Частице тела, вскипала радость, которую она ощутила, как пузырьки, колющие
Все ее тело. Маргарита ощутила себя свободной, свободной от всего. Кроме
Того, она поняла со всей ясностью, что именно случилось то, о чем утром
Говорило предчувствие, и что она покидает особняк и прежнюю свою жизнь
Навсегда. Но от этой прежней жизни все же откололась одна мысль о том, что
Нужно исполнить только один последний долг перед началом чего-то нового,
Необыкновенного, тянущего ее наверх, в воздух. И она, как была нагая, из
Спальни, то и дело взлетая на воздух, перебежала в кабинет мужа и, осветив
Его, кинулась к письменному столу. На вырванном из блокнота листе она без
помарок быстро и крупно карандашом написала записку:
"Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи
Меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня.
Мне пора. Прощай. Маргарита".
С совершенно облегченной душой Маргарита прилетела в спальню, и следом
За нею туда же вбежала Наташа, нагруженная вещами. И тотчас все эти вещи,
Деревянные плечики с платьем, кружевные платки, синие шелковые туфли на
Распялках и поясок -- все это посыпалось на пол, и Наташа всплеснула
Освободившимися руками.
-- Что, хороша? -- громко крикнула охрипшим голосом Маргарита
Николаевна.
-- Как же это? -- шептала Наташа, пятясь, -- как вы это делаете,
Маргарита Николаевна?
-- Это крем! Крем, крем, -- ответила Маргарита, указывая на сверкающую
Золотую коробку и поворачиваясь перед зеркалом.
Наташа, забыв про валяющееся на полу мятое платье, подбежала к трюмо и
Жадными, загоревшимися глазами уставилась на остаток мази. Губы ее что-то
Шептали. Она опять повернулась к Маргарите и проговорила с каким-то
благоговением:
-- Кожа-то! Кожа, а? Маргарита Николаевна, ведь ваша кожа светится. --
Но тут она опомнилась, подбежала к платью, подняла и стала отряхивать его.
-- Бросьте! Бросьте! -- кричала ей Маргарита, -- к черту его, все
бросьте! Впрочем, нет, берите его себе на память. Говорю, берите на память.
Все забирайте, что есть в комнате.
Как будто ополоумев, неподвижная Наташа некоторое время смотрела на
Маргариту, потом повисла у нее на шее, целуя и крича:
-- Атласная! Светится! Атласная! А брови-то, брови!
-- Берите все тряпки, берите духи и волоките к себе в сундук, прячьте,
-- кричала Маргарита, -- но драгоценностей не берите, а то вас в краже
Обвинят.
Наташа сгребла в узел, что ей попало под руку, платья, туфли, чулки и
Белье, и побежала вон из спальни.
В это время откуда-то с другой стороны переулка, из открытого окна,
Вырвался и полетел громовой виртуозный вальс и послышалось пыхтение
Подъехавшей к воротам машины.
-- Сейчас позвонит Азазелло! -- воскликнула Маргарита, слушая
сыплющийся в переулке вальс, -- он позвонит! А иностранец безопасен. Да,
теперь я понимаю, что он безопасен!
Машина зашумела, удаляясь от ворот. Стукнула калитка, и на плитках
Дорожки послышались шаги.
"Это Николай Иванович, по шагам узнаю, -- подумала Маргарита, -- надо
будет сделать на прощание что-то очень смешное и интересное".
Маргарита рванула штору в сторону и села на подоконник боком, охватив
Колено руками. Лунный свет лизнул ее с правого бока. Маргарита подняла
Голову к луне и сделала задумчивое и поэтическое лицо. Шаги стукнули еще
Раза два и затем внезапно стихли. Еще полюбовавшись на луну, вздохнув для
Приличия, Маргарита повернула голову в сад и действительно увидела Николая
Ивановича, проживающего в нижнем этаже этого самого особняка. Луна ярко
Заливала Николая Ивановича. Он сидел на скамейке, и по всему было видно, что
Он опустился на нее внезапно. Пенсне на его лице как-то перекосилось, а свой
Портфель он сжимал в руках.
-- А, здравствуйте, Николай Иванович! -- грустным голосом сказала
Маргарита, -- добрый вечер! Вы из заседания?
Николай Иванович ничего не ответил на это.
-- А я, -- продолжала Маргарита, побольше высовываясь в сад, -- сижу
Одна, как видите, скучаю, гляжу на луну и слушаю вальс.
Левою рукою Маргарита провела по виску, поправляя прядь волос, потом
сказала сердито:
-- Это невыносимо, Николай Иванович! Все-таки я дама, в конце концов!
Ведь это хамство не отвечать, когда с вами разговаривают!
Николай Иванович, видный в луне до последней пуговки на серой жилетке,
До последнего волоска в светлой бородке клинышком, вдруг усмехнулся дикой
Усмешкой, поднялся со скамейки и, очевидно, не помня себя от смущения,
Вместо того, чтобы снять шляпу, махнул портфелем в сторону и ноги согнул,