В одном из пассажей «Человеческого, слишком человеческого» Ницше приводит портрет мыслителя-номада, способного находить радость в перемене и тленности в силу того, что в нем самом есть нечто странствующее [1]. Предпосылкой становления странником, согласно мысли немецкого философа, является относительная свобода разума, которая имеет своим эффектом осознание невозможности конечной цели, которому неизбежно сопутствует нежелание привязываться к единичному.
ниц ше: Странник. Кто хоть до некоторой степени пришел к свободе разума, тот не может чувствовать себя на земле иначе, чем странником, хотя и не путником, направляющимся к определенной конечной цели: ибо такой цели не существует. Но он хочет смотреть с раскрытыми глазами на все, что, собственно, совершается в мире; поэтому его сердце не должно слишком крепко привязываться к единичному; в нем самом должно быть нечто странствующее, что находит радость в перемене и тленности. Правда, такой человек не будет иметь недостатка в дурных ночах, когда он утомлен и находит запертыми ворота города, который мог бы дать ему отдых; быть может, к тому же, как на Востоке, за воротами города начинается здесь пустыня, так что то издали, то вблизи раздается рев хищных зверей, подымается сильный ветер и разбойники похищают его вьючных животных. Тогда ужасная ночь опускается на пустыню, как вторая пустыня, и сердце его утомляется странствиями. И когда восходит перед ним утреннее солнце, пылая, как бог гнева, когда открывается город, он видит в лицах здесь живущих, быть может, еще больше пустыни, грязи, обмана, неверности, чем перед воротами, — и день предстает ему едва ли не хуже, чем ночь. Такие мгновения могут выпадать на долю странника; но позже в награду приходят блаженные утра новых местностей и дней, когда уже на рассвете он видит, как мимо него с пляской проносятся в горном тумане рои муз; и когда он потом тихо прохаживается под деревьями, в соразмерности дополуденной души, — с вершин деревьев и из засад их убранства к нему падает одно лишь доброе и светлое — дары всех тех свободных духов, которых родина — горы, лес и одиночество и которые, подобно ему, предаваясь то радости, то размышлению, живут философами и странниками. Рожденные из таинств утра, они мечтают о том, какое чистое, сияющее, просветленно-радостное лицо может иметь день между десятым и двенадцатым часом — они ищут дополуденной философии.
в некоторой степени резонирует с перечитываемой "Грамматикой множества" Вирно - он, как и остальные постопераисты и делезианцы делает ставку на номадизм, но с другой стороны, сам же заявляет о том, что множество - концепт, имплицитно содержащий амбивалентность, или, как он выражается, категория-амфибия [в "Virtuosity & Revolution" - "to be essentialy amphibian"], соответственно, быть частью множества - значит, принять форму жизни, в которой единственным модусом защиты от страха/тревоги является обращение к topoi koinoi, общим лингвистическим конструктам и тд., и тп., влиться в General Intellect (здесь необходимо обратиться к Берарди!) и таким образом, существуя в рамках и по законам постфордистского капитализма (который - вот еще одна двойственность!!!! - он, как и негри с хардтом, называет коммунизмом капитала), стремиться к исходу как форме политической автономии, основанной на кооперации внутри множества. теория, по сути своей, являющаяся идеологическом эквивалентом левого акселерационизма (!!!) и, как и последний, делающая ставку на имманентную трансформацию социально-политического тела исходя из наличной данности капиталистических реалий, то есть фундированная расчетом на скорость и бесконечность творческого потенциала множества (что вообще характерно для онтологий избытка начиная с "Анти-Эдипа")... но прекаризация труда - это процесс, характерный скорее для западного общества, а не для стран третьего мира, которые изначально позиционируются как сырьевой ресурс для обществ, которые находятся в центре внимания постопераистов и акселерационистов [вот в этой статье как раз ценные замечания на сей счет: https://vk.com/away.php?to=https://tovaryshka.info/%D0%.. - если не придавать слишком много внимания идеологическим моментам феминизма]. + как заметил, если не ошибаюсь, Жижек в - если не ошибаюсь "О насилии" - далеко не все представители прекариата, в терминах Гая Стэндига, безумно рады возможности быть мобильными и в своей мобильности незащищенными, собственно прекарными - состояние, которое Вирно фиксирует блестщей фразой bios xenikos. Так вот является ли несомненным благом эта "эмансипация" труда и конституирование соответствующих нестабильных форм жизни?? у меня это номадическое состояние ассоциируется с весьма примечательным (именно в этом контексте), на мой взгляд, романом Кристевой "Смерть в Византии", где содержатся потрясающе колоритные пассажи, посвященные непосредственно фигуре номада-иностранца в постмодернистской "Санта-Барбаре". и оценка такой ситуации осциллирует между горечью неизбежного признания и принятия такого положения вещей и слабой надеждой на некую социокультурную авангардную группу - Делез и Гваттари назвали бы это машиной войны - она, как и Негри/Вирно/Берарди с их когнетариатом, пытается очертить контуры некоего оплота будущности, условно поименованного Византией, по сути элитарной группы интеллектуалов, которые способны диагностировать болезнь, но ведь вопрос заключается еще и в том, чтобы ее излечить.. может ли ставка на номадизм стать таким лекарством? никто не дает хоть сколько-нибудь исчерпывающего ответа.. -