Хотя — парень слишком молод, и вдобавок, кажется, шотландец, а не англичанин, для него война против Темного Лорда в лучшем случае — исторический факт. Откуда ему знать о метках Пожирателей Смерти и о местах, на которые их наносили.
И о том, что это может значить для еще живых Пожирателей, пусть даже сам знак исчез больше девяти лет назад вместе со смертью поставившего его человека.
Дверь в приемную приоткрылась, впуская одетую в строгую мантию женщину средних лет с подносом в руках.
— Сэр, это Синди Хаммерс, ваш секретарь, — не поднимая головы от пергамента и попутно делая в нем какие-то пометки, легкомысленно заметил Шон. — Синди, это Северус Снейп. Спасибо, поставь вот сюда, пожалуйста.
Женщина коротко кивнула Северусу, без особой боязни, но и без присущего напуганным людям вызова посмотрев ему в глаза, поставила на стол поднос с двумя чашками кофе — один черный, один с молоком, педантично отметил Снейп — и вышколенно исчезла за дверью, как заправский эльф-домовик.
— Это я позвал, извините, — разворачивая свиток к Северусу, добавил Миллз. — Вы же черный предпочитаете?
И цапнул себе чашку с молоком.
— Не произносите извинений, юноша, если не чувствуете себя виноватым, — машинально процедил Северус. — И вы, и я не люди, чтобы прикрываться словами.
— Я запомню, — согласился Шон. — Мне от сладкого лучше думается. Смотрите сюда.
Он продолжал говорить, называть цифры, имена, даты, перечислять задачи — слава Мерлину, то ли готовился, то ли на ходу перестраивал информацию о собственной деятельности в подобие сводного рапорта — и недоумение уже перевешивало накатившее было поначалу изумление. Плевать, каким существом этот парень являлся и что предпочитал вытворять, когда бился в истерике — Северус не находил слов, чтобы описать, в какой беспросветной бюрократической тьме он бы оказался сейчас, если бы не Шон Миллз и его способность переваривать, судя по всему, просто бешеный объем информации.
И, кстати, похоже — успевать делать бешеное же количество дел. Отчеты о работе стихийных магов Снейпу приходилось просматривать и раньше, для ознакомления с их деятельностью, но все-таки Лондон — не какое-нибудь захолустье, здесь даже куколок появлялось больше, чем где-либо. Миллз же, похоже, управлялся со всем этим, включая неизбежные до сего дня ввиду тесного соседства контакты с Кингсли, максимум вдвоем с Лорин Гамильтон.
Насколько Северус слышал, его семьей, а, значит, и вторым магом Лондона значилась именно эта девица.
— Кто контактер Лондона? — внезапно спросил Снейп, перебивая его.
— Я, — не моргнув глазом, ухмыльнулся Шон. — Если будут нужны данные по любому из городов или магов, обращайтесь ко мне, это проще, чем искать в картотеке. О, и еще, сэр. Совсем забыл.
Он протянул Северусу болтающуюся на брелке связку ключей.
— Адрес на вкладыше, — добавил он. — Ваш лондонский дом.
Снейп перевел взгляд на его ладонь с надетым на палец колечком.
— Спасибо, — медленно проговорил он. — Но я предпочту каминную сеть и возможность возвращаться в замок по вечерам.
Миллз улыбнулся — в сочетании с по-прежнему как будто едва удерживающимся на лице собеседника взглядом улыбка смотрелась как минимум странно.
— Возьмите, — повторил он. — На всякий случай. Работы много, и когда-то вам будет удобнее оставаться в Лондоне. Хотя бы на несколько дней.
Или на несколько месяцев, говорили его глаза. Завязнете в этом болоте так же, как и все мы.
Северус поморщился, но ключи взял. На брелке обнаружилось не активированное еще «клеймо владельца» — чтобы не потерялись, и чтобы никто не увел из кармана. Предусмотрительно, подумал Снейп, прижимая палец к поверхности и заставляя брелок запомнить хозяина.
Минуту спустя на рукав Северуса рухнула прилетевшая с потолка крылатая записка. Нахально дергая медленно краснеющими крылышками, она заскакала по складкам мантии, передвигаясь ближе к запястью и подпрыгивая от нетерпения.
— Что-то срочное, — смирившись, со вздохом кивнул на нее Миллз.
Северус молча развернул письмо. Беглого взгляда на строчки хватило, чтобы окончательно запутаться — что случилось с миром вообще и Шоном Миллзом, по всей видимости, в частности.
— Вы были правы, — отбрасывая записку на стол, заметил Снейп. — Только, похоже, Кингсли дозрел сообщить мне о встрече в посольстве прямо сегодня.
— О, значит, сейчас принесу документы, — Шон тут же встал. — Я бегом — Синди в мои бумаги не допускается.
Весь пакет, похоже, собрал тоже сам? — глядя на него, поймал себя на замороженной мысли Северус. Что — тоже просто на всякий случай?
Или из парня уже вырос настолько хороший провидец?
— Так это ваша секретарша или моя, мистер Миллз? — поинтересовался он вслух.
Шон обернулся у самой двери.
— Была моя, теперь будет ваша, — бросив на Снейпа быстрый взгляд, снова по-мальчишески обезоруживающе улыбнулся он. — Вам она будет нужнее, а в ее квалификации я хотя бы не сомневаюсь. Сэр.
И выскользнул из кабинета, оставив Северуса с желанием зажмуриться и помотать головой. И заодно открыть глаза и обнаружить, что он только что проснулся и ему еще только предстоит отправиться в Министерство, на растерзание к тамошнему засилью людей.
Шон, выйдя в приемную, закатил глаза и шумно выдохнул, обессиленно прислоняясь к стене.
— Что, это он и есть, да? — перегибаясь через стол, прошептала Синди.
— Угу, — страдальчески простонал в ответ Шон, потирая лоб.
— Ну, ты же так и думал — что его и назначат, — она сочувственно покачала головой. — Ты никогда не ошибаешься, Шонни.
— К сожалению… — вздохнул тот.
И оттолкнулся от стены.
Он справится.
Если не рехнется прямо сегодня, то справится почти наверняка. Беспомощности и безмозглости Северус Снейп больше от него не дождется.
* * *
Девушка очень старалась думать погромче. Бравировала слишком четко проговариваемыми в мыслях фразами, силилась запрятать жадный интерес, густо замешанный со страхом и волнующим ожиданием.
От нее так шибало этим волнением, что Рик уже думал обернуться и в лоб попросить успокоиться.
И так бы и сделал, если бы не знал наверняка, что после этого человека не успокоить уже ничем.
Людей щекочет знание, что сидящий неподалеку на скамейке городского парка скучающий стихийный маг, который, вроде бы, глаза прикрыл и дремлет, вообще, а в их сторону даже не смотрит, человека все равно считывает. Им кажется, что, стоит магу оказаться рядом, как он тут же бросается копаться в их душах, причем каждый из толпы всегда будет подозревать, что — именно в его. А отворачивается маг при этом только для того, чтобы бдительность погасить.
Болтающая с подругами девушка очень старалась привлечь к себе внимание — Рик почти не сомневался, что на спор. С недавних пор это критерий смелости и умения идти в ногу со временем — заговорить с магом на улице, подсесть к нему в баре, познакомиться и выдержать ничего не значащий разговор. А еще лучше — завязать долгоиграющее знакомство, и, даже если не хвастаться потом этим вслух перед друзьями, то хотя бы перед самим собой гордиться и знать — я могу! Я не боюсь. Я прогрессивен и живу правильно — а, значит, я полезен миру, родился не зря и просто хороший.
Рика до сих пор дергала за живое эта нескончаемая и жадная, какая-то глубинная потребность людей искать доказательства тому, что они — «хорошие», причем дергала так сильно, что внутри словно что-то надрывалось и начинало заново кровоточить от очередного рывка. От невозможности прокричать им — доказательств не нужно. Они внутри вас, в каждом.
Точно так же, как — в нас.
Назойливые попытки девушки снова и снова прокручивать в голове, какой Рик привлекательный, как сексуально он смотрится, развалившись на скамейке и закинув руки за голову, подставив лицо заходящему солнцу, действовали, как вылитое за шиворот едкое ведро кислоты. Рик щурился и беззвучно изумлялся особо смелым фантазиям — чувствовала девушка и впрямь… отчетливо. С полной отдачей. Творческую жилку не спрячешь, даже если ты — человек…
Ей хотелось видеть подтверждения собственной привлекательности, женской силы, уверенности в себе. Ей не хватало опыта, чтобы черпать эту информацию из него напрямую, и не хватало все той же уверенности, чтобы подобного опыта набираться.
Она думала, главное в том, чтобы быть лучше подруг — смелее и значимее, чтобы смотрели с завистью и, может, даже пробовали подражать. Чтобы спрашивали советов и доверяли мнению в вопросах мужчин… ну, то есть, все упиралось опять в тот же опыт. Которого она не наберется, пока не перестанет так цепляться за конечный итог отношений и не начнет интересоваться самими отношениями.
Рик вздохнул и потер лоб. Сел, называется, отдохнуть после… хм, того еще дня… Тим всегда говорил — а нечего пытаться отдыхать там, где люди толпами ходят. Тем более, тебе — переводил для себя Рик.
Ерунда какая, поморщился он, выпрямляясь и упираясь локтями в расставленные колени. Почти смог же уже. Надо только сосредоточиться. Маг я, в конце концов, или где.
Разозлиться на самого себя упорно не получалось. Рик фыркнул и поерзал на скамейке, устраиваясь поудобнее. Привлекательность, говоришь, значит… — рассеянно подумал он, ловя волну навязываемого ему возбуждения. Восхищение тебе нужно даже, скорее… благодарность, преклонение, радость… ну, ну, глубже-то что? Зачем-то ж ты все это делаешь, глупая… Интерес, принятие… чем я еще должен ответить… Чего ты на самом деле ищешь…
Ты ведь самая обыкновенная — тебя это и угнетает. Что ты не станешь никем особенным — не выделяешься ничем, чтобы что-то великое создавать, а родителям хочется, подруги результатами ТРИТОНов хвастаются, ты не завалила, но ты не лучше большинства вообще ни в чем. Нет в тебе… ничего, чем ты могла бы гордиться. А ты хочешь. Любить себя и гордиться, спокойно так, уверенно, без оглядки на кого бы то ни было — знаешь, а ты ведь даже не так уж нуждаешься в том, чтобы оглядывались на тебя, просто устала чужой похвалы дожидаться непонятно за что, вот и выставляешь как требование уже… Но ты смелая. Перед стихийным магом стоя, так его провоцировать… кто его знает, как я отреагировать мог бы… ну, если бы захотел, конечно…
Черт — а ведь не захотел бы, тут же ответил он сам себе. Те, кто еще мог бы захотеть, сидят в Уоткинс-Холле, вкалывают по двенадцать часов в сутки на обслуживании замка и мусолят на занятиях что-то, что для них еще выглядит важным. И до последнего не понимают, чему на самом деле их там учат и как…
На чем, вообще, все обучение основано. Никто этого не понимает, пока наружу не выйдет. Пока не перешагнет в себе через что-то, после чего обратно уже — никак.
И вот только тогда, правы учителя, можно к людям соваться… Смотреть на них потом, выворачиваться внутри наизнанку от того, какие, на самом-то деле, ничего не значащие мелочи им жить не дают, какими сильными они могли бы стать, как много сделать, как ярко и широко жить, полной грудью дышать, если бы выпутались из мелочей этих. Если бы увидели, как это просто.
Куколки всегда презирают людей — в этом возрасте еще не понять, как можно на квадратном пятаке из трех деревьев всю жизнь блуждать и всей душой страдать при этом, когда вокруг — целый мир, и даже не отгорожен ничем. Только шагни в сторону и перестань оглядываться на пятак.
Маги постарше людей сторонятся — они даже видят, что к чему и почему, но им эта нелепая, глупейшая спутанность иллюзорной паутиной, эти траты ценнейших мгновений жизни на никому не нужные свары, драки и прочие агрессивные телодвижения, призванные доказать то, что и без того существует и в доказательствах не нуждается, настолько чужды, что им для собственного душевного равновесия проще держаться подальше. Чтобы самому в клинику для помешанных не загреметь — жить в этом бедламе, среди отчаянно верящих в святость собственных ветряных мельниц существ, которые еще и тебя всю дорогу пытаются заманить в свои ряды, вручить игрушечный меч и наставить на путь истинный — «как жить правильно и с кем для этого надо бороться, кому, как и что именно регулярно доказывая»…
Рик как никто понимал, почему так сложно жить рядом с людьми.
Нужно было пройти через ужас собственной юности, чтобы научиться быть рядом, не пытаясь их воспитать. Не пытаясь помочь, сделав что-то за них. Не пытаясь наказать их за глупость. Не пытаясь говорить им умные, правильные слова, которых все равно не услышат — нечем, путы не позволят.
Всего лишь помогая тем, кому можно помочь. А такие — Рик никогда в этом не сомневался, но только здесь, в Бостоне, убедился окончательно — есть и среди людей.
И при этом никогда ничего не ждать в ответ — ни благодарности, ни даже понимания и признания, что именно для них только что сделали.
Он внутренне улыбнулся, согреваясь, будто кутаясь в мягкое теплое облако. Дружественное. Не забота, не нежность и не восхищение — это ей вряд ли сгодится. Не прямой контакт — он был бы чересчур, скормит его своей гордыне и не подавится. Не ответная волна возбуждения — испугается. Заигрывать с тем, кто сильнее на порядок, и отвечать за свои действия для женщины-человека чаще всего ну очень разные вещи.
Признание силы и смелости, как легкий взмах приветственно поднятой ладони, как качание головой и поднятый большой палец, и теплое касание, в секунду пробившееся сквозь наносные улыбки и самоуверенные позы, к самой сути, сокровенной, которую прячешь — я оценил. И мне это было приятно.
И фоном, ускользающей от внимания волной — знаешь, а прикасаться к тебе тоже приятно.
Волна призывного возбуждения, настойчиво хлеставшая от девушки, мгновенно взметнулась и рассыпалась на мельчайшие нити недоверия и изумления.
Теперь будет в ступоре стоять и, хлопая глазами, вслушиваться, что ж это было, мысленно усмехнулся Рик. Люди не умеют слышать ничьих переживаний, кроме своих. Волна стихийного мага для них как глюк — вроде и понимаешь, что не твое, а как это иначе объяснить — мозг не знает, а сознание идее эмпатии упорно сопротивляется.
Главное теперь — не оглянуться нечаянно… Только все испортишь, а так — хоть задумается, действительно…
— Развлекаешься, — мрачно констатировал над ухом негромкий голос Мэтта.
Рик открыл глаза и, прищурившись, поднял голову.
— Привет, — прошептал он.
Уилсон на фоне заходящего солнца смотрелся как минимум странно — никакой серьезности, как бы он ее ни изображал. Обидно, наверное, когда так стараешься, а я все равно слышу, что ты сейчас чувствуешь, давя улыбку, подумал Рик.
И — Мерлин, как же я рад тебя видеть. Как будто тысяча лет прошла, а не несколько несчастных часов…
Мэтт терпеливо перевел дыхание и уставился куда-то в сторону.
Что он может сказать по поводу таких развлечений, Рик и так знал. За полтора года городской жизни он выслушал подобные нотации уже, наверное, раз тысячу.
Ну и что, если подавляющую часть — мысленно. Мэтт же не идиот, чтобы сотрясать воздух до бесконечности, а думать ему все равно запретить невозможно…
— А где Тимми? — поинтересовался он вслух.
— В Департаменте застрял, — сдержанно отозвался Уилсон, снова переводя на него взгляд. — Ричи, может, хоть на отдыхе не стоит нырять в каждого, кто тебе под ноги попадется?
Рик безмятежно улыбнулся, разглядывая его лицо.
— У меня получилось, Мэтт… — мечтательно сообщил он. — Опять.
— Странно, да? — спросил тот. — У тебя всегда получается.
Рик многое хотел сказать, но тоже передумал сотрясать воздух. Мэтт мог ворчать сколько угодно — как бы он ни понимал головой, через что именно прошел его воспитанник, он все равно — не чувствовал. Только знал, а это совсем не одно и то же.
Это как всю жизнь быть беспомощной жертвой, не способной противостоять никому, а потом вдруг нащупать способ оставаться собой — не отгораживаясь, не отказываясь от собственной сути. Вычленить из давно имевшихся в твоем распоряжении возможностей, среди которых ты просто не замечал нужной.
И не заметил бы, если бы не они.
— А Тимми скоро придет? — поднимаясь со скамейки, рассеянно осведомился Рик.
— Да дома и пересечемся, — Мэтт ухватил его за локоть, заставляя обернуться. — Ричи, в чем дело?
Тот, не сдержавшись, снова улыбнулся, вглядываясь в сосредоточенное лицо. В мелкие морщинки в уголках глаз, как тонкие разбегающиеся лучики, и хмурую вертикальную — на лбу, она была там всегда, только с годами глубже и глубже прорезается почему-то.
— Что-то не так? — настойчиво переспросил Мэтт. — Мага нашел, все получилось? Он же в школе уже?
Рик только кивнул — а что тут еще говорить? Если и говорить, то уж точно — не здесь… и не ему одному.
— Дома лучше, давай? — попросил он, не отводя взгляда. — Тимми придет, и я все расскажу. Не на улице же, как прошел день, обсуждать…
Уилсон с минуту молчал, напряженно изучая его. Вслушиваясь в него. Рик отозвался мягкой уютной волной — не беспокойся, слышишь? Ничего не случилось. Все хорошо.
— Это неразумно — то, что ты так выкладываешься, — уже спокойнее проговорил Мэтт. — И, Ричи…
Рик молча потянул его вперед — к выходу из парка. Дома — все, что захочешь, Мэтт. Не беспокойся ты так…
Впрочем, не беспокоиться они с Тимом никогда не умели — хотя, с другой стороны, не умели и нервничать. С того безумного воспаленного утра, здесь же, в Бостоне, но несколько лет назад, когда забывшийся, наконец, мертвым сном, измученный кошмарами сотен тысяч сознаний Рик провалялся в отключке всю ночь, а потом открыл глаза — и обнаружил их рядом, обоих, в их жизни кое-что изменилось.
Если не сказать — вообще все.
Рик не помнил о той ночи ни черта. Предыдущие сутки так и остались для него захлебывающимся кошмаром одной дикой, нескончаемой боли. Ее было столько, и она длилась так долго, так бесконечно и несмолкаемо, так отчаянно — долго, что серый предутренний полумрак гостиничного номера на миг показался ему островком нереального, нечеловеческого покоя, почти рая, как когда-то давно, сразу после инициации — темнота спальни Мэтта.
Он лежал, чуть слышно дыша, уставившись в одну точку, на затекшей за ночь руке, машинально кусая губы и давя непрошенные, идиотские бессильные слезы. Мэтта с Тимом он слышал — они были рядом, оба. Сидели на полу в изножье кровати и негромко, почти беззвучно переговаривались — наверное, как всегда, рассуждали о чем-то, строили теоретические догадки, Мерлин бы понял, но это было совершенно неважно тогда — то, о чем именно они говорили. Потому что щиколотку согревало пронизывающее, непоколебимое тепло двух ладоней — грубоватой и широкой, крепкой, незаметно поглаживающей кожу, и твердой, поменьше, с едва выступающими ногтями и мозолью от пера под указательным пальцем.
Потому что — в какой бы кошмар я ни провалился, хоть по своей воле, хоть по своей вине, они останутся рядом со мной, зажмуриваясь, подумал тогда Рик. Будут рассуждать о том, что увидели, переваривать так, как им только, наверное, единственно и доступно — и держать меня, хоть всю ночь, хоть всю жизнь. Что бы ни случилось — они будут вытаскивать меня, а потом увлеченно анализировать новую информацию, а не выговаривать за неразумное поведение и переживать о своих рассыпавшихся иллюзиях.
Нестерпимый, колючий стыд накатил одним валом, сплошной волной, затопив сверху, вдавив в скомканную постель. За месяцы молчанки, за нескончаемые попытки спрятаться от них — кто бы что ни говорил о способности Рика отражать чужие желания, разве он сам, Рик Мэллоун, хоть когда-нибудь хотел открываться — сам? Делать шаг навстречу — со своей стороны?
Разве он хоть когда-нибудь верил, что они примут его и настоящим — тоже?
Следующая мысль едва не ошпарила, как удар струи кипятка. Они знают, что я рядом. Они слышат меня, даже физический контакт, вон, нарочно поддерживают — вдруг он мне до сих пор помогает.
Но я все еще — я.
Рик присматривался к ним потом еще не один день, пару раз срываясь на нарочные провокации, за которые впоследствии даже почти что не было стыдно — ему было важно понять, как! До зеленых гоблинов, между прочим, важно, а они внятно все равно ничего объяснить не могли.
Но Тимми оставался все тем же улыбчивым задумчивым книжным червем и чертовым гедонистом, которого только допусти до чувственных радостей — он проваливался в них по уши, одинаково наслаждаясь что вкусом еды, что теплом нечаянного прикосновения, буквально теряя от них голову. Но — только свою.
Мэтта удобство всегда интересовало больше изыска, а порядок — больше удовольствий. Он увлекался любой идеей, за которой маячила возможность сделать порядок еще более «правильным», и естественным образом вытекающая из этого властность и стремление временами укладывать окружающих в штабеля, как попавшиеся под руку инструменты, теперь тоже оставались лишь качествами Мэтта. Рик издергался от постоянных попыток вслушаться в собственные ощущения, но инструментом рядом с ним все равно себя больше не чувствовал.
— Я же видел тебя настоящим, глупыш, — сказал Мэтт уже дома, в Уоткинс-Холле, привычно взъерошив его волосы. — И даже вспомнил, что и раньше видел, однажды — когда посвящение проводил. Только забыл об этом…
В скользящих прикосновениях Тимми, в его прижавшихся к спине ладонях сквозили стыд и сожаление. И уверенность — непрошибаемая, непоколебимая уверенность в том, что настоящего Рика, который давно затерялся для них в мельтешении дней, они больше не отпустят. Никакие желания не стоят того, чтобы вляпаться в это — снова.
— Мы научимся… — прошептал Тим ему в затылок, сжимая его кулак. — Ты поможешь? Если кто-то из нас вдруг сорвется?
Я не знаю, как! — задохнулся тогда Рик, изо всех сил цепляясь за ниточку возможности другой жизни, жизни — с ними, с самим собой, и заранее пугаясь того, как легко может оказаться ее потерять. Как легко — если сорвется любой из них троих, а остальные не смогут упереться и вытащить, и все снова обрушится в хаос, где его будут рвать на части, превращая в удобную куклу без желаний и возражений.
Мы научимся, прошлась по плечу ладонь Мэтта, вверх-вниз, успокаивая, крепкая и надежная, ты должен верить нам, слышишь. Мы тут рехнемся все, маленький, если ты не решишься хотя бы попытаться поверить.
Наверное, у Рика от их уверенности отказали последние тормоза — они не выбирались после этого из постели почти двое суток. Он оторваться не мог, и в голове не укладывалось, что — можно, ему позволяют — самому, не давя, не загадывая, как лучше, не рисуя заранее удобный сценарий, в котором что только ни приходится делать, и даже прокричать — остановитесь, не надо! — все равно невозможно. В котором есть все, что угодно, нет только самого Рика.
Они этот замок в пыль за тебя разотрут, — всплывали в голове слова Лоуренса. Они любят тебя, идиот.
Рик только тогда и понял, что именно имел в виду Ларри. Совсем не подвиги ради воспитанника.
Готовность разодрать на клочки любого, кто способен причинить ему вред. Кто бы и что бы это ни было. Даже если оно — в них самих.
Оказалось, что это ничего не меняет, и к себе и Мэтт, и Тимми могут быть так же безжалостны, если Рику это понадобится.
Какой придурок решил, что жертвовать собой способны только водные маги? — временами задумывался Рик, глядя на них. С трудом допускалась разве что мысль о том, что его наставники не считают жертвой то, что для них является разумным следствием из принятого решения, только вот — не игра ли это в слова? Суть-то та же…
— Так что с тобой сегодня? — выдрал его из привычной рассеянной задумчивости голос Мэтта. — Рассказывай.
Тимми выжидающе промолчал, методично размешивая сахар в чае. Он вообще чаще всего молчал, тихоня и средоточие уюта — по мнению Рика, их жилище давно бы превратилось в помойку, если бы не способность Мэтта следить за вещами, а Тима — делать из их скопища действительно — дом. То, чего сам Рик не умел прямо-таки органически, постоянно теряя все, включая собственные носки, и постоянно сшибая углы шкафов, от чего то и дело страдали стоящие внутри нескончаемые легко бьющиеся предметы.
Так не было до первого возвращения из Бостона — потому что Мэтту претила мысль о неуклюжем воспитаннике. Так стало с тех пор, как Рик попытался хотя бы научиться оставаться собой.
Мэтта бардак раздражал, но он только, хмыкая, ликвидировал очередные осколки и спрашивал — больно? Давай синяк уберу.
Тимми же флегматично переставлял мебель, сдвигая выступающие углами шкафы и полки подальше от траектории наиболее частых передвижений Рика по дому.
— Со мной… — Рик поморгал, привычно перестраивая в голове сумбурный поток ощущений в слова. — Ничего плохого со мной.
Они даже не расслабились — так и продолжали смотреть, внимательно слушая. Рик перевел дыхание. Ну, как им объяснить, что не случилось вообще ничего? Такого, что может повлиять на их жизнь…
— Мага я нашел, — сдался он. — На запад от города, как карта и показала. Парень, лет четырнадцати, формирование закончено, стихия Воды…
— Вы повздорили? — осторожно спросил Мэтт.
— Мы вообще не разговаривали, — вздохнул Рик и принялся вертеть в пальцах чайную ложечку, силясь поймать блик одновременно и от пламени в камине, и от свечи на каминной полке. — Он… ему было не до меня. Вообще-то, он уже умирал. Перерезал себе вены, и… ч-черт, — Рик встал и отошел к окну, прислонился к прохладному стеклу лбом.
Почему-то говорить об этом оказалось так же больно, как утром — смотреть на это. Даже после всего, что произошло после.
— Ты сказал, что он уже в школе, — напомнил Мэтт.
Рик невыразительно кивнул.
— Его зовут Эван… — зачем-то сообщил он и перевел дыхание, настраиваясь. — Способность считывать информацию с собеседника на уровне неосознаваемой эмпатии, глубина считывания… я не определил, но — дальше сознания. Спонтанная неконтролируемая мимикрия… способность к экранированию не развита, способность к анализу — тоже. Радиус восприятия, похоже — десятки миль, Мэтт. Он едва не сошел с ума человеком, а потом, как я понял, его какое-то время закрывала наставница.
— И куда она делась? — негромкий голос Тимми за спиной.
— Вот над ее трупом я его и нашел.
Рик замолчал, вспоминая холодящий, сводящий скулы фон, вгрызшийся в него еще на подступах к лесу, в котором затерялась одинокая хижина. Землянка, в которой эти двое, видимо, жили — убравшись подальше от людей, затерявшись там, где им почти ничто не могло угрожать.
Точнее, где ничто не могло угрожать Эвану, с его талантом раздираться на тысячи чужих пожеланий.
— Ее что, люди убили? — неверяще уточнил Мэтт.
Такое еще случалось, но уже именно что — как случайность. Люди и себе подобных с примерно той же частотой убивают.
— Несчастный случай, как я понял… — Рик вздохнул и уперся в подоконник. — А у него в одиночестве сразу же крышу снесло, вот и… В общем — я попробовал. Хотя бы просто физически спасти. Но он, как только очухался, его сразу переклинило снова… и мне пришлось… Черт, ты же сам меня учил, Мэтт! Я все сделал, как всегда. Считал фон, проанализировал, докопался до причин, восстановил картину, что там к чему привело… Я имел право принимать решение. У меня было достаточно данных.
Уилсон за его спиной медленно холодел. Я же еще ничего не сказал! — мысленно взмолился Рик. Хотя — ты-то всегда все и без слов заранее правильно понимаешь…
— Ты… — замороженно прошептал Тим.
Рик только кивнул.
— Прямой прорыв стихии. Его бы расплескало по стенам этой их чертовой хижины! А я был рядом, я мог помочь! — он обернулся, вглядываясь в их побелевшие лица. — Тимми, это ничего не значит. Ничего не случится. А Эван теперь сможет и выжить, и тоже научиться… У него просто вас не было. Мэтт! Его некому было думать учить! Но теперь-то он сможет.
Уилсон прикрыл глаза — сжавшиеся кулаки и побелевшие костяшки пальцев, даже дыхание не сбилось. Думает, думает так лихорадочно, что аж, кажется, слышно, как отщелкиваются в голове варианты, сортируясь — этот обдумывать дальше, этот сразу в мусор, здесь добрать данных, здесь — запросить вероятность…
Рик закусил губу. Ну почему они не понимают?..
— Ты поздно появился в замке, Ричи, — неестественно ровно заговорил Тим. — Мисс Луну в ее… умирающем состоянии почти и не видел, считай… Да, зато Дэн жив и у него теперь просто охренительные перспективы. Но… ты просто не видел, как она умирала. И как мистер Гарри…
— Так они же не знали! — Рик вцепился в подоконник за спиной. — А как только поняли, что происходит, почти сразу справиться смогли. И я смогу, Тимми.
— Но…
— Я всего один раз в этом кошмаре побывал! — не выдержав, выкрикнул Рик. — Ты понятия не имеешь, что это такое — когда их тысячи на тебя, и каждый в свою сторону тянет! А он в этом живет — всегда! Его даже закрывать теперь некому, и, если ты думаешь…
— Ричи…
— …что таких проще списывать в расход только потому, что…
— Ричард! — в голосе Мэтта прорезалась сталь, обрывая перепалку.
Тим напряженно дышал, глядя в пространство перед собой. Рик вздохнул и, запрокинув голову, прислонился затылком к стеклу.
Они просто не видели его глаз. Они просто не знают, что такое — смотреть на самого себя, только еще более беззащитного. И понимать, что этому существу — еще хуже.
А ты знаешь, что он должен был бы сделать для того, чтобы кошмар закончился. Чтобы его жизнь перестала быть ужасом. Должен, но пока так и не смог. А ты еще и знаешь, как именно это сделать…
— Все будет зависеть от того, чем он смог с тобой… поделиться, — слегка запнувшись, уже тише проговорил Мэтт. — И — сможем ли мы это отследить, и — сможешь ли ты справиться, и…