Год - кто развязал мировую?




Ретий Рим и Третий рей

Советско-германский покер в американском преферансе

 

Было бы неправильно думать, что Вторая мировая война

возникла случайно или в результате ошибок тех или иных

государственных деятелей, хотя ошибки, безусловно, имели место.

На самом деле война возникла как неизбежный результат

развития мировых экономических и политических сил

на базе современного монополистического капитала.

Иосиф Сталин

Здесь играют в грандиозную, совершенно беспощадную

и пагубную карточную игру, в которой каждый использует

своего противника как возможного партнера по договору

и как бы козырную карту и одновременно роет ему яму.

Иван Ильин

Войны ждали с минуты на минуту.

А когда она началась, она разразилась

как гром среди ясного неба.

Александр Зиновьев

 

 

22 июня исполнилось 65 лет с начала Великой Отечественной войны, которая занимает особое место в истории и мировых войн, и войн России вообще и с Западом, немцами ('вторая германская') в частности. Более того, из-за Великой Отечественной последняя мировая война не укладывается в традиционные рамки понятия 'мировая война'. Можно сказать, что Великая Отечественная война советского народа как персонификатора коммунистической системы деформировала, в известном смысле 'сломала' последнюю мировую войну как мировую, придала ей особый характер. Впрочем, как мы увидим, налицо и обратная связь: старая двухсотлетняя геополитическая логика мировой капиталистической системы деформировала молодую двадцатилетнюю логику.

 

Великий перелом

 

Начало Великой Отечественной кардинальным образом изменило ход идущей европейской войны, придав ей евразийское качество и по-настоящему мировой характер. По сути, это начало - первые два месяца - уже в первой декаде сентября предопределило и исход войны. Дело в том, что Гитлер мог одержать победу над СССР только посредством блицкрига, то есть в течение сорока, самое большее - пятидесяти дней. При ином раскладе СССР с его демографическим и экономическим потенциалом, с его пространством был рейху не по зубам. Тем более Гитлер оказывался в ситуации войны на два фронта.

Таким образом, отчаянное сопротивление отступавшей от границы (не уничтоженной там, как планировал Гитлер, а отступавшей с боями) Красной армии, порушившее блицкриг, лишало Гитлера возможности победить в мировой войне. Повторилась ситуация 1914 года. Тогда, согласно плану Шлиффена, Германия должна была одержать победу над Францией с помощью блицкрига, на который отводилось сорок дней. Сорок - из расчета, что такой срок понадобится России на полную мобилизацию, после чего она сможет начать наступление. Германия к этому времени собиралась покончить с французами и таким образом избежать войны на два фронта.

Гладко было на бумаге. Но, как говорится, надо помнить про овраги, особенно когда имеешь дело с русскими. Правильный, а точнее, упорядоченный немецкий ум полагал, что воевать можно только по завершении мобилизации. Русские показали, что это не так, и уже в середине августа Александр Самсонов и Павел Ренненкампф погнали немцев на запад. Вспоминаются слова лесковского генерала о немцах: 'Какая беда, что они умно рассчитывают, а мы им такую глупость подведем, что они и рта разинуть не успеют, чтобы понять ее'. Провал блицкрига в сентябре 1914 года поставил крест на военной победе Германии. Аналогичным образом в начале сентября 1941 года советский солдат, несмотря на страшные поражения лета и огромное число пленных, сорвал блицкриг, спасая на этот раз, слава богу, не французов, а самого себя. Да, впереди были долгие годы войны, риск оставления Москвы в октябре, катастрофические поражения 1942 года. Но победить в мировой войне немцы уже не могли. История уже начертала рейху не 'mene, tekel, parsin', а простое немецкое слово 'kaputt'. И произошло это в конце августа - начале сентября 1941 года.

Будучи главным и определяющим событием мировой войны, Великая Отечественная не может быть понята вне контекста этой войны, вне контекста феномена мировых войн вообще.

О войнах - Великой Отечественной и последней мировой - написаны горы книг и статей; фактографически эти войны изучены очень неплохо, хотя, разумеется, остается немало белых и серых пятен. Но, как и во многих других случаях, понимание здесь отстает от знания. В истории Великой Отечественной и той войны, которую мы по привычке называем Второй мировой, есть проблемы, о которых имеет смысл поразмышлять. Это и вопрос о роли России в мировых войнах. Это и причины того, почему в них так никогда и не реализовалась мечта Карла Хаусхофера о континентальном блоке против англосаксов, а русские всегда оказывались на стороне именно англосаксов, в отношении которых наш замечательный геополитик Е.А. Вандам (Алексей Едрихин) писал, что хуже вражды с ними может быть только одно - дружба. Это и вопрос о том, кто реально начал войну. Это и особенности самой мировой войны, которой русско-германское противостояние добавило ряд черт, ранее мировым войнам неизвестных. Наконец, это вопрос о том, кто и как победил, какое влияние оказала последняя мировая (Великая Отечественная) на капиталистическую и коммунистическую систему, на США и СССР. Итак - по порядку.

 

Феномен мировых войн

 

Мировую войну 1939 - 1945 годов называют 'второй'. Что, разумеется, неверно и демонстрирует лишь самоуверенность людей ХХ столетия. На самом деле мировых войн, то есть войн за гегемонию в возникающей или уже оформившейся мировой капиталистической системе, было больше. Некоторые первой такой войной считают Тридцатилетнюю (1618 - 1648), когда руководимая Габсбургами католическая Европа противостояла проплаченной голландцами протестантской части Европы и примкнувшей к ней католической Франции. Хотя в Тридцатилетней войне стороны бились за будущее устройство и Европы, и всего мира и велась она не только в Европе, но и вне ее, все же мировой аспект противостояния здесь был подчинен европейско-династическому (голландские ростовщики против испанской короны и, что не менее важно, Габсбурги с их 'бургундской обидой' против Валуа). Но в лучшем случае это была эмбрионально-мировая война.

Первой по-настоящему мировой войной (Европа, Северная Америка, Индия, короче - от форта Тикандерога до Пондишери) была Семилетняя (1756 - 1763) - первый раунд борьбы за гегемонию между Англией и Францией уже не как европейских держав, а как ядер-метрополий мировых торговых империй. В этой войне внутриевропейская 'старопорядковая' линия, тянувшаяся от войны за австрийское наследство, была уже подчиненной.

Во втором раунде англо-французского соперничества - революционных и Наполеоновских войнах - в той или иной степени присутствует почти весь 'набор' черт, с которыми мы сталкиваемся и в 1914 - 1918 годах, и (во многом) в 1939 - 1945 годах: промышленная эпоха, военно-стратегическая роль России, стремление континентальных держав поставить под контроль 'точку соединения' Африки и Азии как стратегический пункт на пути к британской Индии.

Действительно, с Наполеоновских войн Ближний Восток становится одним из театров военных действий мировых войн, то есть функциональной, вынесенной за пределы самой Европы зоной борьбы за господство в Европе. Причина проста - это Индия, которая начала играть огромную роль для Великобритании как раз в период между Семилетней и Наполеоновскими войнами. Наконец, именно со времен Наполеоновских войн решающую роль в качестве театра мировых войн и при определении их исхода начинает играть Россия, но об этом чуть позже.

В ХХ веке в битве за корону нового гегемона сошлись США и Германия. В двух раундах (1914/1917 - 1918, 1939/1941 - 1945 годы) американцы взяли верх, и США заняли место Британской империи. Впрочем, гегемония осталась за англосаксами - правда, их неевропейской ветвью, но все же. Тем более что с конца XIX века наиболее дальновидные англичане-имперцы (предприниматель, политик и выдающийся строитель Британской империи Сесил Родс, политический деятель, губернатор Капской колонии Альфред Милнер, известный журналист и деятель закулисы Уильям Стэд) перед лицом германского вызова готовы были пойти не только на создание англо-американского союза и истеблишмента, о чем рассказал в своих работах историк Кэролл Куигли, но и на перенос столицы союза в Вашингтон.

Таким образом, мы имеем не две мировые войны, а больше - три, четыре и пять, в зависимости от выбранной перспективы. Пять - если считать Тридцатилетнюю, Семилетнюю и Наполеоновские плюс две в ХХ веке; четыре - если исключить Тридцатилетнюю. Три - если наряду с первой мировой Тридцатилетней войной (грубо говоря, голландско-габсбургской) считать тридцатилетними англо-французские (1756 - 1763, 1792 - 1815 годов; то есть 7 + 23 = 30) и американо-германские, а точнее - англосаксонско-германские(многие историки предпочитают говорить о 'тридцатилетней войне ХХ века', объединяя две войны в одну). Хотя под определенным углом зрения и с некоторой натяжкой это возможно, я все же считаю такой подход не вполне адекватным, причем не столько из-за войны 1618 - 1648 годов, сколько из-за последней мировой, еще точнее - из-за роли и места в ней СССР.

 

'Моряки', 'континенталы' и русский парадокс мировых войн

 

Наиболее распространенной схемой, объясняющей динамику мировых войн, является следующая. В мировых войнах за гегемонию в капиталистической системе сталкиваются морские ('земноводные') державы (Голландия, Великобритания, США) и континентальные ('сухопутные') (Испания, Франция, Германия). Первые берут верх, причем делают это с помощью морской же державы - бывшего гегемона: Великобритания и Голландия против Франции, США и Великобритания против Германии (собственно, этот союз и обеспечивает победу). В этой схеме выпущено одно очень важное, в сущности, самое важное звено мировых войн - Россия/СССР.

Если в Тридцатилетней войне Россия-Московия успела поучаствовать лишь по касательной (Смоленская война 1630 - 1632 годов), то в Семилетней именно она разгромила считавшегося почему-то непобедимым прусского короля Фридриха II. Именно Россия нанесла поражение Наполеону, или, если угодно, размазала его по русской равнине ('зима, Барклай, иль русский Бог'), решив исход Наполеоновских войн. Россия августовским наступлением 1914 года спасла Париж, не позволив осуществиться шлиффеновскому плану блицкрига (возьми немцы Париж, и - права историк Барбара Такмэн - исход войны мог быть другим). Именно Россия по 'принципу карате' - с одного удара - уже в 1915 году 'вырубила' Австро-Венгрию из войны и, в общем-то, из истории, заставив немцев перебрасывать силы с Западного фронта. Именно Россия/СССР перетерла своим пространством и людской массой вермахт, сломав хребет военной машине Гитлера.

Без России/СССР ни Великобритания в 1814-м, ни США в 1945 году не одержали бы таких блистательных побед (а может, и побед вообще). То, как даже вымотанные, на последнем пределе немцы могут воевать, они показали англосаксам своими мощными наступлениями в первой половине 1918 года и в декабре 1944 - январе 1945 года в Арденнах (по мнению военных историков, последнее могло окончиться полной победой Гитлера, если бы он не отказался перенести основную силу удара на фланги).

В войнах за гегемонию в капиталистической системе есть тройной парадокс, который большинство исследователей словно не желают видеть. Это русский парадокс капиталистической истории. Во-первых, со времен Наполеоновских войн главным и решающим театром этих европейских (по основному составу участников) и североатлантических (мировых) по функции войн было русское, западно-евразийское пространство. Как будто нерусской Европе не хватало своего пространства для выяснения вопроса, кто будет главным мировым капиталистом, как будто главный экзамен один из претендентов на гегемонию сдавал России (и всегда этот экзамен проваливал). Во-вторых, победа морской державы над континентальной обусловливалась тем, что на стороне морской державы выступала континентальная (трансконтинентальная) - Россия/СССР. В-третьих, не будучи интегральным элементом капиталистической системы, Россия/СССР играла решающую роль в определении гегемона этой системы; не будучи частью североатлантического мира, евразийский Хартленд, по сути, определял его судьбу. Выходит, судьба ядра капиталистической системы в огромной степени определялась некапиталистической, или антикапиталистической, державой, а судьба мира - евразийским Хартлендом (не случайно англичанин Хэлфорд Макиндер в конце XIX века заметил: кто контролирует Хартленд, Евразию, тот так или иначе контролирует мир).

Но почему же в мировых войнах Россия постоянно оказывалась на стороне англосаксов, морских, а не континентальных (Франция, Германия) держав? При этом, как только мировые войны заканчивались, начиналось сближение России с бывшим противником на континенте (Франция в XIX веке; сотрудничество с Веймарской Германией в 1920-е годы; да и в послевоенный период СССР сначала в 1970 году заключил договор с ФРГ о неприменении силы и признании границы по Одеру-Нейсе, а уже после этого, в 1972 - 1973 годах, началась разрядка напряженности в отношениях с США - детант) и одновременно стартовал затяжной геостратегический конфликт с бывшим англосаксонским союзником. И это не только советско-американская холодная война 1943/1945 - 1989/1991 годов, но и русско-британская борьба 1850-х - 1907 годов.

Почему континентальные державы - Франция и Россия в XIX веке и Второй рейх и Россия, а затем Третий рейх и СССР - не объединили свои усилия, не создали континентальный блок, о котором мечтал великий Карл Хаусхофер, чтобы обеспечить геополитическое 'окончательное решение' англосаксонско-державного вопроса? Ведь предпринималось несколько попыток, оказавшихся неудачными. Речь идет о недолгом (1800 - 1801 годов) союзе Павла I с Наполеоном, о сближении с Наполеоном Александра I и об участии России в континентальной блокаде, о попытках навести мосты между Вильгельмом II и Николаем II незадолго до 'первой германской' и между немецкими и советскими высокопоставленными военными незадолго до 'второй', о союзе между Гитлером и Сталиным (август 1939 - июнь 1941 годов). И тем не менее эти сближения и союзы оказывались нежизнеспособными и краткосрочными. Почему?

На первый взгляд причины очевидны и просты: являясь державой континентальной и потому заинтересованной в торговле с морской державой, Россия именно с ней вступала в союз. Как и другая 'фланговая держава' - Великобритания, - Россия не была заинтересована в объединении континентальной Европы. К тому же, не будучи вовлеченной в борьбу за гегемонию в ядре капиталистической системы, Россия не соприкасалась непосредственно с морскими державами. Они в отличие от западных соседей по континенту не были для нее прямой угрозой, у них не было взаимных территориальных претензий. Споры о сферах влияния вне Европы - это другой вопрос, он выходил на первый план в межвоенныепериоды, когда в самой Европе, в ядре капиталистической системы, все было относительно спокойно. Прямой угрозой СССР англосаксы, точнее американцы, стали после окончания эпохи мировых войн, с началом глобального - холодная война - противостояния миров и систем, капитализма и коммунизма. Наконец, острыми были экономические противоречия между континентальными державами, особенно между Германией и Россией; о значении в последнем случае Lebensraum'a ('жизненного пространства', нем.) я уже и не говорю.

Все эти объяснения в значительной степени верны, однако они явно недостаточны: войны ведь начинала не Россия, а европейские континентальные державы - Франция и Германия. Именно они вторгались в русские пределы, а не наоборот, обрекая себя на самоубийственную войну на два фронта. Почему?

На мой взгляд, есть один аспект проблемы континентальности России, на который не обращают внимания - по-видимому, он слишком лежит на поверхности, чтобы быть замеченным, - и который регулярно упускали геополитики, особенно те, кто мечтал о блоке континентальных держав. Проблема, однако, в том, что Россия не являлась континентальной державой. Точнее, континентально-державное качество России существенно отличается от такового и Франции, и Германии - они находятся в разных весовых категориях, в разных лигах.

Разумеется, географически и Франция, и Германия суть континентальные страны, однако с геополитической точки зрения полноценными континенталами они перестали быть с появлением в XVIII веке сокрушившей шведов Российской империи. С появлением такого евразийского гиганта, за плечами и на плечах которого лежал континент, континентально-имперская интеграция Европы стала неосуществимой - ':с появлением России (петровской. - А.Ф.) Карл Великий стал уже невозможен' - так афористически сформулировал эту мысль Федор Тютчев. Действительно, после Петра Великого Фридрих, Наполеон, Вильгельм, Адольф могли быть великими только в относительно короткие исторические промежутки времени, халифами на час. С появлением империи-континента России стало ясно: сухопутные европейские державы суть всего лишь полуостровные - полуостровной характер Европы на фоне имперской России стал вполне очевиден. Или если эти державы считать континентальными, то Россию в силу ее евразийскости следует считать гиперконтинентальной. В любом случае разнопорядковость в 'массе пространства' очевидна. Именно она мешала созданию устойчивого континентального союза, поскольку это изначально (со всеми вытекающими последствиями) был бы неравный союз континента и полуострова (иначе: гиперконтинента, омываемого тремя океанами, и просто континента).

Гиперконтинентальное евразийское 'количество' превращалось в геоисторическое качество: ни одна 'континентальная' держава принадлежащего Евразии полуострова (части света) 'Европа' не могла реально соперничать с гиперконтинентальной державой евразийского масштаба, будь то Россия или СССР. Союз между полуостровным континенталом и континенталом евразийским был рискованным и опасным предприятием для первого: при прочих равных условиях Россия легко могла превзойти или поглотить его. Это очень хорошо понимали Наполеон в начале XIX века и немцы (Теобальд Бетман-Гольвег, а затем Гитлер) в начале ХХ века. Так, 7 июля 1914 года канцлер Бетман-Гольвег заявил: 'Будущее за Россией, она растет и надвигается на нас, как кошмар'. В 'Майн кампф' Гитлер писал: 'Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию'. Под 'второй военной державой' Гитлер имел в виду, конечно же, Россию/СССР. Но он опоздал: к моменту его прихода к власти СССР уже был крупной военной державой, потенциально более сильной, чем Третий рейх в 1933 году.

Показательно, что похожие слова, только не о Европе, а о Евразии в целом, скажет в конце ХХ века Збигнев Бжезинский. США, заметит он, имея в виду, как и Гитлер, Россию, не должны терпеть в Евразии никакого государства, способного установить господство на значительной части континента и таким образом бросить вызов США. Ну что же, совпадение симптоматичное.

Гиперконтинентальный характер России-Евразии с выходом к трем океанам (выход к четвертому, Индийскому, не случайно был постоянным кошмаром для англичан и американцев) превращал Россию в квазиморскую, квазиокеаническую державу. Это качество еще более усилилось после того, как в конце ХIX века в России была построена трансконтинентальная железная дорога, соединившая Питер с Владивостоком и превратившая гиперконтинентальность в трансконтинентальность. Это была уже совсем прямая и явная угроза господству англосаксов на морях - как и немецкая железная дорога Берлин-Багдад, которая, кстати, легко соединялась с русской евразийской магистралью.

Неудивительно, что реально в течение многих десятилетий противостоять России могли не европейские полуостровные карлики, а только морские имперские гиганты, и то после того, как устанавливали свою гегемонию в капиталистической системе. До этого им приходилось мириться с русским/советским фактором и ограничиваться лишь мелкими уколами и натравливанием неразумных соседей. Но уж после установления гегемонии борьба против России разворачивалась в полную силу. Однако даже в случае этого противостояния 'государства против государства' Россия/СССР брала верх над своими 'морскими' противниками. Так, в 1920-е годы поражение потерпела Великобритания, а в 1975 году классическая фаза советско-американской холодной войны окончилась победой СССР (Вьетнам, Хельсинки). Следствием, помимо прочего, стало изменение соотношения сил в политическом классе США: позиции представителей Восточного побережья ослабли. Только объединение и концентрация всей системной (а не одного государства, пусть даже гегемона) политико-экономической мощи Запада, ядра капиталистической системы, и наиболее развитых полупериферийных государств способны были склонить чашу весов в пользу англосаксонской Северной Атлантики, и русская Евразия терпела поражение.

Это произошло дважды - в результате Крымской войны (1853 - 1856 годов) и холодной войны (1945 - 1991 годов). Крымская война и холодная война, особенно ее постклассическая, глобальная-для-себя, а не только глобальная-в-себе фаза 1975 - 1989/1991 годов, могут рассматриваться как особый тип войн - русско-западный, евразийско-североатлантический (не говоря о такой их составляющей, как социосистемное - капитализм versus антикапитализм - противостояние 1917/1945 - 1991 годов). Ну а теперь вернемся в 1930-е годы.

 

год - кто развязал мировую?

 

Конечно же, Гитлер, Третий рейх - казалось бы, это общеизвестный факт. Действительно, Гитлер вторгся в Польшу, после чего Великобритания неохотно (под давлением Америки?) объявила войну Третьему рейху и началась Вторая мировая (точнее, сначала общеевропейская) война. Когда-то вовсе не питавший симпатий к Германии известный специалист по поведению масс Гюстав Ле Бон, оценивая ситуацию лета 1914 года, заметил следующее. Да, именно Германия добавила последнюю каплю, переполнившую чашу через край. Однако для объективного исследователя главный вопрос заключается именно в том, кто наполнил чашу до краев, сделав войну неизбежной.

Речь идет не о том, чтобы снять с Гитлера историческую вину. Здесь прощения быть не может. Как русский никогда не прощу ему того, что он готовил уничтожение моего народа, его прошлого и будущего, а огромную часть этого народа уничтожил - именно славяне, и русские в частности, стали главным объектом физического уничтожения, достаточно взглянуть на цифры. Когда-то Лев Толстой устами Андрея Болконского вынес приговор вторгшимся в Россию Наполеону и французам: 'Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям'. А ведь Наполеон в отличие от Гитлера не планировал массового истребления русских.

Императив науки, теории - выяснение объективных обстоятельств, причин и следствий. Важно узнать не только кто исполнитель, но и кто заказчик, какова вся сеть заказчиков-исполнителей. Важно знать не только кто замкнул цепь, последнее звено, но и цепь в целом. И того, кто ее выковал. Важно понимать, что Гитлер лишь замкнул некую цепь, не им выкованную, но возникшую объективно, по логике функционирования капиталистической системы и борьбы за господство в ней. О Германии 1939 года можно сказать то же, что Гюстав Ле Бон сказал о Германии 1914-го.

Итак, хотел ли Гитлер мировой войны? Конечно. Но не в 1939 году, а в более поздние сроки. В 1939 году Гитлер к мировой войне готов не был, несмотря на риторику - впрочем, рассчитанную прежде всего на внутреннее употребление, на немцев с их специфической психологией. Вне Германии она вызывала другие чувства - от иронии до праведного гнева. К тому же в середине ХХ века, века универсалистского, оптимистичного и циничного, идеология, замешенная на мифологии в духе 'гибели богов' и партикуляризме расы и крови, мрачная риторика Vernichtung'a ('уничтожения', нем.) и Weltfeind'a ('мирового врага', нем.) едва ли могли быть эффективными за пределами рейха. (Время фэнтези - жанра, который займет место научной фантастики, - придет в конце века.) Помимо прочего, Гитлер слишком много говорил в таких ситуациях, когда политик, претендующий на мировой масштаб, должен был, скорее, больше молчать или взвешивать каждое слово в выверенной риторике представителя 'сил Добра', как это умело делали игроки 'тегеранской тройки нападения', легко и убедительно отождествлявшие своего противника с силами Антипросвещения, Мрака и Зла.

Специалисты - прежде всего западные, в частности американские - прекрасно знали о неготовности Третьего рейха к мировой войне. 'Общая картина немецкой военной экономики, - писал о Германии 1930-х годов американский экономист Клайн Бертон, - не похожа на экономику страны, нацеленной на тотальную войну. Это, скорее, экономика, мобилизованная для ведения сравнительно малых и локализованных войн и впоследствии реагировавшая на военные события только после того, как они становились непреложными фактами: Для войны с Россией подготовка была более тщательной, но и она прошла почти без напряжения экономики: Вскоре после нападения выпуск некоторых важных типов снаряжения был сокращен в предвидении того, что война скоро окончится: Руководство немецкой военной экономикой было далеко не безупречным. Великобритания и Соединенные Штаты действовали гораздо быстрее:'

Известный американский экономист Джон Гэлбрейт подчеркивал, что вопреки распространенному мнению именно Великобритания была в 1940 - 1941 годах натянутой военной струной, а не Германия, где даже в 1941 - 1944 годах не видели необходимости в жертвах в сфере гражданского потребления. Английские власти почти с самого начала войны заставили свое население довольно туго затянуть пояса. В 1940 году при экономике с общим объемом производства, примерно на 30% меньшим, чем у Германии, англичане выпускали больше самолетов, почти столько же танков и гораздо больше других бронированных машин. В 1941 году английское военное производство намного превосходило производство Германии почти по всем показателям.

Аналогичная картина возникает при сравнении Германии и СССР военного времени. Даже в 1943 году - во время сталинградско-курского перелома в Великой Отечественной - Германия обладала большими, как показывают исследования, материальными возможностями для производства оружия и боевой техники, чем СССР. В 1943 году Германия имела больше, чем СССР, угля - в 3, стали - в 24, электроэнергии - в 2 раза. И тем не менее за годы войны СССР произвел техники и вооружений в два раза больше, чем Германия.

Германия намного лучше была готова к Первой мировой войне, накануне которой немецкая промышленность производила 250 тыс. снарядов в день, англичане - 10 тыс. снарядов в месяц. Поэтому, например, в боях на линии Дунаец - Горлице немцы всего за четыре часа выпустили по русской Третьей армии 700 тыс. снарядов (за всю Франко-прусскую войну они выпустили 817 тыс. снарядов). Нельзя не согласиться с Иваном Солоневичем, который писал, что военный потенциал Вильгельма намного превосходил таковой Гитлера: 'Вильгельм имел за собою 43 года мирного развития. Имел военный и торговый флот. Имел огромный золотой запас - и дома, и за границей. Имел и промышленный потенциал выше тогдашнего американского'.

Знаменитый англо-американский историк Пол Кеннеди в научном бестселлере 'Взлет и падение великих держав' пишет, что в 1914 году Германия (правда, с Австро-Венгрией, но это незначительное дополнение) превосходила как Россию и Францию (в совокупности), так и отдельно Великобританию по доле в мировом промышленном производстве, по общему промышленному потенциалу и по уровню потребления энергии. По производству стали она превосходила все три страны, вместе взятые. По военным расходам и общим затратам на мобилизацию Германия превзошла США (19,9 млн долл. против 17,1 млн долл.) и лишь немного уступила Великобритании (23 млн долл.). Для сравнения: Россия - 5,4 млн долл., Франция - 9,3 млн, Австро-Венгрия - 4,7 млн. А вот в 1930-е годы ситуация изменилась. Хотя доля Германии в мировом промышленном производстве достигла 13,2%, а Великобритании снизилась до 9,2%, зато у СССР и США она составила соответственно 17,6 и 28,7%. При этом в 1937 году США из национального дохода в 68 млн долл. тратили на оборону 1,5%, Великобритания из 22 млн долл. - 5,7%, Германия из 17 млн долл. - 23,5%, СССР из 19 млн долл. - 26,4%. Относительный военный потенциал держав в том же 1937 году оценивался следующим образом: США - 41,7%, Германия - 14,4%, СССР - 14%, Великобритания - 10,2%, Франция - 4,2%.

Все это говорит о том, что за период с 1913 по 1939 год Германия существенно отстала от США - своего главного соперника в борьбе за гегемонию в капиталистической системе, и новая мировая война теоретически могла быть крайним средством для того, чтобы не допустить увеличения разрыва. По крайней мере к такому выводу приходят многие западные исследователи, объясняющие конкретный механизм возникновения последней мировой войны. Однако, как я уже говорил, исследования показывают: именно к мировой войне в 1930-е годы Германия готова не была и воевать всерьез после захвата Польши не собиралась.

Чтобы тягаться с англосаксами за мировое господство, немцам нужен был тыл - так же как Наполеону в начале XIX века. И так же, как Наполеон, Гитлер в конце 1930-х годов не был уверен в прочности все того же тыла под названием 'Россия'. При этом положение Гитлера было хуже положения Наполеона: захват русскими нефтеносной Южной Буковины(ее вхождение в состав СССР выдвигалось Сталиным в качестве одного из условий присоединения СССР к антикоминтерновскому пакту; в декабре 1940 года во время визита в Берлин Вячеслав Молотов еще раз настойчиво поднял вопрос о Южной Буковине) обездвижило бы немецкую технику.

По иронии истории, именно руководитель крупного государства, в 1939 году хуже других готового к мировой войне, начал, развязал ее, добавив последнюю каплю, - и оказался единственным виновником, агрессором, Мировым Злом. Да, Гитлер, похоже, заглотнул чужую наживку. Чью? Кто еще хотел мировой войны? Британская империя? США? СССР? Черчилль? Рузвельт? Сталин?

Хотел ли мировой войны Сталин? Теоретически - да, поскольку СССР по логике развития коммунистического строя в его противостоянии капиталистической системе должен был превратиться в земшарную республику. Это - одна сторона. С другой стороны, мировая война в самой капиталистической системе между англосаксонскими и германскими хищниками объективно ослабляла империалистическое давление на СССР. Иван Ильин заметил: 'Советское государство хочет ускорить мировую войну, не участвуя в ней'. Отсюда - игра на противоречиях двух хищных империалистических рас. Слишком сильно? Но это не сталинские слова и не оборот из советской пропаганды 1930-х годов. Вот что писал в 1900 Михаил Меньшиков: 'Германия и Англия - вот на рубеже ХХ века торжествующие народности, не только вожди, но и истребители человечества. Наш славянский мир, как и латинский, позади этих хищных рас<...> Мы неудержимо отстаем в развитии народной энергии и постепенно втягиваемся в сеть англо-германского захвата. Россия еще страшна своей государственной силой<...> но видимо на всех мировых поприщах уступает белокурому соседу'. И далее: 'Вдумываясь в тихий погром, который вносит англо-германская раса в остальное человечество, невольно сочтешь грезу современного антихриста - Ницше, грезу о 'белокуром смеющемся льве' - не мечтой безумца, а пророчеством грозным и уже осуществляющимся<...> Среди самих англичан и немцев идет<...> структурная перестройка, борьба человеческих типов. Один какой-то сильный и хищный тип, по-видимому, поедает все остальные'.

По-своему Меньшиков очень точно отразил англо-германскую борьбу за господство в капиталистической системе в 1870 - 1910-е годы, борьбу, которая предполагала отбор определенных социальных, человеческих особей и стай (в виде организаций, партий и т.п.) и которая, как заметил русский геополитик Иван Дусинский, не исчерпывала всех других международных вопросов, но захватывала их и присоединяла к себе. Ну а формулировка 'тихий погром' - просто блеск. Правда, дважды в ХХ веке погром становился громким, и Сталин, естественно, стремился к тому, чтобы не допустить натравливания Гитлера на СССР, чтобы англосаксы и германцы сцепились между собой и чтобы СССР вступил в этот погром, когда главные противники - рейх и англосаксы будут ослаблены. Нормальная Realpolitik, где нет друзей, а есть только интересы, или, как сказал бы Раймон Арон, намерения и детерминизм причин (то есть логика истории).

Планировал ли Сталин упреждающий удар по готовящемуся к прыжку противнику? Должен был планировать. Но вот к мировой войне на рубеже 1930 - 1940-х годов СССР готов не был.

В течение всех 1930-х годов британская верхушка активно подталкивала Гитлера к войне с СССР. Вышло, как когда-то предупреждал Николай Данилевский: 'Зная проницательность Англии и упорство ее в достижении целей, можно ругаться, что ею не упустятся случаи вредить России и, при представившейся возможности, возбуждать против нее Европу'. И далее: 'Враждебная нам вообще Европа сосредоточивается собственно в чисто германскую ее половину; с нею нам в будущем придется вести свои счеты'. Кроме того, у Гитлера было много симпатизантов в английском истеблишменте, считавших, что превращение России в 'германскую Индию' будет на руку Британской империи и укрепит ее позиции в мире, прежде всего перед лицом конкуренции со стороны США, тщетно рвавшихся на рынки Британской империи. Английская сторона, пишет историк МануэльСаркисьянц в работе 'Английские корни немецкого фашизма', ждала 'от гитлеровской Германии того, чего не могла дать Веймарская республика. Чего же? Того, чего в Англии официально не было, но что так пригодилось бы ее империи. Английская сторона ждала, скажем, более радикальной расистско-империалистической идеологии власти с выводами в духе какого-нибудь Альфреда Розенберга, идеологии, дающей санкцию на применение расовых законов против небелых, незападноевропейцев (негров, индийцев, славян, евреев и т.д.). И Гитлер готов был ей соответствовать. Вот какие заявления в 1936 году - когда состоялась берлинская Олимпиада - приводит все тот же Саркисьянц: 'Англосаксы устало бросили поводья, мы сознаем ответственность за всех белых'. И далее: 'Неужели в Лондоне полагают, что перед лицом тяжкой угрозы позициям белых в мире англосаксы могут отказаться от нашей помощи в сопротивлении?<...> Мы хотим совместно действовать в том духе, о каком некогда мечтали Чемберлен и Сесил Родс, в тесном союзе с англичанами, самым близким нам по крови народом<...> это <...> тем более необходимо, что с 1918 г. возникла тяжелейшая угроза, когда-либо нависавшая над верховенством белой расы: большевизм'. Гитлер говорил о Великобритании и Германии как о двух великих империях, противопоставлял их антиимперским США и СССР.

Прогитлеровская политика Великобритании во второй половине 1930-х годов, курс на appeasement ('умиротворение', англ.) были не ошибкой и не глупостью. То был курс на сохранение Британской империи как мировой на основе союза с Германской империей как евразийской. Или европейской. Поэтому британцы в 1938 году (Мюнхен) сделали все, чтобы спасти Гитлера. 'Дайте мне надежную гарантию, что Англия вступит в войну в случае нападения (Германии. - А.Ф.) на Чехословакию, и я положу конец этому режиму', - говорил Людвиг Бек, за которым стояла немецкая армия, готовая свергнуть Гитлера. Однако план группы Остера - Вицлера - Гальдера, которых пассивно поддерживал главнокомандующий фон Браухич, провалился 28 сентября, как только пришло сообщение о предстоящей Мюнхенской конференции. Позиция британской правящей верхушки понятна - она стремилась любой ценой сохранить империю и свои привилегированные позиции в английском обществе, а потому готова была сдать Европу, точнее, святая святых английской политики в Европе - политическое равновесие, пожертвовав им в пользу империи.

Но все изменилось 3 сентября 1939 года, когда словно нехотя Англия объявила войну вторгшейся в Польшу Германии. Объявила, по-видимому, не в последнюю очередь под американским давлением. Джозеф Кеннеди (отец



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-10-24 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: