Тимейстеры (мастера чая)31




Какудзо Окакура. «Книга о чае»

Предисловие к книге "О чае"1

 

Чаша человечества3

 

Школы чая7

 

Даосизм и дзен11

 

Понимание искусства22

 

Цветы26

 

Тимейстеры (мастера чая)31

 

 

Предисловие к книге "О чае"

Собираясь выпустить седьмое издание этой книги издатель просил меня написать предисловие к ней.Я не был лично знаком с г. Окакура, но его репутация, как ученого, художественного критика и вдохновенного учителя, давно установилась в Японии. Это обстоятельство, в соединении с тем, что я узнал о г. Окакура из его многочисленных книг; побудило меня с радостью согласиться выполнить просьбу издателей.Окакура, по существу, является продуктом старой Японии. Рожденный всего десять лет спустя после того, как американская эскадра под начальством командора Перри посетила Японию, он был воспитан в строгом повиновении моральному кодексу самураев, этого цвета феодальной Японии, - хотя в зрелые годы он изучал литературу и философию запада, корни его интеллектуальной жизни скрываются в классиках востока. Чутко воспринимая лучшие элементы западной культуры, он до конца сохранил преклонение перед идеалами востока и перед цивилизацией и культурой, взрощенными на почве Азии. Глубоко признательный за все то, чем западная цивилизация способство вала "возрождению" Японии, он, тем не менее придавал громадное значение нравственным и умственным способностям, которые на протяжении столетий развивались под влиянием чисто восточной цивилизации. В убеждении, что восток должен сделать важный вклад в сокровищницу мировой мысли, он много времени посвящал литературной работе, стараясь таким образом познакомить запад с культурой и идеалами востока.Окакура был основателем и в течение десяти лет президентом Государственной Академии изящных искусств в Токио. Он принимал также деятельное участие в организации Государственного археологического комитета, целью которого было охранять и изучать древнее искусство Японии. В 1897 году от отказался от поста президента академии и основал в предместьи Токио частную школу под названием "Нииппон Биджютсу" или Японский Институт искусства. Здесь он быд руководителем и вдохновителем японской молодежи в изучении искусства. В нем жила душа артиста и поэта, которая свободно парила в светлом царстве мысли и воображения, и он обладал существенными качествами великого учителя.Позже он провел несколько лет в Америке. В течение некоторого времени он поддерживал связь с восточным отделом Бостонского музея изящных искусств. Возможно, что именно в то время он выпустил в свет свою "Книгу о чае". Прошли года, с тех пор, как она впервые появилась, но невидимому, книга эта завоевывает себе все расширяющиеся круги читателей так что понадобилось новое издание.Быть может, тайна этого неумирающего интереса к книге скрывается в том факте, что эстетическое чувство и язык искусства универсальны. Окакура был художник и его стиль апеллирует к художественному чутью ж его читателей. В сущности, и книга эта трактует об искусстве. Для нас, или по крайней мере, для тех из нас, кто посвящен в это "Ча-но-ю", "Ритуал чая", кажутся почти приложением искусства к жизни. Всякий, кто хорошо знаком с кодексом чайной церемонии, должен обладать умением регулировать свое поведение во всех случаях жизни с легкостью, достоинством и грацией, присущими утонченности. По счастью, вопреки духу современного индустриализма, который постепенно проникает в нашу страну, Япония не утратила своего старинного искусства "Ча-но-ю", которое так много способствует очарованию ее национальной жизни.Я не берусь обсуждать церемонию "Ча-но-ю". Эта задача изумительно выполнена Окакурой на следующих страницах. Насколько я знаю, никакой другой автор не делал попытки эстетической интерпретации "ритуалов чая". Конечно, никто другой, японец или иностранец, не сумел дать западу такого тонкого, очаровательного изображения чайной церемонии, как Окакура. Я чувствую глубокое удовлетворение при мысли, что эта книга продолжает удерживать внимание читающей публики запада. Часто говорят, что идеалы востока возникают из совершенно особых принципов. Они могут отличаться от идеалов запада, но и те и другие в своих относительных сферах, реальный и правдивы и рассчитаны на то, чтобы поддерживать великое здание мировой культуры. Будем надеяться, что эта книга может оказаться для западного читателя средством для понимания восточной культуры, и что, благодаря ей, восток и запад сумеют лучше работать вместе для поддерживания непрерывного мирового прогресса и для продвижения общего благополучия человечества. Т.Матсудаира.

 

 

Чаша человечества

Чай был сначала лекарством, а после сделался напитком. В Китае, в восьмом столетии, чай вошел в область поэзии, как средство утонченного развлечения. В пятнадцатом столетии чай возвысился до религии эстетизма-тиизма. Тиизм - это культ, основанный на поклонении прекрасному среди низости повседневного существования. Этот культ предписывает чистоту и гармонию, тайну милосердия во взаимных отношениях романтизм социального порядка. По существу, это - культ Несовершенного, поскольку он представляет слабую попытку совершись что-то, возможное в условиях того невозможного, что мы называем жизнью.Философия чая - это не просто эстетизм в обычном значении слова, ибо она, соединяя в себе этику и религию выражает наше представление о человеке в природе. Это - гигиена, потому что она побуждает к чистоте; это - бережливость, потому что она учит находить комфорт в простом, скорее чем в сложном и дорогом; это - моральная геометрия, поскольку она определяет наше чувство меры по отношению к миру. Эта философия олицетворяет настоящий дух восточной демократии, делая всех своих приверженцев аристократами по вкусам.Долгая изолированность Японии от всего мира, ведущая к самоуглубленности, благоприятствовала развитию тиизма. Наша домашняя жизнь и привычки, наш костю и кухня, фарфор, лакировка, живопись, даже ваша литература, - все испытывало на себе его влияние. Всякий изучающий культуру Японии, не может пренебречь этим фактом.Тиизм проник и в элегантные будуары и в жилище смиренных. Наши крестьяне научились расставлять цветы, и заурядный чернорабочий обращается с приветом к скалам и водам. В нашей обыденной речи мы говорим о человеке, что в нем "совершенно нет чая", когда он нечувствителен к трагикомической стороне личной драмы. И мы говорим о неукротимом эстете, который, не обращая внимания на мирскую трагедию, бросается стремглав в весенний поток освобоженных эмоций,- что в нем "слишком много чая".Постороннего наблюдателя, быть может, удивит, что из-за пустяков подымается такой шум. Какая буря в чашке чая, - скажет он. Но когда подумаешь, как в конечном счете, мала чаша человеческого наслаждения, как часто она переливается через край слезами, как легко осушить ее до дна в нашей неутолимой жажде бесконечного, мы не должны порицать себя за то, что мы сделали проблему из чайной чашки. Человечество делало хуже. Мы слишком предавались культу Вакха, мы прославили даже кровавый образ Марса. Почему же не посвятить себя Королеве Камелий, почему не радоваться теплому потоку сочувствия, который течет от ее алтаря. Жидкий янтарь в фарфоре цвета слоновой кости может дать посвященному ощущение соприкосновения с мягкой сдержанностью Конфуция, с остротой Лаотсе и с эфирным ароматом самого Сакямуни.Те, кто не могут чувствовать ничтожности великого в себе, склонен также недосматривать величия малого в других. Средний человек запада, в своем самодовольстве, будет смотреть на чайную церемонию, как на еще один пример тех тысячи и одной странностей, которые олицетворяют для него причудливость и ребячество востока. Он привык смотреть на Японию, как на варварскую страну, в то время как она кротко наслаждалась миром, и он стал называть ее цивилизованной с тех пор, как она устроила кровавую бойню на Манчжурских полях. За последнее время появилось очень много комментариев в кодексу самураев, этого искусства смерти, которое заставляет наших солдат находить радость в самопожертвовании. Но едва ли кто-либо заинтересовался тиизмом, который в значительной степени представляет наше искусство жизни. Пускай мы лучше останемся варварами, если наше стремление к цивилизации должно основываться на мрачной славе войны. И лучше мы подождем того времени, когда должное уважение будет оказано нашему искусству и нашим идеалам.Когда же наконец запад поймет или постарается понять восток? Мы, азиаты, часто приходим в ужас от той курьезной паутины фактов и выдумок, которая сплетается относительно нас. О нас пишут, что мы питаемся запахом лотоса, а то и мышами и тараканами. Это - или бессильный фанатизм, или отвратительная болтливость. Духовная утонченность Индии высмеивается, как невежество, благоразумие китайцев, как глупость, японский патриотизм, как результат фатализма. О нас рассказывают, что мы менее чувствительны к боли и к ранам по причине грубости нашей нервной организации.Почему не потешиться на наш счет. Азия возвращает комплимент. Было бы еще много пищи для веселья, если бы Вы могли знать все то, что было выдумано и написано нами о Вас. Эти истории полны очарования, создаваемого перспективой, в них - бессознательное преклонение изумления и в них же молчаливая неприязнь к новому и неизвестному (неясному). Вас награждали добродетелями, слишком утонченными, чтобы им завидовать, и обвиняли в преступлениях, слишком живописных, чтобы их осуждать. Наши писатели прошлого, - мудрецы, которые знали, - осведомляли нас, что у нас пушистые хвосты, запрятанные где-то в складках Вашей одежды, и что у Вас часто бывает на обед фрикассе из новорожденных младенцев. Нет, за Вами числится что-то еще даже и похуже: мы привыкли думать, что вы - самый невозможный народ в мире, потому что Вы, будто бы, никогда не исполняете того, что проповедуете.Эти неправильные представления у нас быстро исчезают. Торговля принудительно ввела европейские языки во многих восточных портах. Азиатская молодежь стремится в западные университеты,чтобы получить современное образование. Мы не можем глубоко проникнуть в сущность Вашей культуры, но по крайней мере, мы ходим узнать.Некоторые из моих соотечественников усвоили слишком многие из Ваших обычаев и Ваш этикет, ошибочно думая, что крахмальные воротники и шелковый цилиндр охватывают все достижения нашей цивилизации. Как бы ни было печально и достойно сожаления такое заблуждение, оно все-таки выражает нашу готовность приблизиться к западу на коленях. К несчастью, позиция запада неблагоприятна для понимания востока. Христианский миссионер поучает, но не учится сам. Ваши сведения о нас основаны на нескольких переводах из нашей огромной литературы, отчасти же на анекдотах, рассказанных случайными путешественниками. И лишь редко случается, что рыцарское перо Левкадио Хиирна или же автора "Паутина индийской жизни" озаряет мрак востока факелом наших собственных чувств.Быть может, распространяясь слишком много о культуре чая, я тем самым выдаю свое незнание ее принципов. Самый дух учтивости требует, чтобы Вы сказали лишь то, что от Вас ожидается, но не больше. Но я не собираюсь быть вежливым тиистом. Так уже много зла бьюо причинено взаимным непониманием нового и старого миров, что не следует извиняться тому, кто вносит свою лепту для продвижения взаимного понимания. Начало двадцатого столетия было бы избавлено от зрелища кровавой бойни, если бы России снизошла лучше узнать Японию. Какие ужасные последствия для человечества вытекают из презрительного пренебрежения к восточным проблемам..Европейский империализм, который не считает ниже своего достоинства поднять нелепый крик о "желтой опасности", не отдает себе отчета о том, что Азия тоже может живо почувствовать кровавое значение белой опасности. Вы можете смеяться над нами за то, что в нас "слишком много чая", но разве мы не сможем подозревать, что Вы, люди запада, совсем не имеете "чая" в своей организации.Давайте прекратим эту войну эпиграммами двух континентов, и, быть может, совместное обладание половиной земного полушария сделает нас более мудрыми и серьезными. Мы развивались по различным линиям, но нет причины, почему один не может дополнять другого. Внутренее беспокойство толкало Вас распространяться все дальше, а мы создали гармонию, которая слишком слаба, чтобы выдержать натиск извне. Поверите ли Вы. В некоторых отношениях восток в лучшем положении, чем запад. До настоящего рвем времени человечество встречалось лишь за чашкой чая. Это - единственная азиатская церемония, которая пользуется всемирным уважением. Белый человек насмехался над нашей религией и нашими правами, но без колебания принял коричневый напиток. Теперь послеобеденный чай - это важная функция в западно-европейском обществе. Легкое постукивание подносов и блюдец, мягкий шелест женского гостеприимства, общий спрос относительно сахару и сливок дают Вам знать, что культ чая установился вне всякого сомнения. Философская покорность гостя судьбе, ожидающей его в виде сомнительного варева, говорит о том.что в этом единственном отношении восточный дух восторжествовал.Говорят, что самое ранее упоминание о чае в европейской лите ратуре находится в сообщении одного арабского путешественника, что после 879 года главным источником доходов в Кантоне были налоги на соль и чай. Марко Поло отмечает отставку одного китайского министра финансов в 1285 году за произвольное увеличение налогов на чай. Только уже в период великих открытий европейцы начали узнавать больше относительно крайнего востока. В конце шестнадцатого столетия голландцы привезли новость, что приятный напиток делается на востоке из листьев какого-то куста. Путешественники джиовани Батиста, Раммузио /1559/, Л.Алмейда /1576/, Маффено /1588/,Тарейра /1610/ также упоминали о чае. Ъ 1610 году корабли голландской Остиндской компании впервые привезли чай в Европу. Во Франции он сделался известен в 1636 году и достиг России в 1638 году. Англия приветствовала чай в 1650 г. и говорила о нем так: "Этот прекрасный и всеми врачами одобряемый напиток, называемый китайцами "тча", а другими нациями "тэ", иначе "тее".Как это было со всеми хорошими вещами в мире. пропаганда чая встретилась с оппозицией. Еретики в роде Хенри Сэйвиля /1678/ заявили, что чаептие - это отвратительный обычай. Ион Эануэй /"Этюды о чай" 1756/ сказал, что, по-видимоу, мужчины теряют свою стройность и привлекательность, жещины - свою красоту, благодаря употреблению чая. В начале стоимость его /около пятнадцати или шестнадцати стерингов за фунт/ не допускала широкого потребления и сделала чай "царским угощением, предметом для подарка принцам и вельможам". Но несмотря на такие отрицательные качества, питье чая распространялось с поразительной быстротой. В первой половине восемнадцатого столетия кофейни Лондона фактически сделались чайными, где находили себе убежище такие умы, как Аддисон и Стиль, которые коротали время над чашкой чая. Напиток вскоре сделался жианенной необходимостью - предметом обдож^ния. Это, кстати напоминает нам о том, какую важную роль играет чай в новой истории, Колониальная Америка покорялась притеснениям, пока человеческое терпение не пошатнулось благодаря черезмерному обложению чая налогами. Американская независимость ведет свое начало с тех пор, как ящики с чаем полетели в воду Бостонской гавани.Есть утонченное очарование во вкусе чая, которое делает его неотразимым и способным стать предметом идеализации. Западные юмористы быстро научились смешивать аромат своей мысли с ароматом чая. Чай не бросает вызов, как вино, в нем нет самодовольства кофе, нет в нем и жеманной невинности какао. Уже в 1711 году "Спектатор" говорит: "Поэтому я особенно рекомендовал бы эти свои соображения всем упорядоченным семействам, которые каждое утро уделяют часок для чая с хлебом и маслом; и я настойчиво посоветовал бы им, для их же добра, приказать, чтобы эта газета аккуратноподавалась на стол и считалась частью чайной сервировки". Самювль Джонсон дает свой собственный портрет, как "закоренелого и бестыдного чаепийца, который в течение двадцати лет запивал свою еду только настоем этого очаровательного растения; который за чаем приветствовал утро".Чарлз Лэмб, горячий сторонник тиизма, заставил звучать его верные ноты, когда писал, что для него величайшим удовольствием было делать добро потихоньку, и чтобы после это случайно обнаружилось. Ведь тиизмиесть искусство внушать мысль о том. о чем не смеешь говорить. Это - благородное побуждение осмеивать самого себя с тонким спокойствием, и оттого тиизм - это воплощение юмора, улыбка философии. Все настоящие юмористы могут в этом смысле называться - "философами чая", например, Мсерей.и, конечно, Шекспир. Поэты декаданса /а когда мир не был в состоянии декаданса/ в своем протесте против материализма также, до некоторой степени, открыли дорогу тиизму.Теперь, быть может,восток и запад, к взаимному утешению, смогут встретиться в созерцании Несовершенного.Таоисты рассказывают, что при великом начале Безначального Дух и материя столкнулись в смертном бое. Наконец Желтый Император, Сын Неба, восторжествовал над Шухиюнгом, демоном тьмы и земли. Титан в своей предсмертной агонии ударился головой о свод солнца и вдребезги разбил голубой купол из яшмы. Звезды лишились своих гнезд, месяц бесцельно блуждал в бездне ночи. В отчаянии Желтый Император искал повсюду мастера для починки неба. Ему не пришлось искать напрасно. Из Восточного моря поднялась королева, божественная Ниука, с рогами и драконовым хвостом, блистающая в своем огненном вооружении. Она спаяла пятицветную радугу в своем волшебном котле и починила китайское небо. Но говорят также, что Ниука забыла заполнить две маленькие трещинки в голубой тверди. Так начался дуализм любви - две души бесприютно блуждают в пространстве, пока не соединяйся, чтобы завершить вселенную. Каждый должен снова и снова строить свое небо надежды и мира.Небо современного человечества, действительно разбито в циклопической борьбе за власть и богатство. Мир нащупывает свой путь во тьме эгоизма и вульгарности. Знание покупается ценой нечистой совести. Добро творится из выгоды. Восток и запад, словно два дракона, брошенные в море брожения, напрасно стараются снова обрести сокровище жизни. Нам нужна Ниука, чтобы загладить ужасное опустошение. Мы ожидаем великого Аватдра. А тем временем давайте выпьем чаю. Вечерний свет горит на бамбуках, фонтаны нежно журчат и шелест сосен слышен в напеве кипящего чайника. Будем мечтать о нирване и погрузимся в чарующую бессмысленность окружающего.

 

 

Школы чая

Чай - это произведение искусства и он нуждается в руке мастера, чтобы выявить его благороднейшие качества. У нас есть хороший и плохой чай, как у нас есть хорошая и плохая живопись - главным образом, последняя. Не существует единого рецепта для приготовления хорошего чая, как нет правил для создания Тициана или Сессона. Каждое отдельное приготовление листьев имеет свою индивидуальность, свое собственное сродство с водой и теплотой, свои наследственные воспоминания, особый метод, для того, чтобы рассказать его историю. Всегда оно должно заключать в себе истинно-прекрасно. Как много мы теряем благодаря тому, что общество не в состоянии осознать этот простой закон искусства и жизни. Поэт эпохи Сунгов Лихилаи с грустью отмечает, что в мире есть три обстоятельства, вызывающие глубокое сожаление: порча хорошей молодежи неправильным воспитанием, унижение прекрасной живописи вульгарным почитанием и напрасная трата хорошего чая неумелым приготовлением.Подобно искусству, чай имеет свои периоды и школы. Его эволюцию можно, в общем, разделить на три главные стадии: чай кипяченый, взбитый и настоенный. Наше поколение принадлежит к последней школе. Эти различные методы приготовления напитка показательные для духа того времени, когда они преобладают. Ведь наши бессознательные поступки постоянно выдают наши сокровенные мысли, да и вся наша жизнь является их выражением. Конфуций сказал, что «человек не скроется». Сможет быть стесняем себя в мелочах потому, что в нас таится так мало великого. Мелкие происшествия часть повседневной рутина, так же показательный для расовых идеалов, как и высокий полет философии и поэзии. Подобно тому, как разница в методах уборки винограда отмечает отдельные пристрастия и склонности различных периодов и национальностей Европы, так и идеалы чая характеризуют настроения восточной культуры. Плиточный чая, кетовый кипятили, порошкообразный чай, который взбивали, и листовой чай, который настаивали. обозначают различные эмоциональные импульсы китайских династий Танг, Сунг и Минг. Если бы мы чувствовали склонность заимствовать избитую терминологию классификации искусства, мы бы могли соответственно обозначать школы чая, как классическую, романтическую и натуралистическую.Чайное растение, происходящее из Южного Китая было с давних пор известно китайской ботанике и медицие. Чай упоминается в классических сочинениях под разными именами: Тоу, Тое, Чунг, Кхэ и Минг, и его превозносили за то, что он обладает способностью облегчать усталость, радовать душу, укреплять волю и исправлять зрение. Его предписывали не только для внутреннего применения, но и для внешнего в форме пасты, для облегчения ревматической боли. Таоисты заявляли, что чай - это важный ингредиент эликсира бессмертия. Буддисты употребляли его в большом количестве, чтобы не засыпать во время долгих часов размышления.К четвертому и пятому столетиям чай сделался излюбленным на питаем у жителей долины Янтсе-Кианга. К этому же времени чай стал называться "ча", очевидно испорченное классическое "тау" Поэты южных династий оставили некоторые фрагменты своих пылких гимнов в честь "пены жидкой яшмы". Императоры того времени обычно дарили чай своим высшим чиновникам в награду за услуги. На этой стадии метод приготовления чая напитка был крайне примитивен. Листья пропаривались, растирались в ступке, из них делали плитку и варили вместе с рисом, имбирем, солью, апельсинной коркой, прянностями, молоком, а иногда и с луком. Этот обычай сохранился и до настоящего времени у тибетцев и у некоторых монгольских племен, которые делают любопытный сироп из всего этого. Русские научились пить чай в китайских караван-сарях, и их обычай пить чай с лимоном указывает на пережиток старого метода. Потребовался гений династии Тангов, чтобы вывести чай из этого примитивного состояния и довести до конечной идеализации. Луву, в середине восьмого столетия, был первым апостолом чая. Он был рожден в эпоху, когда буддизм, таотизм и конфуцианизм искал взаимного синтеза. Пантеистический символизм времени вызывал стремление отражать микрокосм в макрокосме. Поэт Луву видел в чайном обряде тот же порядок и гармонию, что царят во всех вещах. В своем знаменитом труде "Чакинг" (священное писание чая) он формулировал чайный кодекс. С тех пор его стали почитать как бога-покровителя китайских чайных купцов. "Чакинг" состоит из трех томов и десяти глав. В первой главе Луву рассуждает о природе чайного растения, во второй - о приспособлениях ддя сбора листьев, в третьей - о выборе листьев. По его мнению, листья высшего качества "должны иметь складки, как на кожаных сапогах татарского всадника, должны загибаться, как губы быка, развертываться, как туман, подымающийся из оврага, блестеть как озеро, чуть тронутое зефиром и быть мягкими и влажными, как земля, недавно омытая дождем". Глава четвертая посвящена перечислению и описанию двадцати четырех предметов, составляющих чайный прибор, начиная с жаровни с тремя ножками и кончая бамбуковым шкафиком для хранения всех этих вещей. Здесь можно отметить пристрастие Луву к символизму, свойственному даосам. Кстати, здесь интересно проследить влияние чая на китайскую керамику. Хорошо известно, что китайский фарфор возник в результате попытки воспроизвести прекрасный оттенок яшмы, и во время династии Танга на юге появилась голубая глазурь, а на севере - белая. Луву считал голубой цвет идеальным для чайной чашки, так как он усиливает зеленоватый оттенок напитка, в то время как белый цвет делает чай розоватым и безвкусные на взгляд. Такое мнение было связано с тем, что Луву употреблял плиточный чай. Впоследствии, когда тимейстеры династии Сунга пристрастились к порошкообразному чаю, они предпочитали тяжелые чашки темно-синего или темно-коричневого. Минги любили пить свой настоенный чай из легкой посуды белого фарфора. В главе пятой Луву описывает метод приготовления чая. Он устраняет все ингредиенты, кроме соли. Он останавливается жакже на много раз подвергавшеюся обсуждению вопроса о выборе воды и степени ее кипячения. По его мнению, вода горных родников - самая лучшая, затем следует речная и ключевая. Существуют три стадии кипения: первая, когда маленькие пузырики, вроде рыбьего глаза, плавают по поверхности; вторая, когда пузырики похожи на хрустальные бусы, рассыпанные в воде источника; третья, когда вода бурно-подымается в чайнике. Плиточный чай поджаривается перед огнем, пока не сделается мягким, как рука ребенка, потом его разминают в порошок между двумя листами тонкой бумаги. Соль кладется при первой стадии кипения, чай - при второй. При третьей вливается полный ковш холодной воды, чтобы осадить чай и оживить "юность воды". После того напиток разливался в чашки, и его пили. О, нектар. Прозрачный листочек висле, как легкие облака в ясном небе, или плавал, словно водяная лилия в изумрудных струях. Об этом напитке писал Лотунг, поэт династии Танга: "Первая чашка увлажняет мои губы и горло, вторая уничтожает одиночество, третья исследует мои сухие внутренности, чтобы в результате найти в них тысяч пять томов странных знаков; четвертая чашка вызывает легкую испарину, - все печали жизни уходят через поры; с пятой чашкой я чувствую себя очищенным, шестая возносит меня в царство бессмертных, седьмая - ах, но я уже больше не могу. Я чувствую лишь дыхание прохладного ветра, которое подымается в моих рукавах. Где Хораисан? Дайте же мне улететь туда на крыльях легкого ветра". Остальные главы "Чакинга" трактуют о вульгарности обычных методов чаепития, приводят историческое резюме знаменитых потребителей чая, описывают чайные плантации Китая, дают иллюстрации изменений в чайной сервировке и посуде. Иллюстрации, к сожалению, потеряны.Появление "Чакина", должно быть, произвело в свое время значительную сенсацию. Луву был фаворитом императора Тайсунга (763-779) и его слава привлекла многих последователей, говорят, что некоторые тонкие знатоки могли отличить чай, сделанный Луву от чая приготовленного его учениками. Один мандарин обессмертил свое имя тем, что не мог оценить чай, приготовленный этим великим мастером.Во время династии Сунгов "взбитый чай" вошел в моду и создал вторую школу чая. Листья размельчались в тонкий порошок на маленькой каменной мельнице, затем порошок всыпался в горячую воду и взбивался в ней с помощью мутовки, сдаданной из расщепленного бамбука. Новый процесс повел к некоторым изменениям в чайном приборе Луву, а также и в выборе листьев. Соль вышла из употребления навсегда. Энтузиазм в отношении чая среди публики династии Сунг не имел границ. Любители соперничали друг с другом, стараясь открыть новые сорта, и настоящие турниры устраивались, чтобы решить, на чьей стороне преимущество. Император Киасунг (1101-1124), который был слишком большим артистом, чтобы быть хорошим монархом, щедро тратил деньги на получение редких видов.Он сам написал диссертацию о двадцати родах чая, среди которых он особенно высоко ставит "белый чай", как обладающий самыми редкими и прекрасными качествми. Идеалы чая Сунгов отличались от идеалов Тангов, как отличались один от другого их воззрения на жизнь. Они старались осуществить то, что их предшественники пытались символизировать. По воззрениям неоконфуцианцев, космический закон не отражается в мире явлений, но мир явлений сам олицетворяет космический закона Вечнойть - это лишь момент. Нирвана всегда достижима. Даосское воззрение, что бессмертие заключается в вечной смене, проникало весь их образ мысли. Их интересовали не факты, но самый процесс. Жизненноважным представлялось не завершение, но стремление к завершению, выполнение. Таким образом, человек становился сразу же лицом к лицу с природой. Новое представление превратилось в искусство жизни. Чай, который был поэтическим иремяпровождением, сделался одним из методов самоосуществления. Вангюченг восхвалял чай "как призыв, наполняющий его душу, и нежная горечь чая напоминает ему о привкусе хорошего совета". Сотуппа писал о силе незапятнанной чистоты в чае, которая не боится тления, как настоящий добродетельный человек. Среди буддистов южная секта дзен, которая объединила большинство доктрин даоизма, установила сложный ритуал чая. Монахи собирались перед изображением Бодхидхармы и пили чай из общей чаши, как будто принима святое причастие. Это был тот ритуал секты дзен, который впоследствии развился в японскую чайную церемонию пятнадцатого столетия.К несчастию, внезапное вторжение монгольских племен в тринадцатом столетии, имевшее следствием опустошение и покорение Китая под варварским господством императоров йен, разрушило все достижения культуры Сунгов. Местная династия Мингов пыталась предпринять возрождение национальности в середине пятнадцатого столетия, но она была сметена междуусобиями, и Китай опятьродпал под чуждое иго ман чжуров в семнадцатом столетии. Привычки и обычаи изменились так.что не осталось и следа прежних времен. Порошкообразный чай совершенно вышел из употребления. Мы находим, что коммменатор эпохи Мингов за трудняется вспомнить форму мутовки для взбивания чая, с которой упоминаетая у одного из классиков эпохи. Теперь чай подучается путем погружения листьев в горячую воду, налитую в чашку или бокал. Причина того, что западный мир не знает старвх методов чаепития заклю чается в факте, что Европа познакомилась счаем только в конце эпохи Мингов. До последнего времени китайский чай считался очаровательным напитком, но не идеальным. Долговременные несчатья Китая лишили китайца интереса к смыслу жизни. Он сделался современным, т.е. старым и разочарованным. Он потерял ту возвышенную веру в иллюдии,которая обсусловливает вечную юность и свежесть поэтов и древних. Он - эклектик и любезно принимает традиции вселенной. Он играет с природой, но он не снисходит до того, чтобы покорить или обоготворить ее. Его чайный листик часто обладает изумительным ароматом цветов, но роматическое очарование церемониала Тангов и Сунгов уже исчезло из его чайной чашки.Япония, которая шла по стопам китайской цивлизации, знакома со всеми тремя стадиями чая. Мы читаем, что еще в 729 году император Шому устраивал чай для ста монахов в своем дворце в Нара. Листья, вероятие, бюш ввезены нашим посланником при дворе Тангов и приготовлялись, согласно обычаю того времени. В 801 году монах Саихо привез семена и посадил их в Ёисане. В за писях о последующих столетиях есть сведения спайных плантациях а также и о том, что аристократия и духовенство любили этот напиток. Чай эпохи Сунгов достиг нас в 1191 году, когда Еисаизенджи, ездивший изучать южную школу Зон, вернулся домой. Новые семена, которые он привез, были с успехом посажены в трех местах, одно из которых, район Уджи близ Киото, и сейчас считается производящим лучший в мире чай. Принципы южной школы распространились с поразительной быстротой, а вместе с ними и чайная церемония и чайный идеал Сунгов. К пятнадцатому столетии под покровительство главнокомандующего японской армией, Ашикага Вошинана, чайная церемония вполне выкристаллизовалась и сделалась независимой и светской процедурой. С той поры тиизм установился в Японии. Употребеление настоенного чая у нас - сравнительно недавнего происхождения, оно стало известно только с середины семнадцатого столетия. Оно вытеснило прошкообразный чай из общего употребления, хотя последний все еще продолжает держивать свое место, как чай чаев.Именно в японской чайной церемонии идеала чая достигают своего кульминационного пункта. Наше успешное сопротивление вторжению монголов дало нам возможность проводитьдвижение Сунгов, прерванное в самом Китае набегами кочевников. Чай у нас сделался больше, чем идеализацией формы чаепития, он стал религией искусства жизни. Напиток - это лишь предлог для культа чистоты и угон ченности, священный обряд, в котором хозяин и гость соединяются, чтобы сообща почувствовать высшее блаженство, доступное мирянину, Чайная комната была оазисом в печальной пустыне существования, где усталые путники могли встречаться, чтобы пить из одного источника приближения к искусству. Вся церемония была драмой - импровизацией, сюжет которой сплетался вокруг чая, цветов и живописи. Ни одного резкого цвета, нарушающего общий тон комнаты, ни одного звука, расстраивающего ритм вещей, ни одного лишнего жеста, ни слова, чтобы разбить гармоническое единство окружающего, все движения должны быть просты и естественны, - вот что было целью чайной церемонии. И странно, то, что иногда это достигалось. За всем этим скрывалась тонкая философия. Тиизм был скрытым даосизмом.

 

 

Даосизм и дзен

Связь дзен с чаем вошла в пословицу. Мы уже отметили, что чайная церемония развилась из ритуала дзен. Имя Лаотсе, основателя даосизма, также тесно связано с историей чая. В китайском школьном руководстве относительно происхождения нравов и обычаев сказано, что церемония угощения гостя чаем началась с Куаниня, известного ученика Лаотсе, который впервые предложил "старому философу" чашку золотого элексира у ворот Ханского выхода. Мы не будем останавливаться на обсуждении праведоподобия таких рассказов, которые, однако, так как подтверждают давнее употребление напитка даосами. Наш интерес к даосизму и дзену в данном случае заключается, главным образом, в тех идеях относительно жизни и искусства, которые нашли свое воплощение в так называемом тиизме.К сожалению, до настоящего времени, как будто бы нет хорошего изложения доктрин даоизма и Дзен на каком-либо иностранном языке, хотя и было несколько похвальных попыток.Перевод всегда лишь измена оригиналу и, как отмечает один из авторов эпохи Мингов, в лучшем случае, представляет лишь обратную сторону парчи: все нитки видны, а не рассмотреть тонюго изящества рисунка и красок. Но разве существует, вообще, такая великая доктрина, которую легко.изложить. Древние мудрецы никогда не облекали своего учения в систематическую форму. Они говорили парадоксами, потому что боялись высказать истину лишь на половину. Они начинали говорить, как глупцы, а в конечном счете, их слушатели становились более мудрыми. Сам Лаотсе, с его несколько странным юмором, говорит: "Если люди, интеллектуально низкие, слушают учение Дао, они умирают от смеха. Это не было бы Дао, если бы они не смеялись.Слово "Дао" буквально означает "путь". Оно переводилось, как "Путь", "Абсолют", "Закон", "Природа", "Высший разум", "Модальность". Эти попытки передачи нельзя считать неправильными, потому что термин этот употребляется самими даосами в различном значении, в зависимости от трактуемого предмета. Сам Лаотсе говорил об этом так: "Есть вещь, которая все об"емлет, которая была рождена раньше существования неба и земли. Какое одиночество, какое молчание. Она стоит одна и не изменяется. Она вращается без опасности для себя и является матерью вселенной. Я не знаю ее имении вот я называю ее "Путь". Не хочется мне называть ее "Обесконечностью".Бесконечность- это мимолетное, мимолетное- это исчезающее исчезающее - это возвращающееся. Учение Дао - это, скорее, переход, чем "Путь". Это дух космического изменения, вечный рост, который возвращается "на круги своя", чтобы произвести новые ф



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-27 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: