Происшедшей в этом лице. И без того худой финдиректор как будто еще более
Похудел и даже постарел, а глаза его в роговой оправе утратили свою обычную
Колючесть, и появилась в них не только тревога, но даже как будто печаль.
Варенуха проделал все, что полагается человеку в минуты великого
Изумления. Он и по кабинету пробежался, и дважды вздымал руки, как распятый,
и выпил целый стакан желтоватой воды из графина, и восклицал:
-- Не понимаю! Не по-ни-ма-ю!
Римский же смотрел в окно и напряженно о чем-то думал. Положение
Финдиректора было очень затруднительно. Требовалось тут же, не сходя с
Места, изобрести обыкновенные объяснения явлений необыкновенных.
Прищурившись, финдиректор представил себе Степу в ночной сорочке и без
Сапог влезающим сегодня около половины двенадцатого в какой-то невиданный
Сверхбыстроходный самолет, а затем его же, Степу, и тоже в половине
двенадцатого, стоящим в носках на аэродроме в Ялте... черт знает что такое!
Может быть, не Степа сегодня говорил с ним по телефону из собственной
своей квартиры? Нет, это говорил Степа! Ему ли не знать Степиного голоса! Да
Если бы сегодня и не Степа говорил, то ведь не далее чем вчера, под вечер,
Степа из своего кабинета явился в этот самый кабинет с этим дурацким
Договором и раздражал финдиректора своим легкомыслием. Как это он мог уехать
Или улететь, ничего не сказав в театре? Да если бы и улетел вчера вечером, к
Полудню сегодняшнего дня не долетел бы. Или долетел бы?
-- Сколько километров до Ялты? -- спросил Римский.
Варенуха прекратил свою беготню и заорал:
-- Думал! Уже думал! До Севастополя по железной дороге около полутора
Тысяч километров. Да до Ялты накинь еще восемьдесят километров. Но по
Воздуху, конечно, меньше.
Гм... Да... Ни о каких поездах не может быть и разговора. Но что же
Тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог? Зачем?
Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в
сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чем. Ведь
Писано же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал
Он по телефону в Москве... позвольте-ка... тут перед глазами Римского возник
циферблат его часов... Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в
Двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, что
Мгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его за пять,
Скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет,
Снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно,
в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!!! Этого не может быть,
А значит, его нет в Ялте.
Что же остается? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы швырнуть
человека за тысячу километров, на свете нету! Стало быть, ему мерещится, что
он в Ялте! Ему-то, может быть, и мерещится, а Ялтинскому угрозыску тоже
мерещится? Ну, нет, извините, этого не бывает!... Но ведь телеграфируют они
Оттуда?
Лицо финдиректора было буквально страшно. Ручку двери снаружи в это
Время крутили и дергали, и слышно было, как курьерша за дверями отчаянно
кричала:
-- Нельзя! Не пущу! Хоть зарежьте!! Заседание!
Римский, сколько мог, овладел собою, взял телефонную трубку и сказал в
нее:
-- Дайте сверхсрочный разговор с Ялтой.
"Умно!" -- мысленно воскликнул Варенуха.
Но разговор с Ялтой не состоялся. Римский положил трубку и сказал:
-- Как назло, линия испортилась.
Видно было, что порча линии его почему-то особенно сильно расстроила и
Даже заставила задуматься. Подумав немного, он опять взялся за трубку одной
рукой, другой стал записывать то, что говорил в трубку:
-- Примите сверхмолнию. Варьете. Да. Ялта. Угрозыск. Да. "Сегодня около
Половины двенадцатого Лиходеев говорил мною телефону Москве, точка. После
Этого на службу не явился и разыскать его телефонам не можем, точка. Почерк
Подтверждаю, точка. Меры наблюдения указанным артистом принимаю. Финдиректор
Римский".
"Очень умно!" -- подумал Варенуха, но не успел подумать как следует,
как в голове у него пронеслось слово: "Глупо! Не может быть он в Ялте!"
Римский же тем временем сделал следующее: аккуратно сложил все
Полученные телеграммы и копию со своей в пачку, пачку вложил в конверт,
Заклеил его, надписал на нем несколько слов и вручил его Варенухе, говоря.
-- Сейчас же, Иван Савельевич, лично отвези. Пусть там разбирают.
"А вот это действительно умно!" -- подумал Варенуха и спрятал конверт в
Свой портфель. Затем он еще раз на всякий случай навертел на телефоне номер
Степиной квартиры, прислушался и радостно и таинственно замигал и