Нужно сказать, что такой успех для Ни совсем неожидан, т. к. он часто мне говорил, что в Англии его поймут и оценят меньше, чем где-либо. И это тем более ему приятно.
108//109
Среда, 25 сент<ября>
Утром маме нехорошо, затем лучше... Письмо Жене (сестре) от Флоранс. Мы встретились с ней в Виши. Ее муж все так же плох, и надежды мало на его выздоровление.
Днем Фед. Ив. Либ. Ни уехал по делам в Париж, вернулся к обеду. В 9 ч. звонок. Опять Либ, и с ним проф. Ганеман, изгнанный из Германии. Не могли их принять из-за больной мамы. Вечером слушали музыку по радио — концерт Баха в Англии. Ни, слушая, говорит: «У Баха никакой устремленности. Это музыка небес».
Четверг, 26 сент<ября>
Когда болезнь входит в дом, она все покрывает своей тенью. Самый яркий солнечный день кажется сумрачным, голоса звучат глухо...
До вечера день — в мелких заботах и уходе за мамой. С ней трудно, т. к. она очень мнительна, плохо выносит боль... Я и сестра очень утомлены... Вечером, когда мама уснула, все же продолжаем наши чтения. На этот раз Лескова, кот<орого> я не люблю, не чувствую или, скорее, чувствую, но как что-то мне чуждое, какую-то фальшивую ноту.
Перед чтением я говорю на тему, о кот<орой> много думала: «Возьмем такой факт: замучили девочку (сегодня было в газете). Мне скажут: "Воля Божья". Можно ли примириться с таким ответом? Для меня он невозможен. Для меня Бог — это добро, свет, красота, и мысль о том, что Его воля может проявиться в преступлении, кажется мне кощунством! Но тогда как же? Ведь Он всемогущ, скажут мне». «Бог действует в добре, а не в зле. Его и силы, и власть проявляются лишь в плане добра», — говорит Ни.
«[Однако,] Он может остановить преступление, не допустить его, возразят мне».
«Нет, не может. Он — свобода, а свобода несвободна нарушить чужую свободу. Бог не может остановить преступную руку, т. к. это было бы с Его стороны насилием. Он может лишь одно: сделать все от Него зависящее, чтоб преступник покаялся...»
Ни: «Этот вопрос связан с вопросом о Промысле, вопрос очень важный и сложный».
Я: «Промысел Божий и выражается в том, что Бог направляет зло к добру, но действуя не насилием, а таинственны-
109//110
ми путями, нам даже неведомыми, Своего милосердия, Своей любви к каждой душе человеческой и ко всему падшему миру».
[Ни: «Я с тобой вполне согласен».]
Пятница, 27 сент<ября>
Книга Ни «О назначении человека» вышла на русском языке три года тому назад. За эти годы отзыв о ней был лишь один на рус<ском> языке: фельетон Адамовича[251] в «Пос<ледних> новостях». И это все. Ни один русский философ-писатель о книге этой не писал. Хотя здесь, среди эмиграции, есть литературные силы крупнее г-на Адамовича.
На фр<анцузском> языке эта книга вышла в июне. И вот уже много хвалебных отзывов в письмах, кот<орые> Ни получает. На днях было письмо от Gabriel Магсеl’я. Пишет, что он с женой читает ее с энтузиазмом, что книга эта для них обоих имеет огромное значение, многое им открыла, что он все сделает для ее распространения, т. к. думает, что она должна оказать большое влияние во Франции.
Было восторженное письмо от Raiss'ы Marotain, от De-Bekker'а, от Van der Meer'a[252]. В Англии о ней целая литература...
А среди русских — заговор молчания!
Воскресенье, 29 сент<ября>
Никого не звали из-за болезни мамы. День провели дома, тихо. Утром я в церкви St.-Germain.
Маме лучше, но она еще лежит. Ни кашляет и жалуется на недомогание. «Болезни — наш крест, — говорит он часто. — У каждого — свой. У нас — этот».
Воскресенье, 29 сент<ября>
Утром — звонок. Открываю дверь. Незнакомая дама. «Не узнаете меня?» — «Нет!» — «Я — Койген».
Это — русская еврейка, жена еврейск<ого> писателя-философа Койгена[253], недавно умершего в Берлине. Мы встречались часто в Берлине. Но она так изменилась за это время, что я ее не узнала. Очень симпатичные люди и она, и он. Культурно-тонкие, духовные. И я, и Ни ей обрадовались... Много рассказывала о своей жизни в Палестине, куда она переселяется вскоре совсем. Теперь из Палестины едет в Лондон, где ее сын оканчивает курс. Привезла Ни книги по-
110//111
койного мужа и просила Ни дать ей его новые... Живет иллюзиями возрождения еврейской Палестины, «нового слова» оттуда. После ее ухода я говорю Ни: «Вот есть еще люди, живущие иллюзиями, несмотря ни на что, ни на какие разочарования!»
Ни: «Я уже не способен... Я все больше и больше делаюсь скептиком!»
M-me Койген привезла мне привет из Иерусалима от Осоргиной. И я подумала: какой вихрь времени! Давно ли Рахиль сидела у меня и мучилась: ехать или нет? А вот она уже там и оттуда шлет слова привета.
Мы не замечаем, как «время ускоряет ход» (по Еван<гельским> пророчествам), но это, увы, так, так до жуткости!
За завтраком говорим о Койген. «Она верит в новое слово, кот<орое> скажут евреи, — говорю я. — Но евреи уже сказали Слово, которое не сказал ни один народ мира. Каждый народ имеет свою миссию и, исполнив ее, отходит, уступая место другим».
«Но миссия евреев совсем особенная, и выполнять ее они будут до конца мира», — говорит Ни.
Я: «Да, но теперь назначение их уже не в том, чтобы сказать "новое слово", а в том, чтобы стоять до конца мира перед лицом всего мира как знак исполнения о них пророчества Ветхого и Нового Завета».
Говорили еще о самоутверждении.
Ни: «Есть два вида самоутверждения: личное — своего положения, таланта, богатства, знатности, познаний — и другое, более скрытое, когда человек даже как будто очень скромный, себя не выставляющий, но самоутверждается в том, чему он так или иначе причастен — той или иной нации, Церкви, обществу, классу».
Вторник, 1 октября
Мама все еще лежит. Хотя погода солнечная, теплая, но в доме как-то сумрачно, больнично. Забегал Ф. И. Либ, как всегда, взволнованный событиями в мире. На этот раз — война Италии с Абиссинией. Впечатление такое, будто он очень хочет этой войны, хочет мирового пожара. Лишь бы сдвинуть
111//112
все с места, а главное для него — Гитлера, в кот<ором> для него весь корень зла! И я думаю: «В нем ли только? Разве все остальное лучше? Гниль и мерзость запустения всюду. Тришкин кафтан прогнил, и штопать его войнами и революциями слишком поздно».
Вечером имели удовольствие слушать патриотическую чепуху какого-то «белого» (думаю, улана или кавалергарда), воспевавшего «красный сарафан» как символ России. Речь закончилась исполнением «Боже, царя храни». Действие происходило в каком-то кабаре russe* в Англии. Передано по радио. Слушала и думала: «Где? На какой планете это происходит?»
Среда, 2 октября
Сегодня день рождения сестры (по старому стилю). Утром я убрала столовую осенними ветвями винограда и цветами... Вышло очень красиво... День провели очень приятно. За обедом я прочла сестре мое стихотворение в ее честь, кот<орое> и ей, и Ни очень понравилось. Ни при этом вновь заявил мне, что я плохо делаю, не развивая свои литературные дарования. Я и сама знаю, что они у меня есть, но я предъявляю к себе слишком большие требования. А предъявляю потому, что высоко ценю всякое подлинное искусство и все среднее считаю ненужным и даже, пожалуй, вредным.
Четверг, 3 октября
Хорошо тому, кто не видит «подкладки» жизни... Идя по улице, он с удовольствием следит за потоком блестящих автомобилей, за движением толпы. Там красочное пятно яркого костюма, вот тонкий профиль, стройная фигура, дальше — блеск роскошной витрины с горящими бриллиантами, изумрудами, рубинами...
Есть глаза, которые видят только так. Но есть и другие, которые видят и то, что за этим, видят «подкладку» всего этого.
Роскошный автомобиль... Чей он? Не ловкого ли афериста? Не спекулянта ли биржевика? Дорогие меха на стройных плечах вот той изящной дамы! Какой ценой они ей достались? Кокотка? Брак по расчету? Авантюристка? А эта толпа... Сколько лиц с печатью усталости, болезни или (что еще хуже)
* Русском (фр.).
