Ильин Е. П. Эмоции и чувства. СПб: Питер, 2001.

УДИВЛЕНИЕ

Об удивлении как побудителе познания писал еще Аристо­тель. У него оно служит как бы переходом от познания про­стых вещей ко все более сложным. При этом эмоция удивле­ния развивается в ходе познания. Р. Декарт развил мысль Аристотеля о том, что познание начинается с удивления. В ря­ду шести основных «чувств» на первое место он ставил «чувст­во» удивления. Им высказан ряд важных мыслей. Он, напри­мер, писал, что поскольку мы удивляемся до того, как мы определяем ценность предмета, то удивление есть первая из всех страстей. Удивление не имеет противоположной себе эмо­ции. Если объект не имеет в себе ничего необычного, он не за­трагивает нас, и мы рассматриваем его без всякой страсти. Удивление выполняет в познании полезную роль, так как при его возникновении душа внимательно рассматривает предме­ты, кажущиеся ей редкими и необычными.

И. Кант определял удивление как чувство замешательства при встрече с чем-то неожиданным. При этом в развитии эмо­ции удивления он выделял две стадии: первоначально оно за­держивает развитие мысли и вследствие этого бывает неприят­ным, а потом содействует приливу мыслей и неожиданных представлений и потому становится приятным.

Т. Рибо в понимании интеллектуальных чувств, и в част­ности удивления, исходил из представлений о любопытстве. Рассматривая становление интеллектуальных чувств в онтоге­незе, он выделял три периода: утилитарный, бескорыстие и

 

74

75

•Е. П. Ильин. Интеллектуальные «эмоции»...

страсть. В первом периоде им выделялись три этапа: изумле­ние, удивление и чисто утилитарное любопытство.

Глубокий анализ эмоции удивления дал К. Д. Ушинскии. Он полагал, что в удивлении к чувству неожиданности присое­диняется сознание трудности примирить новое для нас явле­ние с теми представлениями, которые уже имеются у челове­ка. Пока мы не обратим внимания на эту трудность, мы будем испытывать только чувство неожиданности или чувство обма­на. По мнению Ущинского, дело не в самом явлении или обра­зе, нас поражающем, а в его отношении к нашим убеждениям и рядам наших мыслей, обусловливающих наши ожидания. «Явление, поражающее химика или ботаника, может вовсе не поразить человека, незнакомого с этими науками, и наоборот, то, что поражает человека, не знающего химии и физики, во­все не поразит специалиста в этих науках, и не поразит не по­тому, что химик или физик привыкли к данному явлению (они могли его прежде никогда и не видеть), но потому, что они зна­ют, что ожидаемое явление должно произойти, и будут, напро­тив, удивлены, если оно не произойдет». Ушинский приводит для доказательства своей позиции мнение Броуна, который ут­верждал, что удивление предполагает предварительные зна­ния, которым новое явление противоречит, и поэтому удивле­ние невозможно при полном невежестве. Развивая эту мысль, Ушинский отмечает, что для младенца все явления новы, но он ничему не удивляется. «Мы удивляемся новому, неожидан­ному для нас явлению именно потому, что чувствуем всю труд­ность внести его как новое звено в вереницы наших представ­лений, и как только мы это сделаем, так и чувство удивления прекратится...».

К. Д. Ушинский соглашается с мнением Р. Декарта, что одни люди способнее других к чувству удивления, но сетует на то, что тот смещал это чувство со страстью удивляться (в совре­менной терминологии последнее, очевидно, относится к любо­знательности). Он полагает, что людей, не ищущих удивления (нелюбознательных), действительно можно встретить, как и вообще людей, равнодушных к приобретению знаний; но лю­дей, не способных удивляться, нет. Ушинский пишет о трех видах людей, которые редко удивляются. Во-первых, это те, которые настолько увлечены своим делом, что мало интересу­ются всем остальным. Во-вторых, те, у которых много разнооб­разных знаний и которых редко чем можно удивить. В-треть-

Е. П. Ильин. Интеллектуальные «эмоции»...

их, это люди, которые знают все поверхностно, но которые, как им кажется, могут все объяснить (т. е. дилетанты).

Ушинский поднимает важный вопрос о том, что традици­онное воспитание и обучение детей, когда ребенку на все дают­ся готовые ответы, убивает способность удивляться, смотреть на природу зрелым умом и младенческим чувством. Он счита­ет, что свежее детское (непосредственное) и в то же время муд­рое удивление присуще глубоким мыслителям и великим по­этам, останавливающимся часто перед такими явлениями, на которые все давно перестали обращать внимание. Поэтому та­лантливый человек всегда кажется толпе несколько ребенком. Ушинский справедливо считает такое удивление одним из сильнейших двигателей науки: часто нужно только удивиться тому, чему еще не удивлялись другие, чтобы сделать великое открытие. <...>

Этот анализ эмоции удивления остается непревзойденным в отечественной литературе, хотя надо сказать, что психологи нашей страны не очень стремились к изучению этой эмоции.

Выражение удивления. Брови высоко подняты, из-за чего на лбу появляются продольные морщины, а глаза расширяют­ся и округляются. Приоткрытый рот принимает овальную

форму.

Переживание, сопровождающее эмоцию удивления, носит позитивный характер. К. Изард пишет, что в ситуации удивле­ния люди, как правило, испытывают примерно такое же удо­вольствие, как и при сильном интересе. <...>

Однако приписывая удивлению переживание удовольст­вия, нельзя не учитывать, что И. Кант говорил и о недовольст­ве при удивлении, когда удивление задерживает развитие мысли. <...> Удивление может переживаться и как негативная эмоция. Поэтому в обыденной речи можно услышать: «Ты ме­ня неприятно удивил!»

Причины удивления. Еще Р. Декарт писал, что удивле­ние возникает при встрече человека с новым объектом. <...> С точки зрения К. Изарда, удивление порождается резким изменением стимуляции. Внешней причиной удивления, как пишет он, служит внезапное, неожиданное событие. Это бли­же к истине, но тоже не совсем точно. Внезапный звук мо­жет не удивить, а испугать человека. Следовательно, нужна еще какая-то характеристика стимула, которая только одна и может привести к удивлению как психической реакции,

77

76

£. П. Ильин. Интеллектуальные «эмоции»...

Е. П. Ильин. Интеллектуальные «эмоции»...

 

а не только физиологической. Более точно сказано С. И. Оже­говым: удивление — это впечатление от чего-нибудь неожи­данного, странного, непонятного. Вот эта-то необычность стимула (от того он и становится неожиданным, не отвечаю­щим нашим ожиданиям, представлениям), а не просто новиз­на и внезапность, и является, очевидно, главной причиной появления удивления.

Стадии возникновения удивления. И. А. Васильев, свя­зывающий удивление с формированием проблемы, выделяет три стадии возникновения и развития этой эмоции. Первая стадия — недоумение. Оно возникает при относительно малой уверенности в правильности прошлого опыта, когда некоторое явление не согласуется с этим опытом. Противоречие еще осоз­нанно слабо, смутно, а прошлый опыт еще недостаточно про­анализирован. Направленность недоумения четко не выраже­на, а его интенсивность незначительна.

Вторая стадия связана с «нормальным» удивлением. Она является следствием заострения противоречия, осознания не­совместимости наблюдаемого явления с прошлым опытом.

Третья стадия — изумление. Оно возникает тогда, когда человек был абсолютно уверен в правильности предыдущих результатов мыслительного процесса и прогнозировал резуль­таты, противоположные возникшим. <...>

Значение удивления. К. Изард утверждает, что основная функция удивления состоит в том, чтобы подготовить че­ловека к эффективному взаимодействию с новым, внезапным событием и его последствиями. Удивление освобождает прово­дящие нервные пути, подготавливает их к новой активно­сти. <...>

Другую позицию занимает И. А. Васильев, который пола­гает, что с помощью удивления эмоционально окрашивается и выделяется нечто «новое», имеющее ценность для человека. Эмоция удивления презентирует сознанию еще неосознанное противоречие между старым и новым и на этой основе дает воз­можность человеку осознать необычность ситуации, заставля­ет внимательно ее проанализировать и, следовательно, ориен­тирует его в познании внешней действительности. В то же вре­мя эта эмоция является и тем механизмом, который побужда­ет и направляет мотивы мыслительной деятельности, дает тол­чок к выбору средств для преодоления обнаруженного проти­воречия.

ИНТЕРЕС

Л. С. Выготский отмечает, что в субъективистской психоло­гии интересы отождествлялись то с умственной активностью и рассматривались как чисто интеллектуальное явление, то выво­дились из природы человеческой воли, то помещались в сферу эмоциональных переживаний и определялись как радость от про­исходящего без затруднений функционирования наших сил.

Испытываемые человеком в процессе выполнения интере­сующей его деятельности эмоции (процессуальные интересы) Б. И. Додонов называет чувством интереса. Это, как он пи­шет, чувство успешно удовлетворенной потребности в желан­ных переживаниях. Оно может быть разным и порой порожда­ется обычными потребностями, еще не образовавшими особого механизма интереса — склонности. Деятельность, в которой выражают себя интересы через это чувство, может носить раз­ный характер; иногда она может ограничиваться только по­знавательными процессами, и тогда отмечают, что люди нечто смотрят с интересом, нечто слушают с интересом или нечто изучают с интересом. Но человек может и работать с интере­сом, и играть с интересом и т. д. При этом, полагает Додонов, в зависимости от конкретного характера деятельности интерес будет выражаться через разные эмоции, иметь разную эмоцио­нальную структуру. <...>

К. Изард предполагает наличие некой внутренней эмоции интереса, обеспечивающей селективную мотивацию процессов внимания и восприятия и стимулирующей и упорядочиваю­щей познавательную активность человека. Интерес рассматри­вается Изардом как позитивная эмоция, которая переживает­ся человеком чаще всех остальных эмоций. В то же время он говорит об интересе и как о мотивации.

По мнению К. Изарда, интерес, как и удивление, имеет врожденную природу. Однако Изард не отождествляет интерес с ориентировочным рефлексом (непроизвольным вниманием), хотя и указывает, что последний может запускать эмоцию ин­тереса и способствовать ей. Однако затем ориентировочная ре­акция исчезает, а интерес остается. Автор подчеркивает, что интерес нечто большее, чем внимание, и доказывает это тем, что на манекене с нарисованным лицом двухмесячный ребенок задерживает внимание дольше, чем на манекене без лица, а на

 

78

79

/ i/ 11'hint. Интеллектуальные «эмоции»...

Е. П. Ильин. Интеллектуальные «эмоции»...

 

живом человеческом лице дольше, чем на манекене с лицом. Эмоция интереса отличается от ориентировочного рефлекса тем, что она может активироваться процессами воображения и памяти, которые не зависят от внешней стимуляции.

Мне представляется, что необходимо различать кратковре­менное и долговременное проявление интереса. Изард говорит о первом, который можно было бы назвать реакцией заинтересо­ванности. Заинтересоваться — значит почувствовать (осознать) интерес к кому- или чему-нибудь (С. И. Ожегов). Долговременный интерес — это уже интеллектуальное чувство, положительная эмоциональная установка на познание какого-то объекта.

Мимическое выражение эмоции интереса, как показал Изард, чаше всего кратковременно и длится от 0,5 до 4—5 се­кунд, тогда как нейронная активность, вызванная интересом, и переживание его длятся дольше. Интерес может проявлять­ся только одним мимическим движением в одной из областей лица или их совокупностью — приподнятыми или слегка све­денными бровями, перемещением взгляда по направлению к объекту, слегка приоткрытым ртом или поджатием губ.

Проявление эмоции интереса сопровождается сначала не­большой брадикардией (снижением частоты пульса), а затем некоторым повышением частоты сердечных сокращений. Эмо­ция интереса, по Изарду, проявляется в таких переживаниях, как захваченность, зачарованность, любопытство.

Любопытство. По С. И. Ожегову, любопытство — это стремление узнать, увидеть что-то новое, проявление интереса к чему-нибудь (я бы добавил — «здесь и сейчас»). В частности, любопытный факт — это интересный, возбуждающий любо­пытство, интерес, содержащий какую-то интригу. Отсюда за­интриговать — возбудить интерес, любопытство чем-то зага­дочным, неясным. Любопытству сродни понятие «любозна­тельный», т. е. склонный к приобретению новых знаний.

Следует отметить, что, как писал Ларошфуко, есть две раз­новидности любопытства: своекорыстное — внушенное надеж­дой приобрести полезные сведения, и самолюбивое — вызван­ное желанием узнать то, что неизвестно другим. <...>

Очевидно, что любопытство и любознательность являются проявлениями познавательного интереса, несмотря на то, что в ряде случаев любопытство может быть мелочным и пустым (т. е. интерес проявляется ко всяким случайным или несуще­ственным обстоятельствам, фактам и т. п.), или, как пишет

80

П. А. Рудик, любопытство является начальной стадией разви­тия интереса при отсутствии четкого избирательного отноше­ния к объектам познания

Н. Д. Левитов говорит о том, что любопытство имеет раз­ные формы и было бы неправильно думать, что все они явля­ются выражением поверхностной, несерьезной любознательно­сти. Он выделяет непосредственное и наивное любопытство, которое может не содержать в себе ничего плохого. Такое лю­бопытство свойственно маленьким детям. Новому для них че­ловеку они могут задать самые разнообразные вопросы: «Поче­му вы такой большой?», «У вас есть маленькая дочка?» и т. д. Непосредственное и наивное любопытство, как отмечает Леви­тов, бывает и у взрослых, когда им приходится обращать вни­мание на что-то новое, непривычное. Таково любопытство че­ловека, попавшего в новую обстановку.

Левитов говорит и о серьезном любопытстве, которое свиде­тельствует о любознательности человека. Это своего рода кратко­временный концентрат любознательности. Не случайно слова «любопытство» и «пытливость» имеют общий корень; через любо­пытство формируется пытливость, пытливость выражается в лю­бопытстве. Левитов рассматривает любопытство в качестве одного из показателей умственной активности, живости и широты инте­ресов человека. Он подчеркивает роль любопытства в науке: оно часто является толчком к постановке исследования.

Когда же с пренебрежением говорят о любопытстве, то имеют в виду его особую форму — праздное любопытство. Это означает, что любопытство направлено на предмет, не стоящий внимания, и что источником его является желание проник­нуть в область, в которую данному человеку проникать не сле­дует. К празднолюбопытствующим Левитов относит зевак, а также сплетников, желающих узнать что-то сенсационное.

Многими психологами интерес понимается как отноше­ние, что следует и из перевода латинского слова «интерес» — «важно», «имеет значение». Правда, это отношение не всегда пристрастно, эмоционально. <...> Чаще всего, однако, подчер­кивается, что интерес как отношение имеет положительную эмоциональную окраску. У С. Л. Рубинштейна интерес — это избирательное, эмоционально окрашенное отношение челове­ка к действительности, у А. Г. Ковалева — это эмоциональное и познавательное отношение и т. д. В то же время Ковалев от­мечает, что не любое эмоциональное отношение составляет ин-

81

Е. П. Ильин. Интеллектуальные «эмоции»...

Е. П. Ильин. Интеллектуальные «эмоции»...

 

терес. Радостьможет и не выражать интереса. Следовательно, как полагает автор, обязательным признаком интереса может быть только устойчивое положительное эмоциональное отно­шение личности к объекту. Но последнее можно рассматри­вать и как склонность (потребность в осуществлении интерес­ной деятельности), и как чувство. Отсюда и многозначность в понимании интереса как психологического феномена.(...)

Понимание интереса то как эмоции, то как чувства непра­вильно, поскольку интерес — это и то и другое вместе, но не только это. Интерес — это, прежде всего, мотивационное обра­зование, в котором наряду с эмоциональным компонентом (по­ложительным эмоциональным тоном впечатления — удоволь­ствием от процесса), присутствует другой — потребность в зна­ниях, новизне. Следовательно, интерес — это аффективно-ког­нитивный комплекс.

ЧУВСТВО ЮМОРА

Изучением этого до конца не разгаданного феномена зани­маются давно и серьезно. С. Л. Рубинштейн писал, что суть юмора не в том, чтобы видеть и понимать комическое (смеш­ное, забавное) там, где оно есть, а в том, чтобы воспринимать как комическое то, что претендует быть серьезным. А. И. Ро­зов полагает, что юмор и сопутствующий ему смех вызываются очень резким отклонением реальных событий от ожидавшихся в данной ситуации при наличии сознания превосходства, безо­пасности и защищенности от этой ситуации смеющихся (их, мол, данная ситуация не задевает, и, вообще, они в ней не мо­гут оказаться). Если с первой половиной данного утверждения можно согласиться, то со второй нет. <...>

А. И. Розов правильно подчеркивает, что одно только рез­кое отклонение реальных событий от ожидавшихся не может вызвать комический эффект; на это могут последовать и такие эмоциональные реакции, как удивление, досада, возмущение, гнев. Но вторым условием, вызывающим комический эффект, будет, с моей точки зрения, отношение человека к происходя­щему. Именно здесь и скрывается тот механизм, вследствие которого одна и та же ситуация одним кажется комической, а другим — неприятной, неловкой. Поэтому незапланированное появление животного на сцене у зрителей будет вызывать смех, а у артистов — раздражение. Понимание нелепости про-

82

исходящего, с моей точки зрения, должно сочетаться с воспри­ятием ситуации как безопасной (либо в физическом, либо в мо­ральном плане) для объекта смеха. <...>

Способность к пониманию смешного зависит и от интел­лектуального развития личности, ее культурного уровня. Культурному человеку не бывает смешно, когда кто-нибудь, идя зимой по улице, поскользнувшись, падает. У англичан, например, есть пословица: «Нельзя жениться на девушке, ко­торая не смеется над тем, что вам смешно». Но эту пословицу можно было бы изложить и по-другому: «Нельзя выходить за­муж за парня, который смеется над тем, что вам не смешно», т. е. имеет низкий уровень культурного развития.

Способность к пониманию смешного может быть врожден­ной, и тогда говорят о наличии или отсутствии у человека чув­ства юмора. Чувство юмора определяется как способность че­ловека придавать воспринимаемому явлению комическую ок­раску, способность воспринимать чужой юмор и адекватно на него реагировать. Это особое ультрапарадоксальное видение происходящего или воображаемого. По существу, речь идет об особом стиле восприятия происходящего и об эмоциональном типе человека (смешливым, хохотуне), которого легко рассме­шить, склонного часто смеяться по самым малейшим поводам, а не о чувстве. Юмор ситуативен, смех кратковременен. Чувст­во же, как будет показано ниже, это устойчивое отношение личности к кому- или чему-нибудь.

Выражение юмора имеет много оттенков <...>, юмор за шуткой скрывает серьезное отношение к предмету, а ирония шутку скрывает за серьезной формулой. И шутка, и ирония носят обвиняющий, обличительный, но не злобный характер, в отличие от насмешки, и лишены горького смысла, присуще­го сарказму. Недаром Н. В. Гоголь характеризовал юмор как «видимый миру смех сквозь невидимые миру слезы».

ЭМОЦИЯ ДОГАДКИ

Догадка — это предварительный ответ на поставленный вопрос. Она представляет собой оценку некоторого нового, еще неосознанного результата решения задачи. Эмоция догадки специфическим образом окрашивает и выделяет новое ценное для человека знание, сигнализирует человеку о его появлении в ходе мыслительной деятельности, способствуя, таким обра-

83

li. II. Ильин. Интеллектуальные «тоцнн»...

Е. П. Ильин. Интеллектуальные «элюции»...

 

ном, rid осоншшию, т. е. переходу в форму догадки первона-ч.1 ш.пит предположения. Эмоция догадки переживается ОЧвНЬ ярко, даже в форме аффекта. Очевидно, имеется в виду эмоциональная реакция на озарение, т. е. на внезапное прояс­нение чего-то в сознании, понимание.

По поводу выделения этой эмоции возникает ряд вопросов. Не есть ли она элементарной эмоцией радости или волнения по поводу разрешения проблемы (конфликта) или предчувствия такого разрешения? Не является ли эмоция догадки этим са­мым предчувствием, т. е. ожиданием приближающегося реше­ния задачи?

«ЧУВСТВО» УВЕРЕННОСТИ-НЕУВЕРЕННОСТИ (СОМНЕНИЯ)

Определяя уверенность, Б. Спиноза писал: «Уверенность есть удовольствие, возникающее из идеи (представления) будущей или прошедшей вещи, причина сомнения в которой исчезла». Следовательно, в данном случае речь идет о том, что при разреше­нии внутреннего конфликта (неуверенности, сомнения) у челове­ка возникает эффект облегчения имевшегося напряжения, пере­живаемого как удовольствие. Однако возникновение удовольст­вия при наличии у человека уверенности вовсе не обязательно.

Уверенность или неуверенность человека — это интеллек­туальный процесс вероятностного прогнозирования того или иного события, достижения или недостижения цели, это вера в себя или потеря этой веры. Он может и не вызывать во мне ни­каких эмоциональных переживаний, если прогнозируется со­бытие, к которому я равнодушен. Я могу совершенно бесстра­стно прогнозировать удачу или неудачу на экзамене студента, поражение или выигрыш хоккейной команды, до которой мне нет дела, и т. д. Но и в случае значимой для меня ситуации сам по себе вероятностный прогноз не обязательно сопровождается эмоцией. Уверенность в выполнении хорошо освоенного и при­вычного для меня действия дает мне основание для спокойст­вия, или для безбоязненного поведения, т. е. отсутствия эмо­ционального реагирования, а неуверенность вызывает беспо­койство, тревогу, т. е. приводит к эмоциональному реагирова­нию. Таким образом, я «чувствую» (ощущаю, воспринимаю) возникающее в результате прогноза эмоциональное состояние, а не сам прогноз, т. е. уверенность или неуверенность в успехе.

Можно привести и еще один аргумент в пользу того, что уверенность не является эмоцией. Уверенность в ряде случа­ев перерастает в самоуверенность. Но можно говорить о том, что существует еще и эмоция самоуверенности?

Ильин Е. П. Эмоции и чувства. СПб: Питер, 2001.

Ш Ганс Селье (1907—1982) — канадский биолог и врач. Первым приме­нил понятие «стресс» для описания реакции организма на все виды

\ I биологических раздражителей — реакции, вызывающей как болезни, так и состояния возбуждения,

Г. Селье

НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫУЧЕНИЯ О СТРЕССЕ

ПРООБРАЗЫКОНЦЕПЦИИ СТРЕССА

Концепция стресса отнюдь не нова. Даже доисторическому человеку, вероятно, приходило в голову, что чувство утраты сил и истощения, которое наступает после тяжелого труда, переох­лаждения или перегрева, кровопотери, внезапного испуга или после любой болезни, по существу своему всегда одинаково. Он, может быть, и не отдавал себе отчета в сходстве реакций на те воздействия, которые были выше его сил, однако, всегда, когда это чувство возникало, он должен был инстинктивно сознавать, что перешел границы своих истинных возможностей.

Вскоре человек должен был заметить, что всякий раз, ко­гда он подвергается непривычно сильной нагрузке — будь то плавание в холодной воде, штурм горных вершин или длитель­ная ходьба без привала, он проходит через 3 стадии: вначале ему чрезвычайно трудно, затем он привыкает и обретает «вто­рое дыхание» и, наконец, теряет силы и вынужден прекратить работу. Но доисторический человек вряд ли думал, что такая трехфазная реакция является общим законом, определяющим поведение живых существ при любой изнурительной нагрузке. Ему нужно было, прежде всего, обеспечивать себя пищей и жильем, а забивать себе голову такими понятиями, как под­держание постоянства внутренней среды (гомеостаз), трехфаз­ный общий адаптационный синдром или биологический стресс, ему было явно некогда. Однако смутные очертания

 

84