АНАРХИЗМ И ВОСТОЧНАЯ ВОЙНА

На Готском конгрессе 1877 г. было также решено послать своего делегата на всемирный социа­листический конгресс в сентябре того же года в Генте. Представителем от германской партии был избран Либкнехт.

Инициатива созыва конгресса принадлежала бельгийцам. Они к тому времени уже успели не­сколько разочароваться в красоте анархических учений и стремились вновь соединить два направ­ления, которые отделились на Гаагском конгрессе. Бакунисты созывали свои конгрессы в 1873 г. в Женеве, в 1874 г. — в Брюсселе и в 1876 г. — в Берне, но силы их все время уменьшались. Это на­правление распалось, не соответствуя более практическим требованиям освободительной борьбы пролетариата, из которых оно некогда само возникло.

Уже в самом начале, в женевском споре между «fabrique» и «gros m e tiers», обнаружились ис­тинные источники противоречия. На одной стороне были хорошо оплачиваемые рабочие, имею­щие политические права и способные к парламентской борьбе, но склонные к сомнительным со­глашениям с буржуазными партиями. На другой стороне — плохо оплачиваемые и лишенные по­литических прав рабочие, единственное оружие которых состояло в их голой силе. Речь шла об этих практических противоречиях, а не об их теоретических разногласиях, не о противоречии ме­жду «разумностью» и «неразумностью», как обычно утверждают создавшиеся вокруг этого леген­ды.

Но дело тогда обстояло, как и теперь, не так просто, как это показывает постоянное воскреше­ние анархизма несмотря на то, что его столько раз считали уже окончательно похороненным. Зна­ние анархизма вовсе не означает его признания. Точно так же как, признавая необходимость уча­стия в парламентско-поли-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1953, стр. 312— 313. — Ред.

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

537

тической деятельности, нельзя забывать, что при всех реформах, даже вполне приемлемых самих по себе, эта деятельность может завести рабочее движение в тупик, где оно лишится своего рево­люционного духа. Не случайно было поэтому то, что Бакунин насчитывал среди своих сторонни­ков ряд людей, которые оказали величайшие услуги пролетарской борьбе. Либкнехт безусловно никогда не принадлежал к друзьям Бакунина, но во время Базельского конгресса он с не меньшим жаром, чем Бакунин, требовал воздержания от политики. Другие, как, например, Жюль Гед во Франции, Карло Кафьеро в Италии, Сезар Де Пап, Павел Аксельрод в России, были во время Гааг­ского конгресса и еще долго после него самыми ревностными бакунистами. И если потом они все же сделались такими ревностными марксистами, то, как некоторые из них сами подчеркивали, это случилось только потому, что они в первую очередь восприняли общее между Бакуниным и Мар­ксом, а вовсе не потому, что они просто выбросили за борт свои прежние убеждения.

И Маркс и Бакунин оба желали пролетарского массового движения. И спор между ними шел лишь о той столбовой дороге, по которой должно следовать это движение. Но теперь конгрессы бакунинского Интернационала показали, что путь анархизма неприемлем.

Нужно было бы слишком уклониться в сторону, чтобы показать быстрый упадок анархизма на ходе отдельных его конгрессов. Развал анархизма происходил вполне успешно и основательно. Генеральный Совет и взносы на его содержание были ликвидированы. Потом конгрессам запрети­ли голосовать по принципиальным вопросам, и лишь с трудом удалось отклонить попытку исклю­чения из Интернационала работников умственного труда. Но тем более печально дело обстояло с созданием своей организации, с разработкой новой программы и новой тактики. На Женевском конгрессе шли споры особенно по вопросу о всеобщей стачке как единственном и верном средстве социального переворота, но никакого решения принято не было. То же повторилось еще в боль­шей степени на следующем конгрессе, в Брюсселе, по главному вопросу конгресса об обществен­ной службе. Пап представил по этому вопросу такой доклад, после которого ему вполне справед­ливо сделан был упрек, что он вообще сошел с пути анархизма. Совершенно ясно, что Пап неиз­бежно должен был сойти с этого пути, если хотел сказать что-нибудь толковое именно по этому вопросу. После горячих прений и этот вопрос был отложен до ближайшего конгресса, но и там он остался нерешенным. Итальянцы заявили, что вообще «эра конгрессов закончилась», и требовали «пропаганды действием». В течение двух лет, опираясь на голод в стране, они сумели устроить шестьдесят путчей, но успех их дела был равен нулю.

538

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Еще в большей степени, чем из-за безнадежной путаницы в области своих теоретических воз­зрений, анархизм выродился в закостенелую секту вследствие того, что относился отрицательно ко всем практическим вопросам, затрагивавшим самые непосредственные интересы современного пролетариата. Когда в Швейцарии стало развиваться движение в пользу десятичасового рабочего дня, анархисты отказались от всякого участия в нем. То же самое повторилось, когда фламандские социалисты организовали кампанию петиций за запрещение детского труда на фабриках. Разуме­ется, анархисты отвергали также всякую борьбу за всеобщее избирательное право, а там, где это право было уже завоевано, проповедовали его бойкот. В сравнении с этой бесплодной и безнадеж­ной политикой успехи германской социал-демократии выступали еще в более ярком свете, и мас­сы стали повсюду чуждаться анархической пропаганды.

Созыв всемирного социалистического конгресса в Генте — анархический конгресс в Берне в

1876 г. предполагал его созвать на следующий год — был в значительной степени вызван сознани­ем, что анархизму не удалось привлечь к себе массы народа. Конгресс заседал с 9 по 15 сентября

1877 г. в Генте. В нем участвовало 42 делегата, и из них было только одиннадцать надежных анар­хистов под руководством Гильома и Кропоткина. Многие из их прежних сторонников, в том числе большинство бельгийских делегатов и англичанин Хейлз, примкнули к социалистическому крылу, которым руководили Либкнехт, Грейлих и Франкель. Между Либкнехтом и Гильомом дело дошло до резкого столкновения, когда Гильом стал обвинять германскую социал-демократию в том, что она при выборах в рейхстаг спрятала в карман свою программу. Но в общем заседания конгресса протекали мирно. Анархистам было не до громких слов: они настраивали свои речи на мягкий тон. Это давало их противникам возможность идти им навстречу. Все же затеянный было «договор о солидарности» заключен не был. Взгляды двух сторон слишком расходились.

Маркс едва ли и ожидал чего-либо иного. Его напряженное внимание было устремлено теперь на другой уголок мира, откуда он ждал революционной бури: на русско-турецкую войну. Из двух писем, в которых он излагал советы Либкнехту, первое, от 4 февраля 1878 г., начиналось так: «Мы самым решительным образом стоим за турок, и притом по двум причинам. Во-первых, потому что мы изучали турецкого крестьянина, т. е. турецкую народную массу, и убедились, что он — один из самых дельных и самых нравственных представителей крестьянства в Европе. Во-вторых, потому что поражение русских весьма ускорит социальный переворот, элементы которого имеются в ог­ромном количестве, и благодаря этому наступит перелом во всей Европе». За

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

539

три месяца перед этим Маркс писал Зорге: «Этот кризис — новым поворотный пункт в истории Европы. Россия, положение которой я изучил по русским оригинальным источникам, неофициаль­ным и официальным (последние доступны лишь ограниченному числу лиц, мне же были достав­лены моими друзьями в Петербурге), давно уже стоит на пороге больших переворотов, и все необ­ходимые для этого элементы уже созрели. Взрыв ускорен на многие годы благодаря ударам, нане­сенным молодцами турками не только русской армии и русским финансам, но и лично командую­щей армией династии (царю, наследнику и шести другим Романовым)...

Глупости, которые проделывают русские студенты, являются только симптомом, не имея сами по себе никакого значения. Но все же это симптом. Все слои русского общества находятся в на­стоящее время в экономическом, моральном и интеллектуальном отношении в состоянии полного разложения»¹. Эти наблюдения оказались совершенно правильными. Но Маркс, как это часто с ним бывало при его революционном нетерпении, видя ясно, куда идут события, недооценивал продолжительность пути.

Первоначальные поражения русских сменились их успехами. Маркс приписывал эти успехи тайной поддержке Бисмарка, измене Англии и Австрии и, наконец, ставил их в вину самим тур­кам. Им следовало низвергнуть в Константинополе путем революции старый режим сераля, кото­рый являлся лучшим оплотом царя. Народ, который в такие моменты величайшего кризиса не умеет выступать революционно, — это погибший народ.

Русско-турецкая война закончилась, таким образом, не европейской революцией, а конгрессом дипломатов. Он заседал в том же самом месте и в то же самое время, где и когда германская соци­ал-демократия претерпела, как казалось, удар, грозивший сокрушить ее.

УТРЕННЯЯ ЗАРЯ

И все же на мировом горизонте зажглась новая заря. Закон о социалистах, которым Бисмарк хо­тел сокрушить германскую социал-демократию², на деле оказался началом героической эпохи в ее истории. Он снимал вместе с тем и те недоразумения и трения, которые происходили между нею и двумя стариками в Лондоне.

¹ См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1953, стр. 311. — Ред.

² Имеется в виду исключительный закон против социалистов, принятый германским рейхстагом 19 октября 1878 г.;
по этому закону запрещались все организации социал-демократической партии, массовые рабочие организации, рабо­
чая печать, конфисковывалась социалистическая литература, социал-демократы высылались из Германии. — Ред.

540

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Но этому предшествовала еще последняя борьба. Германская партия с достоинством выдержала травлю и выборы, происходившие после покушений на кайзера летом 1878 г. Но, готовясь к гро­зящему ей удару, она недостаточно понимала, с какой ожесточенной ненавистью ей придется столкнуться. Едва только закон вступил в силу, как немедленно оказались забыты все обещания «лояльно» применять его, которыми представители правительства старались успокоить сомнения рейхстага. Все учреждения партии были разгромлены столь беспощадно, что сотни людей были выброшены на улицу без средств к существованию. Несколько недель спустя весь Берлин и его окрестности были объявлены на так называемом малом осадном положении в явном противоречии с текстом закона. Около шестидесяти отцов семейств были высланы, что лишило их не только хлеба, но и родины.

Уже одно это вызывало вполне понятное и почти неизбежное замешательство. Если Генераль­ный Совет Интернационала жаловался после падения Коммуны, что забота о беглецах Коммуны в течение ряда месяцев мешала ходу его текущих работ, то задача руководителей германской пар­тии была еще труднее вследствие полицейских стеснений на каждом шагу, а также ввиду ужасно­го экономического кризиса. Бесспорно, эта буря отделила зерна от плевел: много буржуазных элементов, которые за последние годы притекли в партию, оказались ненадежными; некоторые вожди не оправдали себя, а другие, даже из более деятельных, пали духом под тяжкими ударами реакции и боялись еще больше раздразнить врагов энергичным сопротивлением.

Все это приносило Марксу и Энгельсу мало отрады. При этом они, несомненно, недооценивали затруднения, которые приходилось преодолевать. Но они имели основание быть недовольными поведением социал-демократической фракции рейхстага, которая даже после выборов 1878 г., проведенных вслед за покушением на кайзера, состояла из девяти человек. Один из этих депута­тов, Макс Кайзер, при обсуждении нового таможенного тарифа счел допустимым высказаться и голосовать за повышение таможенных ставок на железо, что должно было произвести весьма тя­гостное впечатление. Все прекрасно понимали, что целью нового таможенного тарифа было — давать имперскому казначейству на несколько сот миллионов в год больше, защитить поземель­ную ренту крупных помещиков от американской конкуренции и дать возможность крупной про­мышленности залечивать раны, которые она сама себе нанесла в опьянении эпохи грюндерства. Известно было также и то, что закон о социалистах был издан в значительной степени с целью сломить сопротивление масс против угрожавшего им систематического обнищания.

Когда Бебель хотел оправдать поведение Кайзера его усердным изучением пошлин на железо, Энгельс ответил ему кратко и

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

541

резко: «Если его занятия хоть чего-нибудь стоят, то он должен был бы знать, что в Германии есть два металлургических завода, «Дортмундский унион» и завод Кенига и Лаура, каждый из которых в состоянии удовлетворить спрос всего внутреннего рынка, а помимо них есть еще не мало пред­приятий поменьше; что в данном случае покровительственная пошлина — чистейшая бессмысли­ца; что тут может помочь только завоевание внешнего рынка, следовательно абсолютная свобода торговли, иначе — банкротство; что сами фабриканты железа могут желать покровительствен­ных пошлин лишь в том случае, если они организовали «ринг», т. е. заговор, который навязывает внутреннему рынку монопольные цены, чтобы излишнюю продукцию по бросовым ценам сбывать за границей, что они фактически уже и делают в настоящее время. В интересах этого «ринга», этого заговора монополистов, Кайзер и говорил, и голосовал, поскольку голосовал за пошлины на железо...»¹. Когда и Карл Гирш довольно резко раскритиковал тактику Кайзера в газете «Laterne» («Фонарь»), фракции пришла в голову несчастная мысль разобидеться, так как Кайзер выступал с ее одобрения. Этим она окончательно испортила свое дело в глазах Маркса и Энгельса: «Лейпциг-ская братия, с своей стороны, так «опарламентарилась», что публичная критика кого-либо из ее клики в рейхстаге представляется им оскорблением величества»², — говорил Маркс. Карл Гирш был молодым писателем, выдвинувшимся как заместитель редактора «Volksstaat» во время долго­летнего заключения Либкнехта в крепости. Потом он поселился в Париже, откуда был выслан по­сле издания германского исключительного закона. Тогда он сделал то, что должен был бы сделать с самого начала Центральный Комитет германской партии: с середины декабря 1878 г. он стал из­давать в городе Бреда в Бельгии еженедельную газетку формата и стиля «Lanterne» Рошфора и под тем же заглавием. Благодаря ее формату газету удобно было пересылать в Германию в простых почтовых конвертах, и там она сделалась опорным пунктом и центром собирания сил социал-демократического движения. Намерения у Гирша были самые лучшие, и в принципиальном отно­шении он был ясным умом. Но избранная им форма краткой, остроумно отточенной эпиграммы мало соответствовала потребностям рабочей газеты. Более удачным в этом отношении оказался «Freiheit» («Свобода»), еженедельник, который несколько недель спустя начал издавать в Лондоне Мост при содействии Коммунистического просветительного рабочего клуба. Но после разумного начала и этот еженедельник утонул в бесцельной игре в революцию.

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVII, стр. 73—74. — Ред. См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 515. — Ред.

542

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

С появлением этих двух до некоторой степени дико выросших и не зависимых от руководства германской партии органов издание собственного заграничного органа печати сделалось жгучим вопросом. Бебель и Либкнехт очень энергично стояли за это, и им удалось, наконец, преодолеть упорное сопротивление влиятельных партийных кругов, которые желали сохранить тактику пре­дусмотрительной сдержанности. С Мостом уже не могло быть более никакого соглашения, но Гирш приостановил издание «Laterne» и заявил о своей готовности принять на себя редактирова­ние нового органа. Маркс и Энгельс, вполне доверявшие Гиршу, также обещали свое сотрудниче­ство. Новая газета должна была выходить в виде еженедельника в Цюрихе. Подготовление к изда­нию было поручено трем партийным товарищам, проживавшим в Цюрихе: Шрамму, высланному из Берлина и занимавшему должность страхового агента, Карлу Хёхбергу и Эдуарду Бернштейну, которого Хёхберг пригласил в качестве литературного помощника.

Но они, по-видимому, не очень спешили выполнить возложенное на них поручение. Причина такого промедления стала очевидной в июле 1879 г., когда они выступили со своим собственным «Jahrbuch fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik» («Ежегодником социальной науки и социальной политики»), который должен был выходить два раза в год. Направление журнала выяснилось в «Обзоре социалистического движения». Он был подписан тремя звездочками. Авторами его, од­нако, были только Хёхберг и Шрамм; Бернштейн написал в нем всего несколько строк.

Содержание этой статьи было невероятно безвкусной и бестактной болтовней о грехах партии, об отсутствии в ней «хорошего тона», об ее стремлении все ругать, об ее заигрывании с массами и пренебрежении к образованным классам — словом, обо всем, что в пролетарском движении все­гда раздражало и раздражает филистерские души. Конечным выводом практической мудрости, заключенной в статье, было решение использовать вынужденную праздность, вызванную исклю­чительным законом, для раскаяния и покорности. Маркс и Энгельс были возмущены этой жалкой стряпней. В частном циркуляре^1, разосланном руководящим членам партии, они категорически требовали, чтобы людям такого образа мыслей, если даже из практических соображений их при­ходится терпеть в партии, не давали права выступать в ответственных органах. Этого права Хёх-берг, впрочем, и не получил, а просто присвоил его себе. Точно так же он совершенно произволь­но требовал для «трех звездочек» в Цюрихе права контроля над редакцией под руководством Гирша и протестовал против редактирования в стиле «Laterne». Тогда Гирш и оба

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XV, стр. 434—450. — Ред.

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

543

лондонских старика отказались от всякого участия в новом издании.

Из обильной и разнообразной переписки по этому делу до нас дошли только отрывки¹. Из них видно, что Бебель и Либкнехт совсем не были согласны с притязаниями «трех звездочек». Непо­нятно, однако, почему они вовремя не вмешались. Хёхберг приехал сам в Лондон, где застал толь­ко Энгельса, на которого его путаные взгляды произвели самое скверное впечатление, хотя ни он, ни Маркс не сомневались в его добрых намерениях. Взаимное раздражение к тому же мало спо­собствовало достижению в то время взаимного согласия. 19 сентября 1879 г. Маркс писал Зорге, что если новый еженедельник будет редактироваться в стиле Хёхберга, то они сочтут себя вынуж­денными выступить публично против такого «опошления» партии и теории. «Итак, мы предупре­дили этих господ, и они достаточно хорошо знают нас, чтобы понять, что в данном случае это оз­начает: подчинение или разрыв! Если они хотят компрометировать себя, тем хуже для них! Ком­прометировать нас мы им ни в коем случае не позволим»^2.

К счастью, дело не дошло до крайностей. Редактирование цюрихского «Sozialdemokrat» [«Со­циал-демократа»] принял на себя Фольмар. Он это делал, правда, довольно «убого», как говорили Маркс и Энгельс, но все же не давал им повода к публичному протесту. Бывало только, что Маркс и Энгельс «постоянно полемизировали по этому поводу в переписке с лейпцигцами, причем часто в очень резкой форме»³. «Три звездочки» также оказались неопасными. Шрамм совершенно от­странился, Хёхберг часто уезжал, а Бернштейн под давлением обстоятельств освободился от вся­кого плаксивого настроения, как это в такой же степени и в то же время испытали многие товари­щи, которые под влиянием трудностей до этого момента находились в подавленном настроении. Немалое успокоение в умы внесло и то, что Маркс и Энгельс стали в большей степени, чем внача­ле, считаться с теми огромными трудностями, с которыми приходилось бороться германскому партийному руководству. 5 ноября 1880 г. Маркс писал Зорге: «Не подобает тем, кто сравнительно спокойно проживает за границей, еще более отягощать — к радости буржуазии и правительства — положение тех, которые работают внутри страны при самых тяжелых условиях, принося большие личные

¹ На русском языке опубликованы письма Маркса и Энгельса по этому вопросу, в том числе черновик их совмест­
ного «циркулярного письма» от 17—18 сентября 1879 г., направленного А. Бебелю, В. Либкнехту, В. Бракке и др. См.
К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVII, стр. 41—42, 43, 44— 46, 47—61 и др. — Ред.

² См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1953, стр. 332. — Ред.

³ См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVII, стр. 97. — Ред.

544

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

жертвы»^1. Несколько дней спустя был даже заключен формальный мир.

31 декабря 1880 г. Фольмар отказался от своего поста редактора. Руководство немецкой партии, желая пойти навстречу старикам, решило пригласить на его место Карла Гирша. Так как Гирш в то время переселился в Лондон, то Бебель решил поехать туда, чтобы лично переговорить с ним. Вместе с тем он уже давно намеревался, наконец, основательно потолковать с Марксом и Энгель­сом. Он захватил с собой Бернштейна, чтобы рассеять предубеждение, все еще державшееся в Лондоне относительно его, хотя Бернштейн тем временем вполне оправдал себя. Шествие в Ка-носсу, как называли эту лондонскую поездку в партийных кругах, вполне достигло своих целей. Только Гирш, давший сначала свое согласие, внес затем оговорку, что он желает редактировать «Sozialdemokrat» из Лондона. Это было отклонено, и дело кончилось тем, что редактором был на­значен Бернштейн, сначала временно, а затем и окончательно. К удовольствию лондонцев, он с честью выполнял свои обязанности. И когда год спустя произошли новые выборы в рейхстаг, пер­вые после издания закона о социалистах, то Энгельс торжествовал: так славно не сражался еще ни один пролетариат.

Обстоятельства изменились к лучшему и во Франции. После кровавой майской недели 1871 г. Тьер объявил все еще дрожавшим от страха версальским буржуа, что для Франции социализм умер. Он забыл о том, что уже однажды, после июньских дней 1848 г., выступил в подобной же роли лжепророка. Он, вероятно, считал, что чем сильнее кровопускание, тем более оно будет эф­фективно. Действительно, количество жертв 1871 г., если считать потери парижских рабочих в уличной борьбе, от казней, ссылок, каторжных работ и эмиграции, исчислялось в 100 тысяч чело­век. Но Тьер просчитался и на этот раз, и притом основательно. После 1848 г. понадобилось два десятилетия, чтобы социализм очнулся от оглушившего его удара и от молчания. А после 1871 г. достаточно было пяти лет, чтобы он вновь заявил о своем существовании. В 1876 г., когда, воен­ные суды еще не прекратили свою кровавую работу, когда еще продолжали расстреливать защит­ников Коммуны, уже заседал первый рабочий конгресс в Париже.

Конечно, это было прежде всего только заявление о своем существовании. Конгресс собрался под покровительством буржуазных республиканцев, которые искали в рабочих опоры против мо­нархистов-юнкеров. Постановления конгресса касались безобидных вопросов о кооперации при­мерно в духе Шульце-Делича в Германии. Но можно было предвидеть, что на этом дело не оста­новится. Крупная машинная промышленность, медленно разви-

См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXVII, стр. 97. — Ред.

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

545

вавшаяся со времени торгового договора с Англией 1803 г., несравненно быстрее пошла вперед после 1870 г. Перед ней стояли очень большие задачи: устранить ущерб, причиненный войной це­лой трети Франции, создать средства для сооружения нового колоссального милитаризма, наконец восполнить те прорехи, которые образовались с потерей Эльзаса, до 1870 г. самой развитой в про­мышленном отношении французской провинции. Крупная промышленность удовлетворяла предъ­являвшиеся к ней требования. Во всех частях страны стали вырастать фабрики, создавшие про­мышленный пролетариат. В дни процветания старого Интернационала пролетариат этот сущест­вовал главным образом только в некоторых городах северо-восточной Франции.

Этим объясняются те быстрые успехи, которых достиг Жюль Гед, когда он бросился со своим зажигающим красноречием в рабочее движение, возникшее после Парижского конгресса 1876 г. Зараженный сначала анархизмом, от которого он недавно отошел, Жюль Гед в своих воззрениях не отличался теоретической ясностью, в чем и теперь можно убедиться по газете «E galit e » («Ра­венство»), основанной им в 1877 г. Хотя «Капитал» уже был переведен и издан на французском языке, Гед не имел понятия о Марксе, с теориями которого его впервые ознакомил Карл Гирш. Но он с полной ясностью и решительностью усвоил себе идею общественной собственности на землю и на произведенные средства производства. Будучи первоклассным оратором и остроумным поле­мистом, он умел воспламенять дух французских рабочих этим последним словом пролетарской освободительной борьбы, которое на конгрессах старого Интернационала обыкновенно встречало самое горячее противодействие именно со стороны французских делегатов.

Собрался второй рабочий конгресс, заседавший в феврале 1878 г. в Лионе; устроители его предполагали, что он будет новым изданием Парижского конгресса. Но Геду уже удалось собрать вокруг своего знамени меньшинство из двадцати делегатов. Тут дело показалось для буржуазии и правительства опасным. Начали преследовать рабочее движение. Посредством денежных штрафов и тюремных заключений редакторов удалось остановить издание «Egalite». Однако Гед и его това­рищи не впали в уныние. Они бодро продолжали работать. На третьем рабочем конгрессе, со­бравшемся в октябре 1879 г. в Марселе, они уже имели за собой большинство, которое немедлен­но выступило как социалистическая партия и организовалось для политической борьбы. «E galit e » воскресла и нашла в Лафарге своего деятельного сотрудника. Он писал в этой газете почти все теоретические статьи. Немного позднее Малон, тоже бывший бакунист, стал издавать «Revue So-cialiste» («Социалистическое обозрение»), а Маркс и Энгельс поддержали это издание, прислав несколько статей.

546

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Весной 1880 г. Гед приехал в Лондон, чтобы вместе с Марксом, Энгельсом и Лафаргом соста­вить проект избирательной программы для молодой партии. Сошлись на так называемой програм­ме-минимум, которая после небольшого введения, посвященного объяснению задач коммунизма, выставляла в своей экономической части только требования, непосредственно проистекавшие из рабочего движения. Правда, по каждому отдельному пункту согласие не было достигнуто. Гед на­стаивал на том, чтобы в программу было внесено требование установленной законом минималь­ной заработной платы, Маркс же полагал, что если французский пролетариат еще настолько не­развит, что нуждается в таких приманках, то не стоит вообще пока составлять какую бы то ни бы­ло программу.

Однако Маркс был не такого уж плохого мнения о программе. В общем он считал ее сильным средством для того, чтобы вырвать французских рабочих из области туманных фраз и поставить их на почву действительности. Судя по оппозиции, как и по сочувствию, вызванному этой про­граммой, Маркс пришел к заключению, что во Франции возникло, наконец, настоящее рабочее движение. До того были только секты, которые, естественно, держались лозунгов, данных их ос­нователями, в то время как масса пролетариата следовала за радикалами или за мниморадикаль-ными буржуа. В решительный час она боролась за них, а на другой же день эти люди, очутившись у кормила власти, избивали рабочих, гнали их в ссылку и т. п. Поэтому Маркс охотно согласился на то, чтобы его зятья вернулись во Францию, когда вырванная от французского правительства амнистия коммунарам дала им возможность возвратиться на родину. Лафарг приехал во Францию, чтобы работать вместе с Гедом, а Лонге — занять влиятельное место редактора в газете «Justice» («Справедливость»), издававшейся Клемансо, который стоял во главе крайней левой.

В ином положении, но еще более благоприятном в духе Маркса были дела в России. Здесь главный труд Маркса читали усерднее и ценили больше, чем где-либо. Особенно среди молодых русских ученых у Маркса было много приверженцев и отчасти даже личных друзей. Но оба ос­новных направления тогдашнего русского революционного движения, поскольку таковое сущест­вовало, — партия Народной воли и партия Черного передела, — были еще совершенно чужды его взглядов и учения. Оба они стояли полностью на почве идей Бакунина, по крайней мере в том смысле, что на первом плане у них было крестьянство. Маркс и Энгельс следующим образом формулировали основной для них вопрос: может ли русская крестьянская община, эта уже в то время сильно распавшаяся форма первобытной общественной собственности на землю, непосред­ственно перейти в более высокую, ком-

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

547

мунистическую форму земельной собственности или же она должна сначала пройти тот же про­цесс разложения, который наблюдался в историческом развитии Запада?

«Единственный возможный в настоящее время» ответ на этот вопрос Маркс и Энгельс дали в предисловии к новому русскому переводу «Коммунистического манифеста», сделанному Верой Засулич: «Если русская революция, — писали они, — послужит сигналом пролетарской револю­ции на Западе, так что обе они пополнят друг друга, то современная русская общинная собствен­ность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития»^1. Этот взгляд объясняет горячее сочувствие Маркса к партии Народной воли, террористическая политика кото­рой сделала царя узником революции в Гатчине. К партии же Черного передела, которая воздер­живалась от политически-революционной активности и ограничивалась пропагандой, он относил­ся с известной суровостью. Но именно к этой партии принадлежали такие люди, как Аксельрод и Плеханов, которые так энергично способствовали тому, что русское рабочее движение прониклось марксистским духом.

Наконец, просвет обозначился и в Англии. В июне 1881 г. вышла в свет небольшая книга под заглавием «Англия для всех». Она была написана Гайндманом и представляла собой программу Демократической федерации, ассоциации, возникшей из различных английских и шотландских радикальных обществ, наполовину пролетарских, наполовину буржуазных. Главы о труде и капи­тале были почти буквальным переложением и даже выписками из «Капитала» Маркса. Но Гайнд-ман не называл ни книгу, ни ее автора. Лишь в конце предисловия он упомянул о том, что теоре­тическим содержанием своей книги, а также значительной частью фактических данных он обязан труду одного великого мыслителя и самостоятельного писателя. Этот странный способ цитирова­ния, примененный Гайндманом, произвел еще более тягостное впечатление, когда Гайндман стал оправдываться перед Марксом, ссылаясь на то, что имя Маркса пользуется дурной славой, что англичане не любят, чтобы их поучали иностранцы, и т. п. После этого Маркс порвал свои сноше­ния с Гайндманом, которого к. тому же считал «хрупким сосудом».

Зато большое удовлетворение доставил Марксу очерк о нем Белфорта Бакса, напечатанный в том же году в декабрьской книжке одного английского ежемесячника. Правда, Маркс находил, что заключавшиеся в ней биографические сведения были большей частью неправильны, а изложение его экономических принципов — во многом неверным и путаным; но в своем роде

См. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух томах, т. I, 1955, стр. 4. — Ред.

548

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

очерк был первой английской публикацией, проникнутой истинным восторгом к самим новым идеям и резким вызовом британскому филистерству. Эта статья, возвещенная большими буквами плакатов на стенах лондонского Вест-энда, обратила на себя большое внимание.

По письму, в котором Маркс сообщал об этом Зорге, могло показаться, что этот железный че­ловек, столь нечувствительный к похвалам и к порицанию, на этот раз испытал легкий приступ самодовольства, что, впрочем, было вполне простительно. Это письмо было вызвано глубоким душевным потрясением, как видно из заключительных фраз Маркса: «Для меня было самым важ­ным то, что я получил этот номер журнала уже 30 ноября и статья озарила радостью последние дни моей дорогой жены. Ты знаешь, с каким страстным интересом она всегда относилась к подоб­ным вещам». Жена Маркса умерла 2 декабря 1881 г.

ВЕЧЕРНЯЯ ЗАРЯ

В то время как политический горизонт повсюду просветлялся — и это было для Маркса всегда важнее всего, — на него самого и на его семью вечерние тени спускались все ниже и ниже. С того времени как для него был закрыт континент с его целебными ваннами, недуги Маркса возобнови­лись, делая его более или менее неработоспособным. С 1878 г. он уже не работал над окончанием своего главного труда. Около того же времени или немного спустя началась тревожная забота о здоровье его жены.

Она радовалась более свободным от забот дням старости со счастливым спокойствием ее всегда гармоничной души, как сама о том писала супругам Зорге, утешая их по поводу потери двух детей цветущего возраста: «Я слишком хорошо знаю, как это тяжело и как много времени требуется, чтобы вернуть после таких потерь душевное равновесие. Но на помощь приходит жизнь с ее мел­кими радостями, и большими заботами, со всеми ее мелкими повседневными хлопотами и мелоч­ными неприятностями. Серьезная скорбь постепенно заглушается ежедневными мимолетными страданиями, и незаметно для нас наше горе смягчается. Конечно, рана окончательно не залечива­ется, особенно в материнском сердце. Но постепенно рождается в душе новая восприимчивость и даже новая чувствительность к новым страданиям и новым радостям, и продолжаешь жить с серд­цем израненным, но в то же время полным надежды, пока оно наконец не остановится и не насту­пит вечный покой». Кто в большей степени заслужил такой легкой смерти, такого постепенного ухода из жизни, чем эта много страдавшая и боровшаяся женщина? Но ей не дано было почить

ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

549

так легко: она испытала тягчайшие муки, прежде чем сделала последний вздох.

Осенью 1878 г. Маркс впервые писал Зорге, что его жена «очень нездорова»¹. Год спустя он уже писал: «Жена моя все еще опасно больна, и сам я тоже далеко еще не совсем оправился»². По­сле долгой неопределенности выяснилось, что г-жа Маркс страдала от рака и ей предстояла мед­ленная и неотвратимая смерть, сопровождавшаяся мучительными болями. Понятно, как тяжело от этого страдал Маркс, если вспомнить, чем в течение долгой жизни была для него эта женщина. Сама она держалась отважнее, чем ее муж и все окружающие; с несравненной силой духа она по­давляла свои страдания, чтобы всегда быть веселой, хотя бы внешне, в кругу семьи. Когда летом 1881 г. болезнь сильно обострилась, она все же имела мужество предпринять поездку в Париж, чтобы повидать своих замужних дочерей. Так как на спасение нельзя было надеяться, то врачи со­гласились на это рискованное путешествие. В письме к г-же Лонге от 22 июля 1881 г. Маркс из­вещал ее о предстоящем приезде их обоих: «Пожалуйста, отвечай сейчас же, потому что мама не уедет отсюда, пока ты ей не напишешь, что тебе привезти из Лондона. Ты знаешь, что она любит возиться с подобными поручениями»³. Путешествие сошло для больной настолько благоприятно, насколько это было возможно при ее состоянии, но сам Маркс заболел по возвращении плевритом, связанным с бронхитом и даже начавшимся воспале