112//113
равнодушия, злобы, холода, тупости. [Нет!, лучше не говорить.] Таким глазам лучше не видеть, не всматриваться [, а идти, опустив их к земле].
Ни сегодня у Л. Шестова, который на днях уезжает в Палестину... В газетах тревожно. Речь Муссолини с призывом ко всей Италии объединиться против (не стыдно ли) злополучных абиссинцев. Лавры Наполеона не дают ему спать. Не лучше ли вспомнить о его конце на острове Св. Елены?
Пятница, 4 октября
Объявление войны Италии с Абиссинией... Пушки и бомбометы против воробьев! Думаю: «Как стыдно быть героем такой войны!..» Несчастный негус шлет телеграмму за телеграммой в Лигу Наций. «Надеюсь на Лигу Наций и на Бога», — пишет он. (Бог, однако, на втором месте!) Очевидно, в его представлении Лига Наций — это нечто более могущественное, чем Бог. В этом он ничем не отличается от большинства самых передовых своих современников, давно заменивших Бога — нациями, государствами, а главное, конечно, золотом. Верить в Бога, конечно, можно, но надеяться нужно на власть, на силу, а любить превыше всего деньги. Таковы устои современного мира. Чего же ждать, кроме войн, хаоса, революций?
Суббота, 5 октября
В столовой сидит Ф. И. Либ с каталогом немецкого антиквара. Я вхожу и говорю: «Вы-таки немного toqué*, Ф<едор> И<ванович>, насчет книг». Он смеется, У него одна из лучших библиотек по теологии, истории религий, мистике. Особенно ценный отдел — русский...[254] А он все покупает и покупает. «А знаете, — продолжаю я, — мне кажется, каждый человек должен быть немного toqué, т.е. un peu fou**, иначе жизнь была бы слишком невыносимой... Нужно иметь какое-то убежище — refuge, куда скрываться. Но нельзя переходить границу. А настоящая folie*** — это когда эта граница перей-
* Помешанный (фр.).
** Немного сумасшедший (фр.).
*** Безумие (фр.).
113//114
дена. И еще есть sainte folie* и folie diabolique**. Я думаю, что святые — это те, которые любят Бога до безумия — qui sont fous de Dieu***.
Ни сегодня особенно сосредоточен. Обдумывает какую-то очень трудную часть будущей книги о духе... Жизнь с ее заботами, тревогой так часто мешает ему, его внутренней работе, его творчеству, и я радуюсь редкому дню, когда он может спокойно отдаваться своему призванию.
С омерзением прочла в газете, что на авионах**** итальянцев, их эскадрильях, изображение: мертвая голова и черное пламя. Дьяволы лучшего бы не придумали!
Воскресенье, 6 октября
Утром я у обедни в St.-Germain... Выйдя из церкви, прошла по rue Bonaparte до набережной Сены и там долго рассматривала японские гравюры, развешанные в лавочках на берегу. Очень люблю японское искусство, самое утонченное из всех. Останавливаюсь у витрин книжных магазинов с вновь вышедшими изданиями. Прогулка очень приятная в хорошую погоду.
Хотя сегодня никого не звали, но пришел художник Мансуров[255] и позже П. Иванов. Оба ушли, узнав, что мама еще больна и мы никого не можем звать.
После чая Ни читает мне и сестре свою статью для юбилейного № «Пути»…[256]Статья эта впервые знакомит с развитием рел<игиозно>-фил<ософской> мысли в России с конца 90 г. и до основания «Пути» здесь, за границей. У Ни редкий дар в сравнительно небольшой статье так ясно и просто изложить все самое существенное по данному вопросу... Редкая отчетливость, выпуклость мысли. Здесь, думаю, сказывается его французское (по бабушке) происхождение. Эта бабушка — мать матери Ни, в замужестве княгиня Кудашева, француженка Choiseul[257].
* Святое безумие (фр.).
** Дьявольское безумие (фр.).
*** Которые одержимы Богом (фр.).
**** От фр. avion — самолет.
114//115
Понедельник, 7 октября
Чудесный солнечный, теплый день... Выхожу в сад с ярко цветущими еще цветами и зеленью и думаю: «Как трудно представить себе в такие дни все, что происходит сейчас на земле. Это звериное ликование в Италии по поводу взятия Адуя, эти приветствия Муссолини от фр<анцузских> газет по поводу его победы, обмен любезностями между фр<анцузскими> и ит<альянскими> писателями и учеными — всю эту гадость, лицемерие, злобу, ложь!»
