Первые босфорские походы 4 глава

4 А. Маврокордато также заявлял, что «Черным морем и кругом его всеми берегами владеет один салтан, а иного государя к тому морю никако­го владения, ни места нигде не бывало и ныне нет. И того ради и ныне, и никогда плавания по Черному морю московским кораблям и никаким су­дам для торговли поволено не будет, понеже от веков никто из иных наро­дов при владении турском не имел на том море плавания». По словам турец­кого представителя, исстари и доныне много раз просили и теперь просят о том французы, англичане, голландцы и венецианцы, но Турция издревле им отказывала и ныне отказывает, «говоря, чтобы они никакой в том на­дежды не имели».

В этих заявлениях содержатся некоторые «дипломатические» передерж­ки относительно того, что бывало и не бывало прежде. Но Б.А. Дранов обвиняет А. Маврокордато в «ретроспективной исторической фальсифика­ции», утверждая, в частности, что договоры («капитуляции») Англии и Гол­ландии с Турцией 1604(1607) и 1612гг., равно как и их подтверждения последней трети XVII в., предоставляли судам названных стран право про­хода через Босфор и судоходства на Черном море. В самом деле, «капитуля­ции» формально разрешали ведение черноморской торговли под англий­ским и голландским флагами, в том числе и с Московией через реку Дон, а суда Англии и Голландии при заходе в Кафу или иные черноморские порты должны были пользоваться покровительством османских властей. В дей­ствительности же все это осталось на бумаге, и турки не пропускали упомя­нутые суда в Черное море. По имеющимся источникам, казаки никогда не встречали их ни на Черном, ни тем более на Азовском море. Б.А. Дранов делает свои заключения на основе материалов В.А. Уляницкого (постоян­но называя его Ульяницким), но тот, сказав, что англичане и голландцы имели доступ в Черное море, далее замечает, что «капитуляции» «разреша­ли доступ туда лишь купцам, а не кораблям». Добавим, что и Польша по договорам с Турцией XV—XVI вв. и двум договорам XVII в. (1607 и 1619гг.) формально получала свободу плавания и торговли на Черном море, но из-за противодействия Стамбула не могла воспользоваться этим правом. Рос­сия добилась для себя свободы черноморского судоходства только по Кю-чюк-Кайнарджийскому договору 1774 г.

⁵ См. повторение этой мысли.

⁶ Польские послы в Стамбуле, открещиваясь от казачьих «разбоев», тем не менее твердо заявляли, что казаки на Днепре живут «от веку», существуют там в большем или меньшем числе, но «вечно», что турки Днепром никогда не владели, а татары пришли туда позже казаков. В 1640 г. Войцех Мясков­ский доносил королю о своей беседе с великим везиром: «О Запорожье я сказал, что еще ни татар в Крыму, ни вас тут в Адрианополе и Константино­поле не было, когда казаки от веку на Днепре на земле польских королей начали жить, так что и человеческая память не запомнила их начало».

⁷ Очаковский замок и две крепости у острова Тавани должны были закрыть выход казакам из Днепра, а Азовская крепость и разрушенное затем донцами укрепление на Мертвом Донце — из Дона.

8 Автор имел в виду конкретно борьбу Петра 1 за устья Невы, Дона, Днепра и Буга, а также Керченский пролив.

9 См. еше позже у Ю.П. Тушина: «Военные походы казаков были вынуж­денным ответом на турецко-татарское наступление, актом самозащиты».

¹⁰ Ср. с замечанием одного из иностранных дипломатов в Польше: «Уничтожить их (татар. — В.К.) значит потрясти до основания всю Отто­манскую империю, ибо для турок тартары то же, что крылья для птицы, и потому лишним будет стараться доказывать, какая обоюдная польза за­ключается в союзе сих двух народов». Определение татар как «крыльев и как бы правого плеча» Порты принадлежит римскому папе.

" Согласно этому историку, в 1650-х гг. и Москва считала, что для отвращения вражеского вторжения в свою землю казакам «надлежало за­нять врагов в собственной их земле».

