FOOD OF BODDHISATTVAS
БУДДИЙСКИЕ УЧЕНИЯ ОБ ОТКАЗЕ ОТ МЯСА
Translated by the
Padmakara Translation Group
Boston & London Shambala 2004
~©©©~
Шабкар Цогдрук Рангдрол
ПИЩА БОДХИСАТТВ
БУДДИЙСКИЕ УЧЕНИЯ ОБ ОТКАЗЕ ОТ МЯСА
Перевод переводческой группы Падмакара
Санкт-Петербург Уддияна 2008
ББК 86.35
Шабкар Цогдрук Рангдрол.
ПИЩА БОДХИСАТТВ. Буддийские учения об отказе от мяса. — Пер. с англ. — СПб.: Уддияна, 2008. —144 с.
Опираясь на учения Будды, Шабкар, знаменитый тибетский учитель и мастер медитации XVIII-XIX вв., аргументированно и страстно отстаивает принцип воздержания от употребления в пищу мяса как неотъемлемый аспект буддизма Махаяны. Способствующая развитию глубокого сострадания ко всем живым существам, книга послужит источником вдохновения для вегетарианцев, независимо от религиозной принадлежности.
Перевод с тибетского: Padmakara Translation Group
Перевод с английского: К. Петрова
Редакция: А. Кулик, К. Шилов
ISBN 978-5-94121-038-1
© Padmakara Translation Group, 2004
© Культурный центр «Уддияна», перевод, редакция, оформление, 2008.
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
ВВЕДЕНИЕ ПЕРЕВОДЧИКОВ
Автор
Хинаяна и принцип тройственной чистоты
Мясоедение и Махаяна
Мясо в Мантраяне
Заключение
ИЗЪЯНЫУПОТРЕБЛЕНИЯ МЯСА
Заключительный стих
НЕКТАР БЕССМЕРТИЯ
Примечания
Глоссарий
Библиография
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЭМА ВАНГЯЛА
Переводческая группа «Падмакара» выражает благодарность фонду «Цадра» за щедрую спонсорскую поддержку перевода и подготовки этой книги.
Я очень рад, что переводческая группа «Падмакара» перевела эти чудесные тексты. Лама Шабкар обращал внимание на тот факт, что животные, насекомые и даже моллюски являются живыми существами, и, так как все они лелеют жизнь и обладают чувствами, то заслуживают такого же уважения, как и люди.
Если мы, буддисты, — особенно если мы считаем себя идущими по пути Махаяны, — хотим жить в соответствии с учениями Будды, то, как вновь и вновь говорится в этих текстах, мы определенно должны избегать как прямого, так и косвенного нанесения вреда существам. Это значит, что мы не должны ни сами убивать их или мучить, ни побуждать к этому других.
Если мы, буддисты, — особенно если мы считаем себя идущими по пути Махаяны, — хотим жить в соответствии с учениями Будды, то, как вновь и вновь говорится в этих текстах, мы определенно должны избегать как прямого, так и косвенного нанесения вреда существам. Это значит, что мы не должны ни сами убивать их или мучить, ни побуждать к этому других.
Когда мы вступаем на путь Дхармы, то принимаем прибежище в Трех Драгоценностях, призывая в свидетели будд и бодхисаттв. Вслед за наставником мы произносим: «Принимая прибежище в Дхарме, я даю обет не причинять вреда ни единому существу». Трудно притворяться, будто мы не знаем, что сказали это, или же думать, что столь предельно ясные слова можно интерпретировать как-то иначе.
Итак, я желаю, чтобы все мы смогли развить любовь и сострадание ко всем существам, относясь к каждому из них так, будто это наши собственные дорогие дети.
ВВЕДЕНИЕ ПЕРЕВОДЧИКОВ
Люди, мало знающие о буддизме, но более или менее знакомые с его учениями о ненасилии и сострадании, часто предполагают, что буддисты — вегетарианцы. С удивлением и даже некоторым разочарованием они обнаруживают, что в действительности многие (хотя отнюдь не все) буддисты, как восточные, так и западные, едят мясо. В целом, помимо множества личных и социальных факторов, влияющих на поведение каждого конкретного человека, отношение буддистов к употреблению мяса было обусловлено историческими и культурными факторами, так что в разных странах оно получилось разным. Например, в своем традиционном окружении китайские и вьетнамские буддисты Махаяны, как правило, являются строгими вегетарианцами. С другой стороны, для японцев и почти для всех тибетцев нет ничего необычного в употреблении мяса. А по мере того, как буддизм распространяется в Европе, Америке и других странах, новым ученикам кажется естественным перенимать взгляды и практики, характерные для той традиции, которой они следуют.
Тибет — единственная азиатская страна, куда был передан весь спектр буддийских учений из Индии, и с восьмого века до наших дней тибетцы были глубочайший образом преданы учениям Махаяны, как уровня Сутры, так и Тантры,— они изучали, размышляли, воплощали в живой опыт эти учения мудрости и вселенского сострадания. Более того, широко известно, что эти учения и порожденные ими взгляды сильно повлияли на отношение массы простых тибетцев к природе. Европейцы, посещавшие Тибет и Гималайский регион до китайского вторжения, часто бывали ошеломлены разнообразием и спокойствием диких животных, которые перестали бояться людей, так как охотой в этой стране занимались редко, и она всеми осуждалась. Тем не менее, остается фактом, что тибетцы всегда были и по-прежнему являются большими мясоедами. Так происходит в основном из-за климатических и географических условий, ведь большая часть страны находится на такой высоте, где земледелие невозможно.
Эта старинная привычка, конечно, породила глубоко укоренившееся пристрастие к мясу, и многие тибетцы, живущие сегодня в других частях мира, несмотря на свои религиозные убеждения, не поменяли рацион. Само по себе это не удивительно. Всем трудно, расстаться с привычкой, которой придерживался всю жизнь, и первый порыв эмигрантов и путешественников во всем мире — пытаться привозить или доставать привычную пищу. В любом случае, как и остальному человечеству, многим тибетцам просто-напросто нравится мясо — они наслаждаются его вкусом. Само по себе это вполне нормальное явление, однако ежедневная махаянская практика тибетцев, как в самом Тибете, так и в изгнании, подразумевающая постоянную медитацию о сострадании и обет бодхисаттвы освободить всех существ от страданий, неизбежно входит в противоречие с употреблением мяса в пищу.
Как правило, тибетские буддисты, даже убежденные мясоеды, не остаются к этому безразличными. Многие открыто признают, что употребление еды, неразрывно связанной с намеренным убийством животных, далеко от идеала и неприемлемо для практикующего буддиста. Многие тибетцы стараются воздерживаться от мяса по священным дням и в особые, священные месяцы. Многие из них восхищаются вегетарианством; и трудно найти тибетских лам, которые не хвалили бы вегетарианство и не выступали бы за него, даже если сами по каким-либо причинам употребляют мясо.
Среди тибетцев, живущих в изгнании в Индии и Непале — странах, где доступно альтернативное питание и употребление мяса в пищу не так глубоко укоренилось в культуре, кажется, происходят медленные изменения обычаев, особенно это касается молодого поколения1. В большом количестве монастырей, в том числе в дацане Намгял, монастыре Его Святейшества Далай-ламы, на кухнях более не позволено готовить мясо; и, хотя обитатели монастырей делают выбор самостоятельно, есть небольшая, но постоянно растущая группа монахов и монахинь, которые совершенно отказались от мяса.
У западных практикующих ситуация совершенно другая. В отличие от тибетцев, мы живем на территориях, где легко доступна самая разнообразная здоровая растительная пища. Тем не менее, наши религиозные и этические традиции разрешают и поощряют употребление мяса. Нашему обществу недостает сострадательного отношения к жизни животных, присущего буддийскому мировоззрению, которым пропитаны тибетцы, несмотря на их кулинарные традиции. Человечное отношение к домашним животным в современном мире в значительной степени продиктовано сентиментальностью и ограничено финансовыми соображениями: оно не основано на понимании того, что животные — живые существа, наделенные умом и чувствами, чье несчастливое положение в сансаре, по сути, не отличается от нашего собственного. В любом случае, для многих западных людей, всю жизнь с удовольствием употреблявших мясо, а теперь ставших буддистами, острота задаваемого буддизмом вообще и Махаяной в частности вопроса об употреблении мяса смягчается тем фактом, что, по приведенным выше причинам, тибетцы редко могут предоставить более чем теоретическое (хотя и искреннее) руководство в этом вопросе.