И я с такой радостью вспоминаю статью Montherlant'a[258] (предисловие к его последнему роману «Inutile Service»), где он обличает всю низость современного мира и уходит от него к природе, к простым, обездоленным людям (les vaincus* — как он их называет).
Заходил Либ с каким-то венгерским журналистом. Но мы их не оставили, т. к. мама чувствует себя плохо и ей нужен покой...
Ни говорит мне: «Какое странное противоречие в себе чувствую я. С одной стороны, я человек очень социальный, я люблю общество, общение, участвую и всю мою жизнь участвовал в самых различных начинаниях, но с другой — находясь в обществе или участвуя в тех или иных делах, я всегда чувствую себя на бесконечно далеком расстоянии от всего и всех. Как это объяснить?»
Я: «Я думаю, что основное для тебя в общении с людьми и участии в общ<их> делах — это внести туда нечто свое, направить и людей, и те или иные начинания по своему пути, наложить свою печать. Отнюдь не смешиваясь и не соединяясь и не получая от других в этом общении, а утверждая себя, свое. Я сравнила бы тебя с воином, засевшим в крепости и оттуда время от времени делающим вылазки для борьбы с врагом или для разведки».
Ни: «Пожалуй, ты права».
Сегодня был доктор-священник Липеровский[259]. Нашел ухудшение сердца у мамы. Тяжело, тяжело изо дня в день видеть постепенное угасание близкого человека. Да, смерть — дело дьявола. Иначе нельзя понять всего ее ужаса и мучения.
* Побежденные (фр.).
115//116
Бог, Бог Отец через Сына воскрешает. Умерщвляет — Дьявол!
Итак, Бог не всемогущ? Смерть не в Его власти?
Нет, Бог всемогущ в добре, в красоте, в милости и любви, но не в зле, не в мучении, не в уничтожении, не в злобе и лжи.
Но если Он всемогущ, то почему же Он не уничтожает зло в том или ином его проявлении?
Потому, что не хочет нарушить свободу. Не не может, а может, но не хочет.
Смерть есть нарушение свободы человека, потому что все сотворенное Богом хочет жить, хочет жить вечно, потому что создано для вечности. Прекращение жизни есть нарушение свободы человека. И это нарушение не может исходить от Бога. Смерть вошла через грех, говорит Св. Писание. Но грех есть уже проявление дьявола, его силы в человеке... И так как дьявол через грех овладел миром, то он и разрушает его. Оружия же его: смерть, болезни, убийства, войны — для людей. Землетрясения, голод, ураганы, пожары, наводнения — для природы.
Вторник, 8 октября
Ни обедал у Маритэн. Я не могла из-за болезни мамы.
Вернувшись, Ни рассказал о впечатлении... Находит, что оба они, и Jacques, и Raïssa, очень изменились за это время. Сдвинулись духовно влево, освободились от слишком ортодоксального томизма. Книгой Ни «О назначении человека» Raïssa восхищается, a Jacques еще не все прочел, но очень заинтересован. Ни было у них очень приятно. Оба они очень дружественно к нему относятся. Принес он от Raïss’ы книгу ее поэм с трогательной надписью мне и Ни...
Среда, 9 октября
Утром ездила по делам в Париж. Ни на заседании на Montparnass'e[260]. Вернулся страшно взволнованный. «Я устроил скандал... Страшно вспылил!»
Я испугалась, т. к. знаю, что такие вспышки гнева очень для Ни опасны. В прошлом году после одной такой вспышки у него шла кровь носом, и доктор предупредил, что ему нужно быть осторожным. «Что такое?» — спрашиваю с тревогой.
«Представь себе: некий г-н Гринченко поднес мне бумагу от митроп<олита> Елеферия[261], где о. Булгаков обвиняется в
116//117
ереси[262]. Сделано это по доносу отсюда, из нашего прихода. Я заявил, что с доносчиками ничего общего не желаю иметь. Страшно кричал... Какое безобразие!»
Я едва его успокоила, боясь, что вся эта история кончится для него плохо... С его характером, не выносящим никакого посягательства на свободу мысли, никаких компромиссов с совестью, идущим всегда и всюду против течения, — жить мучительно трудно. Он так чувствителен к всякой несправедливости, к лжи, к лицемерию. В такие минуты его гнева я и боюсь за него, и восхищаюсь им, благородством его души, его рыцарским закалом!