¹² Н.И. Краснов пишет о набеге атамана Ивана Богатого: «Дело не в том, что несколько сот удальцов высадились у берегов Золотого Рога и зажгли загородное царьградское селение с роскошными дворцами султана и турецких пашей, а в том впечатлении, которое подобный набег произвел на могущественную державу, первостепенное в то время государство в Ев­ропе». Обстоятельства набега здесь указаны неточно, но интересно пре­имущество, которое автор отдает «впечатлению».

¹³ Автор говорит о «морских набегах на берега Анатолии и Малой Азии», не указывая, как он разделяет эти географические понятия.

¹⁴ А.А. Новосельского поддержал Б.В. Лунин. О «тщательнейшей под­готовке и организации походов», исключающей стихийность, позже писал Ю.П. Тушин.

¹³ Далее мы увидим, что в 1630 г. запорожцы, прибывшие на Дон с призывом идти на море «для добычи», инициировали совместный поход в Прибосфорский район. Но, во-первых, это все-таки был не Босфор, во-вторых, в запорожском призыве не говорилось о походе именно к Босфору, и в-третьих, в Прибосфорский район казаки пошли не сразу, а после об­ширных действий в Керченском проливе, у Крыма и Анатолии.

¹⁶ В ответ на негодующее заявление П.А. Кулиша: «Добыча и слава... воспеты в казацких песнях как одинаково нравственные», — Н.И. Косто­маров спрашивал: «Отчего это г. Кулишу понятие о славе кажется нрав­ственным, а понятие о добыче безнравственным? Разве потому, что гром­кое слово "слава" более пригодно для красноречия, чем слово "добыча"? Но как бы то ни было, нельзя ставить в вину козакам и признавать за ними как бы исключительно им одним принадлежащий порок — склонность к приобретению добычи: это свойство всех военных людей во все времена и во всех странах, начиная от полудиких шаек до армий цивилизованных народов. Разве в наше время на войнах не берут у неприятелей добычи и разве не поставляют себе в особую доблесть отнятие добычи?»

Слава и добыча естественным образом сочетались и во взглядах обыч­ных казаков XVII в. Это подметил Т. Г. Шевченко, в стихотворении которо­го «Гамалия» запорожцы идут к Стамбулу, по их словам, «не дукаты счи­тать», а «славы добиваться», выручать пленников-христиан, «за свободу... братьев с турками сражаться», и, действительно, ломают в Скутари тюрем­ные стены, но одновременно «ссыпают золото в челны» полными доверху шапками, а по возвращении домой, «хлебнув славы», намереваются по­крыть свои курени захваченным «рытым бархатом».

¹⁷ В «Исторической» повести об Азове сказано: «И за наше великое пред господом Богом согрешение в прежние лета прародительства нашего бысть гонение на истинную нашу православную християнскую веру от тех злохитренных, ока[я]нных и свирепых, и немилостивых волков поганского языка бусурманской веры, от агарянского изчадия: первие же паче на вос-точне стране на святый град Иерусалим и при царе Костянтине на Царь-град. И во Ерусалиме и во Цареграде, и во всех окрестных градех от тех окаянных и немилостивых волков поганского языка около Бедово (Среди­земного. — В.К.) и Черного моря, и Синего (Азовского. — В.К.) моря же православная християнская вера разорена и попленена до основания».

Московские цари виделись автору, по-видимому, в качестве преемни­ков византийских императоров. А.Н. Робинсон утверждает, что и в «Исто­рической» азовской повести взятие Азова изображается как «богоугод­ное» предприятие, «имеющее в своей перспективе движение на Царьград и даже Иерусалим». Однако «Историческая» повесть прямо не говорит о такой перспективе, и она может быть только «дорисована» воображением читателя.

¹⁹ В апреле 1638 г. донцы заявляли крымскому послу, что хотят «приба­вить к себе город Темрюк да и Табань (Тамань. — В.К.), да и Керчь, да, либо... нам даст Бог, и Кафу вашу».

²⁰ Ср. у В.И. Ламанского. В итальянском оригинале, согласно М. Лев­ченко: «Я слышал от них, что они надеются захватить однажды и Констан­тинополь, — говорят, что освободить ту землю судила им доля и что у них есть пророчества, которые ясно предвещают это...»

²¹ Кстати заметим, что П. делла Балле, кроме итальянского, француз­ского, турецкого, персидского и армянского языков, немного знал и «язык московитов», среди которых прожил два года, сопровождая представителя персидского шаха.

²² Из логики П.А. Кулиша, считавшего казачество разрушительной ан­тигосударственной силой, враждебной порядку и устоям феодального госу­дарства, вытекал следующий вывод: «Если бы казаки и разрушили Отто­манскую империю, то радости в этом для людей порядка и благоустройства было бы мало. Победоносная вольница сделалась бы, пожалуй, опаснее самих мусульман для русского мира...»

²³ Подробнее о корсарах Северной Африки см.: 601; 329; о турецком флоте XVI в.: 207; 601; 632, ч. 3 (здесь же и характеристика флота в XVII в.); 627 и др.

²⁴ Впервой четверти XVII в. численность населения Войска Запорож­ского и Войска Донского вместе взятых определялась десятками тысяч чело­век (конкретные цифры см. в главе X), в то время как в Османской империи проживало приблизительно 22— 25 млн человек (хотя Омер Лютфи Баркан даже для конца XVI в. называет цифру в 30—35 млн). Плошадь империи составляла почти 6 млн кв. км. Для сравнения укажем, что ныне площадь Турции составляет 0,78 млн, Украины — 0,6 млн, Франции — 0,55 млн, Ис­пании — 0,5 млн, Ирана — 0,43 млн и Италии — 0,3 млн кв. км. Площадь Средиземного моря — 2,5 млн и Черного моря — 0,4 млн кв. км.

²⁵ В отдельных случаях команда струга могла превышать и 80 человек. В экспедициях на Азовском море использовались меньшие суда. О скорос­ти казачьих судов и галер см. главу III.

²⁶ Жан Шарлей говорит, что на судах Степана Разина в Каспийском походе было по две пушки.

²⁷ См. также мнения С. Боброва. В.И. Ламанского, Н.И. Краснова.

²⁸ По мнению В.В. Мавродина, казаки «фактически становятся хозяе­вами Черного моря» «на определенном промежутке времени» еще в XVI в. См. также утверждение О.И. Прицака о том, что запорожцы «перекрыли дыхание османскому правительству» морскими походами 1594—1625 гг.

²⁹ По мнению А.И. Латуна, «вырабатывая собственную морскую так­тику и стратегию, «морские волки» степей использовали богатый опыт своих исторических предшественников — воинов и моряков Киевской Руси, а поз­же — воинственных людей Северного Причерноморья, известных истори­кам под именем "бродников" и "берладников"». Вопрос этот чрезвычайно интересен, но не разработан из-за нехватки источников и по другим причи­нам. Берладники действительно являлись искусными мореходами и соверша­ли плавания по Черному морю (их экспедиция 1159 г., согласно В.В. Мавродину, «очень напоминает черноморские походы казаков»), и вполне воз­можно, что мореходством занимались и бродники. Эвлия Челеби, источники которого неизвестны, утверждает, что около 1291 г. Херсонес принадлежал неким польским казакам, и сообщает о последующих морских походах каза­ков, вплоть до их большого сражения с турками в 1481 — 1482 гг. у Адахуна, на Тамани. В журнале русского посла в Стамбуле Я.И. Булгакова под 1781 г. есть запись, сделанная, по-видимому, на основании рассказов местных жи­телей, о «сильном сражении» казаков с генуэзцами на Босфоре у Стении (Истинье).

Что касается походов Киевской Руси на Босфор и к Константинополю IX—X вв., то некоторые старые авторы, в том числе и украинские казацкие летописцы, проводили прямую преемственную связь между ними и набега­ми казаков и ставили знак равенства между древнерусскими и казачьими судами. Киевский митрополит Иов, имевший тесные контакты с запорожцами, писал о них в 1621 г.: «Это войско того поколения, которое при рус­ском монархе Олеге в своих моноксилах (однодеревых судах. — В.К.) по морю и по суше (приделав колеса к челнам) плавало и Константинополь штурмовало. Ведь это они (казаки. — В.К.) при Владимире Великом, святом русском монархе, воевали Грецию, Македонию и Иллирик».

Многие позднейшие историки проводили параллель между древнерус­скими и казачьими походами. «Характер морских экспедиций руссов, как они описаны у Масъуди и византийцев X века, — пишет тюрколог П.С. Са­вельев, — находим в турецких описаниях походов, совершенных днепров­скими и донскими казаками на малоазийские берега и к Константинополю в XVI и XVII веке». Согласно Н.П. Загоскину, память о древнерусском вли­янии на Черном море продолжает жить «в удалых морских набегах днеп­ровских казаков... от времени до времени напоминавших побережьям Ана­толии и Босфора ужасы русских морских нашествий IX и X веков». «Очень близкие черты характера нашествия на половецкие "вежи" и на Царьград первых Рюриковичей и позднейших казацких действий, — отмечает Ф. Ра-вита-Гавроньский. — дали импульс Владимиру Антоновичу связать проис­хождение казачества и казаков с княжением первых Рюриковичей в Киеве... остатки местного населения, жившего над Днепром, в той мере, насколько уцелели от монгольского погрома, не могли стереть в себе традиции про­шлого, от которого отделяло их едва лишь два века, и Днепр оживил их, когда начались татарские походы и начали подниматься богатые турецкие города».

Приведем, наконец, мнение В.В. Мавродина: «Мореходство украинцев и русских восходит к единому источнику — к мореплаванию восточных славян во времена Киевской Руси, во времена антов, к мореплаванию древ­них славян. Походы запорожских казаков, как и суда их, во многом напоми­нают и продолжают традиции русских времен Олега и Игоря». Для полноты картины добавим, что казачьи суда имеют некоторое сходство также с суда­ми черкесов и новгородцев, которые принимали участие в становлении ка­зачества.

³⁰ См. характеристику сухопутных сил Турции первой четверти XVII в. у Луи Деэ де Курменена.

³¹ О турецком флоте первой четверти XVII в. см. также: 200.

³² Подробнее о составе флота у Азова см.: 366.

³³ Об использовании турками против казаков разных типов судов см. также мнение П. делла Балле.

Глава II

БОСФОР И СТАМБУЛ

Знаменитый пролив

Босфор (Боспор) по-гречески означает «коровий проход» или «коровий брод». Истоки этого названия уходят в древне­греческую мифологию. Могущественнейший из богов Зевс не­когда полюбил дочь царя Арголиды прекрасную Ио и, чтобы скрыть ее от гнева своей жены Геры, превратил любимую в ко­рову. Гера завладела ею, но сын Зевса Гермес по поручению отца похитил необыкновенное животное. Тогда Гера наслала на корову чудовищного овода, который своим ужасным жалом гнал ее, обезумевшую от мучений, из страны в страну. В этом страшном беге Ио и переправилась через пролив, разделяю­щий два континента.

Он имел еще уточняющее определение Фракийский в отли­чие от другого Босфора — Киммерийского, который сейчас на­зывается Керченским проливом. Турки именуют первый про­лив просто Богазичи (Пролив) или Карадениз богазы (Черно­морский пролив), или Истанбул богазы (Стамбульский пролив).

В Средние века и в Новое время европейские мореплавате­ли разделяли Босфор на две части: северную, от черноморско­го устья до залива Бююкдере, называли Каналом Черного моря, или Черноморским каналом, а южную, от упомянутого залива до мыса Сарайбурну («оконечности Сераля»), — Константи­нопольским проливом, или собственно Босфором. Впослед­ствии Босфор делили на «колена». Первая российская лоция Черного моря (1851) указывала на три колена: от названного моря до Бююкдере, от него до мыса Еникёйбурну и от послед­него до Стамбула. Описание Прибосфорского района, состав­ленное российским Генеральным штабом перед Первой мировой войной, делит пролив на четыре колена: от маяка Румели-фенери до Бююкдере (Верхний Босфор), от Бююкдере до Еникёя, от него до параллели Бейлербея (на азиатском берегу) и от мыса Дефтердарадо Золотого Рога. Все эти деления, конечно, условны.

Босфор всегда поражал и сейчас поражает путешественни­ков своей яркой живописностью и несравненной красотой. Без сомнения, ее замечали и казаки во время набегов, но не остави­ли эмоциональные описания: это была чужая красота, которая, быть может, воспринималась даже враждебно. «Нейтральные» и более поздние путешественники не сдерживали свои чувства. Инок Серапион, упоминая босфорские «изряднии города и села, дивние вертограды, благовоннии кипариси и инии древеса пре-чудние, зелие благоухающее», заключал: «... словом сказать, места онии красоты несказанной».

Многие десятки наблюдателей будут писать о непрерывно меняющихся, новых и разнообразных картинах, которые откры­ваются при движении судна по Босфору, особенно если оно не­сется вместе с течением: «каждую секунду встречаете какую-ни­будь новую прелесть». Заманчивые рощи, заросли кустарников, сады и виноградники, красивые «романтические» холмы и пре­лестные равнины с бесчисленными речками и ручьями, множе­ство чаек и стаи резвящихся дельфинов, волны, которые донец А.Н. Краснов определял как «индиговые с белыми гребнями», не похожие «ни на лазурь Средиземного моря, ни на тона на­ших черноморских вод», с глухим рокотом и брызгами разбива­ющиеся о берег, внушительные замки, живописные развалины, белые дворцы, виллы и беседки в изумрудной зелени и ярких цветах, селения с мечетями — все это вместе составляет «сплош­ную цепь очарований».

«Ничего не может быть равного по красоте и разнообразию тем картинам, которые проходят здесь перед глазами», — заме­чает А. Барт. «Босфор — чудо, — утверждает С.Н. Филиппов. — Это не преувеличение и не увлечение. Его нужно видеть, нужно вглядеться в него, чтобы понять и оценить его красоту, эту пре­лесть природы...»

Пролив с севера на юг становится все краше, и от Бююкдере уже «начинается удивительная красота». «Когда с устьев Черно­го моря опускаешься к Константинополю, — пишет Пьер Лоти, — волшебная панорама Босфора развертывается посте­пенно с возрастающим великолепием, достигая полного апофе­оза там, где открывается Мраморное море: тогда слева, в Азии, красуется Скутари, а справа, над мраморными набережными и дворцами султанов, поднимается величественный профиль Стамбула, увенчанный массой минаретов и куполов».

Длину пролива определяли и доныне определяют по-разно­му. Ф. де Сези в 1625 г. указывал, что от Стамбула до «устья канала» всего лишь 4 лье, т.е. 17,8 км, если имелись в виду сухо­путные лье, или 22,2 км, если речь шла о морских. Э. Дортелли в 1634 г. называл длину в 18 миль. По сведениям Ж. Шардена, относящимся к 1672 г., длина Босфора исчислялась в 15 миль, или 27,8 км. «А всего... гирла от Черного моря до Царырада, — писал в 1699 г. Емельян Украинцев, — 18 миль итальянских...» Ту же длину называл в 1703 г. П.А. Толстой, добавляя, что это будет «московских мерных 15 верст 750 сажен». Несколькими годами позже паломник Иоанн Лукьянов утверждал, что «от гир­ла (устья пролива. — В. К.) до Царягорода узким морем осьмнадцать верст», т.е. 19,4 км, хотя, может быть, наблюдатель просто заменил мили верстами.

В первой половине XIX в. в России считали, что длина про­лива по фарватеру составляет 27 верст 473 сажени, или 29,8 км. В первой отечественной лоции Черного моря все колена Босфо­ра вместе взятые определялись в 16,5 мили, т.е. 30,6 км. Эта цифра фактически равняется современной: турецкие географы считают, что пролив имеет в длину 31 км, что составляет 16,7 мили².

Многим наблюдателям Босфор напоминает реку, и неслу­чайно один из русских паломников замечал, что «пошол тот богаз (пролив. — В.К.) як бы якая превеликая река». «Сильное течение воды, — говорит капитан новейшего времени, — за­ставляет забывать о том, что Босфор — морской пролив. Он ско­рее напоминает быструю короткую реку». Но, разумеется, речь идет о весьма своеобразной артерии: «Босфор, — по выражению А.Н. Краснова, — это и не река, и не море... Он течет как река, но на поверхности его кипит жизнь, достойная первостепенно­го морского порта».

В источниках илитературе встречаются сравнения пролива с конкретными реками. Э. Дортелли считал, что он «по ширине и глубине не превышает» Дунай или Днепр, а иеромонахи Ма-карий и Селиверст характеризовали Босфор как неширокое «море», «как вдвое ширше бы от Днепра». Согласно наблюдени­ям П.П. Гнедича, пролив «куда уже, чем Волга в нижней части, только горы с двух сторон»; по С.Н. Филиппову, Босфор «не шире Волги у Нижнего (Новгорода. — В.К.)».

У Ж. Шардена есть сообщение, что пролив имеет в ширину около двух миль. Е. Украинцев писал, что Босфор от черномор­ских маяков до Стамбула шириной «только с милю немецкую». Но это были «прикидки» приблизительной средней ширины. На самом же деле она крайне неравномерна и, по современным данным, колеблется от 0,7—0,75 до 3,6—3,8 км, или от 0,4 до 1,9—2,0 миль. Наибольшую ширину пролив имеет при черно­морском устье, между маяками Румелифенери и Анадолуфенери. Издавна считается, что самое узкое место Босфора располо­жено между замками Румелихисары и Анадолухисары, и это от­ражено в многочисленных старых и новых работах. Полагают, однако, что максимальная узкость находится южнее названных замков — за мысом Шейтанбурну, у Арнавуткёя³.

В самой южной части пролива от него к северо-западу отхо­дит залив Золотой Рог, называемый турками Халич («Залив») и служащий гаванью Стамбулу. Длина залива составляет свыше 10 км (более 5,4 мили), а средняя ширина около 450 м (около 0,2 мили). Наибольшую ширину Золотой Рог имеет при вхо­де — приблизительно 1 км (свыше 0,5 мили).

Современники подчеркивали, что весь османский флот мог выходить в Черное море, так как Босфор очень глубок. «А глуби­на в том гирле в самой середке, — по определению Е. Украинцева, —сажень по 20 и по30, и по 40...» — от 43,2 до 86,4м. Ныне глуби ну судоходной части Босфора определяют в 20— 102 м⁴. По фарватеру пролив чист, но у берегов в разных местах встречают­ся отмели, банки, камни и мелководные места.

В описании Черного моря Э. Дортелли можно прочитать, что по обеим сторонам черноморского устья Босфора «есть 2 ложных прохода», которые затрудняют попадание судов в про­лив, особенно ночью, и вызывают кораблекрушения. Оба «фаль­шивых Босфора» отмечают и позднейшие лоции. Один из них расположен на азиатской стороне возле мыса Шиле, адругой — на европейской у мыса Карабурну. «Эти места таковы, — пишет А.Л. Бертье-Делагард, — что действительно дают представле­ние с моря, очень похожее на настоящий пролив. Теперь это все хорошо обставлено огнями и знаками, но во дни д'Асколи гро­зило морякам очень большими опасностями».

«Грустно подумать, — читаем в записках морского офицера 1850 г., — какое множество купеческих судов, бежавших попут­ным ветром из Керчи и Одессы, разбилось в фальшивом проли­ве на берегу Румелии, и Бог знает, сколько их еще разобьется! Без сомнения, каждое из них видит опасность, но уже в такое время, когда нужно отлавировываться от берега; надобно видеть и испытать зыбь в этом угле (Черного моря. — В. К.) при устояв­шемся N0 (норд-осте. — В.К.), чтобы судить, чего стоит малому судну лавировать против нее»⁵.

Непрост был и вход в настоящий Босфор. Когда в 1699 г. корабль российского регулярного флота «Крепость» впервые появился в проливе, находившийся на борту посол Е. Украин­цев с гордостью извещал Петра I, что корабль вошел в Босфор «в целости самою середкою, без указывания и без вожей (лоцма­нов. — В. К.) турецких», и замечал, что не только ночью, но «и в день то гирло с моря несамознатно».

Действительно, как писал впоследствии русский военный агент в Стамбуле В. П. Филиппов, оба берега Черного моря, ев­ропейский и азиатский, перед Босфором «сближаются между собой не постепенно, а встречаются вдруг, пролегая в одном и том же направлении. При подобном очертании берега найти из моря такой узкий выход, как Босфор... весьма затруднительно, тем более что берега обоих материков сходны между собой и очень однообразны. Трудность эта увеличивается до крайней степени ночью, в пасмурную погоду, а особенно в туман».

Полагают, что древнегреческий миф о страшных Симплегадах («Сталкивающихся скалах»), находившихся, по представле­ниям древних, при выходе из Босфора в Черное море, отразил реальные трудности и опасности плавания по проливу⁶, особен­но в его черноморском устье. Фредерик Дюбуа де Монперё счи­тает, что и древнегреческие Сцилла и Харибда, чудовища, оби­тавшие на прибрежных скалах по обе стороны некоего морского пролива, — это те же Симплегады, «морские рифы, так хорошо известные в древности неопытным мореплавателям; эти скалы торчат у входа Босфора Фракийского, по направлению к Черно­му морю».

«Я слышал от старых турецких капитанов, — записал в 1672 г. Ж. Шарден, — что на Черном море плавает 1500 судов и что из них ежегодно гибнет сотня. Всего более следует опасаться ко­раблекрушения при входе в Босфор. Вход этот очень тесен. Час­то там дует противный ветер; из пролива почта постоянно дует такой ветер, отгоняющий суда, а когда он крепчает, то выбрасы­вает суда на берег, усеянный крутыми скалами. Там разбилось столько галер и кораблей, что и не сосчитать... Следующее об­стоятельство ясно показывает большое число кораблекрушений при входе в Черное море: все ближайшие селения построены из обломков судов, и жители не употребляют иных строительных материалов». Ж. Шарден приводил и примеры кораблекруше­ний: «Недавно семнадцать галер погибло там в один день, а в прошлом году там погибло, тоже в один день, посвященный у греков памяти св. Димитрия (у турок это день Касыма — 26 ок­тября 1671 г. — В.К.), тридцать шесть саик (шаик. — В.К.)».

Поздние путешественники рассказывают, что при прибли­жении к Босфору сначала смутно вдали «темнеет линия гор», затем «через полчаса они уже видны отчетливо и ясно, так что без труда можно разглядеть их контуры и формы отдельных вер­шин», а потом «сплошная линия гор сразу разрывается на две части, открывается вход в знаменитый Босфор. Направо — Ев­ропа, налево — Азия». Пролив открывается неожиданно: «Тем­ные воротца, случайные — так кажется сперва — в холмистой гряде, может быть, бухточка, устье реки. И вдруг понимаешь: это Босфор!»

«Сильное впечатление, — пишет морской офицер, — произ­вел на меня юго-западный угол Черного моря; я вполне понял, как важен вход в подветренный пролив Босфорский и как опасно спускаться в него, надеясь лишь на счисление. Норд-ост несет с собою густую мрачность, особенно у поверхности моря, берег бывает занесен (мглой. — В.К.) и низменности видны только в самом близком расстоянии, так что маяки открываются не далее как в расстоянии семи или восьми миль (13,0—14,8 км. — В.К.)...»

До сих пор у моряков существует целая «наука», как распоз­нать вход в Босфор. «В ясную погоду, — читаем в лоции, — про­лив распознается днем за 30 миль (55,6 км. — В.К.); он начинает обозначаться интервалом, когда судно, приближаясь от запада, придет на NN0 (норд-норд-ост. — В.К.) от него. С более дальне­го расстояния Босфор определяется по находящимся восточнее его горам Мал-Тепеси, Двух Братьев и третьей (близ берега Мра­морного моря), часто видимой около первых двух, на заднем их плане, и потому называемой Дальнею. Когда верхние части бере­гов занесены мглою, то лучшим признаком к опознанию пролива служат семь красноватых россыпей (песков. — В. К.), находящих­ся к западу от него, и одна белая — к востоку...»⁷

Течение в Босфоре направлено из Черного моря в Мраморное, причем, как писал Е. Украинцев, «течет вода тем гирлом... быст­ро». Позже специалисты будут отмечать, что пролив, «служа про­током избытка вод Черного моря в Мраморное, отличается чрез­вычайной для такой массы воды быстротой течения, а также из­менчивостью его, периодической или случайной, разнообразием в его направлении, нередко на незначительном пространстве».

Скорость течения зависит от ветров, ширины и глубины тех или иных участков Босфора, конфигурации берегов и времени года. Весной течение сильнее из-за половодья на Дунае, Днеп­ре, Днестре и других реках, впадающих в Черное море. И. И. Стебницкий приводит сведения русского капитана Юговича, «от­личного знатока Босфора», прожившего в Стамбуле 30 лет, о том, что течение «ослабевает к закату солнца, наименьшую ско­рость имеет к восходу солнца, а затем усиливается к полудню»⁸.

Одна из лоций указывает скорость босфорского течения око­ло 2 узлов (3,7 км в час) у северного, широкого конца пролива и 4—5 узлов (7,4—9,3 км в час) в узкости между Румелихисары и Анадолухисары, где оно называется Шейтан акынты («Чертов поток», «Чертово течение», «Дьявольское течение»). Другая ло­ция говорит, что скорость там иногда превышает и 5 узлов. Бо­лее позднее описание Босфора утверждает, что в этом течении у мыса Акиндизибурну (Шейтанбурну) при нормальных услови­ях вода может идти со скоростью до 3,75 узла (6,9 км в час). На­блюдения капитана Юговича свидетельствуют, что при особых условиях в определенных местах Босфора возникает бешеный поток: «Часто, особенно осенью и весною, при ветрах ВСВ (с во­стока-северо-востока. — В.К.) скорость течения, ударяющего на оконечность Сераля, доходит до 6 миль в час(11,1 км. — В.К.)...» Современный «Морской энциклопедический словарь» опреде­ляет скорость течения в Босфоре в 2,9—3,9 узла (5,4—7,2 км в час). При этом для сравнения следует иметь в виду, что течение со скоростью около 2,2 узла (4 км в час) — это сильнейшее тече­ние, бурная река.

Во время навигации в Босфоре господствует ветер с Черного моря. Летом в нормальную погоду, которая начинается в конце весны и заканчивается в начале осени (бурная погода обыкно­венно наблюдается с октября до мая), в проливе ежедневно дует северо-восточный ветер, разгоняющий обычное течение. Он случается также и ранней весной, приблизительно с двадцатых чисел марта, и вообще часто не прекращается до начала двадца­тых чисел октября⁹. Весной и зимой в проливе отмечается пре­имущественно юго-юго-западный ветер, и тагда течение изме­няет свое направление на противоположное, вследствие чего вода движется из Мраморного моря в Черное. Но после свежих юж­ных ветров вода, «подвинутая» к северу, вновь устремляется на юг с усиленной скоростью.