ЛИДИЯ ЛИТТА. СТИХОТВОРЕНИЯ 7 глава




Суббота, 2 марта

Открытое письмо в «Пос<ледних> Нов<остях>» против «пасквиля» (так сказано) В. Ильина.] Подписи: Бунакова[213], Шестова, Вышеславцева, Курдюмова[214], Е. Извольской, Мочульского, Федотова[215]. Разговор по этому поводу с Ни.

Ни: «Мне ужасно все это надоело. Хочется уйти от всего подальше, в свой мир. Я так нервно-чувствителен в последнее время, как никогда. Читаю какую-нибудь книгу и мучусь... Особенно мучит меня теперь вопрос о марксизме и коммунизме. Ведь вся моя молодость связана с этими вопросами, и я не могу отмахнуться от них, отойти в сторону. Да и многое другое терзает меня... Такая впечатлительность невыносима. Сейчас заглянул в глупейшую, подхалимскую книжку Деборина[216] (совет<ский> писатель, философ) и весь издерган».

Бедный [мой] Ни! Какой дорогой ценой искупаешь ты свое призвание!

Кстати, по поводу призвания. Ни как-то сказал мне: «Настоящее призвание тогда, когда человек не может не выполнять его, если б даже хотел. И я очень чувствую свое призвание... Когда я пишу, у меня такое чувство, что мной овладевает сила, которой я не могу сопротивляться»...

Ни у Кейзерлинга. Дал ему свой портрет, т. к. К<ейзерлинг> давно у него просил. Он очень расположен к Ни.

Воскресенье, 3 марта

Утром я у обедни в St.-Germain... К 5 ч. у нас: Ф. И. Либ, Левин[217] и немец-теолог Luthi[218]. Разговор на немецком языке о нац<ионал>-соц<иализме>, Гитлере и современном положении Европы.

Грустное впечатление произвел на нас Luthi... Видимо, он очень страдает от одиночества и хочет общения, но как-то не умеет создать его... Он так трогательно говорил об этом. И мы с сестрой после его ухода решили позвать его и поговорить с ним. Но, к сожалению, он скоро уезжает на родину. Оставил Ни свою рукопись — книгу на просмотр и отзыв... Видимо,

93//94

 

очень любит русских и ждет для себя чего-то от общения с ними. Русские души влекут его своей душевностью, простотой, искренностью. С французами не сходится: «У них все "à distance»"*, — говорит он.

Понедельник, 4 марта

Весны все еще нет, хотя вчера вечером так радостно было услышать робкий голосок пичужки под [нашими] окнами... Первая свирель весны!

За кофе, читая газеты о восстании в Греции[219], говорили о смысле всех переворотов и революций...

Ни: «Вся социальная жизнь основана на лжи. Это — мое глубокое убеждение. Не лжет лишь тот, кто не зависит ни от каких социальных условий. Кто говорит от себя и за себя, утверждая свою личность, защищая истину, в кот<орую> верит вне зависимости от других... Вся социальная жизнь и связанная с ней политика основаны на лжи, на приспособлении, на компромиссах. Не лжет лишь личность, стоящая вне этих условий».

Записываю то, о чем думала сегодня: о ближних и дальних. Любить труднее всего ближних, а не дальних. Дальние — это всегда нечто отвлеченное, смутно-туманное. А ближние перед нами со всеми своими и слабостями, и пороками. Мы наблюдаем их, сталкиваемся. Они часто ранят нас, даже не замечая, только тем, что мы не такие, как они, иначе чувствуют и понимают, чем мы. И вот любовью преодолеть и их слабости, и раны, наносимые ими часто несправедливо, а иногда и вполне справедливо, и есть подвиг любви. Для этого подвига мало одного желания, одного сознания, а необходимо всегда помнить, что между мной и ближним есть Третий, нас соединяющий!.

Вечером читаем Ибсена «Бранд»[220].

Вторник, 5 марта

Весь день у Ни головная боль. Но все же он едет читать лекцию[221], и я (еду с ним) в дороге думаю: «Как-то он будет читать 2 часа с такой болью?» Но, к моему удивлению, читал

* «На расстоянии» (фр.).

94//95

 

он с большим подъемом... Возвращаясь, спрашиваю: «Как себя чувствуешь? Как головная боль?» Он смеется: «Представь себе, гораздо лучше. Лекция — это хороший массаж головы!»