Ситуация еще более запуталась из-за привнесения на Запад некоторых «традиционных» воззрений, используемых для того, чтобы смотреть на употребление мяса буддистами сквозь пальцы. Западные буддисты, которые не могут или не желают обдумать для себя новый образ жизни, часто перенимают эти воззрения — пожалуй, слишком быстро и некритично. Такова, например, концепция тройственной чистоты, идея, что животные обретают связь с Дхармой (и таким образом получают благо), когда их мясо едят практикующие, и различные другие понятия, являющиеся результатом неправильного прочтения тантр. Как доказывает Шабкар, эти аргументы либо ложны, либо только наполовину истинны и требуют внимательного и честного истолкования. В лучшем случае в их защиту можно сказать, что это очень понятные, очень человеческие попытки успокоить совесть, высказываемые без веских оснований, в примирительном ключе, когда воздержание от мяса кажется слишком сложным. В обычных обстоятельствах, применительно к обычным людям, безусловно, было бы ошибкой относиться к ним как к веским аргументам.
В любом случае, важно помнить, что в Тибете существует и всегда существовала другая точка зрения. Она присутствовала с самых ранних дней существования буддизма в этой стране. Ее очередное мощное подтверждение прозвучало в учении Атиши и последователей кадампы, она поддерживалась несколькими героическими личностями в каждом последующем поколении. Как показывают тексты, переведенные в этой книге, Шабкар был представителем этой славной компании бодхисаттв — практиков сутры и тантры, чья любовь к другим существам и осознание их страданий были такими, что привели к отказу от мяса ценой больших лишений в трудных, жестких окружающих условиях. Обсуждая упомянутые темы, Шабкар поднимает глубокие вопросы, связанные с разными аспектами учения Будды уровней пратимокши, Махаяны, Ваджраяны. Как сострадательный, но проницательный наблюдатель за родом человеческим, он завораживает читателя, проливая свет на общество и религию своего времени.
АВТОР
Шабкар Цогдрук Рангдрол2 (1781-1851) оставил многочисленные тома произведений 3; в двух томах содержится его подробная автобиография, одна из самых популярных и вдохновляющих в тибетской литературе. В ней, среди множества стихов и песен, он подробно описывает духовный путь, начавшийся с первых вспышек отречения в раннем детстве и достигший кульминации, высшего достижения4. Почти всю жизнь он провел в уединении или же странствовал по многим священным местам Тибета и Гималайского региона — от Амдо и границы с Монголией на севере, где он родился, до великой горной цепи Амнье Мачен, оттуда в центральные провинции У и Цанг, в ущелья Цари, и к Кайлашу, священной горе на западе, потом — на юг, в долину Катманду в Непале. Будучи человеком крайне свободолюбивым, он всю жизнь держался в отдалении от общества. Большую часть времени Шабкар проводил в уединений, высоко в горах. Если кто и посещал его там, то только ближайшие ученики, наделенные желанием и способностями разделять лишения, присущие такому месту обитания, которые могли наслаждаться абсолютной свободой, проистекающей из полного отказа от мирских забот. Социальные и духовные обычаи и условности не затрагивали Шабкара, и, хотя он был полностью посвященным монахом, он никогда не был близко связан ни с одним из крупных монастырей. Тем не менее, он посещал и одарял их при любой возможности, и иногда проявлял при этом впечатляющую щедрость. Любя монашескую дисциплину, он одновременно был погружен в йогическую практику Тайной Мантры и, вероятно, являл из себя весьма экстравагантное зрелище, когда во время частых паломничеств появлялся в заплатанной монашеской юбке, в белой шали и с длинными волосами йогина.
Необычный наряд Шабкара был точным отражением его личностных качеств и духовных устремлений. Будучи монахом и йогином, в своей практике он объединял три колесницы тибетского буддизма — путь монашеского отречения Хинаяны, путь вселенского сострадания Махаяны и йогический путь Тайной Мантры — и применял их в соответствии с постепенным путем, который близко связан с традицией кадампа. Хотя ко времени Шабкара кадампа уже не существовала как самостоятельная линия передачи, ее учение Ламрим, или Этапы Пути, оказало глубокое влияние на все четыре школы тибетского буддизма и послужило вдохновением для написания великих, основополагающих сочинений, которые играли и продолжают играть ведущую роль в духовной жизни тибетцев вплоть до настоящего времени: «Отдохновение ума» Гялва Лонгченпы, «Драгоценное украшение освобождения» Дже Гампопы, «Сокровищница драгоценных качеств» Видьядхары Джигмэ Лингпы и, конечно, «Великое руководство к этапам пути» самого Дже Цонкапы. Внешнее поведение Шабкара было отмечено, в соответствии с наставлениями Атиши, чистой дисциплиной полностью посвященного монаха; на внутреннем уровне он всю жизнь был сторонником и практиком лочжонга, учений о воспитании ума, сосредоточивающихся на относительной и абсолютной бодхичитте; на тайном уровне он был совершенным йогином, который привел к созреванию тайные учения Тантры, в особенности высочайшие и самые тайные наставления по Дзогчену и Махамудре. Хинаяна, Махаяна и Ваджраяна были объединены в его практике, которая привела его к высшему постижению.
Отношение Шабкара к разным школам тибетского буддизма не было омрачено ни малейшим намеком на сектантские предубеждения. Несомненно, так сложилось, в первую очередь, благодаря его свободному и независимому образу жизни, не усложненному верностью какой-либо организации или зависимостью от благодетелей. Он жил впроголодь. Он не имел постоянного жилища, а личные нужды свел к абсолютному минимуму. Преданность его учеников часто выражалась в богатых пожертвованиях, которые он быстро переадресовывал в виде религиозных либо благотворительных подношений. Дхарма была для него делом личного постижения и практики, а не следования какой-либо школе. Он любил учение Будды во всех его проявлениях, и его отношение ко всем традициям было одинаковым: непритворной преданностью.
Однажды в молодости, посещая знаменитый гелугпинский монастырь Лабранг Ташикил в Амдо, Шабкар помолился о том, чтобы быть способным практиковать Дхарму совершенным образом, незапятнанным никакими предубеждениями. Возвращаясь к этому моменту в автобиографии, он цитирует пятого Панчен-ламу, заявлявшего о подлинности всех школ тибетского буддизма, и комментирует: «В соответствии с этими словами, я всегда развивал полную уважения преданность к учениям и учителям, видя всех их чистыми»5. Особо поражающая черта религиозной жизни Шабкара — то, насколько он совмещал учения нингма и гелуг, двух школ, которые часто считаются диаметрально противоположными. Вероятно, этому благоприятствовала социальная обстановка региона, в котором он вырос — здесь, вдали от центров политической власти, практикующие всех традиций жили рядом и свободно общались.
Шабкар происходил из нингмапинских йогинов из Реконга в Амдо, прославившихся чистотой самаи и чудесными силами, происходящими из духовных свершений. Здесь началась его духовная практика, и из его последующей жизни ясно, что учения, которые он получил здесь на словах и на примере, оставили неизгладимый отпечаток на его характере. В возрасте двадцати лет он был посвящен в монахи великим гелугпинским настоятелем и ученым Арик Геше Джампел Гялцен Осэром, который посоветовал Шабкару искать его коренного учителя, великого нингмапинского наставника Чогяла Наки Вангпо. От последнего Шабкар получил все учения школы Старых переводов, включая наставления по практикам Великого Совершенства, трэкчо и тогал, которые сформировали суть его личной практики. Тем не менее, как Шабкар вспоминает в своей биографии, он часто получал передачи и посвящения Новых школ, среди которых — его любимая Мигцема, прославленная молитва Цонкапе как драгоценному украшению Страны снегов. Позже, во время путешествий, он с удовольствием посещал великие гелугпинские монастыри в центральных провинциях У и Цанг, где совершал обильные подношения и испрашивал учения. Также он совершал паломничества в великий монастырь Сакья, где получал посвящения от сыновей Вангду Нингпо, тридцать третьего держателя трона 6. Будучи в этой местности, он также смог выказать почтение монастырю Джонанг Гандэн Пунцолинг, где некогда проживал Таранатха Кунга Нингпо; Шабкар сделал копию его учений с деревянного оттиска, до сих пор хранящегося там7. Наконец, он чувствовал себя как дома среди йогинов кагью на горе Кайлаш или в любом другом месте. Читая о жизни Шабкара, проникнутой духом безмятежной преданности и абсолютного уважения ко всем традициям, едва ли можно представить себе глубину сектантской враждебности, этого бедствия социальной истории Тибета, которая досаждала многим поколениям. Поклонение Шабкара всем традициям тибетского буддизма было столь мощным и искренним, что он был прославлен в качестве воплощений различных выдающихся личностей этих традиций. Часто его почитают как эманацию Манджушримитры ('jam dpal bshes gnyen), одного из патриархов линии Дзогчен школы нингма. Он был признан воплощением наставника Нулчу Гялсэ Тогмэ, весьма почитаемого последователями сакья, и перерождением Ченнава Лодро Гялцена, близкого ученика Дже Цонкапы. Однако более всего Шабкар известен как эманация Джецуна Миларэпы, одного из величайших йогинов школы кагью и одного из самых популярных персонажей тибетской традиции. Во всем, что касается стиля жизни, одаренности, упорства и достижений, очевидно следование Шабкара по стопам Миларэпы.
Шабкар был известен любовью к животным и заботой о них. Его отношение было не просто выражением симпатии или эстетической оценки — оно коренилось в понимании буддийского учения. Для Шабкара, как и для остальных буддистов, животные, в первую очередь, — живые существа, которые, подобно нам, пойманы страданиями сансары. Какими бы причудливыми и разнообразными телами они ни обладали, и какими бы примитивными ни были их интеллектуальные и эмоциональные способности, они, тем не менее, наделены умом, и, в упрощенном смысле этого слова, являются личностями. Не меньше, чем люди, они придерживаются представления о самости. Поэтому, на свой лад, они страстно желают счастья и исполнения желаний и страдают, когда им не удается этого достичь. По сравнению с людьми животные, конечно, находятся в куда более неудачном положении. Их умы намного сильнее затемнены неведением, ими владеет сила инстинкта. Они могут обладать намного более сильным и тонким чувственным восприятием, чем люди, но их интеллект не приспособлен для понимания Дхармы и применения методов, позволяющих уму эволюционировать от рабства к свободе.
В течение многолетних затворничеств в тиши высокогорья и во время уединенных переходов по пустынным местностям Тибета Шабкару, несомненно, представлялось много возможностей вблизи понаблюдать за животными и их жизнью. Эти случаи, в сочетании с чрезвычайной простотой его собственного образа жизни, должно быть, еще больше увеличили его естественное сопереживание животным, которое мы можем прочувствовать во многих местах его автобиографии. Его жизнь среди дикой природы, скудная пища и убогое прикрытие от стихий, вероятно, помогли ему по достоинству оценить трудности и опасности, выпадающие на долю зверей. Наверное, не раз ему приходилось голодать, мерзнуть, видеть беззащитность и страдания животных, сталкивающихся лицом к лицу с изменчивой погодой и опасностями, исходящими от естественных врагов. Безусловно, он чувствовал свою общность с животными, а они, в свою очередь, за время его долгого пребывания в уединенном затворничестве, вероятно, привыкали к неопасному присутствию этого странного человека. Иногда Шабкар разговаривал с ними, и порой он представлял, что каркающие вороны или заунывная кукушка разговаривают с ним или друг с другом. Однажды он дал простые духовные наставления стаду диких ослов къянг, которые, казалось, стояли и слушали, а в другой раз сам получил искреннее поучение от старой овцы. Из его сочинений ясно, что часто он бывал тронут красотой животных и их непринужденным соседством. Очень часто именно пение птиц или шуршание насекомых подталкивали его к духовным прозрениям, которые он позже запечатлевал в песнях.
С раннего возраста Шабкара приводило в ужас то, как люди обращаются с животными. На первых страницах автобиографии он описывает детские впечатления, оставившие отпечаток на всю жизнь:
Как-то осенью у нас был отличный урожай. Все соседи, из бедных и богатых домов, сказали, что это надо отпраздновать. Это, конечно, означало зарезать множество овец. Зрелище было жутким. Я был в ужасе, меня переполняла жалость. Я не мог вынести этой резни, мне пришлось уйти и переждать, пока все не закончится. Когда они закончили убивать, я вернулся и увидел туши овец, лежащие на земле. Их резали на куски. Я подумал: «Эти люди поступают ужасно неправильно, хотя и знают, что им придется страдать от последствий в будущих жизнях! Когда я подрасту, буду жить только в соответствии с Дхармой. Я полностью отвращусь от подобных дурных действий». И я снова и снова повторял себе это обещание.
[Царь драгоценностей, исполняющих желания, ЦДИЖ, с. 16]
На протяжении жизни Шабкар, как и любой другой буддийский наставник, давал учения о законе кармы и всячески рекомендовал ученикам воздерживаться от убийства, иногда добиваясь впечатляющих результатов. Как и его старший современник Джигмэ Лингпа, он практиковал спасение жизней животных, выкупая их и отпуская на волю. В одной из песен он отмечает, что к пятидесяти шести годам (всего ему было суждено прожить семьдесят) он выкупил жизни нескольких сот тысяч животных 8. Еще в относительно молодом возрасте, во время путешествия в Лхасу, с Шабкаром произошел случай, которому суждено было коренным образом повлиять на его образ жизни. Шабкар посещал святыни и монастыри, выказывал почтение ламам, религиозным и политическим сановникам, но снова и снова его тянуло к Джокангу, центральному храму города, где находится знаменитый Джово Ринпоче, статуя Будды Шакьямуни, которая считается прижизненной. Эта статуя была и остается одной из самых почитаемых объектов в мире тибетского буддизма, и на протяжении веков она притягивала бесчисленные подношения и преданные молитвы. «Однажды, — вспоминает Шабкар в автобиографии, — я оставался рядом с Джово очень-очень долгое время и так сильно молился, что вошел в состояние глубокого погружения. Когда позже я обходил вокруг Лхасы, я наткнулся на дороге на многочисленные туши зарезанных овец и коз. В этот момент на меня нахлынуло сострадание ко всем животным, убиваемым в мире ради еды; оно было столь сильным, что я не мог его выносить. Я вернулся к Джово Ринпоче и, простираясь, дал такой обет: «Начиная с этого дня, я оставляю неблагое действие поедания плоти живых существ, каждое из которых было моим родителем»». [ЦДИЖ, с. 201] Это был 1812 год; Шабкару был тридцать один год. «Начиная с этого момента, — продолжает Шабкар, — никто ни разу не убивал животных, чтобы предложить мне пищу. Мне даже рассказывали, что, когда мои преданные покровители знали, что я собираюсь их навестить, они говорили: «Этот лама не ест мяса даже тех животных, которые умерли естественной смертью; мы не должны оставлять мясо там, где он может его увидеть». И они всё прятали. То, что ради меня не было больше убито ни одно животное, я думаю, произошло благодаря состраданию самого Джово». [ЦДИЖ, с. 201]
Решение Шабкара воздерживаться от мяса подразумевало ощутимую жертву. Хотя сегодня путешествующие по Тибету сообщают, что рис и овощи, импортируемые из Китая, можно найти во многих частях страны, во времена Шабкара дело обстояло не так. Верно, что с незапамятных времен в низинных регионах на юге и востоке страны росло достаточно овощей и зерновых, чтобы дополнить мясной рацион большинства жителей. Но выращивать достаточно овощей, чтобы обеспечить то, что сейчас считается нормальным вегетарианским питанием, было невозможно. На высоте 12 тысяч футов (3 658 м) сельскохозяйственные культуры не растут, а север Тибета покрыт необъятными пастбищами, подходящими только для выпаса домашнего скота: яков, коз, овец. Так что прекратить есть мясо было поистине героическим поступком, совершаемым очень немногими. Это означало удовлетвориться рационом, состоящим преимущественно из масла, творога и цампы, — традиционной тибетской муки из поджаренного ячменя, в которую добавляют масло и чай и едят в виде кусков густого теста. Это означало примириться с ослаблением иммунитета в результате недостатка витаминов и белков, и, безусловно, это означало большую беззащитность перед холодом, который ощущается особенно сильно при недостаточном потреблении жиров. Понятно, что такая диета была невозможна для большинства. Даже в стране, где всем были известны принципы Махаяны, где не было людей, незнакомых с учением Будды о сострадании, когда дело касалось пищи, большинству было просто невозможно воплощать подобные учения в жизнь. В крупных монастырях, даже если монахи были склонны отказаться от мяса, о достаточном снабжении их овощами не было и речи. Чтобы стать вегетарианцем в Тибете, требовались стойкость и целеустремленность, которые могли возникнуть только из глубочайшей убежденности.
Все эти соображения — широта практики Шабкара, которая охватывала весь спектр учений, его безоговорочная верность всем школам тибетского буддизма, безупречная прямота его характера и жертвы, на которые он готов был пойти, чтобы жить в соответствии со своим пониманием и принципами, — дают Шабкару необычайный авторитет и право говорить от имени буддийской традиции в целом. Поэтому то, что он говорит об употреблении мяса в контексте буддийской практики, важно и должно быть услышано, даже если это, вероятно, расходится с нашими собственными взглядами и предпочтениями или кажется нам непосильным.
Прежде чем рассматривать доводы Шабкара более подробно, мы должны признать, что придти к единодушному толкованию буддийского учения об употреблении мяса трудно и даже невозможно. Очевидная причина этому — то, что отношение самого Будды к употреблению мяса, представленное в учениях неясно и двусмысленно. В некоторых сутрах, особенно раздела Хинаяны, мы обнаруживаем, что Будда рекомендует ученикам воздерживаться только от определенных видов мяса; из чего следует, что мясо как таковое — приемлемая пища. Также он разрешает монашеской сангхе есть мясные продукты при определенных условиях. Утверждается, что Будда и сам ел мясо; также существует утверждение, хотя и небесспорное, что причиной его смерти стала поднесенная ему испорченная свинина9. В других источниках, особенно в Ланкаватара-сутре и других махаянских сутрах, Будда самым решительным образом критикует употребление мяса и запрещает его при любых обстоятельствах. И, наконец, в некоторых текстах Тайной Мантры употребление мяса, а также алкоголя, не только разрешается, но и всячески обосновывается.
Шабкар подходит к решению этой загадки в духе постепенного пути и объясняет кажущиеся противоречия в учениях проявлением мастерства Будды-наставника. Достигнув просветления для себя, Будда не стремился продемонстрировать собственное величие, провозглашая возвышенные истины, недоступные его аудитории. Его первым желанием было привести и других на свой уровень понимания, и в этом он был прагматиком. Зная, что люди меняются только благодаря тому, что они могут понять и действительно усвоить, он не озадачивал их тонкими и трудными для понимания словами, чтобы навязать непосильную дисциплину. Вместо этого он говорил с ними в соответствии с их способностями и нуждами.
Поэтому записанные учения обусловлены обстоятельствами, они были даны определенным людям в определенных условиях. Учение, подходящее одному человеку или группе людей, вовсе не обязательно подходит другим. Наставления, предназначенные для учеников с острыми умами, находящихся ближе к пониманию самого Будды, не подходят ученикам с более скромными способностями, которым нужен более постепенный подход. Буддийские учения представляют собой весь спектр наставлений, объединенных общей целью — вести существ к освобождению.
Отсюда вытекают два важных заключения. Первое: существует иерархия учений, некая шкала действенности, в соответствии с которой базовые наставления рассматриваются как временные, дающиеся по необходимости, и постепенно замещаемые более высокими и требовательными наставлениями, которые излагаются, когда ученик готов. Для Шабкара, как и для всех учителей тибетского буддизма, учения уровня Хинаяны принципиально важны в качестве основы для правильного понимания и практики. Но ими дело не кончается. Их превосходят учения Махаяны, и точно так же внутри самой Махаяны учения Сутры готовят ученика для превосходящих их учений Тантры. Таким образом, все обширные учения Будды выстраиваются в гармоничную и последовательную систему, в которой учения, кажущиеся неполными с точки зрения более высокого воззрения, ступенью ниже выполняют вполне уместную подготовительную функцию. В этом свете учения сутр, как Хинаяны, так и Махаяны вполне согласуются между собой, и размышления о возможности позднейших вставок в тексты и их намеренного искажения более поздними поколениями, которым предавались некоторые знатоки, становятся неуместными10.
Второе важное заключение: обоснованность учения зависит от обстоятельств, в которых оно было передано. Приводить цитаты без контекста и широко применять их в ситуациях, для которых они не были предназначены, — ошибка. Так, наставления, данные в хинаянском окружении, неуместны и не обладают таким же весом в контексте Махаяны. Как показывает Шабкар, путаница по поводу употребления мяса возникла из-за поверхностного и неправильного прочтения » сутр.
Как мы убедились, несмотря на то, что в Тибете преобладала Махаяна и великие мастера излагали ее и воплощали в жизнь во всей чистоте, большинство людей не следовали ее принципам по части употребления мяса. И, как мы уже предположили, использовать цитату, касающуюся употребления мяса, вырвав ее из контекста, — это очень свойственный людям образ действий. Когда они оказываются не в силах поступать в соответствии со своими идеалами, для них естественно попытаться рационально объяснить свое поведение и оправдать его, чтобы таким образом сохранить лицо или просто облегчить психологический дискомфорт. В действительно сложной ситуации также естественно следовать по пути наименьшего сопротивления. Например, в Кхаме и Амдо под конец зимы наступает сильный голод. Если мясо доступно, люди покупают и едят его, не слишком беспокоясь о том, как оно было заготовлено, и говорят себе, что не несут ответственности за смерть животного. Надо обладать черствым сердцем, чтобы критиковать их за это.
Однако, какими бы убедительными ни были обстоятельства, — а в Тибете они, несомненно, были и остаются сильным аргументом, — все же важно не забывать основной принцип. Насколько бы ни было оправдано употребление мяса в данных обстоятельствах данными людьми, нельзя затемнять основополагающий факт: употребление мяса — это нарушение махаянского идеала, и в нормальных обстоятельствах его защищать нельзя. Из книг Шабкара ясно, что такова была одна из его главных забот — в самых сложных обстоятельствах напоминать об истине и поддерживать идеал в жизни. Все это делает позицию Шабкара еще более необычной. Его учение об употреблении мяса кажется экстраординарным и идеалистичным даже на богатом Западе; каким же оно кажется в суровых условиях Тибета?
И все же нет правил без исключений. В любых географических условиях и культурах поведение остается делом личного выбора и способностей. Очевидно, что осведомленность и искренность — самые важные движущие силы, но при этом необходимо признать, что там, где суждения подвержены желаниям и силе привычек, неизменным их спутником может стать самообман.
Шабкар прекрасно осознавал все эти усложняющие дело факторы, и его позицию можно назвать сострадательным реализмом. Он сожалел по поводу сложившейся ситуации, но прекрасно знал, что выступает за практику, которая недосягаема для многих его собратьев-тибетцев. Тем не менее, он продолжал ее пропагандировать, избегая при этом нравоучений. Он горевал о жертвах мясников и был нетерпим к лицемерию и софистике некоторых устоявшихся практик. Но он знал, что почти в любых условиях лучший способ исправить ситуацию — это убедительность и личный пример.
Первая часть его автобиографии заканчивается стихом, в котором автор пересматривает совершенное до сих пор — то есть до пятидесяти шести лет. О себе он говорит: «Я хранил все обеты пратимокши, обеты бодхисаттвы и Мантраяны. Я отказался от мяса, алкоголя, чеснока, лука и табака и поддерживал себя тремя белыми и тремя сладкими11, чаем, маслом и цампой». [ЦДИЖ, с. 480Ь]. Далее он упоминает своих учеников: сто восемь великих духовных сыновей, тысяча восемьсот великих гомченов, как женщин, так и мужчин, десятки тысяч монахов и монахинь, которые были его последователями, живя в монастырях, и бесчисленное количество йогинов, деревенских практикующих, преданных ему домохозяев, которые практиковали, насколько это было возможно — молились, постились, повторяли мантры. Из этого необъятного количества последователей он особо выделяет тех практикующих, которые, «достигнув совершенных добросердечия, сострадания и бодхичитты, перестали есть мясо». [ЦДИЖ, с. 480b] Их было около трехсот — крошечный процент, однако, их он упоминает с восторгом и уважением.
Остальные последователи Шабкара ели мясо, их он принимал как учеников, которых следует учить и направлять на пути. В «Изъянах употребления мяса» Шабкар цитирует Махапаринирвана-сутру, в которой Будда говорит: «Мое учение не похоже на учение обнаженных аскетов. Я, Татхагата, установил правила [нравственной] дисциплины, соответствующие разным личностям». Следуя той же традиции, Шабкар не был нетерпимым фундаменталистом, выступающим за одно-единственное правило для всех обстоятельств. Он заботился о том, чтобы люди менялись и росли. Для нас, идущих по пути такими, какие мы есть, и столкнувшихся с недосягаемыми на данный момент целями, лучший и, пожалуй, единственно реалистичный подход — это занять скромную позицию и приготовиться начать оттуда, где мы находимся, используя «сырьё» присущих нам в данный момент личностных качеств, со всеми нашими нуждами и слабостями. Если по каким-либо причинам мы не можем обходиться без мяса, начнем продвигаться к цели, будучи мясоедами. Тот факт, что мы продвигаемся к цели, — и есть причина, по которой необходимо уважать идеал и не затемнять его благовидными отговорками. Принятие возможности изменения — предпосылка морального прогресса. Следуя путем бодхисаттвы, надо ожидать преобразований, а, познав глубину и обширность преобразования, изменение диеты мы можем воспринять как незначительный штрих.
ХИНАЯНА И ПРИНЦИП ТРОЙСТВЕННОЙ ЧИСТОТЫ
Буддисты разных традиций могут придерживаться разных мнений об употреблении мяса, но все они сходятся в одном: отнять жизнь у существа — поступок дурной. Обет не убивать — первое предписание на буддийском пути, и сам факт вхождения в число буддистов благодаря принятию прибежища в Трех Драгоценностях автоматически налагает обязательство не причинять вреда ни одному существу. Более того, все буддисты соглашаются с тем, что лишение жизни при обычных обстоятельствах засевает семена будущих страданий в поток ума убийцы. Очевидно, что наличие мяса подразумевает см