XXIII. Облачные девы и жены 10 глава




 

1 Срп. н. njecмe, I, 196.

2 Иличь, 282.

3 Лет. рус. лит., т. IV, отд. 3, 89—90, 94, 99, 108; Оп. Румян. Муз., 228—9.

4 Москв. 1851, V, стат. Срезневск., 63—64.

5 Как жила от жить, рыло от рыть, и т. д.

6 Срп. н. njecMe, I, 432.

7 Обл. Сл., 25; Доп. обл. сл., 22; Срп. pjeчник, 62; Эти. Сб., VI, 74.

8 Народне песне Македон. Бутара, Верковича, I, 2: «Подунал е тихи ветер, три вилни ветерушки».

9 Доп. обл. сл., 94; Изв. Ак. Н., IV, 404, 409.

 

 

щие облачный мир, носящиеся по воздуху в виде крылатого змея и посылающие на землю дождевые ливни и плодородие. По всему вероятию, предания о вильвах и самое название их заимствованы валахами от соседних славян. Сверх того, некото­рыми учеными вила и vilva сближаются с скандинавск. vala, valva или völva (все три формы равно употребительны и означают вещую жену, чародейку); но это остается недоказанным1.

Подобно русалке, вила — существо, родственное светлым эльфам, и потому дан­ное ей имя сопровождается постоянным эпитетом белая: бjeлa вила. Этот эпитет, указующий на блеск, сияние и красоту, так же тесно сливается с словом «вила», как в нашем эпическом языке прилагательное красная с словом «девица», и вместе с тем свидетельствует о тождестве вил с белыми женами (weissefrauen, biele panje) германцев, чехов и моравов2. Вилы представляются юными, прекрасными, бледно­лицыми девами, в тонких белых одеждах и с длинными косами, распущенными по спине и грудям; в этих косах — их сила и даже самая жизнь; тело у них нежное, прозрачное, легкое как у птицы, очи блистают подобно молнии, голос — приятный, сладкозвучный. По свидетельству хорутанских сказок, косы у вил золотые, ниспа­дающие до земли, одежда — не только белая, но и золотая, с серебряным поясом. Беда человеку, который прельстится вилою! ему опостылеет весь мир, и жизнь бу­дет не в радость. Хваля красоту девицы, сербы и черногорцы сравнивают ее с ви­лою: «она хороша, как горная вила!» Наравне с русалками вилы обитают на горных вершинах, в лесах и воде и потому различаются на горных, лесных и водяных: а) горска вила (бjeлa вила из горе), b) вила од планине (vila planinkinja); гора в серб­ском языке означает и mons, и silva, а планина — гору, покрытую лесом (mons silvosus, bergwald). Горные вилы стануют по горам и устрояют свои «дворища» в пе­щерах, пропастях и ущельях; внутри жилье их убрано цветами и зеленью и ярко сияет, как пресветлый рай. По другим рассказам, вилы живут в кристальных пала­тах, украшенных перлами, и владеют богатою золотою посудою. Наконец, с) vila vodena или povodkinja обитает в реках, озерах и студенцах, a morska devica (morska diklica), представляемая полудевою-полурыбою, — в глубине моря. По словам Ка­раджича, вилы поселяются «по великим планинама и по камењацима око вода»; они любят плавать, купаться, заманивать и увлекать на дно крестьянских девушек. Принадлежащие им источники (вилина водица) считаются заповедными; юнак, который напьется отсюда воды или напоит своего коня, платит тяжелую дань: сам он лишается очей, а конь его — ног3. Несмотря на эти поверья, заставляющие вил населять землю, народ и доныне не утратил воспоминания, что они, собственно, облачные девы (vile oblakinje), обитательницы небесных гор, дубрав и источников. В замечательной далматинской песне вила говорит о себе:

 

Mene je gora rodila,

U zeleni listak povila;

Jutrenja rosa padala,

Mene je vitu dojila;

Od gore vetrié puhao,

Mene jeyilu šikao;

To su mi bile dadije4.

 

1 Шотт, 295—6; Germ. Mythen, 569; О вл. христ. на сл. яз., 21—23.

2 Nar. zpiewanky, I, 412—3.

3 Срп. pjeчник, 61—62; Срп. н. njecмe, I, 153, 274, 571; II, 51; Arkiv za pověstnicu jugoslavensku 1851, I, стат. Кукулевича-Сакцинского, 87, 90, 97—104; сб. Валявца, 7—8, 18, 22, 47, 56.

4 Перевод: меня гора родила, зеленым листьем повила; утренняя роса падала, меня вилу кормила; от горы ветер веял, меня вилу убаюкивал: то были мои няньки.

 

 

Как молниеносный эльф, вила рождается от горы-тучи и, вскормленная росою (дождевою влагою), убаюкивается ветром. Поселяне убеждены, что вилы могут на­сылать бури, дожди и град; подымая буйные ветры, они ломают растущие по горам деревья, волнуют пучины и топят лодки и пловцов; во время морской бури случает­ся видеть, как они бегают по верхушкам волн и своими ногами пенят встревожен­ные воды1. По свидетельству сербских песен, вилы носятся по воздуху, между не­бом и землею, собирают летучие облака и любуются на молнии. Так Марку-кралевичу, когда он вступил в единоборство с Мусою Кеседжия, явилась на помощь вила из облака2; а когда бан Секула преследовал вилу — она сначала побежала глубокими водами, потом — чистым полем и, наконец, настигаемая хортами, «дигне се небу под облаке»3. В одной песне девица, не желая смотреть на грозу, замечает о себе: «нит' сам вила, да збиjам облаке» (я — не вила, чтобы собирать облака)4. Согласно с уподоблением облаков крепостным башням и стенам, вила, нагоняющая на небес­ный свод тучи, признается строительницею воздушных замков:

 

Град градила бjeлa вила

Ни на небо, ни на земл(ь)у,

Но на грану од облака;

На град гради тpoje врата:

Jeднa врата сва од злата,

Друга врата од бисера,

Tpeћa врата од шкерлета5.

 

В третьих воротах вила

 

Сама сjеди... погледyjе,

ћe се мун(ь)а с громом игра6.

 

Миф о постройке вилою облачных городов, будучи низведен на землю, привлек ее к участию в сооружении твердынь, воздвигаемых руками смертных. Таково сле­дующее предание: выше Котора (Cattaro) в каменной горе видна большая яма или пещера, о которой рассказывают, что ее выкопал царь Стефан и что именно здесь думал он построить город; но вила посоветовала «да то не чини, jep му ондjе у оноj врлети нема ни броду пристаништа, ни кон у поигришта»7, и указала на другое мес­то у залива. Царь послушался вилы и с ее помощию построил град Котор8. Чаро­деи, наученные вилами премудрости, бродят вместе с ними и нечистыми духами по свету и водят за собой грозовые тучи и бури9. Вследствие этой власти над облач­ным миром вилам приписывается влияние на земледельческие работы: в старое золотое время они приходили на поля и пастбища, помогали людям жать нивы, ко­сить траву, полоть гряды и оберегали их стада. В Иллирии убеждены, что вила, если захочет, может охранить ниву своего любимца от града, опустошающего соседние участки. Возвращаясь с полей в горные пещеры, вилы оборачиваются змеями

 

1 Кукулевич, 88, 93, 104.

2 Срп. н. njecмe, II, 409; сб. Валявца, 68.

3 Срп. н. njecмe, I, 183.

4 Ibid., 432.

5 Грана — ветвь, отрасль; бисер — жемчуг, шкерлет — шарлаховое, красное сукно, багрец, пурпур.

6 Срп. н. njecмe, I, 151—2.

7 Перевод: не делать того, потому что на этой крутизне нет ни ладьям пристанища, ни коню поигрища (раздолья).

8 Срп. рjечник, 294.

9 Ibid., 75.

 

 

(= молниями) и в этом виде проскользают сквозь малые отверстия в горы, а внут­ри их снова преобразуются в дев1: предание, напоминающее волошских вильв, не­мецких белых schlangenjungfrauen (= dâsapatnīs) и старинный миф об Одине (I, 200—201). Как нимфам грозовых туч, вилам присвоены все характеристические признаки и поэтические атрибуты, соединяемые с этим естественным явлением: быстрота полетов, чудесные превращения, бросание молниеносных стрел и искус­ство ковать. Они так же внезапно исчезают, как и являются; песни дают им крылья («полећела вила на 6иjeлa крила»2) и борзого коня уподобляют виле: «ал' je брза пу­ста бедевиjа, брза му je, као горска вила»3. И птица, и конь — обычные метафоры ветра, молнии и облака; а потому вилы не только наделяются крыльями и сказоч­ными конями, но и сами оборачиваются то легкокрылыми птицами, то быстроно­гими кобылами. Общераспространенная сказка о яблоне, на которой каждую ночь зреют золотые яблоки4, т. е., собственно, — о дереве-туче, приносящем живую воду дождя (см. II, 160—163), отличается в хорутанской редакции некоторыми любо­пытными особенностями5. Вместо жар-птицы, похищающей золотые яблоки, здесь каждую ночь являются девять вил и рвут дорогие плоды; добрый молодец подстерегает их и получает в подарок три золотых яблока. Вслед за тем он отправ­ляется искать вил; на пути объявил ему пастух, что в таком-то студенце вилы купа­ются в полдень. Два раза молодец проспал полуденное время, но в третий раз под­смотрел, как они купались. Вилы взяли его к себе в дупло, держали там девять лет и кормили его сахарными яствами, а при отпуске наделили богатством. То же преда­ние развивают сказки сербская и болгарская6. В сербской приповедке прилетают за яблоками девять золотых пав. Меньшой из трех царевичей, посланный караулить яблоню, поставил под нею кроватку и лег на постель. Ночью прилетели павы; во­семь сели на дерево, а девятая пала царевичу на кровать и превратилась в красную девицу; с тех пор вдвоём они проводили сладостные ночи. Но вот подстерегла их колдунья; золотая пава улетела и больше не возвращалась. Царевич пустился ис­кать свою невесту и пришел к озеру, в котором она любила купаться. Три дня сряду провел он возле озера, сидя на коне; но всякий раз, в урочную пору, засыпал непро­будным сном. Прилетая, восемь пав бросались купаться, а девятая садилась к царе­вичу на коня, миловала-обнимала его и не могла добудиться. После того павы не прилетали на озеро; долго-долго странствовал царевич и наконец нашел город зо­лотых пав и женился на своей невесте, которая царствовала в том городе. Другие хорутанские сказки7 сохранили черты еще более древние: вила прилетает к юноше белой лебедью, оборачивается прекрасною девою, в белоснежной одежде, с золоты­ми косами до земли, и ложится с ним спать на золотом ложе; от блеска ее волос ос­вещалась кругом вся левада. Проведала про то мать доброго молодца, взяла ножни­цы и отрезала виле золотые косы: вот почему красавица покинула своего милого, и он должен был идти ее отыскивать. Итак, вила роднится с лебедиными девами, ко­торые постоянно купаются в озерах и источниках, т. е. в дождевых потоках*. Приве­денные сказки передают миф о браке облачной девы с громовником; в летнюю по-

 

1 Кукулевич, 99—100; Эрбен, 306.

2 Срп. н. njecMe, II, 49; Кукулевич, 89: черногорская песня о легкокрылой виле, что прилетела с неба.

3 Перевод: «но быстра у него дикая кобылица, быстра, как горная вила». — Срп. н. njecмe, II, 399.

4 Н. E. Ck., VII, 11, 12.

5 Сб. Валявца, 31—32.

6 Срп. припои., 4; Эрбен, 213.

7 Сб. Валявца, 21—24, 29—30.

8 Греческие сирены также представлялись птицами. — Der Ursprung der Myth., 193.

 

 

ру она прилетает к нему на ложе, но тотчас же исчезает, как скоро злая чародейка (Зима) лишит ее золотистых (сверкающих молниями) локонов; юный супруг об­ретает ее не прежде, как при возврате весны, когда она снова является у дождевых источников и когда сам громовник пробуждается от крепкого зимнего сна. Соглас­но с представлением туч то небесными родниками, то садами с золотыми яблока­ми, вилы в одно и то же время изображаются и водяными, и лесными девами; ув­лекая к себе сказочных героев, они держат их в море и лесах1 или сажают в дупло и кормят сахарными яствами, т. е. медом = амритою.

Хорутанские сказки предлагают интересные сведения о вилиных конях (вилени, вилован коњ), с помощию которых добрый молодец (= Перун) добывает себе зла­товласую красавицу. Это чудесные кони грозовых туч; они дышат пламенем, лета­ют по воздуху с быстротою стрелы, не боятся непогоды и опасностей и наделены вещим характером: человеческим словом, предвидением, мудростью. Вместе с этим вилам, наравне с эльфами, марами и домовыми, приписывается страсть заез­жать обыкновенных лошадей; у коня, на котором ездит вила, грива бывает до такой степени сбита, спутана, что расчесать ее нет никакой возможности; распутать гриву может только вила и никто — более! Однажды герой сказки ехал на вилином коне и нашел на дороге три золотых волоса и золотую подкову; конь дает совет не под­ымать находки, но молодец не послушался, взял золотые волосы и подкову и по­ступил на королевскую службу. Как скоро узнал король про его находку, он прика­зал ему добыть златовласую красавицу и златокованого коня. Молодец исполняет приказ: сначала привозит деву с золотою косою, а потом пригоняет вилиных кобы­лиц, доит их и, купаясь в их кипучем молоке, делается неописанным красавцем. Когда был поставлен котел с этим кипучим молоком (метафора весеннего дождя — I, 317—8), чудесный конь, принадлежащий сказочному герою, «potegnul 'se one toplinjave iz mleka», т. е. охладил его своим дыханием = ветром; молодец окунулся «i srečno izešel vun, pak još trikrat lepši postal как prvo bil. Onda pustil konj nazad onu vručinu (жар), koju prvo vun potegnul z lampom». Захотел искупаться в кобыльем мо­локе сын короля, бросился в котел — и погиб; после того златовласая дева досталась доброму молодцу. В соответствующей малорусской сказке дева эта называется морскою пани, а вилины кобылы — морскими или водяными. По другому преда­нию, вила дает молодцу три узды: медную, серебряную и золотую; стоит только по­трясти ими, как в ту же минуту предстанут три вилы на конях: одна на медном, другая — на серебряном, третья — на золотом. При содействии этих коней герой женится на прекрасной царевне, или на самой виле. Потряс он уздою — и немед­ленно явилась к нему вила: «kaj si zmislil?» — спросила она. — «Ja sem si zmislil da ti budeš moja žena... Onda su se skup oženili, imeli su skup dvoje dece, živeli su skup sedem let. Onda je on jeden put pozabil ključa od one ladice, gde je ona vuzda bila». Вила нашла узду и исчезла. Подобно тому, лебединые девы и болгарские самовилы только тогда отдаются витязю и вступают с ним в брак, когда он овладеет их крылышками или пернатою сорочкою (schwanhemd); но едва получат обратно свои крылья или сороч­ку, тотчас же превращаются в птиц и улетают2. Таким образом, конская узда хорутанской приповедки соответствует крыльям; с помощию узды вила может превра­титься в быстроногого коня, как с помощию крыльев — в птицу, и тогда ей уже лег­ко скрыться от влюбленного витязя3. По русскому поверью, если на ведьму нало-

 

1 Сб. Валявца, 13, 46: «a vu onom istom morju bile so vile. Vile so prijele ovo dete... Vre je prešlo pet let, kak je dete vu vodi bilo i neizmerno lepo je bilo».

2 Beiträge zur D. Myth., II, 212; сравни с рассказом о пойманной маре — ibid., 269.

3 Сб. Валявца, 5-12, 17-19, 38—42, 75; Иличь, 281.

 

 

жить узду, она немедленно делается кобылицею и с быстротою вихря скачет по го­рам и долам. Превращение облачных дев в коней принадлежит глубочайшей древ­ности; у индусов ведаической эпохи было уже представление, что именно в этом образе дева бурно несущегося грозового облака убегает пламенных объятий бога-громовника1. Про славного богатырского коня Шараца рассказывают, что его пода­рила Марку-королевичу вила, что конь этот пил вино и скакал так высоко, что мог догнать самую вилу:

 

Шарац jезди посреди планине,

Нигде виле чути ни видети.

Кад je Шарац сагледао вилу,

По с три копл(ь)а у висину скаче,

По с четири добре у напредак,

Брзо Шарац достигао вилу2.

 

В старину у сербов совершался обряд, тождественный по значению с нашим ря­женьем (хождением окрутников). Наряжались трое: чopoje, вила и турица. чopoje (?) одевался в косматую одежду, увешанную лосьими и другими звериными хво­стами, на лицо накладывал маску («образину»), а в руках держал зеленую ветвь или пучок цветов. Вила являлась в белом женском платье, опоясанная красною пере­вязью, на голове имела белое покрывало и венок из цветов, а в руке «као лук на три угла искићен сав цвиjећем». Тому, кто представлял турицу, приделывалась на длин­ной косматой шее конская голова с большими зубами, которая могла раскрывать рот и хлопать челюстями; ноги у турицы были косматые и внизу походили на птичьи. Вместе с этими ряжеными шел человек с бубном и ударял в него. Впервые они совершали обход на Сретенье, и потом — на всякий праздник до великого по­ста; «први дан су пролазили и кроз саборну цркву»3. Это обрядовое шествие служи­ло знамением скорого возврата дожденосных облаков, которые олицетворялись то белыми девами, то существами, одетыми в звериные шкуры, и даже прямо — коро­вами и конями. Турица своим названием напоминает нам древнее поклонение Ту­ру. Смешивая старинные представления, народ дает ей, вместо головы быка или коровы, голову лошади и заставляет сопутствовать виле. Подобно тому, в некото­рых местностях России совершается следующий обряд: в заговенье перед Петров­ками два или три человека, избранные представлять русалку, покрываются пару­сом, и передний держит перед собой лошадиный череп, на который надета упряж­ная сбруя; а кто-нибудь идет сзади и погоняет эту так называемую русалку. В числе других животненных образов, в каких издревле рисовались народной фантазии об­лака и тучи, встречаем оленя и козла. О вилах, блуждающих по лесам и рощам, рас­сказывают, что они имеют козьи ноги и конские копыта4. Вилы не всегда ездят на чудесных конях; иногда они носятся на быстрых оленях, заузданных и погоняемых змеями, т. е. молниями. Так, по свидетельству одной песни, вила поймала четыре змеи и семигодовалого оленя, «zauzda ga zmijom, načini od dvě zmije remenje za uzdu, a četvrtu zmiju uze město šibe (взяла вместо бича), sedne na jelena, pa hajde u potěru» (и пустилась в погоню)5.

Как девы весенних гроз, как существа, тождественные эльфам, вилы куют креп-

 

1 Die Götterwelt, 21.

2 Срп. н. njecмe, II, 217; Срп. pjeчник, 346.

3 Срп. рjечник, 828—9.

4 Кукулевич, 90.

5 Ibid., 102—3; German. Mythen, 571.

 

 

кие сабли, ударяя которыми можно перерубать железо и камень1, и пускают из об­лачных стран острые стрелы = молнии. Всякого, кто раздражит вилу, она поражает стрелою в сердце, руку, ногу или другую часть тела и причиняет ему смерть или тяжкую, расслабляющую болезнь. Так, подобная кара непременно постигает того, кто помутит светлые воды вилина источника: поверье, в основе которого скрывает­ся мысль о молниях, видимых во время грозовой бури, возмущающей небесные родники. Родители запрещают своим детям ходить в такие места, где, по общепри­нятому мнению, могут поранить их мстительные вилы. Если у кого заболеет нога или рука — это приписывается действию вил2. Таким образом, эти мифические де­вы ставятся в такую же тесную связь с болезнями, как и русалки, полудницы и эль­фы. Слово виловњьак означает у сербов бесноватого = человека, которым овладели вилы (как бы вошли внутрь его тела). Царь Стефан, построивши Котор, созвал на пир гостей и между прочими пригласил помогавшую ему вилу. За пиром стал он хвастаться, какой удалось ему воздвигнуть славный город; на это вила возразила, что без нее он ничего бы не сделал; раздосадованный царь ударил вилу по лицу, «а она се на то расрди, те све изворе (родники) и студенце по Котору oTpyje (отравила, испортила) и све гости цареве полуди (и наслала на царских гостей одурь). Кад цар ту освету (мщение) види, он стане вилу молити и jeдвa je коjекако намоли те му го­сте поврати од лудила и очисти му од отрова само jeдaн извор иза jужниjехврата гpaдскиjex»3. Бросая что-то в источники или купая в них своих детей, вилы отрав­ляют воду, и тот, кто напьется этой воды, должен немедленно умереть4; сравни приведенные выше (стр. 34, 59) поверья о колодцах и сосудах, отравляемых демо­нами различных недугов. Сербские песни дают вилам лук и стрелы: ставит шатёр угрин Янко у студёных вод Савы — на вилином игралище, и говорит ему белая ви­ла:

 

«Ход' отоле, угрин Jанко!

Не пен(ь)и ми шатор тудар5;

Ако запех стр'jеле мoje,

Устр'jелићу тебе, Jaнкo».

 

Еще интереснее свидетельство другой песни: ехали два побратима Марко-кралевич и воевода Милош; говорит Марко: «сильно одолевает меня сон; запой, брат Милош, и разгони мою дремоту». Отвечает ему Милош:

 

«Ja би тебе, брате, попевао,

Ал'сам синоћ млого пио вино

У планини с вилом Paвиjojлoм,

Пак je мене запретила вила:

Ако мене чyje да попевам,

Oће мене она устрелити

И у грло и у срце живо».

 

— Пой, не бойся вилы, пока жив Марко-королевич и есть у него вещий конь и золотой шестопер. Милош затянул песню,

 

1 Кукулевич, 88.

2 Срп. pjeчник, 61; Иличь, 279—280.

3 Срп. pjeчник, 62, 294.

4 Кукулевич, 101.

5 Не разбивай тут шатра.

 

 

А Марку je песма омилила,

Наслони се седлу на облучjе;

Марко спава, Милош попиjева.

Зачула га вила Paвиjоjлa,

Па Милошу поче да отпева;

Милош лева, вила му отпева.

Лепше грло у Милоша царско,

Jесте лепше него je у виле;

Расрди се вила Paвиjоjлa,

Пак одскочи у Мирочпланину,

Запе лука и две беле стреле,

Jедна уд'ри у грло Милоша,

Друга уд'ри у срцеjуначко.

 

— Марко, побратим по Богу! — воскликнул Милош, — вила меня устрелила. Оч­нулся Марко от сна, припустил Шараца и стал нагонять вилу.

 

Кад се вила виде у невол(ь)и,

Прну jaднa1 небу под облаке;

Потеже се буздованом Марко,

Белу вилу мећ' плећи удари,

Обори je на земл(ь)ицу чарну,

Пак je стаде бити буздованом,

Преврће je с десне на лиjеву,

Пак je биje шестопером златним.

 

Стала молить его вила: «пусти меня живою! я наберу зелья и залечу раны у Ми­лоша». Отпустил ее Марко-королевич; набрала вила целебных трав и залечила юна­ку тяжелые раны: еще лучше (= сладкозвучнее) стало у Милоша горло, чем было прежде. Говорила потом Равиjоjла между своими подругами:

 

«О чyjeтe, виле-другарице!

Не стрељте по гори jyнакa,

Док je гласа краљевича Марка

И његова видовита Шарца

И његова шестопера златна»2.

 

То же предание рассказывается у хорутан в такой форме: ехали Марко и Андрей-королевичи. На просьбу Марка спеть ему песню — отозвался Андрей: «ei, mili brate, ja ti ne smem, mene bi vila oblakinja prestrelila. — Ei, pa naj se bojati, ja sem ti ovdi. Posluhne Andro i zapeva tak da su 'se grane3 padale. Na jeden put doleti sulica (короткое, метательное копье) vu Andra i prevali se. A Marko se ozre, odkud je to doletelo i opazi vu oblaku vilu, pograbi buzdovana i hid ga vu vilu tak da ju je mam na Ida hitil. Vila počne kričati: pusti me, Marko, ja ti oživim Andra i dam ti konja vilovitoga, kaj buš mogel po zraku leteti. Marko ji dovoli i ona nabere nekakove trave pa oživi Andra; a Marko dobi konja vilovitoga»4. Итак, вилы не только наносят смертельные и болезненные удары, но и знают искусство залечивать раны и умеют находить нужные для этого травы. Они, по народному поверью, слетая с неба, учат людей тайнам врачевания; кто ока­жет виле какую-нибудь услугу, тому она становится посестримой (названою сест-

 

1 Прянула бедная.

2 Срп. н. njecмe, I, 181; II, 215—9.

3 Все ветви.

4 Сб. Валявца, 68.

 

 

рою) и сообщает знание целебных трав1. Когда однажды молодой юнак сломал свою правую руку, для него, по словам сербской песни2, нашлась «л(ь)екарица, из горице вила»; но раздраженная на его любу — она отравила ему рану, и несчастный погиб безвременной смертию. Виленик называется человек, в которого ударила ви­ла стрелою и потом сама же исцелила3. Чехи против недугов, которые подобно чер­вям подтачивают жизнь человека, произносят такой заговор: «Byla panna Maria prečista, měla tri vlastni sestricky (вариант: svatá Lucie tri dcery mela): jedna předla, druhá vila, treti (motalai) na škrkavky žehnala, žehnala srdecnim, jaternim, pličnim, krevnim, strevnim (заклинала червей в сердце, печени, легком, в крови и кишках) té a té osobě, aby jī masa nejedly, krve nepily, a té osobe pokoj daly»4. Эти три девы, из которых одна прядет, другая вьет, а третья мотает, суть вилы, о сродстве которых с тремя ве­щими пряхами (девами судьбы) будет сказано в главе XXV. Сила врачевать болез­ни принадлежит вилам, как обладательницам живой, целющей воды, как дожденосным или водяным девам. Немецкие саги заставляют белых жен восседать около це­лебных ключей и колодцев (heilquellen, gesundbrunnen); а по шотландскому преда­нию, лекарственные злаки указала морская жена5. Сверх телесной крепости и здра­вия живая вода наделяет еще даром предвещаний и высшего ведения и чрез то не­обходимо становит облачных нимф в разряд вещих или мудрых жен (weise frauen, weissagerinnen). Всякая вила есть пророчица и чародейка; она знает будущее и, со­стязаясь в мудрости, легко побеждает своих противников: слов, vilenik — колдун, vilenisctvo, vilensztvo — колдовство6. Бану Секуле обещалась вила «три биља казат': прво биље — да ти љуба роди сина, друго — да ти с'абља cjeчe турке, треће — да си стиман (честен) у дружину»; а Марку-королевичу она предсказала близкую смерть. Оступился Шарац, и полились из глаз его слезы; спрашивает Марко-королевич: что бы это значило? И отозвалась ему вила с горы: «жалеет тебя добрый конь! скоро вам расставаться: заболеешь ты, Марко, и умрешь «од Бога од старог крвника». Как будешь ты на вершине горы, посмотри справа налево — там стоят д'ве тонкие ели, а меж ними струится светлый ключ; сойди с коня, загляни в воду на свое лицо и уз­наешь, что тебя ожидает смерть». Послушался Марко,

 

Наднесе се над бунар7 над воду,

Над водом je лице огледао;

А кад Марко лице огледао —

Виће Марко кад ће умриjети8.