Среда, 6 марта

Уныло-кислый день... Дождь, но не свеже-весенний, а осенний...

Я корректирую статьи.

За завтраком Ни говорит: «Хочется скорее начать [мои] прогулки в лесу... Я давно не обдумывал мою книгу о духе, а во время прогулок мне всегда приходят новые мысли для этой книги. Хотелось бы потом начать книгу моей философской автобиографии[222]... Но это позже».

Мама эти дни лежит, жалуется на слабость. Она так мнительна, что малейшее нездоровье кажется ей опасным. Вижу, наблюдая ее, как мучительна старость для людей, дорожащих жизнью, боящихся смерти. Маме 85 лет, но она вся еще в земном, в интересах дня... И потому так тяжело ей переживать неизбежный разрыв с жизнью, а нам, окружающим, сознавать, что не в наших силах облегчить ей этот разрыв...

Четверг, 7 марта

Ни на заседании антропологической группы (русской секции). Вернувшись, говорит: «Вот еще новую работу придется делать! Мне поручили составить меморандум этой группы. Я не мог отказаться, т. к. это ведь моя тема — о человеке».

Вечером смешная история. Во время игры радио Ни сверху из кабинета кричит: «Дусык (так он зовет меня), останови радио, разве ты слышишь — он испорчен*, все посты смешались. Это какая-то какофония!» — «Успокойся, — отвечаю я, — это концерт современной музыки. Играют симфонию какого-то Michel’я».

Мы много смеялись... И действительно, была какофония!

А недавно слушали речь Гитлера (на праздновании присоединения Саара). Впечатление: хриплый рев буйнопомешанного!

* Так у Л. Ю. Бердяевой.

95//96

 

Пятница, 8 марта

Весны нет и нет… Холодно-зимний день. Срывался снег. Я эти дни ежедневно гуляю и захожу в церковь помолиться о маме. Ей немного лучше, но утром большая слабость.

Ни за завтраком говорит: «Можете себе представить! Вчера я все думал, когда мне удастся сделать меморандум для антропологической группы, а сегодня сел и в 1/2 часа все написал!»

Воскресенье, 10 марта

Зима! Всю ночь снежная метель... Снег не тает. Картина русской зимы, и трудно представить, что мы — не в России. В окнах яркий белый свет, а за ними — деревья в пушистых хлопьях, белая пелена на крышах и по дороге.

За завтраком Ни говорит о впечатлении от книги воспоминаний Чичерина[223](изданной в С<оветском> С<оциалистическом> С<оюзе>): «Книга эта — обвинительный акт против русской бюрократии эпохи Александра [1-го и] 2-го. Сплошное воровство, взяточничество, подхалимство, угодничество, раболепное преклонение перед сильными мира сего».

«И вот, — говорит с волнением Ни, — разве теперь не то же самое, там в С<оветском> С<оциалистическом> С<оюзе>? Не тот же культ власти, силы в лице Сталина и его приспешников? Не то же ли обоготворение государства?»

«С той, однако, разницей, — говорю я, — что тогда все же была хоть небольшая группа интеллигентов и революционеров, кот<орые> не пресмыкались перед властью, а теперь даже писатели, и те унижаются вплоть до превозношения Сталина "гениальным".

Вечером заседание Рел<игиозно>-ф<илософской> ак<адемии>. Доклад Мочульского: «Трагедия Гоголя». Ни вместе с Либом едут на собрание у Маритэн[224], где доклад Born’а[225]. Оттуда — на заседание Академии.

Я и сестра — дома, т. к. маме эти дни нехорошо. С нами остается П. К. Иванов. Он рассказывает нам содержание книги, которую теперь пишет (о святых)[226].

Понедельник, 11 марта

1-й день Поста.

Для этого дня выбираю чтение «Плач Еремии». Думаю: что было тогда, не есть ли и теперь? Та же скорбь об измене заве-

96//97

 

там Бога, то же падение нравов, та же духовная немощь... Но теперь, после явления Христа, вина и ответственность больше, и каждый верующий в Х<риста> должен это сознавать и каяться и за себя, и за других... Особенно же русские, т. к. Россия ныне в плену и рабстве у сил антихристианских, как некогда Израиль — у языческих.

Вторник, 12 марта

Яркий солнечный день, но еще не весенний...

Узнаем по радио о подавлении восстания в Греции. Ни говорит: «Поверьте, все восстания во имя свободы будут теперь обречены на неудачу. Народам нужна диктатура. По мере того, как теряется значение человека, личности, ищут опоры в диктатуре».

Продолжаю чтение пророка Еремии. Какая мощь, свежесть, глубина!

По вечерам читаем (когда Ни дома) Ибсена. Очень его люблю. Духовный аристократ, каких так мало!

Среда, 13 марта

Меня поражает напряженность духовной энергии Ни. Сейчас он весь захвачен предстоящим диспутом в «Vérite» с коммунистом Nisan (француз)[227].

Только что вошел ко мне и говорит: «Прочел 400 страниц Ленина, чтоб доказать, что Ленин не релятивист и признавал абсолютность знания. Это нужно мне для диспута с Nisan в субботу».

Четверг, 14 марта

Утром у обедни в St.-Médard и у исповеди.

Приехала к завтраку Эли. Она рассказала мне необыкновенную историю об одном калеке-еврее, кот<орого> она навещала в больнице. Еврей этот с детских лет полупарализован и все время живет то в одной, то в другой больнице Парижа. Теперь ему около 50 лет. Он безграмотный, одинокий, тихий, ласковый, с прекрасными светлыми глазами. Ни ропота, ни упрека на свою поистине мученическую жизнь. На вопрос Эли, жалуется ли он на такую жизнь, он кротко ответил: «Нет». — «Верите ли в Бога?» — «Да, да», — радостно говорит он. «А в Христа?» — «Да, верю!» Эли была так поражена, что не поверила ему, думая, что он

97//98

 

не понял ее вопроса. Она переспросила: «А в Христа верите?» Тогда он, волнуясь, громко: «Я же Вам сказал, что верю. И очень хочу креститься, но только чтобы сестра не узнала».

[И вот Эли будет заботиться, чтобы его подготовить к крещению, и хочет быть его крестной матерью.]

Каким путем этот мученик, живущий в столь невероятных условиях всю свою жизнь (в отделениях для идиотов и паралитиков), без общения, без книг, пришел к Христу — тайна, которая навеки останется сокрытой [для нас, и знает ее лишь он и Христос, призвавший его...]

Интересный разговор с Ни о православии, протестантизме и католичестве.

Православие, по словам Ни, отрицает культуру, но освящает все церковное, выделяя и сакрализируя его из мира. Протестантизм (бартианство), обрекая мир на гибель, тем не менее очень дорожит именно культурой, знанием (библейская критика). Католичество занимает среднее место (гуманизм).

Суббота, 16 марта

Ни на собрании «Pour la Vérité». Доклад коммуниста Nisan «Личность и коммунизм». Сестра едет на доклад и, вернувшись, рассказывает мне свое впечатление. Было много народу. Из писателей: Жид, Мальро, Бенда[228], Блош[229]... Возражая докладчику, Ни произнес большую речь... Говорил хорошо, с подъемом на тему о человеке. Признавая экономическую сторону коммунизма, его борьбу с капитализмом, он отрицал его духовную сторону, его отрицание высшего происхождения человека, его божественной природы... Интересно то, что сказал Жид после речи Ни. Он сказал: «Если я не вступаю в коммунис<тическую> партию, то <по> той же причине, о кот<орой> говорит Бердяев».

Воскресенье, 17 марта

У нас к 5 ч. Pascal с женой, проф. Тираспольский[230] с женой, Каллаш.

Понедельник, 15 марта

Утром за кофе говорим о бывшем собрании «Pour la Vérité». «Основная тема моей жизни — тема о человеке. Когда я защищаю, как христианин, достоинство человека, что же получает-

98//99

 

ся? Коммунисты ссылаются на христианское учение о человеке, согласно которому человек — ничто, что человек — грех и как таковой не может претендовать на высокое достоинство и происхождение, не может быть творцом. То, что я утверждаю о человеке, есть нечто совершенно новое, и в этом трагизм».

«Но разве в Евангелии не сказано: "Вы боги"? На эти слова псалма ссылается Сам Христос», — говорю я.

«Да, но об этом забывают. Помнят лишь о грехе», — говорит Ни.

Вторник, 19 марта

[Это день рождения Ни [231], но мы отложили празднование до завтра, чтоб соединить и мои именины в один день (а мои тоже переложили на завтра вместо 23, т. к. суббота — день рынка и уборки дома).]

Ни получил много писем из Англии. Пишут об успехе его книги «Esprit et liberté» («Философия свободного духа»), только что вышедшей на английс<ком> языке. По поводу парадоксальной этики Ни заговорили: о сложности такой этики, о значении простоты. Ни говорит: «Простота — это цельность». Я определила простоту сравнением ее со спектром. Семь разноцветных лучей слиты в один белый. Этот луч и есть простота.

Среда, 20 марта

Чудный весенний день.

Ездила в Париж, но там пыль, душно. Здесь ведь нет весны — сразу переход к лету, особенно в городах.

В газетах тревога по поводу разрыва Версальского договора немцами[232]. Какое вообще могут иметь теперь значение договоры? Нынешняя политика основана не на правах, а на силе. А сила теперь — это техника.

Пятница, 22 марта

Утром я в церкви St.-Médard и у о. Ав<густина>. Беседа с ним — большая духовная радость для меня. Всякий раз, когда я возвращаюсь после беседы, я так благодарю Бога, что Он послал мне на моем пути такого руководителя и друга... Вернувшись, застаю Ни очень нервным. «Я так завален делами, так перегружен, — жалуется мне он, [бедный]. — Ничего не успеваю, времени не хватает!» Хотя бы лето скорей, когда он может от-

99//100

 

дохнуть! Меня мучит его переутомление, вечная спешка. [Бедный мой!] Той работы, кот<орую> он делает, хватило бы на трех! Да и я, и сестра — все мы держимся только духовной внутренней дисциплиной. Иначе не выдержали бы давно всего, что нами пережито!

Суббота, 23 марта

Была у моего больного в Salpêtrière. Застала его в очень плохом состоянии, увы! Вернулась под тяжелым впечатлением, но дома застала Леню, сияющего от радости. Ни достал ему через милого графа де Панж[233] рекомендацию к знаменитому ученому Луи де Брольи[234], и Леня получит свидание с ним и будет просить устроить его в химическую лабораторию для продолжения работ по химии. Если это удастся, то Леня, наконец, выбьется на научную дорогу...

Ни был на собрании «Pour la Vérité» с докладом Massiss'a[235] о Барресе[236].

Воскресенье, 24 марта

[К завтраку пришла Ольга Можайская (двоюродная племянница Ни)[237]. Ни очень взволнованно спорил с ней, защищая социализм. Его возмутили слова Ольги «Рузвельт — большевик». Ольга пропитана взглядами эмиграции, т. к. живет в атмосфере «Возрождения». Ни так волновался, стараясь доказать Ольге ужас капитализма и его бессмыслицу, что потом не мог долго прийти в себя. Удивительнее всего то, что эта Ольга сама работает как поденщица (femme de ménage) и на себе знает весь ужас подневольного труда. Но она по происхождению — аристократка, и, несмотря ни на что, ей не освободиться от ненависти к социализму. Это у них в крови.]

Воскресенье, 24 марта

У нас это воскресенье отменено из-за вечерней лекции, но несмотря на это, все же пришли: Л. Шестов, молодой немецкий теолог Люти (из Швейц<арии>), философ Унгер (из Германии)[238] и позже жена Ф. А. Степуна — милая женщина, от кот<орой> так и веет Россией, несмотря на то, что она, как и мы, давно из России... Странно подумать: 14 лет!

Вечером мы, проводив гостей, идем на лекцию от. Бальфура (англичанин, перешедший из католичества в православие, монах). Он читал об Афоне, куда ездил и где под влиянием ка-

100//101

 

кого-то старца обратился в православие. Лекция в пользу прихода Патриаршей Церкви. Впечатление от лекции — тяжкое. Имея полную возможность создать на этой «святой горе» (как ее называют) христианскую общину, монахи устроили так, что рядом с богатыми монастырями есть нищие, и мало того — монастыри враждуют друг с другом из-за календарного стиля, из-за тех или иных реформ. Стоило из-за этого ограждать себя от мира и подвергать истязаниям плоти!

Понедельник, 25 марта

Провожу день в каком-то удивительно радостном и просветленном настроении. Читаю пророка Исайю — величайшего из всех.

Вечером вместе любимого моего Ибсена — «Пер Гинт»*.

Вторник, 26 марта

Наконец весна! Солнце заливает все комнаты, пение моих питомцев, абрикос в розовых цветах... Работаю в саду — очень люблю.

Письмо от [моей] Лидии из Рима. Она живет теперь с отцом (Вяч. Иванов — поэт). Зовет меня, но напрасно. Хотя Ни приглашен читать доклад в Италию, но он отказался. И мне придется огорчить моего друга — не приеду. А как хорошо было бы встретиться в Риме, кот<орый> я так люблю![239]

Вечером на лекции Ни [240]. Читал о Ленине. Самое правильное, что можно сказать о лекции, это мнение Fritz Lieba, кот<орый> ее слушал. Он сказал Ни: «Вы — единственный из всей эмиграции (хотя мы не эмигранты, а высланные. Разница большая!), в кот<ором> нет ressentiment** — другими словами: ваша оценка Ленина вне каких бы то ни было личных чувств, убеждений или пристрастий». И это очень верно. Лекция была вполне объективна. В ней было и да, и нет.

Среда, 27 марта

У нас завтракал о. Стефан, был Lieb. Писала Лидии Ивановой.

* Один из вариантов русского произношения и написания этого имени. Более известный вариант — «Пер Гюнт».

** Злопамятства (фр.).

101//102

 

Суббота, 30 марта

Только что пришел Леня (Чурилин) от знаменитого физика Де-Бройи. Он ходил к нему по рекомендации графа de Pange с просьбой устроить его работать в какой-нибудь лаборатории. Принят был очень любезно с обещанием хлопотать за него. Что выйдет — трудно сказать, когда такое гонение на иностранцев, как теперь.

У Ни княгиня Ирина Павловна и Монбризон — переводы.

Опять холодно по-осеннему. Всюду чувствуется тревога в связи с выходками Гитлера, его воинственностью и угрозами.

Ни у всенощной в Патриаршей церкви.

Воскресенье, 31 марта

Я у обедни в St.-Germain.

После завтрака Ни уезжает на собрание «Друзей Понтиньи» («Les amis de Pontigny»), поэтому никого не звали. Несмотря, однако, на отмену этого воскресенья, пришли милые Pascal’и (муж и жена) и П.К. Иванов. П<етр> К<онстантинович> говорил им о книге, кот<отрую> он пишет: о святости.

Вернувшись, Ни рассказал о собрании, где было человек 75 франц<узских> писателей, ученых, художников. Наметили план будущих декад. Ни просили принять участие в декаде «Об аскетизме», и по поводу этого Ни говорил о своем понимании «аскетизма» как выработки «внутреннего» человека, его закала.

Вторник, 2 апреля

Холод. Даже снег срывается вместе с дождем... Заболела Женя. Сильная боль в ноге — простудила нерв...

У Ни только что был один англичанин, почтенный господин, очень элегантно одетый... После его ухода Ни говорит: «Представь себе, он читал по-русски все мои книги и приехал поговорить со мной о том, что ему делать». Он совершенно растерян. Говорит, что мир в ужасном состоянии и он, как христианин, не знает, что ему [нужно] делать, и просит Ни ему помочь, посоветовать. Ни ответил ему, что в своих книгах он отвечает на такие вопросы в общих чертах, но индивидуально

102//103

 

отвечать трудно. Нужно знать условия, знать самого вопрошающего, его возможности.

Знак времени! Кто бы подумал, что этот на вид такой солидный, спокойный, чинный господин едет из Парижа в Кла-мар (даже не предупредив Ни), чтобы найти у него ответ на такой вопрос? Какая всюду растерянность, и вспоминаются слова Апокалипсиса: «Люди будут в недоумении»[241].

Вечером последняя лекция Ни — подведение итога всех предыдущих. Лекция, освещающая совершенно по-новому все события в России, углубляющая их смысл и вскрывающая источники... Думаю, мало кто понял и оценил, хотя и аплодировали[242].

Среда, 3 апреля

Я полдня в Париже. Сначала в госпитале у моего бедного больного. Затем кое-какие покупки для больной сестры. Вечером — чтение Ибсена.

Утром за кофе Ни письмо от франц<узского> философа Le Senne. Хвалебный отзыв о книге Ни о Достоевском. Сообщает, что новая книга Ни (в издании La Senne и Lavelle) выйдет в июле, но о самой книге не пишет.

«Я думаю, — говорит Ни, — эта книга мало кому понравится. Французы в большинстве или картезианцы, или томисты, русские — платоники. Я же в линии Бёме. Я — волюнтарист».

Холод, срывается снег, и странно видеть из моего окна цветущее дерево абрикоса... Природа в таком же хаосе, как и весь мир. Для меня явно какое-то соответствие между миром неодушевленным (если, впрочем, есть таковой?) и одушевленным.

Пятница

Я у Осоргиной. Квартира полупустая. Мы ушли ужинать в кафе. Грустно!

Суббота, 6 апреля

Милая старушка няня пришла поздравить меня с именинами (хотя я праздную их по новому стилю). Принесла просфорку (вот где единство Церквей!) и бублики собственного пече-

102//103

 

нья. Она очень всех нас любит, а в ней для нас как бы оживает подлинная душа русского народа. Ее язык, такой московский, звучит, как голос России...

Сегодня Ни сказал мне, что вновь занялся своей будущей книгой о духе и духовной жизни. «Я перечитываю с начала Евангелие, и всюду там "дух", "рождение в духе", "дух ведет в пустыню", "дух нисходит". Но как мало обращают <внимание> именно на это в Евангелии!» — говорит он.

Воскресенье, 7 апреля

Сестра, бедная, едва двигается — сильная боль в ноге... Все хозяйство на мне. Хотя никого не звали, но к 5 ч. приходят проф. Ганеман (изгнанный из Германии), Ф. И. Либ, Извольская и М-lle Ильинская (член Пореволюционного клуба)[243], П. К. Иванов... К концу вечера мне плохо. Как всегда, в доме переполох. В 11 ч. зовут доктора. Он делает вспрыскивание и укладывает меня в постель на три дня. Находит сильное нервное переутомление, увы!

[Мой любимый] Ни всегда так мучится, когда я заболеваю, и это еще ухудшает мое состояние. Нужно видеть его [нежность], заботу, уход, чтоб оценить его сердце... Он то и дело наклоняется ко мне: «Маленький мой! [Любимчик]» — слышу его голос над собой и мучусь, что причиняю ему страдание. Нервность его требует особенной атмосферы покоя, а где теперь возможно дать ему этот покой?

Вечером, или скорее уже ночью, он садится около меня в кресле и говорит каким-то особенно проникновенным голосом: «Я сейчас молился, и вдруг одна мысль как-то пронзила меня: если верить в Бога — ничто не должно быть страшным!»

Я догадываюсь. Он молился обо мне, боялся за меня, и эта мысль его утешила, ободрила... Ни очень боится болезней. Это травма его детских лет, проведенных у постели всегда больной (печень) матери[244] с ее тяжелыми припадками прохождения камней, когда она кричала всю ночь, и маленький Ни дрожал от страха, слушая эти крики.

«Я не боюсь ни пушек, ни ружей, но боюсь болезни», — часто говорит он мне... И это не слова. Я как сейчас вижу его ночью, при свете огарка, склоненного над статьей (кажется, о

104//105

 

Соловьеве), в то время как над нашим домом летали и разрывались снаряды, [из которых один попал в комнату над кабинетом Ни, но не разорвался (каким-то чудом!) и утром был найден под кушеткой дамы, живущей над нами, и с большими предосторожностями вынесен из дома. Ходил Ни и под пулями на разные собрания в Москве во время восстания большевиков, ходил в Манеж уговаривать солдат сдаваться и напрасно не проливать кровь (в дни, когда в Петрограде уже произошло падение царской власти, а в Москве еще была полная растерянность и часть войск была на стороне монархии). Он не из тех, что смел лишь на словах... Он всюду и всегда защищает то, во что верит, и этого-то многие ему не прощают...]

Среда, 10 апреля

Вечером Ни, вернувшись с прогулки, входит в мою комнату и говорит: «Шел я и думал: вот уже 11 лет, как мы живем в Кламаре! Ведь это большой отрезок жизни. Здесь я написал свои большие книги: "Философия свободного духа", "О назначении человека", "Судьба человека в современном мире", "Я и мир объектов". Все эти книги будут связаны с нашей жизнью здесь».

[А я подумала: «Да, очевидно, Россия еще не доросла до того, чтобы такие книги писались там». Но Ни я этого не сказала, зная, что ему это будет неприятно. Его любовь к России — неизменна, несмотря ни на что.]

Четверг, 11 апреля

Со всех сторон слухи о войне. Неужели она возможна?

Неужели мир действительно в состоянии такого безумия?

Смотрю на цветущие снежно-белые деревья, на весеннее небо, слышу издали щебетанье птиц — и не верю, не могу верить в возможность такого кровавого кошмара!

Вчера и сегодня провожу дома, никуда не выхожу. Отдыхаю после сильного переутомления. Ни пичкает меня разными каплями, пилюлями... Вечера все дома, читаем Ибсена... Как мало ценят его! Какое благородство духа, какая мощь, смелость! Насколько близок мне этот северный, но такой страстный, бурный дух, и какими жалкими кажутся по сравнению с

105//106

 

ним все современные писатели, [особенно французские: Жид, Мориак[245], Мальро и пр.]

Ни очень сосредоточен. Пишет статью «Персонализм и марксизм»[246].

Пятница, 12 апреля

Утром читаем в «Послед<них> Новостях» вырезку из «Правды» (советской), где сказано, что «Николай Бердяев — белогвардеец»[247]. Итак, «Возрождение» считает его «красным генералом», а «Правда» — «белогвардейцем». Вот как пишется история!

(Продолжаю в третьей тетради)

 

Тетрадь третья

Июль 1935

Ни ездил в Англию, в Оксфорд на конференцию, и в Лондоне читал доклад о социальном христианстве на собрании под председательством поэта Эллиота[248], недавно обратившегося в христианство.

Август

Ни ездил в Pontigny на декаду об аскетизме. Встретил там еврейского писателя-мистика Бубера[249] и проф<ессора>-итальянца Бунаиоти (католика, excommunié* и изгнанного из университета)[250]. Оба они очень понравились Ни, особенно Бубер. Был там и Де-Беккер. Декада прошла очень оживленно, много участников (60 человек). К Ни отношение очень хорошее. Им очень интересуются, и он сам чувствует себя там в своей атмосфере. Пока это единственное место, где он встречает людей большой культуры, свободных в высказывании своих мыслей. Его там любят и ценят.

Вернувшись, Ни заявляет, что я и сестра должны ехать с ним в Виши. Вопрос этот обсуждался уже давно и получил неожиданное разрешение благодаря гонорару из Испании. Этот гонорар дал нам возможность этой поездки. В конце августа мы втроем уехали в Виши и лечились там 3 недели. Доктор, наш милый Ardouin, нашел, что мы сделали очень хорошо, т. к. у всех нас организмы очень переутомленные и требуют хорошего ремонта... Поездка была очень удачной благодаря чудесной погоде, и жили мы очень удобно в отеле, где Ни ос-

* Отлученного от Церкви (фр.)

107//108

 

танавливается вот уже 7 лет: Hôtel Plaisance. Симпатичные хозяева, хороший стол, рядом прекрасный, уютный парк, где так хорошо гулять среди зеленых ковров лужаек вдоль берегов реки Allier...

Мы хорошо отдохнули и возвращались домой бодрые и веселые... Но здесь нас ждала тяжелая болезнь мамы... Она оставалась под наблюдением двух дам, наших хороших знакомых. Чувствовала себя все время нашего отсутствия очень хорошо, писала нам бодрые, даже веселые письма. А на второй день нашего приезда вдруг перестала владеть правой рукой и ногой... Доктор нашел кровоизлияние и уложил в постель. Бедная наша старушка, такая жизнерадостная, теперь едва двигается...

Воскресенье, 22 сент<ября>

Несмотря на болезнь мамы, к 5 ч. у нас собираются: Л. Шестов, Федотовы, Либ, П. К. Иванов. Никто еще не знал о болезни. Л. Шестов пришел проститься перед отъездом в Палестину, куда он приглашен читать лекции. «Как бы ты не попал в плен», — говорю я ему, шутя. «Не беда, — отвечает он, — выручат в случае чего!» — «Если к итальянцам — еще ничего, ну а если к негусу, то тебе несдобровать...»

Война висит в воздухе, и все разговоры вокруг нее. Либ убежден, что Муссолини не уступит, горячится, волнуется...

Все расходятся рано, т. к. маме нужен покой.

Вторник, 24 сент<ября>

Письмо от моей бедной Рахили из Иерусалима. Одиночество, неприкаянность. Родственники не очень, видимо, ей рады, и это ей так больно сознавать!

К 4 ч. приезжает Ф. Пьянов с патером Видрингтоном (англо-кат<олический> священник). Живой, милый старик, любит русских и помогает Пьянову в его начинаниях... Войдя, он заявляет, что приехал сказать Ни о том огромном влиянии, кот<орое> он имеет в Англии. По его словам, английская религиозная мысль в последнее время находилась под влиянием немецкой, а теперь под влиянием Бердяева. Его всюду цитируют, ссылаются на него даже епископы...



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-07-25 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: