АНГЛИЯ, ФРАНЦИЯ, БЕЛЬГИЯ

Незадолго до выхода в свет I тома «Капитала» — от 2 до 8 сентября 1867 г. в Лозанне заседал II конгресс Интернационала. Он, однако, не был на высоте Женевского конгресса.

Уже само воззвание, которое Генеральный Совет издал в июле с целью привлечения многочис­ленных делегатов на конгресс, поражало сухостью помещенного в нем обзора деятельности Союза за третий год его существования. Только из Швейцарии сообщали о продолжающемся росте дви­жения, который, впрочем, наблюдался и в Бельгии, где кровавая расправа над бастовавшими рабо­чими в Маршьене вызвала гнев и возмущение пролетариата.

В остальном воззвание состояло из жалоб на разные обстоятельства, мешающие пропаганде в различных странах. В нем говорилось, что Германия, проявлявшая до 1848 г. столь глубокий ин­терес к изучению социального вопроса, теперь поглощена объединительным движением. Во Франции при ничтожной свободе, которой пользовался рабочий класс, Союз не получил такого широкого распространения, какого можно было ожидать после деятельной поддержки Интерна­ционалом происходивших там стачек. Этим воззвание намекало на большой локаут парижских бронзовщиков весной 1867 г., который вырос в принципиальную борьбу за свободу стачек и за­кончился победой рабочих.

Англии также был сделан легкий упрек в виде замечания, что, занятая избирательной рефор­мой, она на время упустила из виду экономическое движение. Но избирательная реформа уже за­вершилась. Дизраэли под давлением масс должен был согласиться на нее в еще несколько более широкой форме, чем первоначально намечал Гладстон, а именно: вынужден был предоставить из­бирательные права всем городским квартиронанимателям независимо от высоты уплачиваемой ими квартирной платы. Поэтому Генеральный Совет высказывал надежду, что уже наступил час, когда английским рабочим стало ясно полезное значение Интернационала.

412

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Наконец, Генеральный Совет указывал на Североамериканский союз где рабочие в некоторых штатах завоевали себе восьмичасовой рабочий день. Далее в воззвании подчеркивалось, что каж­дая секция независимо от своей величины имеет право послать на конгресс одного делегата; сек­ции же, насчитывающие более 500 членов, могут посылать по одному делегату от каждых 500 членов. В программу конгресса были поставлены следующие вопросы: 1) какими практическими средствами Интернационал рабочего класса может создать общий центр для освободительной борьбы рабочих? и 2) каким способом рабочий класс может использовать для своего освобожде­ния кредит, который он оказывает буржуазии и правительству?

Программа, таким образом, до некоторой степени касалась общих вопросов, но не сопровожда­лась никакой обосновывающей ее в деталях запиской. Представителями Генерального Совета в Лозанне явились Эккариус и инструментальный мастер Дюпон, секретарь-корреспондент для Франции, очень способный рабочий, который в отсутствие Юнга председательствовал на заседа­ниях. Присутствовал 71 делегат. Среди них от немцев явились Кугельман, Ф. А. Ланге, Луи Бюх-нер, автор книги «Материя и сила», и Ладендорф, бравый буржуазный демократ, горячий против­ник коммунизма. Значительно преобладал романский элемент; наряду с немногими бельгийцами и итальянцами присутствовали французы и французские швейцарцы.

Прудонисты оказались на этот раз во всеоружии значительно раньше, чем Генеральный Совет. Они за три месяца до того выработали программу конгресса: в нее входило обсуждение взаимопо­мощи как основы общественных взаимоотношений, равенство во взаимных услугах, кредит и на­родные банки, учреждения взаимного страхования, положение мужчины и женщины по отноше­нию к обществу, коллективные и индивидуальные интересы, государство как блюститель и за­щитник права, уголовное право и еще десяток других подобных же вопросов. Это повело к чрез­вычайной путанице; заниматься ею нам нет надобности, тем более что Маркс не имел со всем этим ничего общего и принятые, отчасти противоречивые постановления остались только на бу­маге.

Больший успех, чем в теоретических вопросах, конгресс имел в вопросах практического харак­тера. Он утвердил состав Генерального Совета и местопребывание его в Лондоне, установил годо­вой взнос каждого члена в 10 сантимов, или в 1 грош, и обусловил аккуратной платой этого взноса право посылки делегатов на ежегодные конгрессы. Далее конгресс постановил, что борьба за со­циальное освобождение рабочего класса неразрывно связана с его политической активностью и что завоевание политической свободы является первой и абсолютной необходимостью. Этому по­становлению конгресс придавал настолько большое значение, что решил

ИНТЕРНАЦИОНАЛ НА ВЫСОТЕ

413

повторять его каждый год. Наконец, он занял правильную позицию и по отношению к буржуазной Лиге мира и свободы, которая возникла незадолго перед тем из лона радикальной буржуазии и со­бралась сейчас же после I конгресса Интернационала на свой первый конгресс в Женеве. Всем по­пыткам хитростью втереться в доверие конгресс Интернационала противопоставил простое про­граммное заявление: мы охотно будем вас поддерживать, поскольку это будет полезно для наших собственных целей.

Странным образом, а быть может и вполне естественно, этот менее удавшийся конгресс вызвал в буржуазном мире гораздо больше интереса, чем предшествующий, который заседал, правда, еще в атмосфере сильного резонанса немецкой войны. Так, английская пресса во главе с «Times», куда корреспондировал Эккариус, живо интересовалась Лозаннским конгрессом, в то время как на пер­вый конгресс она не обратила никакого внимания. Конечно, не было недостатка и в насмешках со стороны буржуазной печати, но в общем отношение к Интернационалу становилось все серьезнее. «Когда конгресс сравнивали, — писала г-жа Маркс в «Vorbote»,— с его сводным братом — кон­грессом мира, — сравнение всегда выходило в пользу старшего брата; в Интернационале видели угрожающую трагедию судьбы, в конгрессе мира — лишь фарс»¹. Этим утешался и Маркс, кото­рого прения в Лозанне вряд ли могли удовлетворить. «События движутся... И притом без денеж­ных средств! С интригами прудонистов в Париже, Мадзини в Италии, с завистливыми Оджером, Кримером, Поттером в Лондоне, с Шульце-Деличем и лассальянцами в Германии! Мы можем быть очень довольны!»² Но Энгельс считал, что все решения, принятые в Лозанне, не стоят и вы­еденного яйца, важно только, чтобы Генеральный Совет остался в Лондоне. И действительно, суть дела была в этом, ибо с третьим годом существования Интернационала закончился период его спокойного развития и наступило время горячей борьбы.

Уже через несколько дней после окончания Лозаннского конгресса возник конфликт, имевший весьма значительные последствия. 18 сентября 1867 г. в Манчестере среди белого дня произошло вооруженное нападение фениев³ на полицейскую карету, перевозившую двух арестованных фени­ев: карету силою открыли, оба арестованных были освобождены, а сопровождавший их полицей­ский чиновник был расстрелян. Настоящих виновников не обнаружили, но из массы арестованных фениев выбрали нескольких человек, которым предъявили обвинение в убийстве, и троих из них повесили, хотя на судебном следствии, крайне пристрастном,

¹ См. «Vorbote», 1867, S. 155. — Ред.

² См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1953, стр. 193.— Ред.

³ Фении — ирландские мелкобуржуазные революционеры 50—70-х годов XIX в., боровшиеся за национальную не­
зависимость Ирландии. — Ред.

414

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

не удалось собрать против обвиняемых каких-либо явных улик. Дело это произвело глубокое впе­чатление во всей Англии и разрослось до размеров «фенианской паники», когда в декабре фении устроили взрыв у стен тюрьмы в Клеркенуэле, одном из лондонских кварталов, населенном почти исключительно мелкой буржуазией и пролетариатом; взрывом было убито двенадцать человек и ранено более ста.

С фенианским заговором Интернационал сам по себе не имел ничего общего. Что касается взрыва в Клеркенуэле, то Маркс и Энгельс осуждали его как большую глупость, которая сильнее всего повредит самим фениям, охладив или даже уничтожив симпатии английских рабочих к ир­ландскому делу. Но самый способ расправы английского правительства с фениями, восставшими против подлого векового угнетения их ирландской родины, отношение к ним, как к уголовным преступникам, не могло не возмутить всякое революционное сознание. Уже в июне 1867 г. Маркс писал Энгельсу: «Эти подлецы прославляют, как английскую гуманность, то обстоятельство, что с политическими заключенными обращались не хуже, чем с убийцами, уличными грабителями, фальшивомонетчиками и педерастами!»^1. Энгельс волновался еще и потому, что Лиззи Бёрнс, на которую он перенес свою любовь после смерти ее сестры Мери, была горячей ирландской патри­откой.

Однако живой интерес, проявляемый Марксом к ирландскому вопросу, имел еще более глубо­кие корни, чем сочувствие угнетаемому народу. Его исследования привели его к убеждению, что освобождение английского рабочего класса, от которого в свою очередь зависело и освобождение европейского пролетариата, имеет своей необходимой предпосылкой освобождение ирландцев. Свержение английской земельной олигархии невозможно до тех пор, пока она будет держать свои сильно укрепленные форпосты в Ирландии. Как только дело перейдет в руки ирландского народа, как только он станет своим собственным законодателем и правителем и получит автономию, уничтожить земельную аристократию, состоящую большей частью из английских лендлордов, бу­дет гораздо легче, чем в Англии, так как в Ирландии это не только простой экономический вопрос, но и национальное дело: лендлорды в Ирландии не являются традиционными официальными представителями нации, как в Англии, — они там, напротив, смертельно ненавидимые угнетатели народа. Как только английская армия и английская полиция уйдут из Ирландии, там немедленно произойдет аграрная революция.

Что касается английской буржуазии, то она, по мнению Маркса, вместе с английской аристо­кратией заинтересована в превращении Ирландии исключительно в пастбище, которое бы снабжа­ло ан-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIII, стр. 423. — Ред.

ИНТЕРНАЦИОНАЛ НА ВЫСОТЕ

415

глийский рынок мясом и шерстью по возможно более дешевым ценам. Но буржуазия еще и по другим, более важным причинам заинтересована в теперешнем хозяйственном строе Ирландии. Благодаря постоянно возрастающему укрупнению арендных владений Ирландия постоянно вы­брасывает на английский рабочий рынок свой избыток населения и тем самым способствует по­нижению заработной платы, а также ухудшению материального и морального положения англий­ского рабочего класса. Рабочие всех промышленных и торговых центров в Англии раскалываются на два враждебных лагеря — на английский пролетариат и ирландский пролетариат. Средний анг­лийский рабочий ненавидит ирландского рабочего как своего конкурента и противопоставляет ему себя как члена господствующей нации. Тем самым он становится орудием аристократов и капита­листов против Ирландии и укрепляет их власть над самим собой. Английский пролетарий проник­нут по отношению к ирландскому рабочему религиозными, социальными и национальными пред­рассудками. Он относится к нему приблизительно так же, как в прежних рабовладельческих шта­тах Американского союза белые рабочие относились к неграм. Ирландцы расплачиваются той же монетой, и с процентами. Ирландец видит в английском рабочем одновременно и соучастника и тупое орудие английского господства над Ирландией. В этом антагонизме, искусственно поддер­живаемом прессой, духовенством, юмористическими журналами — словом, всеми средствами, имеющимися в распоряжении господствующих классов, коренится бессилие английского рабочего класса, несмотря на его организованность.

Это зло, по словам Маркса, перекинулось и через океан. Антагонизм между англичанами и ир­ландцами мешает всякому искреннему и серьезному сотрудничеству английского и американского пролетариата. Если важнейшей задачей Интернационала является ускорение социальной револю­ции в Англии как мировой столице капитала, то единственное средство для такого ускорения — добиться независимости для Ирландии. Интернационал должен повсюду открыто становиться на сторону Ирландии, и обязанность Генерального Совета, в частности, — пробуждать в английском рабочем классе сознание, что национальное освобождение Ирландии является для него вовсе не вопросом отвлеченной справедливости и гуманности, а первым условием его собственной соци­альной эмансипации.

Над этой задачей Маркс работал и в последующие годы с исключительной энергией. Как в раз­решении польского вопроса, который со времени Женевского конгресса исчез с порядка дня Ин­тернационала, он видел рычаг для ниспровержения русского господства, так ирландский вопрос был для него рычагом для ниспровержения английского мирового господства. Он

416

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

не поколебался в своей позиции и тогда, когда «интриганы» среди рабочих, которые на очередных выборах хотели пройти в парламент, — он причислял к ним даже Оджера, прежнего председателя Генерального Совета, — нашли в этом предлог для того, чтобы примкнуть к буржуазным либера­лам. Гладстон использовал ирландский вопрос, в то время животрепещущий, в качестве избира­тельного лозунга, чтобы снова стать у кормила власти. Генеральный Совет отправил петицию к английскому правительству — конечно, совершенно безрезультатную — с протестом против каз­ни троих осужденных в Манчестере фениев, как против судебного убийства, и организовал в Лон­доне ряд публичных митингов для защиты прав Ирландии.

Вызвав этим неудовольствие английского правительства, Генеральный Совет вместе с тем на­влек на Интернационал удар со стороны французского правительства. Бонапарт в течение трех лет спокойно следил за развитием Союза, чтобы пугать им строптивую буржуазию. Когда француз­ские члены Интернационала организовали бюро в Париже, они послали об этом извещение париж­скому префекту полиции и министру внутренних дел, но не получили ответа ни от того, ни от дру­гого. При этом Бонапарт не гнушался и мелких препирательств и мошенничества. Когда, напри­мер, акты Женевского конгресса были посланы Генеральному Совету через одного натурализо­ванного в Англии швейцарского уроженца — из боязни черного кабинета бонапартовской почты, — то полиция на французской границе выкрала их у посланного, и французское правительство ос­талось глухо к жалобам на это Генерального Совета. Но министерство иностранных дел в Лондоне заставило французское правительство услышать, и французской полиции пришлось вернуть по­хищенное. В другом случае потерпел неудачу вице-император Руэр, соглашавшийся разрешить к печати манифест, прочитанный французскими членами на Женевском конгрессе, только при том условии, что «в него будет внесено несколько слов благодарности императору, так много сделав­шему для рабочих». Это было отклонено, хотя французские члены конгресса крайне остерегались раздражать насторожившееся чудовище и поэтому были даже в подозрении у буржуазных радика­лов, видевших в них скрытых бонапартистов.

Не установлено, действительно ли они вследствие этого дали себя настолько сбить с толку, что приняли участие в нескольких безобидных манифестациях буржуазных радикалов против импе­рии, как утверждают некоторые французские писатели. Причины, которые привели Бонапарта к открытому разрыву с рабочим классом, были во всяком случае более глубокими. Стачечное дви­жение, вызванное опустошительным кризисом 1866 г., приняло беспокоившие его размеры. Затем парижские рабочие под влиянием Интернационала обменялись мирными декларациями с берлин­скими ра-

ИНТЕРНАЦИОНАЛ НА ВЫСОТЕ

417

бочими, когда весною 1867 г. угрожала разразиться война Франции с Северогерманским союзом из-за люксембургского торга. Наконец, французская буржуазия подняла столь оглушающий вой, требуя «мести за Садову», что в тюильрийском дворце возникла хитроумная мысль заткнуть ей рот «либеральными» уступками.

При таких обстоятельствах Бонапарт считал, что убьет нескольких мух одним взмахом, нанеся решительный удар парижскому бюро Интернационала под предлогом, будто там обнаружен центр фенианского заговора. У членов бюро произвели внезапные ночные обыски, но не нашли ни ма­лейших следов какого-либо тайного заговора. Чтобы удар впустую не вызвал слишком большого скандала, оставалось только привлечь парижское бюро к судебной ответственности за то, что оно функционирует, не имея разрешения, необходимого для общества, в котором насчитывается более двадцати членов. Обвинение было предъявлено 6 и 20 марта против пятнадцати членов Интерна­ционала; суд приговорил каждого из них к уплате 100 франков и вынес постановление о закрытии парижского бюро. Высшие инстанции утвердили этот приговор.

Но еще до того началось новое дело. Обвинители и суд отнеслись к обвиняемым крайне мягко, и от имени всех Толен защищал себя и других в очень умеренном тоне. Но спустя два дня после первого разбирательства, 8 марта, образовалось новое бюро, и эта явная насмешка похоронила по­следние иллюзии Бонапарта. Девять членов нового бюро предстали перед судом 22 мая; они были приговорены к трем месяцам тюрьмы каждый после блестящей и резкой речи их лидера Варлена. Таким образом империя вступила в открытую вражду с Интернационалом, и французская его сек­ция почерпнула новую силу из этого окончательного и явного разрыва с декабрьским палачом.

С бельгийским правительством Интернационал также вступил в резкое столкновение. Владель­цы угольных шахт в бассейне Шарлеруа довели своих нищенски оплачиваемых рабочих постоян­ными притеснениями до мятежа, а потом выпустили вооруженную силу против невооруженной толпы. Среди общего панического ужаса бельгийская секция Интернационала взяла жестоко пре­следуемых рабочих под свою защиту, стала разоблачать в печати и на публичных собраниях ужа­сающую эксплуатацию их, оказывала поддержку семьям павших и раненых, а также обеспечила заключенным судебную защиту, благодаря которой они были оправданы присяжными.

