Залах со сводчатыми потолками, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими
Гривами, не только потому, что на каждом столике помещалась лампа, накрытая
Шалью, не только потому, что туда не мог проникнуть первый попавшийся
Человек с улицы, а еще и потому, что качеством своей провизии Грибоедов бил
Любой ресторан в Москве, как хотел, и что эту провизию отпускали по самой
Сходной, отнюдь не обременительной цене.
Поэтому нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре, который
однажды слышал автор этих правдивейших строк у чугунной решетки Грибоедова:
-- Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий?
-- Что за вопрос, конечно, здесь, дорогой Фока! Арчибальд Арчибальдович
Шепнул мне сегодня, что будут порционные судачки а натюрель. Виртуозная
штука!
-- Умеешь ты жить, Амвросий! -- со вздохом отвечал тощий, запущенный, с
Карбункулом на шее Фока румяногубому гиганту, золотистоволосому, пышнощекому
Амвросию-поэту.
-- Никакого уменья особенного у меня нету, -- возражал Амвросий, -- а
Обыкновенное желание жить по-человечески. Ты хочешь сказать, Фока, что
судачки можно встретить и в "Колизее". Но в "Колизее" порция судачков стоит
тринадцать рублей пятнадцать копеек, а у нас -- пять пятьдесят! Кроме того,
в "Колизее" судачки третьедневочные, и, кроме того, еще у тебя нет гарантии,
что ты не получишь в "Колизее" виноградной кистью по морде от первого
Попавшего молодого человека, ворвавшегося с театрального проезда. Нет, я
категорически против "Колизея", -- гремел на весь бульвар гастроном
Амвросий. -- Не уговаривай меня, Фока!
-- Я не уговариваю тебя, Амвросий, -- пищал Фока. -- Дома можно
Поужинать.
-- Слуга покорный, -- трубил Амвросий, -- представляю себе твою жену,
Пытающуюся соорудить в кастрюльке в общей кухне дома порционные судачки а
натюрель! Ги-ги-ги!.. Оревуар, Фока! -- и, напевая, Амвросий устремлялся к
Веранде под тентом.
Эх-хо-хо... Да, было, было!.. Помнят московские старожилы знаменитого
Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А
Стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными
Раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в
Чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела
по-генуэзски? Десять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга! А в июле,
Когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные дела держат в городе,
-- на веранде, в тени вьющегося винограда, в золотом пятне на чистейшей
скатерти тарелочка супа-прентаньер? Помните, Амвросий? Ну что же спрашивать!
По губам вашим вижу, что помните. Что ваши сижки, судачки! А дупеля,
Гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле
нарзан?! Но довольно, ты отвлекаешься, читатель! За мной!..
В половине одиннадцатого часа того вечера, когда Берлиоз погиб на
Патриарших, в Грибоедове наверху была освещена только одна комната, и в ней
Томились двенадцать литераторов, собравшихся на заседание и ожидавших
Михаила Александровича.
Сидящие на стульях, и на столах, и даже на двух подоконниках в комнате
Правления МАССОЛИТа серьезно страдали от духоты. Ни одна свежая струя не
Проникала в открытые окна. Москва отдавала накопленный за день в асфальте
Жар, и ясно было, что ночь не принесет облегчения. Пахло луком из подвала
Теткиного дома, где работала ресторанная кухня, и всем хотелось пить, все
Нервничали и сердились.
Беллетрист Бескудников -- тихий, прилично одетый человек с
Внимательными и в то же время неуловимыми глазами -- вынул часы. Стрелка
Ползла к одиннадцати. Бескудников стукнул пальцем по циферблату, показал его
Соседу, поэту Двубратскому, сидящему на столе и от тоски болтающему ногами,
Обутыми в желтые туфли на резиновом ходу.
-- Однако, -- проворчал Двубратский.
-- Хлопец, наверно, на Клязьме застрял, -- густым голосом отозвалась
Настасья Лукинишна Непременова, московская купеческая сирота, ставшая
Писательницей и сочиняющая батальные морские рассказы под псевдонимом
"Штурман Жорж".
-- Позвольте! -- смело заговорил автор популярных скетчей Загривов. --
Я и сам бы сейчас с удовольствием на балкончике чайку попил, вместо того
Чтобы здесь вариться. Ведь заседание-то назначено в десять?
-- А сейчас хорошо на Клязьме, -- подзудила присутствующих Штурман
Жорж, зная, что дачный литераторский поселок Перелыгино на Клязьме -- общее
Больное место. -- Теперь уж соловьи, наверно, поют. Мне всегда как-то лучше
Работается за городом, в особенности весной.
-- Третий год вношу денежки, чтобы больную базедовой болезнью жену