На этот раз все прошло благополучно, но я думаю, инцидент с г. Гринченко так не окончится... Будет доложено куда следует... Увидим.
Воскресенье, 13 октября
Со среды ухудшенье у мамы. Ночь сегодня прошла тревожно. Но утром она уснула, и я могла поехать в St.-Germain помолиться о ней. Обедню служил новый священник. Поразил меня какой-то трепетностью, полной благоговения в каждом жесте. Впервые вижу такую службу (впрочем, нет! Один негр служил так же прекрасно!). Это не служба, а как бы жизнь вблизи Христа, у Его ног.
Вернулась домой и застала маму в хорошем виде. Ни ушел в далекую прогулку. Встретил где-то своего старого знакомого социал-демократа и с ним гулял около часа. «Знаешь, мне была очень приятна эта встреча. Я почувствовал в этом человеке что-то человеческое. Теперь это редко...»
Погода чудесная... В доме тихо. Никого не зовем из-за больной... Слушаем музыку, т. к. начались уже симф<ониче-ские> концерты. Вечером читаем Шекспира...
Воскресенье, 20 октября
Всю эту неделю ничего не писала. Трудно было выбрать время из-за болезни мамы. Живем в полном уединении. Нельзя никого звать, чтобы не беспокоить маму. Сегодня тоже никого. Уход за мамой и хозяйство отнимают все время и очень утомляют.
Ни сегодня за завтраком говорил по поводу фильма, где документально показывали ловлю диких зверей: «Эти картины
117//118
вызвали во мне массу мыслей о человеке. Какая мощь, сила и ум в этом небольшом существе. Как борется он с силами природы и со страшными, враждебными ему зверями! И вот вся теология направлена на то, чтоб унижать человека, изображать его слабым, низким, бессильным. Я же, наоборот, вижу в нем много величия, и вся моя философия и все христианское сознание направлено на то, чтобы поднять человека, а не принижать его».
Перечитывая главу Ни об аде[263], я много думала эти дни вот о чем. Апост<ол> Иоанн — любимый ученик Христа. Это значит, что он больше, чем другие апостолы, проник в сущность учения Христа. И вот у него нигде не упоминается слово «ад», «адские муки». Есть лишь слово «осуждение», но это не то же, что вечность ада. Понимаю это в том смысле, что другие евангелисты были еще недостаточно очищены от влияния Ветхого Завета, где Бог воспринимался прежде всего как Бог карающий, мстящий, а не как Бог любви. Апостол Иоанн, повторяю, потому и любим Христом больше других, что он, один лишь он выявил в своем Евангелии подлинную сущность христианства, где нет места вечным мукам, возмездию, устрашениям, где Бог является лишь в аспекте любви.
Ни вечером на 1-м заседании Рел<игиозно>-фил<ософ-ской> академии (после каникул). Доклад о. Булгакова[264].
Вторник, 22 окт<ября>
Все это время Ни очень волнуется из-за объявления о. Булгакова еретиком. Сегодня говорит: «Вот заявляют, что католичество не признает свободы рел<игиозной> мысли, а православие? И там, и здесь одно и то же — гонение на свободу мыслить, боязнь мысли».
Все эти дни у нас в доме настроение больничное. Мама плохо выносит всякое недомогание, и с ней очень трудно. Нервничает, боится малейшей боли. И сестре, и мне приходится очень утомляться и днем, и по ночам. Хорошо еще, что погода ясная, сухая. Ночью был мороз.
Во Франции как будто успокоение. Лаваль[265] избран вновь в Сенат. Итальянцы, кажется, идут на уступки Лиге Наций.
118//119
Пятница, 25 окт<ября>
Была в Salpêtrière у моего больного. Он все в таком же положении. 3 года на спине! Болезнь, видимо, хроническая и лечению не поддается.
У Ни был один англичанин, долго живший в Мексике. После его ухода Ни, улыбаясь, говорит мне: «Этот англичанин сказал мне, что в Мексике, в христианских кружках, где он участвует, читают Библию и... мои книги». Оказывается, что этот англичанин участвовал в защите христиан во время гонений в Мексике, сидел в тюрьме за проповедь христианства...
Суббота, 26 окт<ября>
Ни взволнован чтением указа митр<ополита> Сергия[266] об осуждении в ереси о. Булгакова. В указе сказано, что сам митр<ополит> книг Бул<гакова> не читал, а осуждает на основании доклада некоего г-на Ставровского (секретаря еп<ископа> Елеферия)[267]. Кто такой этот Ставровский — все здесь знают, и не ему, конечно, обличать в ереси о. Бул<гакова>, у кот<орого> он, между прочим, не выдержал экзамена, будучи студ<ентом> Богос<ловского> института. Слушая все, что Ни рассказывал, я не могла даже возмущаться. Есть вещи, кот<орые> достойны только... смеха. Ни собирается писать громовую статью.
Ни получил приглашение на собрание «Ordre Nouveau»* под председательством André Maurois. Не пойдет, т. к. в среду всегда занят.
Воскресенье, 27 окт<ября>
Обедня в St.-Germain.
Днем пригласили Е. А. Извольскую, а позже приехал К. В. Мочульский. Обедал с нами. Ни очень оживился в беседе с ним. Вспоминали жизнь в Питере, Москве, многих писателей. Мочульский очень приятный собеседник, культурный, мягкий. Очень воодушевлен миссионерской деятельностью среди русских. Энтузиазм новообращенного.
* «Новый порядок» (фр.).
119//120
Понедельник, 28 окт<ября>
Вернувшись из Парижа, захожу в кабинет Ни. «Кончил статью», — встречает он меня. Это статья в защиту о. Булгакова, против указа о его ереси.
Вторник, 29 октября
1-я лекция Ни в Рел<игиозно>-фил<ософской> академии на тему*[268]:
(12 лекций). Читал с большим воодушевлением. Чувствовалось, что говорит человек, для кот<орого> философия не предмет, а тема всей его жизни, его призвание...
Народу много и слушали с напряж<енным> вниманием, несмотря на сложность и трудность местами лекции. Я думала, слушая: «Что, если б эту лекцию в России, перед большой аудиторией! Какое богатство мыслей тратится здесь для немногих, а там такая жажда, и удовлетворяют ее мертвечиной марксистской схоластики». Но, видно, Россия еще не доросла и не заслужила ничего лучшего.
Среда, 30 октября
У нас о. Стефан, милый, тихий. Беседовал с мамой (она его духовная дочь). Пришли Фед. Ив. Либ с женой. Ф<едор> И<ванович> сообщил, что получил от Барта (знаменитого теолога) из Базеля[269] письмо. Ему, т. е. Ф<едору> Ивановичу, не дадут кафедры, на кот<орую> он рассчитывал, и он останется здесь. Мы обрадовались, т. к. очень любим Ф<едора> И<вановича> и рады, что он живет здесь вблизи нас (в Кламаре). «Видно, это судьба ваша, Ф<едор> И<ванович>, разделять жизнь с русскими». У него богатейшая в мире библиотека старых рус<ских> книг, богословских, исторических.
Ни был на заседании в YMC'e и, вернувшись, с волнением рассказывал о продолжении истории с указом мит<рополита> Сергия (из Москвы) о ереси о. Булгакова. Говорят, что о. Б<улгаков> хочет уйти в отставку из Богослов<ского> института, где он читает богословие.
Пятница, 1 ноября
Сегодня Ни прочитал мне и сестре свою статью в защиту о. Булгакова «Дух великого инквизитора». Это смелый и открытый вызов всей официальной церкви, церкви, превратив-
* В оригинале — пропуск.
120//121
шейся в государство и перенявшей от него все методы управления душами: сыск, доносы, угрозы и отлучения.
Написав эту статью, Ни заметно успокоился после дней волнения. Исполнил свой долг. Сказал то, что велела совесть, что думают многие, но молчат из рабьего страха перед властями. Против него будет, конечно, воздвигнуто гонение со всех сторон и даже отлучение от церкви, той, официальной. Но от Истинной Церкви Христовой, Глава Которой Сам Христос, а основа — Любовь и Свобода, отлучить человека не может никто, кроме самого человека, если он предаст эту Любовь и Свободу во Христе.
Вечером я в кухне мою посуду. Входит Ни: «Я с гордостью только что думал о том, что могу о себе сказать то же, что сказал о себе Пушкин:
Что в мой жестокий век
Восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Погода небывалая, летняя. У нас в саду цветут розы.
Воскресенье, 3 ноября
К 5 ч. у нас Л. И. Шестов, кот<орый> не уехал читать лекции в Палестину из-за войны и трудности путешествия. Позже пришли Ф. И. Либ и проф. Ганеман (изгнанный из Германии еврей). Еще позже Г. П. Федотов с женой. Они остались ужинать. Много разговоров на волнующую всех тему об указе мит<рополита> Сергия о ереси о. Булгакова. Общее возмущение.
По-моему, это событие — провиденциально. Оно должно многим открыть глаза на то, что творится в официальной Церкви.
Понедельник, 4 ноября
[Ни был у одной из своих переводчиц[270]. Она недавно ездила в Россию (француженка, знающая немного русский яз<ык>). Женщина умная и культурная... Вернулся от нее Ни очень взволнованный, спорил с ней. Она в восторге от того, что видела там: музеи, библиотеки, театр. Для нее — это главное. Просвещение дикого народа. «Я не националист, — гово-
121//122
рит Ни, — но когда говорил с ней, чувствовал себя националистом, чувствовал обиду за Россию».
Я: «Она за просвещение, но какое это просвещение? Чему учат этот народ? Ведь иное просвещение хуже тьмы».
Ни: «Ей, видимо, все равно, лишь бы просвещали».
Я: «Охота была тебе так волноваться из-за этой "просветительницы"».
Ни: «Сознаю, что не стоило, но не могу. Когда вопрос идет о важности, о правде, я весь до глубины мучусь. И никто не знает, чего стоят мне мои книги, статьи. Какие мучения связаны для меня с моим творчеством!»]
Я знаю, знаю, Ни, и как хочется мне, чем могу, облегчить твою жизнь, оградить тебя от всего тяжелого, от бремени забот, часто для тебя непосильных.
Все это время в доме у нас тихо. Мама лежит, хотя ей лучше, но слаба очень. Дни уходят в заботах по дому и уходе за ней.
Вторник, 5 ноября
2-я лекция Ни по философии (о познании)[271]. Тема очень трудная для более или менее популярного изложения (имея в виду состав слушателей). Но Ни обладает даром ясного изложения самых трудных тем. Слушателей не меньше, но состав их трудно определить: все возрасты и положения: шоферы, студенты, монахи, врачи, дамы...
Среда, 6 ноября
Продолжаются чудесные ясные дни. Утром у мамы о. Стефан со Св<ятыми> Дарами. Остается у нас завтракать. Очень огорчен историей с о. Булгаковым. [О. Стефан — ясный, тихий, добрый. Священник по призванию. Раньше был офицером в армии Корнилова и проделал весь героический Ледяной поход[272].] Ни полдня на заседании в YMC'e.
Пятница, 8 ноября
Ни купил 1 Nомёр «Vendredi»*, нового журнала фр<анцуз-ских> писателей, сочувствующих «front populaire». Программа, по словам передовой статьи: от Жида до Ж. Маритэна. Что
* Так у Л. Ю. Бердяевой.
122//123
выйдет из этой смеси — неизвестно. Хорошо, однако, то, что журнал этот принадлежит группе писателей, а не финансистам, как все газеты и журналы Франции, да и всего мира.
Был милый Либ. Очень занят выпуском своего журнала «Orient und Occident», кот<орый> временно не выходил, а теперь возобновляется[273].
Дни уже холодные, хотя ясные. Я занята была пересадкой наших цветов на зиму. Очень люблю эту работу с цветами... Вечерами читаем вслух «Рудина». Ни находит, что это лучший роман Тургенева.
Суббота, 9 ноября
Была на исповеди у о. Ав<густина>. После исповеди он сказал мне, что окончил свою новую книгу «Мысль и свобода воли»[274]. Хотел бы приехать к нам прочесть введение в книгу. Но мне пришлось отложить это чтение ввиду болезни мамы.
Воскресенье, 10 ноября
К чаю у нас: И. И. Фондаминский, Pierre Pascal (бывший коммунист), Н. А. Тургенева, Е. С. Муратова[275], П. К. Иванов, Ф. И. Либ. И. Фондаминский недавно вернулся из Германии и рассказал много интересного. По его словам, 3/4 немцев уже против режима Гитлера, но власть все усиливается, опираясь на полицию и штыки.
Говорили о России, о том, что там нарождается новая интеллигенция, которая придет на смену с новыми духовными запросами. «Улита едет, да когда приедет», — думала я. Впрочем, в России все совершается как-то не органически, а катастрофически, а потому никакие пророчества о ней невозможны.
Вечер прошел очень оживленно.