Министр юстиции де Бара отомстил за это тем, что на заседании бельгийской палаты разразил­ся дикой руганью по адресу Интернационала и угрожал ему насильственными мерами, в частности запрещением его ближайшего конгресса, который должен был состояться в Брюсселе. Но члены Интернационала не растерялись и ответили письмом, в котором заявили, что они

418

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

не подчиняются приказам одного человека и что ближайший конгресс состоится в Брюсселе, как бы к этому ни относился министр юстиции.

ШВЕЙЦАРИЯ И ГЕРМАНИЯ

Самым действенным рычагом великого подъема Интернационала за эти годы было общее ста­чечное движение, вызванное во всех более или менее развитых капиталистических странах кризи­сом 1866 г.

Генеральный Совет нигде и никогда не вызывал стачечного движения; но если оно где-нибудь возникало, то он советом и делом содействовал победе рабочих, мобилизуя интернациональную солидарность пролетариата. Он выбивал из рук капиталистов удобное оружие, состоявшее в обес­силивании бастующих рабочих ввозом иностранной рабочей силы. Более того. Из несознательных вспомогательных войск врага он вербовал себе самоотверженных союзников; он умел разъяснять рабочим каждой страны, куда только проникало его влияние, что в их собственных интересах ока­зывать поддержку своим заграничным товарищам по классу, ведущим борьбу за повышение зара­ботной платы.

Эта деятельность Интернационала оказалась чрезвычайно полезной и создала ему общеевро­пейскую репутацию, которая даже превышала действительно приобретенную им мощь. Так как буржуазный мир не желал понимать или даже действительно не понимал, что причина распро­странения стачек коренится в бедственном положении рабочего класса, то он искал эту причину в тайных происках Интернационала. Последний представлялся буржуазии исчадием ада, и при каж­дой стачке она пыталась одолеть его. Каждая большая стачка превращалась в борьбу за существо­вание Интернационала, и из каждой такой борьбы Интернационал выходил с вновь закаленными силами.

Типичными явлениями этого рода была стачка строительных рабочих, разразившаяся весной 1868 г. в Женеве, и стачка рабочих шелковых и ленточных изделий, начавшаяся осенью того же года в Базеле и тянувшаяся до следующей весны. В Женеве строительные рабочие начали борьбу, требуя повышения заработной платы и сокращения рабочего дня; хозяева поставили условием со­глашения выход рабочих из Интернационала. Бастующие рабочие сразу отвергли это наглое пред­ложение и благодаря помощи, оказанной им Генеральным Советом из Англии, Франции и других стран, смогли отстоять свои первоначальные требования. Еще нахальнее поступили самонадеян­ные капиталисты в Базеле, где рабочим одной ленточной фабрики без всякого повода отказали в нескольких праздничных часах, на которые они по старинному обы-

ИНТЕРНАЦИОНАЛ НА ВЫСОТЕ

419

чаю имели право в последний день осенней ярмарки: «Кто не подчинится, — грозили им, — тот вылетит вон». Часть рабочих не повиновалась, и на следующий день, нарушая правило предупре­ждения о расчете за две недели, их при помощи полиции прогнали с порога фабрики. Этот грубый вызов подхлестнул рабочих Базеля, и завязалась многомесячная борьба, которая дошла, наконец, до того, что швейцарский Большой совет¹ пытался запугать рабочих военными мерами и чем-то вроде осадного положения.

Как вскоре оказалось, целью этой глупой травли рабочих в Базеле также было уничтожение Интернационала. Для достижения этой цели капиталисты не остановились ни перед жестокими средствами, отказывая рабочим, потерявшим работу, в квартирах, закрывая им кредит у булочни­ков, мясников и мелочных торговцев, ни перед такими комическими выходками, как посылка эмиссара в Лондон для расследования, каковы денежные средства Генерального Совета. «Если бы эти правоверные христиане жили в первые века христианства, они бы прежде всего стали наво­дить справки о банковых кредитах апостола Павла в Риме». Так шутил Маркс по поводу того, что «Times» сравнил секции Интернационала с первыми христианскими общинами. Но базельские ра­бочие твердо держались за Интернационал и отпраздновали свою победу большим шествием по рыночной площади, когда капиталисты, наконец, сдались. Базельские рабочие также получили щедрую поддержку от рабочих организаций других стран. Волны, поднятые этой стачкой, докати­лись до Соединенных Штатов, где Интернационал тоже начал чувствовать под собой твердую почву: Ф. А. Зорге, эмигрант 1848 г., сделавшийся учителем музыки, занял в Нью-Йорке такое же положение, какое Беккер занимал в Женеве.

Прежде всего стачечное движение, руководимое Интернационалом, проложило себе путь в Германию, где до того существовали лишь разрозненные секции. Общегерманский рабочий союз после долгой борьбы и хаоса вырос в превосходную организацию и продолжал успешно разви­ваться, в особенности после того, как его члены избрали Швейцера своим вождем. Швейцер был также депутатом от Эльберфельд-Бармена в Северогерманском рейхстаге, где его старый против­ник Либкнехт был представителем саксонского избирательного округа Штольберг-Шнееберг. Вскоре они резко столкнулись из-за их противоположных позиций по национальному вопросу. Швейцер вслед за Марксом и Энгельсом становился на почву, созданную битвой при Кёниггреце; Либкнехт же боролся с Северогерманским союзом, считая его порождением беззакония и злодей­ства, которое необходимо разрушить прежде всего, даже временно отодвинув на второй план со­циальные задачи.

Орган государственной власти в Швейцарии. — Ред.

420

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Осенью 1866 г. Либкнехт содействовал созданию Саксонской народной партии с радикально-демократической, но еще не социалистической программой и с начала 1868 г. начал издавать в Лейпциге в качестве ее органа «Demokratisches Wochenblatt». Саксонская народная партия состоя­ла преимущественно из представителей рабочего класса Саксонии. Этим она выгодно отличалась от Немецкой народной партии, в которой наряду с горсточкой честных идеологов типа Иоганна Якоби находились франкфуртские демократы-биржевики, швабские республиканцы-партикуляристы и нравственно возмущенные борцы против того преступного нарушения права, которое учинил Бисмарк изгнанием некоторых средних и малых владетельных государей. В гораз­до более добрососедских отношениях Саксонская народная партия состояла с Объединением не­мецких рабочих союзов, основанным прогрессивной буржуазией при первом выступлении Ласса-ля для противодействия его агитации. Но именно в борьбе с лассальянцами этот союз повернул влево, в особенности после того как Август Бебель, в лице которого Либкнехт нашел верного бое­вого товарища, был избран председателем этого объединения.

В первом же номере «Demokratisches Wochenblatt» указывал на Швейцера, как на человека, к которому-де повернулись спиной все передовые борцы за социал-демократическое дело. Это стало тем временем устарелой басней: когда за три года до того Маркс и Энгельс отказались сотрудни­чать у Швейцера, это ни на минуту не сбило его с толку в его намерении руководить немецким ра­бочим движением хотя и в духе Лассаля, но именно поэтому без сектантства, рабски цепляющего­ся за каждое слово Лассаля. Так, он раньше Либкнехта и основательнее его старался разъяснять немецким рабочим I том «Капитала», и в апреле 1868 г. он лично обратился к Марксу, чтобы спросить у него совета по поводу предполагавшегося в Пруссии понижения пошлин на железо.

Уже как секретарь-корреспондент Генерального Совета для Германии Маркс не мог уклониться от ответа на вопрос, который ставил ему представитель рабочих в парламенте, избранный круп­ным промышленным округом. Но Маркс вообще существенно изменил свой взгляд на деятель­ность Швейцера. Хотя он следил за нею лишь издали, но видел, с каким «безусловным понимани­ем и энергией» Швейцер выступает в рабочем движении; на заседаниях Генерального Совета Маркс говорил о нем, как о человеке своей партии, ни словом не упоминая о пунктах разногласия.

Такие пункты разногласия продолжали существовать по-прежнему. Маркс и Энгельс не пре­одолели даже личного недоверия к Швейцеру. Хотя они уже не подозревали его в кумовстве с Бисмарком, но полагали, что его сближение с Марксом имеет целью выбить Либкнехта из седла. Они не могли отделаться от мысли, что Общегерманский рабочий союз есть «секта» и что Швей­цер

ИНТЕРНАЦИОНАЛ НА ВЫСОТЕ

421

прежде всего желает иметь «свое собственное рабочее движение». Но они всегда признавали, что политика Швейцера гораздо дальновиднее, чем политика Либкнехта.

Маркс считал Швейцера безусловно самым интеллигентным и самым энергичным из всех то­гдашних вождей рабочего класса в Германии и полагал, что только благодаря ему Либкнехт вы­нужден был вспомнить, что существует рабочее движение, независимое от мелкобуржуазно-демократического движения. Таково же было и мнение Энгельса. Он говорил, что «этот малый» гораздо яснее, чем все другие, представляет себе общее политическое положение и отношение к другим партиям и лучше излагает свои мысли. «Он называет «все старые партии по отношению к нам единой реакционной массой, различия которой не имеют для нас почти никакого значения». Хотя он и признает, что 1866 год и его последствия разрушают карликовые королевства, подры­вают принцип легитимности, колеблют реакцию и привели народ в движение, он все же — теперь — обрушивается и на другие последствия, гнет налогов и т. д., и держится по отношению к Бис­марку гораздо «корректнее», как говорят берлинцы, чем, например, Либкнехт по отношению к экс-государям»¹. В другом случае Энгельс сказал об этой тактике Либкнехта, что ему до смерти надоели еженедельные наставления о том, что «мы не должны делать революцию до тех пор, пока Союзный сейм, слепой Вельф и добродушный гессенский курфюрст не будут восстановлены и по­ка безбожный Бисмарк не понесет жестокое, удовлетворяющее принципу легитимности наказа­ние». Энгельс, конечно, в своем раздражении преувеличивал, но высказал этой фразой и много правды.

Позднее Маркс говорил, что до сих пор верили, будто христианское мифотворчество в эпоху Римской империи было возможно только потому, что не существовало книгопечатания. На самом деле происходит как раз обратное. Пресса и телеграф, в одно мгновение распространяющие по всему свету свои выдумки, фабрикуют гораздо больше мифов (а буржуазное быдло верит им и распространяет их) в один день, чем прежде могли состряпать в течение целого столетия. Особен­но убедительным примером справедливости этих слов является сказка, в которую в течение деся­тилетий верили — и притом не только «буржуазное быдло», — будто Швейцер хотел предать ра­бочее движение Бисмарку² и уже только потом Либкнехт и Бебель вновь дали рабочему движению приличное направление.

Дело обстояло как раз наоборот. Швейцер занимал принципиальную социалистическую пози­цию, в то время как

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 120. — Ред.

О связях Швейцера с Бисмарком см. вступительную статью к настоящему изданию, стр. 20. — Ред.

422

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

«Demokratisches Wochenblatt» заигрывал с сепаратистами, сторонниками «владетельных экс-князей», и с либеральными взяточниками в Вене. Эта тактика никак не может быть оправдана с социалистической точки зрения. Бебель задним числом доказывает в своих воспоминаниях¹, что победа Австрии над Пруссией была тогда желательной, так как революция могла легче удаться в таком внутренне более слабом государстве, как Австрия, чем во внутренне более сильной Прус­сии. Но это объяснение придумано задним числом и, как бы его ни расценивать, в тогдашней ли­тературе нет никаких следов его.

Несмотря на свою личную дружбу с Либкнехтом и на свое личное недоверие к Швейцеру, Маркс вовсе не упускал из виду истинного положения вещей. Он ответил на запрос Швейцера о понижении пошлин на железо в очень сдержанной внешне форме, но по существу исчерпываю­щим образом. Тогда Швейцер осуществил намерение, созревшее у него еще за три года до этого, и предложил общему собранию Общегерманского рабочего союза, которое заседало в Гамбурге в конце августа 1868 г., присоединиться к Интернационалу. В силу существовавших тогда союзных законов об обществах это присоединение не могло быть официальным, а заключалось лишь в за­явлении о солидарности и симпатии. Маркс был приглашен на общее собрание в качестве почет­ного гостя, которому хотели принести благодарность от лица немецких рабочих за его научный труд. На предварительный запрос Швейцера Маркс ответил согласием, но все же не приехал в Гамбург, как настоятельно ни просил его об этом Швейцер.

В своем благодарственном письме за «почетное предложение» Маркс ссылался, как на препят­ствие, к его приезду на подготовительные работы Генерального Совета к Брюссельскому конгрес­су, но «с радостью» отметил, что программа общего собрания содержит вопросы, составляющие действительно исходные пункты всякого серьезного рабочего движения: агитацию за полную по­литическую свободу, за установленную законом продолжительность рабочего дня и планомерную интернациональную кооперацию рабочего класса. Но если Маркс писал Энгельсу, что в этом письме он поздравлял лассальянцев с тем, что они отказались от программы Лассаля, то в сущно­сти трудно сказать, что мог бы возразить Лассаль против этих трех пунктов программы.

Действительный же разрыв с традициями Лассаля заключался в поведении самого Швейцера на гамбургском общем собрании: несмотря на сильное сопротивление, и в конце концов только бла­годаря тому, что он поставил вопрос о доверии, он заставил разрешить ему и его товарищу по рейхстагу Фриче созвать в конце сентября общегерманский рабочий конгресс в Берлине, чтобы со-

А. Бебель, Из моей жизни, Госиздат, 1925. — Ред.

ИНТЕРНАЦИОНАЛ НА ВЫСОТЕ

423

здать широкую организацию рабочего класса с целью забастовок. Швейцер вынес хороший урок из европейского стачечного движения. Он не переоценивал его, но прекрасно понимал, что рабо­чая партия, которая желает остаться на высоте своих задач, не должна допускать, чтобы стачки, возникающие со стихийной силой, протекали беспорядочным образом. Он стоял поэтому за орга­низацию профессиональных союзов, но ошибался относительно их жизненных условий: он хотел ввести в них такую же строгую дисциплину, какая существовала в Общегерманском рабочем сою­зе, с тем, чтобы профессиональные союзы стали, в известной мере, подчиненным ему вспомога­тельным войском.

Маркс тщетно предостерегал его от этой тяжкой ошибки. Из переписки между ними до нас дошли все письма Швейцера; из писем же Маркса сохранилось только одно — от 13 октября 1868 г., по-видимому важнейшее из всех¹. Безукоризненное по форме, по искренней любезности к Швейцеру, письмо Маркса содержит весьма существенные возражения против проектируемой Швейцером организации профессиональных союзов; но впечатление от его критики ослабляется тем, что Маркс называет основанный Лассалем союз «сектою», которая должна решиться на то, чтобы влиться в классовое движение. В своем ответном письме, последнем написанном им Мар­ксу, Швейцер справедливо указывает, что он всегда стремился идти в ногу с европейским рабочим движением.

Через несколько дней после гамбургского общего собрания состоялось собрание Объединения немецких рабочих союзов в Нюрнберге. И это собрание тоже поняло знамение времени. Большин­ством голосов оно приняло основные положения из устава Интернационала в качестве своей по­литической программы и избрало «Demokratisches Wochenblatt» органом объединения. После это­го меньшинство исчезло навсегда. Затем большинство отклонило предложение основать рабочие кассы страхования по старости под надзором государства; оно высказалось в пользу организации профессиональных товариществ, которые, как это доказал опыт, лучше всего умеют с помощью своих касс оказывать поддержку престарелым, больным и странствующим рабочим. Этот довод был слабее указания на борьбу между капиталом и трудом, которая вспыхивает в стачках. При­соединение к Интернационалу мотивировалось в Гамбурге общностью интересов всех рабочих партий, в Нюрнберге же этот вопрос не был поставлен так резко. Уже несколько недель спустя «Demokratisches Wochenblatt» сообщил жирным шрифтом о том, что Немецкая народная партия на конференции в Штутгарте постановила примкнуть к нюрнбергской программе.

См К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1953, стр. 212 — 215. — Ред.

424

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Между Общегерманским рабочим союзом и Объединением немецких рабочих союзов также произошло сближение, и Маркс сделал все для того, чтобы объединить немецкое рабочее движе­ние, выступив беспристрастным посредником между Либкнехтом и Швейцером. Однако это ему не удалось. Нюрнбергские союзы под разными несостоятельными предлогами отказывались по­слать своих делегатов на профессиональный конгресс, созванный Швейцером и Фриче в Берлине. Несмотря на это, конгресс оказался довольно многолюдным и привел к учреждению ряда «рабо­чих организаций»; они объединялись «Союзом рабочих организаций», во главе которого фактиче­ски стал Швейцер.

Нюрнбергские союзы со своей стороны на основании устава, составленного Бебелем и гораздо лучше отвечавшего жизненным условиям профессионального движения, чем устав Швейцера, ос­новали — названные слишком торжественным имен