Сатирическая журналистика 18 века.

Содержание

Цель и задачи пособия …………………………………………………………………..
Начало русской журналистики. Журналистика первой половины 18 века…………..
	Практическое занятие 1 (М.В.Ломоносов)……………………………………...
Сатирическая журналистика 18 века……………………………………………………
	Практическое занятие 2 (Н.И.Новиков)………………………………………...
	Практическое занятие 3 (И.А.Крылов)………………………………………….
Журналистика конца 18 века……………………………………………………………
	Практическое занятие 4 (А.Н.Радищев)…………………………………………
	Практическое занятие 5 (Н.М.Карамзин)……………………………………….
Журналистика и критика декабристов………………………………………………….
	Практическое занятие 6 (К.Ф.Рылеев)…………………………………………..
	Практическое занятие 6 (С.Муравьев-Апостол)………………………………..
Русская журналистика и критика 30-х годов 19 века………………………………….
	Практическое занятие 7 (А.С.Пушкин)………………………………………….
	Практическое занятие 8 (П.Я.Чаадаев)………………………………………….
Демократическая журналистика второй половины 19 века…………………………..
	Практическое занятие 9 (В.Г.Белинский)……………………………………….
	Практическое занятие 10 (Н.Г.Чернышевский)………………………………...
	Практическое занятие 10 (Н.А.Добролюбов)…………………………………...
	Практическое занятие 11 (А.И.Герцен)…………………………………………
	Практическое занятие 12 (Д.И.Писарев)………………………………………...
	Практическое занятие 13 (В.С.Курочкин)………………………………………
	Практическое занятие 13 (М.Е.Салтыков-Щедрин)……………………………
Русская журналистика в пореформенную эпоху (60-е – 70-е г.г. 19 века)…………...
	Практическое занятие 14 (Ф.М.Достоевский)…………………………………..
	Практическое занятие 15 (Н.Михайловский)…………………………………...
	Практическое занятие 15 (Л.Н.Толстой)………………………………………...

Цель и задачи пособия.

История русской журналистики является базовой частью фундаментального образования для студентов-журналистов. Курс ИОЖ призван выявить значение русской печати в культурном наследии прошлого, ее роль в идейно-политической и литературной борьбе разных эпох, ее достижения в системе национального просвещения и в социально-политической, культурной жизни страны.

Задача данного учебного пособия – познакомить студентов в рамках теоретической и исторической подготовки журналистов с избранными работами выдающихся русских публицистов, раскрывая закономерности развития отечественной печати, освещая направления и содержание важнейших периодических изданий 18-19 в.в.; а так же – проследить формирование и развитие жанров в периодических изданиях этого периода.

Начало русской журналистики. Журналистика первой половины 18 века.

Началом русской журналистики принято считать 15 декабря 1702 года, когда Петр 1 издал указ о создании печатной газеты «Ведомости», необходимость в которой диктовалась экономическими, социально-политическими условиями.

«Ведомости» стали официальной правительственной газетой, государственным органом, пропагандировавшим петровские преобразования. До 1728 года это издание было единственным периодическим изданием в России. В 1728 году «Ведомости» сменяет одна из самых долговечных русских газет «Санкт-Петербургские ведомости»(издавалась до 1917 года).Тогда же возникают «Примечания…», которые явились первичной формой русского журнала.

«Настоящим» первым русским журналом следует считать «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие»(1755 – 1764), созданные по инициативе М.В.Ломоносова. Затем в 1756 году были основаны «Московские ведомости». Все названные издания носили официальный характер, издавались или непосредственно правительством, или правительственными учреждениями (Академией наук, университетом). Но вскоре правительственная монополия на прессу заканчивается: в 1756 году появляются первые частные журналы (преимущественно литературные) А.П.Сумарокова, М.М.Хераскова и др. С появлением этих изданий открывается (сдерживаемая и пресекаемая правительством и цензурой) возможность проникновения в печать оппозиционных настроений, развитие отечественной критики, полемики.

Практическое занятие 1

М.В.Ломоносов

РАССУЖДЕНИЕ ОБ ОБЯЗАННОСТЯХ ЖУРНАЛИСТОВ

ПРИ ИЗЛОЖЕНИИ ИМИ СОЧИНЕНИЙ,

ПРЕДНАЗНАЧЕННОЕ ДЛЯ ПОДДЕРЖАНИЯ

СВОБОДЫФИЛОСОФИИ

В

сем известно, сколь значительны и быстры были успехи на­ук, достигнутые ими с тех пор, как сброшено ярмо рабства и его сменила свобода философии. Но нельзя не знать и то­го, что злоупотребление этот! свободой причинило очень неприят­ные беды, количество которых было бы далеко не так велико, если бы большинства пишущих не превращало писание своих сочине­нии и ремесло и орудие для заработка средств к жизни, вместо то­го чтобы поставить себе целью строгое и правильное разыскание истины.. Отсюда проистекает столько рискованных положений, столько странных систем, столько противоречивых мнений, столько отклонений и нелепостей, что науки уже давно задохлись бы под этой огромной, грудой, если бы ученые объединения не направили своих совместных усилий на то, чтобы противостоять этой катастрофе. Лишь только было замечено, что литературный поток несет в своих водах одинаково и истину и ложь, и бесспорное и небесспорное и что философия, если ее не извлекут из этого состоя­нии, рискует потерять весь спой авторитет, - образовались общества ученых и были учреждены своего рода литературные трибуналы для оценки сочинений и воздания должного каждому автору согласно строжайшим правилам естественного права. Вот откуда произошли как академии, так - равным образом - и объедине­ния журналов. Первые - еще до того, как писания их членов выйдут в свет - подвергают их внимательному и строгому разбору, не позволяя примешивать заблуждение к истине и выдавать простые предположения за доказательства, а старое – за новое. Что же касается журналов, то их обязанность состоит в том, чтобы давать ясные и верные краткие изложения содержания появляющийся сочинений, иногда с добавлением справедливого суждения либо по существу дела, либо о некоторых подробностях выполнения. Цель и польза извлечений состоит в том, чтобы быстрее распространять в республике наук сведения о книгах. Не к чему указывать здесь, сколько услуг наукам оказали академии своими усердными трудами и учеными работами, насколько усилился и расширился свет истины со времени основания этих благотворных учреждений. Журналы могли бы также очень благотворно влиять на приращение человеческих знаний, если бы их сотрудники были в состоянии выполнить целиком взятую ими на себя задачу и согласились не переступать надлежащих граней, определяемых этой задачей. Силы и добрая воля — вот что от них требуется. Силы - чтобы основательно и со знанием дела обсуж­дать те многочисленные и разнообразные вопросы, которые входят в их план; воля — для того, чтобы иметь в виду одну только исти­ну, не делать никаких уступок ни предубеждению, ни страсти. Те, кто, не имея этих талантов и этих склонностей, выступают в качестве журналистов, никогда не сделали бы этого, если бы, как указано, голод не подстрекал их и не вынуждал рассуждать и су­дить о том, чего они совсем не понимают. Дело дошло до того, что нет сочинения, как бы плохо оно ни было, чтобы его не превозно­сили и не восхваляли в каком-нибудь журнале; и, наоборот, нет сочинения, как бы превосходно оно ни было, которого не хулил бы и не терзал какой-нибудь невежественный или несправедливый критик. Затем, число журналов увеличилось до того, что у тех, кто пожелал бы собирать и только перелистывать «Эфемериды», «Ученые газеты», «Литературные акты», «Библиотеки», «Запи­ски» и другие подобного рода периодические издания, не остава­лось бы времени для чтения полезных и необходимых книг и для собственных размышлений и работ. Поэтому здравомыслящие чи­татели охотно пользуются теми из журналов, которые признаны лучшими, и оставляют без внимания все жалкие компиляции, в которых только списывается и часто коверкается то, что уже ска­зано другими, или такие, вся 'заслуга которых в том, чтобы неуме­ренно и без всякой сдержки изливать желчь и яд. Ученый, прони­цательный, справедливый и скромный журналист стал чем-то вроде феникса.. Доказывая то, что я только что высказал, я испы­тываю затруднение скорее вследствие обилия примеров, чем их недостатка. Пример, на которой я буду опираться в последующей части этого рассуждения, взят из журнала, издаваемого в Лейпци­ге и имеющего целью давать отчеты о сочинениях по естественным наукам и медицине '. Среди других вещей там изложено содержа­ние «Записок Петербургской Академии». Однако нет ничего более поверхностного, чем это изложение, в котором опущено самое лю­бопытное и самое интересное и одновременно содержатся жалобы на то, что академики пренебрегли фактами или свойствами, очень хорошо известными специалистам; между тем выставлять их на­показ было бы просто смешно, особенно в предметах, не допускаю­щих строгого математического доказательства.

Одно из самых неудачных и наименее сообразных с правилами здравой критики извлечений - это извлечение из работ г-на со­ветника и профессора химии Михаила Ломоносова ²; в нем допу­щено много промахов, которые стоит отметить, чтобы научить³ рецензентов такого сорта не выходить из своей сферы. В начале объ­является о замысле журналиста; оно - грозное, молния уже об­разуется в туче и готова сверкнуть. «Г-н Ломоносов, - так сказано, - хочет дойти до чего-то большего, чем простые опыты»¹. Как будто естествоиспытатель действительно не имеет права под­няться над рутиной и не призван подчинить их рассуждению, что­бы отсюда перейти к открытиям. Разве, например, химик осужден на то, чтобы вечно держать в одной руке щипцы, а в другой ти­гель и ни на одно мгновение не отходить от углей и пепла?

Затем критик старается высмеять академика за то, что тот пользуется принципом достаточного основания и, по его выра­жению, истекает потом и кровью, применяя этот принцип при до­казательстве истин, которые он мог бы предложить сразу как ак­сиомы. Во всяком случае, он говорит, что сам он принял бы их за таковые. Однако в то же время он отвергает самые очевидные по­ложения, считая их чистым вымыслом, и тем самым впадает в противоречие с самим собой. Он издевается над строгими доказа­тельствами там, где они необходимы, и требует их там, где они из­лишни. Пусть философы, желающие избежать столь разумных на­смешек, подумают, как им веяться за дело, чтобы ничего не доказывать и в то же время все-таки доказывать. (...)

Разве не это называется самой настоящей уликой, изобличаю­щей нес недостатки, из-за которых журналист может потерять авторитет и доверие, которые он намерен приобрести у публики? Может ли кто-либо, обладающий хотя бы тенью стыда и остатком совести, оправдывать подобные приемы? Давая таким способом отчет о сочинениях людей науки, человек не только наносит вред их репутации, на которую он не имеет никаких прав, но и душит истину, представляя читателю мысли, совершенно с ней не сооб­разные. Поэтому естественно всеми силами бороться против столь несправедливых приемов. Если продолжать обращаться таким об­разом с теми, кто стремится приносить пользу республике наук, 10 они могут впасть в полное уныние, и успехи наук потерпят зна­чительный урон. Это было бы прежде всего полным крушением свободы философии.

Для подобных рецензенток следует наметить надлежащие гра­ни, и пределах которых им подобает держаться и ни в коем случае 86 переходить их. Вот правила, которыми, думается, мы должны закончить это рассуждение. Лейпцигского журналиста и всех по­добных ему просим хорошо запомнить их.

I. Всякий, кто берет на себя труд осведомлять публику о том, что содержится в новых сочинениях, должен прежде всего взве­сить спои силы; Ведь он затевает трудную и очень сложную ра­боту, при которой приходится докладывать не об обыкновенных вещах и не просто об общих местах, но схватывать то новое и су­щественное, что заключается в произведениях, создаваемых часто величайшими людьми. Высказывать неточные и безвкусные суждения значит сделать себя предметом презрения и насмешки; это значит уподобиться карлику, который хотел бы поднять горы.

2. Чтобы быть в состоянии произносить искренние и справед­ливые суждения, нужно изгнать из своего ума всякое предубеж­дение, всякую предвзятость и не требовать, чтобы авторы, о ко­торых мы беремся судить, рабски подчинялись мыслям, которые властвуют над нами, а в противном случае не смотреть на них как на настоящих врагов, с которыми мы призваны вести открытую войну.

3. Сочинения, о которых дается отчет, должны быть разделены на две группы. Первая включает в себя сочинения одного автора, который написал их в качестве частного лица; вторая — те, кото­рые публикуются целыми учеными обществами с общего согласия и после тщательного рассмотрения. И те и другие, разумеется, за­служивают со стороны рецензентов всякой осмотрительности и внимательности. Нет сочинений, по отношению к которым не сле­довало бы соблюдать естественные законы справедливости и бла­гопристойности. Однако надо согласиться с тем, что осторожность следует удвоить, когда дело идет о сочинениях, уже отмеченных печатью одобрения, внушающего почтение, сочинениях, просмот­ренных и признанных достойными опубликования людьми, соеди­ненные познания которых должны превосходить познания журна­листа. Прежде чем бранить и осуждать, следует не один раз взве­сить то, что скажешь, для того чтобы быть в состоянии, если потребуется, защитить и оправдать свои слова. Так как сочинения этого рода обычно обрабатываются с тщательностью и предмет разбирается в них в систематическом порядке, то малейшие упу­щения и невнимательность могут повести к опрометчивым сужде­ниям, которые уже сами по себе постыдны, но становятся еще го­раздо более постыдными, если в них скрываются небрежность, не­вежество, поспешность, дух пристрастия и недобросовестность.

4. Журналист не должен спешить с осуждением гипотез. Они дозволены в философских предметах и даже представляют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до откры­тия самых важных истин. Это — нечто вроде порыва, который де­лает их способными достигнуть знаний, до каких никогда не до­ходят умы низменных и пресмыкающихся во прахе.

5. Главным образом пусть журналист усвоит, что для него нет ничего более позорного, чем красть у кого-либо из собратьев вы­сказанные последними мысли и суждения и присваивать их себе, как будто он высказывает их от себя, тогда как ему едва известны заглавия тех книг, которые он терзает. Это часто бывает с дерзким писателем, вздумавшим делать извлечения из сочинений по есте­ственным наукам и медицине.

6. Журналисту позволительно опровергать в новых сочинениях то, что, по его мнению, заслуживает этого,—хотя не в этом заклю­чается его прямая задача и его призвание в собственном смысле? Но раз уже он занялся этим, он должен хорошо усвоить учение ав­тора, проанализировать все его доказательства и противопоста­вить им действительные возражения и основательные рассуждения, прежде чем присвоить себе право осудить его. Простые сомнения или произвольно поставленные вопросы не дают такого права; ибо нет такого невежды, который не мог бы задать больше вопросов, чем может их разрешить самый знающий человек. Особенно не сле­дует журналисту воображать, будто то, чего не понимает и не мо­жет объяснить он, является таким же для автора, у которого могли быть свои основания сокращать и опускать некоторые подробности.

7. Наконец, он никогда не должен создавать себе слишком вы­сокого представления о своем превосходстве, о своей авторитетно­сти, о ценности своих суждений. Ввиду того, что деятельность, ко­торой он занимается, уже сама по себе неприятна для самолюбия тех, на кого она распространяется, он оказался бы совершенно не­прав, если бы сознательно причинял им неудовольствие и вынуж­дал их выставлять на свет его несостоятельность.

 

¹ Он имеет заглавие: Commentarii de rebus in scientia naturali et me­ dicinа gestis (записки об успехах естественных наук и медицины).—
Прим. автора.

² Ломоносов говорит о себе в третьем лице.

³ Majora quam experimenta sola molitur Michael Lomonosow (Михаил Ломоносов замышляет нечто большее, чем одни только опыты).

 

(Текст печатается с сокращениями по изд.: Ломо­носов М. В. Поли. собр. соч., т, 3. М.-Л., 1952, Изд-во АН СССР, с. 217—232.)

Вопросы и задания

1. Назовите повод для написания Ломоносовым статьи.

2. Как Ломоносов трактует понятие «свобода философии»?

3. Перечислите основные тезисы об обязанностях журналиста; как Ломоносов аргументирует свои положения?

4. Являются ли правила для журналистов, написанные в 1755 году, актуальными и сегодня?

5. Расставьте правила об обязанностях журналистов, предложенные великим ученым, с точки зрения приоритетности для вас лично. Аргументируйте свой порядок.

6. Приведите примеры нарушения современными журналистами кодекса Ломоносова.

7. Значение и роль Ломоносова в развитии русской журналистики.

 

Сатирическая журналистика 18 века.

Вторая половина 18 века характеризуется усилением власти самодержавия, нарастанием протеста против крепостнического гнета (крестьянская война под руководством Е.Пугачева).Наряду с этим растут оппозиционные, либерально-просветительские настроения в передовых кругах дворянской интеллигенции.

Важную страницу в истории русской журналистики и литературы составляют сатирические журналы 1769-1774г.г.

Екатерина 11 (как когда-то Петр1)пыталась взять управление общественным мнением в свои руки. Начав издавать и собственноручно редактировать первое сатирическое издание – журнал «Всякая всячина», призвав других журналистов следовать ее примеру. Императрица пыталась направить критические настроения в нужное ей русло. Ее призыв был услышан («И то, и сио», «Поденщина», «Адская почта»), но взгляд на сатиру у некоторых журналистов отличался от монаршего. Главным оппонентом Екатерины 11 стал писатели журналист Н.И.Новиков (журналы «Трутень», «Живописец», «Кошелек»), который поднимал болевые вопросы времени: критика дворян, крепостнического режима. Борьба с галломанией, борьба за демократизацию литературного языка. Главный вопрос в охранительной и оппозиционной журналистике – вопрос о характере сатиры: абстрактная сатира «на порок» (Екатерина11) и конкретная сатира «на лицо» (Н.И.Новиков).

В последней четверти 18 века тенденции новиковских изданий продолжают журналы И.А.Крылова («Почта духов», «Зритель»). Он поднимает те же актуальные проблемы, но уже в рамках новых общественно-исторических условий, расширяя средства художественного воздействия.

Практическое занятие 2.

Н.И.Новиков

ТРУТЕНЬ

Лист XXVI. Октября 20 дня

копия с отписки

Государю Григорью Сидоровичу!

Бьют челом *** отчины твоей староста Андрюшка со всем миром.

Указ твой господской мы получили и денег оброчных со кре­стьян на нынешнюю треть собрали: с сельских ста душ сто два­дцать три рубли двадцать алтын; с деревенских с пятидесяти душ шестьдесят один рубль семнадцать алтын; а в недоимке за нынешнюю треть осталось на сельских двадцать шесть рублев четыре гривны, на деревенских тринадцать рублев сорок девять копеек, да послано к тебе, государь, прошлой трети недоборных денег с сельских и деревенских сорок три рубли двадцать копеек, а больше собрать не могли: крестьяне скудны, взять негде, ны­нешним годом хлеб не родился, насилу могли семена в гумны собрать. Да бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся повалилась, а которая и осталась, так и ту кормить нечем, сена были худые, да и соломы мало, и крестьяне твои, государь, многие пошли по миру. Неплательщиков по указу твоему господ­скому на сходе сек нещадно, только они оброку не заплатили, говорят, что негде взять. С Филаткою, государь, как поволишь? денег не плотит, говорит, что взять негде; он сам все лето про­хворал, а сын большой помер, остались маленькие робятишки; и он нынешним летом хлеба не сеял, некому было землю пахать, во всем дворе одна была сноха, а старуха его и с печи не сходит. Подушные деньги за него заплатил мир, видя его скудость, а за твою, государь, недоимку по указу твоему продано его две клети за три рубли за десять алтын, корова за полтора рубли, а лоша­ди у него все пали; другая коровенка оставлена для робятишек, кормить их нечем; миром сказали, буде ты его в том не простишь, то они за ту корову деньги отдадут, а робятишек поморить и его вконец разорить не хотят. При сем послана к милости твоей Филаткина челобитная, как с ним сам поволишь, то и делай; а он уже не плательщик, покуда не подростут робятишки: без скоти­ны да без детей наш брат твоему здоровью не слуга. Миром, го­сударь, тебе бьют челом о завладенной у нас Нахрапцовым зем­ле, прикажи ходить за делом: он нас здесь разоряет и землю от­резал по самые наши гумна, некуда и курицы выпустить; а на дело по указу твоему господскому собрано тридцать рублев, и к тебе посланы без доимки; за неплательщиков положили тяглые, только прикажи, государь, добиваться по делу. Нахрапцов на нас в городе подал явочную челобитную, будто мы у него гусями хлеб потравили, и по тому его челобитью была за мною из горо­да посылка. Меня в отчине тогда не было, посыльные забрали в город шесть человек крестьян в самую работную пору; и я, го сударь, в город ездил, просил секретаря и воеводу и крестьян наших выпустили, только по тому делу стало миру денег шесть рублев, воз хлеба да пять возов сена. Нахрапцов попался нам на дороге и грозился нас опять засадить в тюрьму; секретарь ему родня, и он нас очень обижает. Отпиши, государь, к прокурору: ОН боярин доброй, ничего не берет, когда к нему на поклон при­дешь, и он твою милость знает, авось либо он за нас вступится и секретаря уймет, а воевода никаких дел не делает, ездит с со­баками, а дела все знает секретарь. Вступись, государь, за нас, своих сирот: коли ты за нас не вступишься, так нас совсем разо­рят, и Нахрапцов всех нас пустит в мир. Да еще твоему здоро­вью всем миром бьют челом о сбавке оброчных денег, нам уже стало невмоготу; после переписи у нас в селе и в деревне помер­ло больше тридцати душ, а мы оброк платим все тот же; покуда смогли, так мы таки твоей милости тянулись, а ныне стало уже по в мочь. Буде не помилуешь, государь, то мы все в конец разо­римся; неплательщики все прибавляются, и я по указу твоему сбор делал всякое воскресенье и неплательщиков секу на сходе, только им взять негде, как ты с ними ни поволишь. Еще твоей милости доношу, ягоды и грибы нынешним летом не родились, бабы просят, чтобы изволил ты взять деньгами, по чему укажешь за фунт; да еще просят, чтобы за пряжу и за холстину изволил ты взять деньгами. Лесу твоего господского продано крестьянам на дрова на семь рублев с полтиною да на две избы, по пяти рублевза избу. И деньги, государь, все с Антошкою посланы. При сем еще послано штрафных денег с Ипатки за то, что он в чело­битье своем тебя, государь, оболгал и на племянника сказал, будто он его не слушался и затем с ним разошелся, взято по указy твоему тридцать рублев. С Антошки за то, что он тебя в чело­битной назвал отцом, а не господином, взято пять рублев. И он па сходе высечен. Он сказал: Я де ето сказал с глупости, и напредки он тебя, государь, отцом называть не будет. Дьячку при всем мире приказ твой объявлен, чтобы он впредь так не писал. Остаемся раби твои староста Андрюшка со всем миром, земно кланяемся.

ТРУТЕНЬ Лист XXX. Ноября 17 дня копия с другой отписки Государю Григорью Сидоровичу!

Бьетчелом и плачется сирота твой Филатка.

По указу твоему господскому, я сирота твой на сходе высе­чен, и клети мои проданы за бесценок, также и корова, а деньги взяты в оброк, и с меня староста правит остальных, только мне взять негде, остался с четверыми робятишками мал мала меньше, и мне, государь, ни их, ни себя кормить нечем; над робятишка и надо мною сжалился мир, видя нашу бедность; им дал корову, а за меня заплатили подушные деньги, а то бы пришло послед­нюю шубенку с плеч продать. Нынешним летом хлеба не сеял, да и на будущей земли не пахал: нечем подняться. Робята мои большие и лошади померли, и мне хлеба достать не на чем и не с кем, пришло пойти по миру, буде ты, государь, не сжалишься над моим сиротством. Прикажи, государь, в недоимке меня про­стить и дать вашу господскую лошадь-, хотя бы мне мало-помалу исправиться и быть опять твоей милости тяглым крестьянином. За мною, покуда на меня бог и ты, государь, не прогневались, недоимки никогда не бывало, я всегда первой клал в оброк. Нынече пришло на меня невзгодье, и я поневоле сделался твоей ми­лости неплательщиком. Буде твоя милость до меня будет, и ты оботрешь мои сиротские и бедных моих робятишек слезы и дашь исправиться, так я и опять твоей милости буду крестьянин; а как подрастут робятишки, так я и доброй буду тебе слуга. Буде же ты, государь, надо мною не сжалишься, то я, сирота твой, и с малыми моими сиротишками поневоле пойду питаться христовым именем. Помилуй, государь наш, Григорий Сидорович! кому же нам плакаться, как не тебе. Ты у нас вместо отца, и мы тебе всей душой ради служить. Да как пришло невмочь, так ты над нами смилуйся; наше дело крестьянское, у кого нам просить милости, как не у тебя. У нас в крестьянстве есть пословица: до бога вы­соко, а до царя далеко, так мы таки все твоей милости кланяем­ся. Неужто у твоей милости каменное сердце, что ты над моим сиротством не сжалишься. Помилуй, государь, прикажи мне дать клячонку и от оброка на год уволить, мне без того никак под­няться невозможно; ты сам, родимой, человек умной и ты сам ведаешь, что как твоя милость без нашей братии крестьян, так мы без детей да без лошадей никуда не годимся. Умилосердися, государь, над бедными своими сиротами. О сем просит со сле­зами крестьянин твой Филатка и земно и с робятишками кла­няется.

 

КОПИЯ С ПОМЕЩИЧЬЕГО УКАЗА

Человеку нашему Семену Григорьеву! Ехать тебе в *** наши деревни и по приезде исправить сле­дующее;

1.

Проезд отсюда до деревень наших и оттуда обратно иметь на счет старосты Андрея Лазарева.

2.

Приехав туда, старосту при собрании всех крестьян высечь нещадно за то, что он за крестьянами имел худое смотрение и за­пускал оброк в недоимку, и после из старост его сменить; а сверьх того взыскать с него штрафу сто рублей.

3.

Сыскать в самую истинную правду, как староста и за какие взятки оболгал нас ложным своим докладом? За то. прежде всего его высечь, а потом начать следствием порученное тебе дело.

4.

Старосты Андрюшки и крестьянина Панфила Данилова, по коем староста учинил ложный донос, обоих их домы опечатать и определить караул, а их самих отдать под караул в другой дом.

5.

Естьли ж в чем-либо будут они чинить запирательство, то объяви им, что они будут отданы в город для наказания по указам.

6.

И как нет сумнения, что староста донос учинил ложной, то за оное перевесть его к нам на житье в село***, буде же он за даль-ным расстоянием перевозиться и разорять себя не похочет, то взыскать с него за оное еще пятьдесят рублей.

7.

Сколько пожитков всякого звания осталося после крестьяни­на Анисима Иванова и получено крестьянином Панфилом Дани­ловым, то все с него, Данилова, взыскать и взять в господской двор, учиня всему тому опись.

8.

Крестьян в разделе земли по просьбе их поровнять по твоему благорассуждению, но при том, однакож, объявить им, что сбав­ки с них оброку не будет и чтобы они, не делая никаких отгово­рок, оной платили бездоимочно; неплательщиков же при собра­нии всех крестьян сечь нещадно.

9.

Объявить всем крестьянам, что к будущему размежеванию земель потребно взять выпись, и для того на оное собрать тебе со крестьян, сколько потребно будет на взятье выписи.

10.

В начавшийся рекрутской набор с наших деревень рекрута не ставить, ибо здесь за них поставлен в рекруты Гришка Федоров за чиненные им неоднократно пьянствы и воровствы вместо нака­занья, а со крестьян за поставку того рекрута собрать по два рубли с души.

11.

За ложное показание Панфила Данилова и утайку свойства других взять с него, вменяя в штраф, сто рублев и его перевести к нам в село *** на житье; а когда он просить будет, чтобы полу­ченные им неправильно пожитки оставить у него и его оставить на прежнем жилище, то за оное взыскать с него, опричь штраф­ных, двести рублев.

12.

По просьбе крестьян у Филатки корову оставить, а взыскать за нее деньги с них; а чтобы они и впредь таким ленивцам потач­ки не делали, то купить Филатке лошадь на мирские деньги, а Филатке объявить, чтобы он впредь пустыми своими челобитны­ми не утруждал и платил бы оброк без всяких отговорок бездо­имочно.

13.

Старосту выбрать миром и подтвердить ему, чтобы он о сборе оброчных денег имел неусыпное попечение и неплательщиков бы сек нещадно; буде же какие впредь явятся недоимки, то оное взыскано будет все со старосты.

14.

За грибы, ягоды и протч. взять с крестьян деньгами.

15.

Выбрать шесть человек из молодых крестьян и привесть с со­бою для обучения разным мастерствам. По исправлении всего вышеописанного ехать тебе обратно, а старосте накрепко приказать неусыпное иметь попечение о сборе оброчных денег

 

Вопросы и задания.

1. Перечислите основные тенденции в сатирической журналистике 1767-1774г.г.

2. Назовите суть полемики между Екатериной11 («Всякая всячина») и Новиковым («Трутень»). Сатира абстрактная (на порок) и сатира конкретная (на лицо). Значение данной полемики в истории русской журналистики и литературы.

3. Тематическое и жанровое своеобразие сатирических журналов этого периода.

4. Отражение «болевого» крестьянского вопроса в «Копиях с крестьянских отписок» и «Копии с помещичьего указа» Н.И.Новикова.

5. Жанровое и художественное своеобразие «копий».

6. Стилистические особенности произведений Новикова. Как языковые особенности влияют на раскрытие идеи произведений?

7. Просветительская деятельность Н.И.Новикова в 80-е годы. Ее значение в истории русской культуры и общественной мысли.

 

 

Практическое занятие 3

И.А.Крылов

Журнал «Почта духов»

ПИСЬМО XIV

От гнома Зора к волшебнику Маликульмульку

Получив вновь повеление от Прозерпины, чтоб при искании модных искусников постарался я как можно ско­рее доставить ей разных модных уборов, сколько ни бы­ло мне досадно сие подтвердительное повеление, напо­минающее мне о невозможности возвратиться скоро в ад, однакож, должен непременно выполнить волю своей богини. Для сего выбору вошел я в лавку к одной фран­цуженке, торгующей модными уборами, сделавшись не­видимым нарочно для того, чтоб без всякого обману уз­нать, которые уборы были больше в моде. В то время в лавке случилось множество щеголих, выбирающих для себя разные уборы. Сначала я очень обрадовался та­кому случаю, надеясь от них узнать цену и достоин­ства сих уборов, и которые из оных были больше в моде и один перед другим предпочтительнее; однакож никак не мог удовольствовать своего любопытства, потому что все они были разных мнений: одна из них больше хвали­ла токи, другая чепчики, иная шляпки, иная тюрбаны, а иная каски, так что на выборы их я никак не мог по­ложиться и криком своим чуть было они меня не оглу­шили. Наконец купив каждая что ей было надобно, вышли они все из лавки; модная торговка также ушла в другую комнату, и я, оставшись один, размышлял, какой бы найти способ, чтоб, не обманувшись, узнать, которые уборы предпочтительнее других и в какое время с лучшим успехом могут быть употребляемы, как вдруг услышал, что в шкапу самые сии модные уборы на­чали между собою разговаривать; а тебе известно, поч­тенный Маликульмульк, что мы имеем способность слы­шать и разуметь разговоры всех, даже и неодушевленных вещей. Они спорили между собою о их друг перед дру­гом преимуществе. Разговоры сии показались мне очень забавными; я слушал их с великим удовольствием и по­читаю за долг сообщить тебе оные.

Аглинская шляпка

Может ли какой убор быть лучше меня и есть ли что-нибудь на свете прекраснее аглинских мод?

Французский ток

Куда как ты забавна с твоею Англиею! Поверь мне, моя голубушка, что хотя англичане и берут в некоторых случаях преимущество перед французами, однакож то, конечно, не с стороны уборов и хитрых выдумок щеголь­ских мод.

Покоевый чепчик

О чем вы, друзья мои, спорите? Поверьте мне, что между нами нет никакого различия, и мы друг перед другом не можем иметь нималого преимущества, потому что ежели какой головной убор к лицу одной женщины, то к другой он совсем не бывает приличен; все зависит от расположения лица, каким образом убор бывает на­дет, и от гдаз любовников, ибо женщины желают только нравиться своим любовникам и во всем полагаются на их вкус.

Аглинская шляпка

В этом-то ты больше всего обманываешься: любовни­кам не нужны излишние уборы, а им нужна горячность сердца; о уборах судит только публика, нежность же модной щеголихи не имеет в оных нималого участия, а действует одно только самолюбие и тщеславие; они-то больше всего ею обладают и располагают ее вкусом. Для нее лестнее привлекать на себя внимание многочисленного собрания, нежели нравиться одному воздыхателю; и глав­ная цель ее нарядов состоит в том, что она желает нра­виться многим, а не одному. Это только одно всех жен­щин побуждает к нарядам, и они очень мало заботят­ся о том, что скажет им любовник о их уборах; им нет никакой нужды в излишних украшениях для препровож­дения приятнейших минут с любимым человеком, а на­против того, в любовном свидании лучшим украшением почитаются природные прелести, без всякого искусства в уборах; тут наряды делают только излишнее беспо­койство и помешательство.

Покоевый чепчик

Однакож со всем тем, госпожа шляпа, ты должна признаться, что некоторые женщины, надев на себя или шляпу, или другой какой головной убор, кажутся дру­гим чрезвычайно смешными, и очень часто тот самый их убор делает их дурными, и для того-то лучше бы было, когда бы всякая женщина старалась избирать такие уборы, которые были бы ей к лицу, а не такие, которые больше в моде, в чем просила бы совета у искренней сво­ей приятельницы, или бы следовала вкусу модных тор­говок, доставляющих им сии уборы.

Аглинская шляпка

Можно ли положиться на вкус модной торговки! Она всегда больше выхваляет те уборы, которые хочет скорее сбыть с рук! Она, без всякого сомнения, каждой жен­щине будет говорить, что этот убор к ней ужасть как пристал, хотя бы в нем казалась она совершенным стра­шилищем.

Покоевый чепчик

Ну, так пусть она полагается на вкус своего хоро­шего друга, то есть обладателя ее сердца.

Аглинская шляпка

Вот то-то хорошо! Обладатель сердца способен ли в уборах подавать советы, когда всегда судит он о сем пристрастно, наблюдая собственную свою пользу! Еже­ли он к любовнице своей ревнует, то, конечно, не присове­тует ей надеть такой убор, от которого бы она