 

Этот горный колодец соответствует тем скандинавским источникам мудрости и предвидения, которые истекали из-под корней Иггдразилли, и особенно Urdhsbrunnen'y, возле которого обитали норны, определявшие течение жизни и смерть каждого человека. В старину многие с боязнию смотрели на свой отражен­ный образ. Вероятно, на гадании, с каким издревле обращались к водным источни­кам, основывается и позднейшее гадание зеркалом; доныне девушки, желая уви­дать своего суженого, смотрят или на дно колодца, или в зеркало.

 

1 Кукулевич, 89—90; Иличь, 281.

2 Срп. н. njecмe, I, 430.

3 Срп. pjeчник, 62.

4 Громанн, 152—3. 5D. Myth., 1101-6.

6 О вл. христ. на сл. яз., 21.

7 Студенец, родник.

8 Срп. н. njecмe, I, 182—3; II, 439—441; Путешест. в Черногорию А. Попова, 213—4.

 

 

Владея стрелами и копьями, вилы являются в народных сказаниях могучими, воинственными девами, подобными северным валькириям. Так как в грозе древ­ний человек созерцал борьбу стихий, кровавые битвы и дикую охоту облачных ду­хов, то о горных вилах (vile gorske) рассказывают, будто они, вооруженные метки­ми стрелами, деят ловы и сражаются между собою, причем от их неистовых воск­лицаний и крика стонут горы и содрогается земля: «čela gora od krike i vike grmi i zemlja se trese»1. С затемнением основного смысла предания фантазия допустила участие вил в человеческих войнах. Они помогают своим любимым героям и низ­вергают воинов противной стороны губительными ударами; хорутанская припо-ведка2 упоминает о яме, наполненной головами людей, побитых вилами («koje su vile preobladale»). Они покровительствуют сербским юнакам, заключают с ними по­братимство (принимают на себя обязанности посестрим), дарят им крепкое ору­жие и наделяют их силою и удачею в боях. Марку-королевичу они дали и богатыр­скую силу, и ратную саблю3. У хорутан сохранилось такое предание: в детстве своем Марко-королевич пас свиней и был такой слабый мальчик, что его постоянно коло­тили товарищи. Однажды он набрёл на прекрасного вилина ребенка и, видя, что ди­тя лежит на солнечном припёке, укрыл его под тень. Тут пришла вила и промолви­ла: «mili Bog! gdo je to včinil? da me prosi kaj god na svetu, ja bi mu dala». Мальчик по­просил, чтоб его не обижали товарищи. «A ona mu odgovori: ajda, gda to očeš, hodi me cecat (сосать). On ju posluhne i ide cecat. Gda se je nacecal, veli mu vila: no, vezda4 hodi ovoga kamena drmat5, jel' ga buš mogel zdrmati. Kamen imel je dvanajst centov. Ide ga drmat, ali ni z mesta. Onda mu veli vila: hodi išše cecat; gda se nacecaš, hodi ga pak drmat. Ide cecat, i gda se je nacecal — ide ga drmat, ali samo malo ga je zdrmal. Onda pak ide cecat... Onda ga je vre mogel vu visinu veliku i prek gore hititi, da ga več ni bilo nigde». Так, по древнепоэтическому воззрению на природу, сосет бог-громовник облачную же­ну и, упившись ее молоком (= дождевою влагою), предстает во всем своем грозном величии — рушителем скал и камней. «Теперь, — сказала вила Марку-королеви­чу, — ступай — куда хочешь; никто тебя не одолеет!» Королевич сковал себе огром­ную боевую палицу и отправился на богатырские подвиги. С этих пор он был непо­бедим в бою; вилы постоянно помогали ему в кровавых встречах. Некогда, сража­ясь с русским царем, он воскликнул: вила, помози мне! и вслед за тем победил не­приятельские рати6. Сербская песня описывает единоборство Марка-королевича с Мусой Кеседжия: после первых ударов изломалось у обоих воинское оружие; они соскочили с коней и схватились руками; долго боролись витязи, кровавая пена ка­пала с них на землю, но вот Муса осилил, повалил противника на зеленую траву и сел ему на грудь. Завопил королевич Марко:



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-08-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: