И знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно




Говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы,

Встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и

все кончено. Она замечена, а вы пойманы!

Произнеся, и с большим жаром, эту очень убедительную речь, артист

ласково осведомился у Канавкина:

-- Где же спрятаны?

-- У тетки моей, Пороховниковой, на Пречистенке...

-- А! Это... постойте... это у Клавдии Ильиничны, что ли?

-- Да.

-- Ах да, да, да! Маленький особнячок? Напротив еще палисадничек? Как

же, знаю, знаю! А куда ж вы их там засунули?

-- В погребе, в коробке из-под Эйнема...

Артист всплеснул руками.

-- Видали вы что-нибудь подобное? -- вскричал он огорченно. -- Да ведь

они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо ли таким людям доверить валюту?

А? Чисто как дети, ей-богу!

Канавкин и сам понял, что нагрубил и проштрафился, и повесил свою

Хохлатую голову.

-- Деньги, -- продолжал артист, -- должны храниться в госбанке, в

Специальных сухих и хорошо охраняемых помещениях, а отнюдь не в теткином

погребе, где их могут, в частности, попортить крысы! Право, стыдно,

Канавкин! Ведь вы же взрослый человек.

Канавкин уже не знал, куда и деваться, и только колупал пальцем борт

Своего пиджачка.

-- Ну ладно, -- смягчился артист, -- кто старое помянет... -- И вдруг

Добавил неожиданно: -- Да, кстати: за одним разом чтобы, чтоб машину зря не

Гонять... у тетки этой самой ведь тоже есть? А?

Канавкин, никак не ожидавший такого оборота дела, дрогнул, и в театре

Наступило молчание.

-- Э, Канавкин, -- укоризненно-ласково сказал конферансье, -- а я-то

еще похвалил его! На-те, взял да и засбоил ни с того ни с сего! Нелепо это,

Канавкин! Ведь я только что говорил про глаза. Ведь видно, что у тетки есть.

Ну, чего вы нас зря терзаете?

-- Есть! -- залихватски крикнул Канавкин.

-- Браво! -- крикнул конферансье.

-- Браво! -- страшно взревел зал.

Когда утихло, конферансье поздравил Канавкина, пожал ему руку,

Предложил отвезти в город в машине домой, и в этой же машине приказал

Кому-то в кулисах заехать за теткой и просить ее пожаловать в женский театр

На программу.

-- Да, я хотел спросить, -- тетка не говорила, где свои прячет? --

Осведомился конферансье, любезно предлагая Канавкину папиросу и зажженную

Спичку. Тот, закуривая, усмехнулся как-то тоскливо.

-- Верю, верю, -- вздохнув, отозвался артист, -- эта сквалыга не то что

Племяннику -- черту не скажет этого. Ну, что же, попробуем пробудить в ней

Человеческие чувства. Быть может, еще не все струны сгнили в ее ростовщичьей

душонке. Всего доброго, Канавкин!

И счастливый Канавкин уехал. Артист осведомился, нет ли еще желающих

Сдать валюту, но получил в ответ молчание.

-- Чудаки, ей-богу! -- пожав плечами, проговорил артист, и занавес

Скрыл его.

Лампы погасли, некоторое время была тьма, и издалека в ней слышался

нервный тенор, который пел:

"Там груды золота лежат и мне они принадлежат!"

Потом откуда-то издалека дважды донесся аплодисмент.

-- В женском театре дамочка какая-то сдает, -- неожиданно проговорил

Рыжий бородатый сосед Никанора Ивановича и, вздохнув, прибавил: -- Эх, кабы

не гуси мои! У меня, милый человек, бойцовые гуси в Лианозове. Подохнут они,

Боюсь, без меня. Птица боевая, нежная, она требует ухода... Эх, кабы не

гуси! Пушкиным-то меня не удивишь, -- и он опять завздыхал.

Тут зал осветился ярко, и Никанору Ивановичу стало сниться, что из всех

Дверей в него посыпались повара в белых колпаках и с разливными ложками в

Руках. Поварята втащили в зал чан с супом и лоток с нарезанным черным

Хлебом. Зрители оживились. Веселые повара шныряли между театралами,

Разливали суп в миски и раздавали хлеб.

-- Обедайте, ребята, -- кричали повара, -- и сдавайте валюту! Чего вам

Зря здесь сидеть? Охота была эту баланду хлебать. Поехал домой, выпил как

следует, закусил, хорошо!

-- Ну, чего ты, например, засел здесь, отец? -- обратился

Непосредственно к Никанору Ивановичу толстый с малиновой шеей повар,

Протягивая ему миску, в которой в жидкости одиноко плавал капустный лист.

-- Нету! Нету! Нету у меня! -- страшным голосом прокричал Никанор

Иванович, -- понимаешь, нету!

-- Нету? -- грозным басом взревел повар, -- нету? -- женским ласковым

Голосом спросил он, -- нету, нету, -- успокоительно забормотал он,

Превращаясь в фельдшерицу Прасковью Федоровну.

Та ласково трясла стонущего во сне Никанора Ивановича за плечо. Тогда

Растаяли повара и развалился театр с занавесом. Никанор Иванович сквозь

Слезы разглядел свою комнату в лечебнице и двух в белых халатах, но отнюдь

Не развязных поваров, сующихся к людям со своими советами, а доктора и все

Ту же Прасковью Федоровну, держащую в руках не миску, а тарелочку, накрытую



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-04-04 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: