Так кто ж ты, наконец?
-- Я -- часть той силы,
Что вечно хочет зла
И вечно совешает благо.
Гете. "Фауст"
Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными
Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших
Прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую
Пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в
Руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров
Очки в черной роговой оправе. Второй -- плечистый, рыжеватый, вихрастый
Молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке -- был в ковбойке,
Жеваных белых брюках и в черных тапочках.
Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель
Правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно
Именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой
Спутник его -- поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом
Бездомный.
Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к
пестро раскрашенной будочке с надписью "Пиво и воды".
Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера.
Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице,
Не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было
Дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за
Садовое кольцо, -- никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста
Была аллея.
-- Дайте нарзану, -- попросил Берлиоз.
-- Нарзану нету, -- ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.
-- Пиво есть? -- сиплым голосом осведомился Бездомный.
-- Пиво привезут к вечеру, -- ответила женщина.
-- А что есть? -- спросил Берлиоз.
-- Абрикосовая, только теплая, -- сказала женщина.
-- Ну, давайте, давайте, давайте!..
Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло
Парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились
И уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он
Внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то
Провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того,
Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось
Тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не
понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: "Что
Это со мной? Этого никогда не было... сердце шалит... я переутомился.
Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск..."
И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха
Прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский
Картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в
Сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить,
Глумливая.
Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не
привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: "Этого
не может быть!.."
Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не
Касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.
Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их
Открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а
Заодно и тупая игла выскочила из сердца.
-- Фу ты черт! -- воскликнул редактор, -- ты знаешь, Иван, у меня
сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было,
-- он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки
Дрожали.
Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся
довольно бодро: "Ну-с, итак..." -- повел речь, прерванную питьем
Абрикосовой.
Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том,
Что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую
Антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий
Срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил
Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень
Черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора,
Писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об
Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что
Именно подвело Ивана Николаевича -- изобразительная ли сила его таланта или
Полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, -- но Иисус
В его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий
К себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том,
каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как