлежащими криками и мелкими скандалами было проведено некоторое сокращение штатов, однако что отнюдь не означало умаления основного направления деятельности ЦРУ – подрывной работы.
В книге под редакцией Ф. Эйджи и Л. Вольфа обоснованно констатируется: «Те, кто интерпретировал чистку, проведенную Тэрнером, как отражение меньшей роли подрывной работы, объявили о «конце эры» секретных агентов». Однако эпитафии преждевременны. Не кто другой, как Тэрнер, указал: «Мы никоим образом не отказались от подрывных действий… они продолжаются… ревностно стою за то, чтобы мы сохранили способность обратиться к политическим действиям в случае необходимости и при получении надлежащей санкции». Агентурная разведка «остается безусловно необходимой стрелой в нашем колчане» [182]. Ввиду удесятеренной при Тэрнере секретности сколько-нибудь достоверных данных об этой работе нет.
Обозревая изменения в ЦРУ, Т. Пауэрс подчеркнул: «Была масса разговоров, ужасались по поводу «эксцессов» ЦРУ, выдвигались фантастические прожекты реформ, произошли многочисленные изменения названий – Управление планов стало Управлением операций, возможный великий скачок в искренности, но суть его работы ни на йоту не изменилась. В том же духе «Комитет 40», утверждающий тайные операции, стал совещательной группой по операциям… Но, несмотря на весь шум, сам механизм почти не претерпел изменений. ЦРУ по-прежнему обслуживает президента».
Пытаясь предъявить миру «новый облик» ЦРУ, руководство ведомства усилило рекламу его «научных» достижений, которые немедленно стали достоянием средств массовой информации. Речь, однако, шла о том, что под маркой «академической науки» ЦРУ выступает инициатором провокационных кампаний. Тэрнер буквально не находил слов, чтобы восхвалить усилия ЦРУ именно в этой области. На рубеже 1977 – 1978 годов он расхвастался: «Я безмерно горд, что мы содействовали в последние девять месяцев публичному обсуждению важнейших проблем. Просмотрите, например, сегодняшние газеты. В них большие статьи по поводу проблем добычи нефти в СССР. Мы дали толчок этому обсуждению в апреле 1977 г., предав гласности исследование о советской нефти». Действительно, ЦРУ все чаще публикует «исследования» по самым различным вопросам, пытаясь обработать американское и мировое общественное мнение в угодном Вашингтону духе.
Руководители ЦРУ настаивают, что они-де опираются на мнение ученых, которые буквально рвутся работать в ведомстве. Подчеркивается, что, например, в 1976 году на 1100 вакансий, открытых в ЦРУ, поступило 37 тысяч заявлений. Один из представителей ЦРУ по связям с прессой, Д. Беренд, заявил: «В любой отрасли знания у нас работает достаточно докторов наук, чтобы укомплектовать профессорским составом любой университет. Для занятия поста в ряде подразделений требуется по крайней мере степень кандидата наук» [183]. Очень может быть.
Современное ЦРУ в этом отношении не только до точки верно традициям, сложившимся в РА УСС, но и развило их. Конечно, прискорбно, что немало американских ученых, разглагольствующих об академической «свободе» на разного рода форумах, в том числе на международных, в условиях американской «демократии» проституируют науку на службе ЦРУ. Едва ли нужно объяснять, что охрана указанной «свободы» никак не входит в число забот ЦРУ. И если говорить о нововведениях, то одно из самых ощутимых – циничное восхваление союза науки и шпионажа на страже интересов монополистического капитала.
Правда, налицо моральный парадокс – сочинители анонимных «исследований», которыми гордится ЦРУ, что-то не рвутся назвать себя. По более чем понятным причинам эти ученые не торопятся увенчать себя публично лавровыми венками, хотя предоставляют на всеобщее обозрение свои анонимные «исследования» в духе «психологической войны». Можно высказать достаточно обоснованное и взвешенное суждение – среди красующихся в тоге защитников «свободы науки», кокетничающих с «правами человека» и многим другим, немало лиц, работающих в ЦРУ и для ЦРУ. Они напоказ ставят подписи под антисоветскими пасквилями, но не торопятся сообщить, что те же подписи украшают секретные выплатные ведомости ЦРУ. Эти рыцари пресловутой «академической свободы», а на деле наемники спецслужб в самые последние годы сложили, например, «научный» фундамент мифа о «советской военной угрозе», которым вашингтонские экстремисты пытаются оправдать безудержную гонку вооружений.
Ныне в ряде американских работ, чернящих нашу страну, ход рассуждений предельно стандартизирован. В качестве исходной посылки кладется дежурный «научный вывод» ЦРУ, зацепившись за который, очередной клеветник вытягивает цепь надлежащих умозаключений. Примеров тому великое множество. Взять того же корреспондента «Вашингтон пост» Р. Кайзера. Он провел в СССР около трех лет, срок, куда более чем достаточный, чтобы увидеть советскую жизнь собственными глазами. Да и не сидел он сложа руки, а был куда как «любознателен» во всех отношениях. То, что юркий Кайзер подбирает из грязи билеты, «брошенные в разочаровании на землю болельщиком, когда объявили о результатах бегов», и аккуратно пересчитывает, сколько проиграл некий человек, ладно.
Но с Кайзером нужно вообще держать ухо востро. Если вы читаете документ, когда американец сидит против вас, помните – он цепко следит за строчками, которые – сможет увидеть, о чем гордо сообщает, повествуя о своем посещении редакции журнала «Иностранная литература». Если же вы оставите Кайзера в кабинете, то, будьте уверены, он обшарит ваш стол. В самом деле, похваляется Кайзер, «во время моего пребывания в Москве почти каждый раз, когда я посещал того или иного советского журналиста, в его кабинете на столе обычно лежала пачка документов, отпечатанных на ротаторе. Она выглядела одинаково, будь то редакция «Правды», «Известий» или редакции других газет и журналов. Как-то работник, к которому я пришел, вынужден был на короткое время покинуть кабинет, и мне представилась возможность просмотреть эту пачку». Оказалось, обычные материалы ТАСС, но метод-то ознакомления каков – стоило хозяину кабинета на миг прикрыть за собой дверь! Или на приеме в Кремле Кайзер случайно оказывается вблизи группы беседующих между собой советских ответственных работников. Он немедленно «приближается, чтобы услышать», о чем говорят, но, «увы, – сокрушается Кайзер… – говоривший не повторил фразы». Подсмотреть, подглядеть, подслушать! Короче говоря, он человек тертый. Коль скоро Кайзер безмерно гордится своими качествами и изобильно пишет о них, в этом, по всей вероятности, и состоит этика американской профессиональной журналистики.
Это по необходимости пространное отступление подводит к основному: описанный личный опыт Кайзера – пустяки по сравнению с тем, что он черпает в «исследованиях ЦРУ о Советском Союзе». Для Кайзера они не меньше Евангелия. Стоит ему завести разговор о серьезных материях, как немедленно появляется: «Оценивая урожай в СССР, аналитики американской разведки…», директор ЦРУ У. Колби «указал в 1974 г. комитету конгресса, что Советский Союз…» Но вот главное, о чем мы, собственно, и ведем речь:
«ЦРУ исходит из того, что советские и американские военные расходы примерно равны. В своих подсчетах ЦРУ отбрасывает советскую статистику, аналитики ЦРУ прикидывают, сколько бы стоили США по текущим американским ценам оружие и личный состав вооруженных сил, имеющиеся у Советского Союза… Мне представляется, что это разумный метод для сравнения военных расходов обоих государств» [184].
Конечно, для кайзеров все исходящее от ЦРУ «разумное»!
Это и есть та пресловутая «наука» по рецептам ЦРУ, которая, в сущности, не больше чем провокация в попытках вовлечь мир в новый виток гонки вооружений. Неназванные ученые из ЦРУ с серьезным видом сравнивают несравнимое: уровень цен капиталистической экономики, которую лихорадит инфляция, с тем, во что обходится оборона плановому социалистическому народному хозяйству. Больше того, при этих, повторяем, провокационных подсчетах прибыли фабрикантов смерти, которые заложены в стоимость американского военного производства, приплюсовываются как будто реально существующее вооружение. В результате выводятся дутые, фантастические цифры советских оборонных расходов, которыми запугивают американца.