Конфликт между принятием себя и потребностью в привязанности порождает бунт против родительских ценностей. Этот бунт, однако, бессилен изменить глубоко лежащее чувство покорности, он лишь служит формой протеста. Бессилие попытки изменить родительские ценности видно в случае человека, который в детстве бунтовал против жесткой дисциплины, но сам столь же суров со своими собственными детьми. Барбара, о которой мы говорили в первой главе, отметила, что пугает детей так же, как ее когда-то пугала мать, несмотря на то, что сознает позицию матери. Многие люди, став взрослыми, забывают о том, каково им было в детстве. Они забывают, как им было несладко, когда их заставляли есть то, что они не любят, рано отправляться спать, чувствовать, что их ограничивают, и они точно так же ограничивают собственных детей. Забыть свое детское неповиновение, значит вытеснить свою ненависть к родителям, которая привела к бессознательной идентификации с ними.
Большинство детей растут с иллюзией, что их жизнь будет не такой, как жизнь родителей. Каждый из них убежден, что будет счастлив там, где родителям не повезло. Необходимость такой иллюзии очевидна. Если бы не иллюзии, несчастье во многих домах повергало бы в отчаяние. Но иллюзия ослепляет человека и форсирует провалы и несчастья. Она сулит нереальность. Помочь пациенту достичь инсайта и осознать те иллюзии, которые присутствовали в жизни его родителей, — значит помочь ему в конце концов понять и свои собственные иллюзии. Это важная часть терапевтического процесса.
Один молодой человек описал подобный инсайт: «Придя домой, я посмотрел несколько дальше, заглянул за влияние моей матери. Она не думает об армии как о реальности, для нее это кошмар. Она не принимает происходящих в жизни неприятностей: наступления старости, смерти, моих неудач, наших ограниченных возможностей. Я увидел, что мне необходимо стать более объективным и отстраниться от той нереальности, которую навязали мне мои любящие родители».
Базисная нереальность невротичной родительской любви, которая навязывается ребенку, — отрицание телесной жизни, а значит и стремления к удовольствию, которое человек получает от двигательной активности и телесного контакта. Для многих родителей жизнь тела ставиться ниже достижения, повиновения, интеллектуальности, они игнорируют значимость телесного удовольствия. В результате, ребенок теряет способность самоутверждаться, проявлять агрессию для того, чтобы потребовать это удовольствие. Для невротичного родителя жизнь тела иррациональна, непредсказуема и полна опасности. Его тревожность возникает из страха собственной вытесненной силы и сексуальности, которую он проецирует на внешний мир. Существование вроде бы требует приручить животное в новорожденном организме. Это осуществляется с помощью постоянного давления на ребенка, которое выражается, к примеру, такими словами: «Веди себя прилично!», «Будь умницей!», «Тихо!», «Лежи смирно!». В результате форсируется диссоциация ребенка с его собственным телом и подавляются его чувства. Вот слова пациентки, описывающие эффект родительского подхода: «В моем теле нет ничего активного. Я всегда чувствовала, что если я в нем (в теле), то я недееспособна. Мои родители всегда боялись, что я упаду. Они всегда боялись, что я уроню что-то, и когда они кричали, я, конечно же, все роняла. Я никогда не доверяла своему телу, поэтому я развивала интеллект, чтобы скрыть ощущения безжизненности и пустоты».
Потом она добавила: «Когда вы отвергаете свое тело, вы становитесь нагим духом, ищущим это тело, чтобы войти в него». Человек, который не живет в своем теле, вынужден жить через тела других людей. По этой причине многие матери чрезмерно вовлечены в своих детей и совершенно не учитывают их собственные потребности.
Отвержение тела вызывает широко распространенную шизоидную иллюзию «неагрессивности». Одна моя пациентка описала своего мужа словами, которые подходят многим шизоидам: «Он не понимает, зачем в жизни бывают неприятности. Он думает, мир мог бы существовать без ненависти. Все должны придти к согласию». Такого мира не существует и не может существовать. Человек, который пытается функционировать на этой основе, живет в нереальности. Он создает эту иллюзию, чтобы компенсировать отсутствие агрессии. Без адекватного самодействия, пользуясь понятием Радо, шизоид чувствует беспомощность, он не может обеспечить себе удовлетворение своих желаний. Его личность фиксируется на инфантильном уровне. Дальше его иллюзия приводит к уверенности, что человек может получить заботу, не напрягаясь при этом сам. Это знакомая сказка незавершенного инфантильного создания, которое пребывает в иллюзии, что кто-то будет удовлетворять его инфантильные желания, а с его стороны не потребуется никаких усилий.
Отказ от агрессии редуцирует способность организма к удовольствию. Во взрослой жизни удовольствие — это активный процесс, то есть удовлетворение своих желаний путем активных действий. Это вовсе не значит, что взрослый человек не может пассивно переживать удовольствие, но пассивного удовольствия недостаточно для того, чтобы поддерживать здоровую эмоциональную жизнь. У ребенка, напротив, доминирует именно пассивное удовольствие. Страстное стремление к такому удовольствию, присущее множеству взрослых людей нашей культуры, отражает их фиксацию на инфантильном уровне функционирования. Иллюзия, что такое удовольствие может удовлетворить потребности взрослого человека, удерживает его от агрессии. Концепция Радо о недостатке удовольствия у шизоида валидна, но этот недостаток детерминируется отказом от агрессии и отрицанием тела.
Психологическое понятие слова «агрессия» не имеет отношения к результату движения. Агрессивное движение может быть конструктивным и деструктивным, любовным и нежным или полным ненависти и жестокости. Само по себе слово означает лишь «движение к», которое противоположно «движению от». Агрессивные действия позволяют человеку вступить во взаимоотношения с людьми, вещами и ситуациями. По этой причине агрессивные действия синтоничны эго. Они нацелены на удовлетворение потребностей. Физиологическая противоположность агрессии — регрессия. Регрессируя, человек отказывается от потребности и возвращается на тот уровень функционирования, где эта потребность уже не выступает как императив. Поскольку потребности удовлетворяются во внешнем мире, агрессия означает, что человек ориентирован на реальность. При регрессии же он отворачивается от мира, уходит от реальности, отступает в иллюзию.
ЦАРСТВОВАНИЕ ИЛЛЮЗИЙ
В нашей культуре широко распространены две иллюзии: одна связана с деньгами, а другая — с сексом. Иллюзия о всемогуществе денег, подразумевая, что они способны разрешить любые проблемы и принести их владельцу радость и счастье, ответственна за поклонение деньгам. Если же присутствует вера во всемогущество секса, то люди начинают поклоняться ему. По мнению тех, кто разделяет эти иллюзии, сексапильность, как и деньги, является силой, способной раскрыть небесные врата. Для многих людей деньги и секс становятся царствующими божествами.
Каждый шизоид, с которым я работал, разделял иллюзию о всемогуществе секса. Несмотря на понимание того, что ее никак нельзя назвать «богиней любви», каждая шизоидная девушка в глубине своего существа уверена в своей сексуальной неотразимости. Некоторые из них «разыгрывают» это, у других это чувство скрыто страхом и тревожностью. Такая иллюзия придает сексу особую значимость, пренебрегая всей личностью в целом. В своей предыдущей книге «Любовь и оргазм» я подчеркивал, что секс и личность — это две стороны одной монеты. Попытка оторвать секс от его основы в личности в целом, приводит к иллюзии сексуальной «искушенности».
Сексуально «искушенный» человек пользуется сексом как инструментом силы. Это нарушает его функционирование. Вместо того, чтобы быть экспрессией чувства к сексуальному партнеру, секс становится маневром, подкрепляющим эго или устанавливающим его превосходство. Мужчина, играющий роль неотразимого «Казаковы», старается исполнить образ эго как «великого любовника». Женщина, которая видит себя «сексуальной», уверена, что ее сексапильность устанавливает превосходство ее фемининности.
Насколько иллюзия такой «сексуальности» может быть далека от реальности, видно на рисунке 12.
Рисунок 12
Пациентка, нарисовавшая эту фигуру, прокомментировала свой рисунок так: «Она кажется пустяком. Ее тело выглядит скучным. У нее поддельная улыбка. Я чувствую, что у меня самой бывает такое выражение. У меня похожая фигура, сексуальная и женственная».
Как же можно видеть фигуру как «пустяк» и одновременно считать ее «сексуальной и женственной»? Мысль о том, что можно объединить эти противоположности, основана на взгляде на женщину, как на округлое, мягкое, пустое тело с большой грудью и бедрами, которое очень нравится мужчинам. Плоская грудь, мальчишеские бедра, сильное тело обнаруживает маскулинную идентификацию и предполагает гомосексуальную позицию. То, что секс — это экспрессия чувства, и что тело без чувства лишено сексуальности, подтверждает именно то, что отрицают шизоиды. Иллюзорная «сексуальность» создает ложную видимость, скрывая истинное положение вещей и путая сексуальную «искушенность» с сексуальной зрелостью.
Эта иллюзия, как и многие другие, возникает как преувеличение детской ситуации. Она представляет собой фиксацию на эдиповом уровне и является усилением инцестуозных чувств между детьми и родителями. Если девочка будет сознавать отцовский интерес к ней как к сексуальному объекту, у нее возникнет иллюзия. Она будет откликаться на этот интерес, исходя из стремления получить поддержку и выражение привязанности, и бессознательно адаптировать роль сексуального объекта как способа получить эту привязанность и поддержку от других мужчин.
Женщина, рассматривающая себя как сексуальный объект, уверена в том, что она неотразимо сексапильна. Она может испытывать отвращение к собственному телу, но при этом не сомневаться в том, что обладает силой, соблазняющей мужчину. Если даже отец не смог противостоять ее чарам, то, что же остается всем прочим мужчинам? Такая женщина тратит энергию на то, чтобы совершенствовать свою сексапильность, будто именно она составляет смысл всей ее личности. Ее манеры и внешний вид будут выражать поверхностную «сексуальность», скрывая ее внутренние чувства. Она будет соблазнять тех мужчин, незрелость которых соответствует ее собственной незрелости. С ними она может снова пережить свою неотразимость, но в то же время жаловаться психотерапевту, что «мужчины не могут не тянуть ко мне свои руки». Поскольку «сексуальность» составляет столь значительную часть ее личности, она не сознает, что ее поведение соблазняет мужчин. Она так легко флиртует, вертит бедрами так свободно, и ее наряды так провоцируют! Так как ее иллюзия зависит от мужского отклика, она непременно будет вести распутный образ жизни, переживая при этом безнадежную потребность сохранить свою иллюзию.
Сексуально «искушенная» женщина не может стать завершенной женщиной. Ее сексуальная активность не приносит удовлетворения. Она оргастически импотентна, а ее образ женственности постоянно расшатывается сексуальной фрустрированностью. Отчаявшись найти любовь в сексе, она впадает в состояние еще большей безнадежности, и круг замыкается.
В норме, отцовскими чувствами к дочери руководит уважение к ее юности и невинности. Если он сексуально счастлив с женой, его привязанность к дочери свободна от бессознательной сексуальной вины. Но в сексуально несчастной семье девочка невольно становится объектом, на который отец проецирует свое сексуальное неисполненное влечение, а мать — сексуальную вину. Мать начинает видеть в дочери проститутку, а отец — принцессу. Чувствуя, что ее отвергает мать, девочка в отчаянии оборачивается к отцу и принимает смесь любви и сексуального интереса. У нее нет выбора, она вынуждена принять отцовский интерес. В дальнейшем эта ситуация осложняется тем фактом, что личность девочки от четырех до шести лет особенно подвержена сексуальному возбуждению, и по этой причине именно в этом возрасте может созреть преждевременный бутон сексуальности. Ее отклик на отца принимает форму фантазии, в которой она видит себя на месте матери. Однако страх инцеста заставляет ее диссоциироваться с реальностью инфантильного тела и приводит к возникновению иллюзии, что она сексуально неотразима.
Конфликт современного мужчины возникает из-за противопоставленности его эго-ценностей и ценностей тела. Эго думает о достижениях, а тело хочет удовольствия. Эго функционирует с помощью образов, а тело — с помощью чувств. Если образ и чувство совпадают, человек живет нормальной здоровой эмоциональной жизнью. Если же чувство подчинено или подавлено ради эго-представления, возникает иллюзия и наступает отчаяние. Иллюзия противоречит реальности телесного состояния, безнадежность уклоняется от потребностей тела.
За каждой иллюзией скрывается стремление к свободе и любви. Человек в состоянии безнадежности борется за свободу и любовь с помощью иллюзии силы. В его уме сила — ключ к свободе и любви. Хотя эта иллюзия поддерживает его дух в отчаянии и беспомощности, мы увидели, что когда критический период детства остается позади, она же и сохраняет это отчаяние и эту беспомощность. Чтобы преодолеть иллюзию силы, необходимо пережить реальность и любовь как телесное чувствование. Это осуществляется путем концентрации на физических напряжениях тела. Когда человек почувствует ригидность собственного тела, он узнает, что не свободен, несмотря на бунт и неповиновение. Если он почувствует, что его тело «заморожено», то узнает, что скован, независимо от того, какова внешняя ситуация. Если он начинает сознавать, что его дыхание ограничено, а подвижность снижена, он поймет, что неспособен любить.
Эмоциональное значение мышечного напряжения все еще недопонято. Эмоциональные неразрешенные конфликты детства структурируются в теле хроническими мускульными напряжениями, которые порабощают человека, ограничивая его подвижность и способность чувствовать. Необходимо устранить эти напряжения, которые, захватывая тело, портят, расщепляют и искажают его, и только тогда можно обрести внутреннюю свободу, без которой уверенность в том, что человек может вольно думать, чувствовать и любить, всего лишь иллюзия.
Дошедший до отчаяния человек, как правило, не сознает, что приютил в себе демоническую силу. Он рационализирует свое поведение или оправдывается, объясняя его беспомощностью или безнадежностью. Он идентифицирован со своим демоном и неспособен объективно взглянуть на это. Демоническая сила составляет на этой стадии часть структуры характера человека, которую обязано защищать эго. Это напоминает троянского коня внутри города, коварную опасность которого эго увидеть не может. Природа обмана станет очевидной, и город окажется под угрозой бедствия только в тот момент, когда конь извергнет из своих недр вражеских воинов. Когда жизни или рассудку угрожает самодеструктивное поведение, человек может понять, что именно оно повинно в отчужденной пустоте его личности. Если прежде он мог оправдать свои действия как естественный отклик на фрустрацию и непринятие, то теперь он попадает в позицию, из которой они видны как компульсивность и даже как симптом заболевания. В этой точке терапевт может распознать за компульсивностью демоническую силу и, анализируя ее элементы, ликвидировать ее активность. Поскольку в каждой шизоидной личности присутствует демонический компонент, если мы хотим исцелить расщепленную личность, совершенно необходимо знать, как этот демон появляется.
Демонизм — это отрицание иллюзии. Демонические силы пытаются разрушить иллюзию и повергнуть человека в отчаяние. Их оружие — цинизм и сомнение. Прикрываясь рациональностью, демон прячет свою иррациональную природу. Когда иллюзия рушится, как и предсказывал демон, он нашептывает: «Покажи им, что тебе все равно». Его совет — самодеструкция, поскольку реально ни-
чего не произошло и на самом деле беспокоится не о чем. Он издевается над эго и расшатывает его стабильность. Фактически он говорит эго: «Так ты думаешь, что сможешь жить без меня? Ты полагаешь, что твои иллюзии могут тебя поддержать? Результат подобен восстанию экономически зависимых рабов. Голос демона — это голос отвергнутого тела, которое пытается взять верх над эго и опровергнуть его. Эго, полагаясь на иллюзию, становится беспомощным, когда эта иллюзия рухнула. Тело, призванное служить иллюзии, реагирует деструкцией, высвободившись из-под власти контролирующих сил. Оно преодолевает беспомощность эго и временно обретает власть над ним. Оно вспыхивает как негативная сила, как ненависть, которая крушит все, чего стремилась достичь иллюзия.
Ребенок рождается без иллюзий и без знания о добре и зле, о боге и дьяволе. Он рождается как животный организм, поведение которого определено удовлетворением физических потребностей и стремлением к удовольствию. «Хорошо» и «плохо» начинают обретать смысл, когда он научается сопротивляться манящему телесному удовольствию и обуздывать агрессию. «Хороший» ребенок слушается и подчиняется, «плохой» — бунтует и не покоряется. Если он преодолевает родительскую авторитарность, то будет отвергать животные инстинкты в интересах выживания. Он «закопает» их под ложечкой в животе и заключит в капсулы мышечных контрактур. Брюшная стенка станет жесткой и тяжелой, ягодицы сожмутся, тазовое дно поднимется, а диафрагма застынет. Изолированные и запертые инстинкты сексуальности и агрессии постепенно превратятся в порочность и ненависть. Отсечение сознательного управления и отвержение телесных проявлений форомирует их собственную «адскую территорию». Как раз во время этого процесса и рождается дьявол.
Демон возникает в человеке путем тех же психологических механизмов, что и его оригинал — Люцифер. Изначально Люцифер был ангелом божьим, который променял небеса на преисподнюю, потому что взбунтовался против авторитета всевышнего. До его бунта в небесном раю царил мир. Изгнание Люцифера соответствовало человеческому падению, после того как змей ввел человека в искушение, и он съел запретный плод древа знания. И Люцифер, и человек нарушили божью волю, но Люцифер был повергнут в бездну, а человек, изгнанный из сада эдемского, остался между небом и землей.
Можно провести интересную параллель между тем, что дьявол находится в животе земли, и моим заявлением, что в человеке дьявол проживает где-то в животе. Адское пламя тоже можно сравнить с огнем сексуального желания, локализованного в области живота. Плотское удовольствие это сильный соблазн, который дьявол использует, чтобы заманить эго в адскую бездну. Эго борется с этой катастрофой, любой ценой стараясь сохранить контроль над телом. Ассоциированное с эго сознание противопоставлено бессознательному или телу, то есть представителю темных сил. Западня не сработает, и дьявол не может победить, пока тело полно жизни. В этой бесконечной борьбе иллюзии эго постоянно подрываются активностью вытесненных чувств.
Как взаимодействует иллюзия и демоническая сила, можно увидеть на примере женщины, у которой есть иллюзия, что она является совершенной матерью. В реальности она часто действует таким образом, что разрушает своего ребенка и отрицает свою иллюзию. Это не делается сознательно. Напротив, ее сознательное желание — быть совершенной и иметь совершенного ребенка, но ведь никакой ребенок не может быть совершенным, и она переживает фрустрацию, когда он терпит неудачи. Под предлогом того, что «мать лучше знает», она отрицает возможность самостоятельного развития своего малыша, его собственной личности, не давая ему осуществлять саморегулирование. Сопротивление ребенка рассматривается как обструкционистская тактика, в которой обвиняется его природная порочность. Если ее раздражение горой нависает над постоянными неудачами малыша, а он, конечно же, не откликается на это позитивно, она начинает испытывать по отношению к нему ненависть и ярость. Остается изумляться, как это «совершенная» мать может переживать такие чувства!
Конфликт между ребенком и его родителями всегда приводит обе стороны к негативному результату. Ребенок не может победить родителей, от которых зависит его выживание и развитие. Но и родители не могут победить его, поскольку он, хоть и подчиняется, но сохраняет внутри себя бунтарство. Бунт снова вспыхивает в отрочестве, когда нахлынувшее сексуальное чувство мешает стремлению к независимости. Старая борьба возобновляется, только теперь ненависть сильнее захлестывает обе враждующие стороны. В такой ситуации, когда, в конце концов, наступает перемирие, молодой человек утрачивает положительные чувства к собственному телу и не идентифицируется с ним. Он становится тихим или приходит в крайнее отчаяние, и его личность приобретает шизоидные свойства. Родители теряют любовь своего ребенка, развитие которого они понять, не способны.
Демонический аспект матери, которая так обращается с собственным ребенком, заметен в неотступности и компульсивности, с которой она добивается своего. Конфликт между матерью и ребенком быстро теряет поверхностное оправдание, что «так лучше для ребенка», и превращается в столкновение воли. Неудивительно, что это оборачивается войной; возникает насилие или угроза насилия. Я видел матерей, которые «нападали» на своих детей, и в их взгляде было столько ненависти и ярости, что у меня все сжималось внутри. Казалось, что если ребенок не будет соответствовать представлению матери о том, каким он должен быть, она уничтожит его. Это представление, которое мать проецирует на ребенка, отражает ее эго-представление о его счастье. Поскольку этот образ является проекцией ее образа себя, предполагается, что ее действия должны обеспечить ребенку больше свободы или радости, чем досталось ей самой. Все это происходит на бессознательном уровне, в то время как сознанием владеет иллюзия совершенной матери. Именно демоническая сила направляет мать против ее сознательных намерений.
Демонический аспект отчетливо проступает в выражении лица матери, когда она приходит в ярость по отношению к ребенку. Брови в этот момент изгибаются, глаза чернеют, челюсть напрягается, говорить становится трудно. Тотальная экспрессия — подавляющая и умерщвляющая ярость, вызывающая впечатление, что сам демон поднялся из преисподней. Как не ужаснуться ребенку, когда он видит такое выражение лица? Говорят, что «и в аду нет ничего страшнее, чем презрение женщины». Если такая ярость возникает на лице взрослого человека, она опустошает личность ребенка, чья зависимость от матери делает его беспомощным в столкновении с ней. Образ ведьмы возникает из детского переживания такого демонического аспекта собственной матери.
Демоническое действие в отличии от нормального не синтонично эго; оно направлено против его воли, в противоположность эго-желанию и поэтому не является открытым выражением чувства. В демонической ярости, к примеру, брови могут быть изогнуты так, будто пытаются удержать разрушительную силу или отрицают ее, но полный ненависти взгляд, который человек не сознает, остается неприкрытым. Злость, в противоположность ярости и истерии, охватывает всю личность, и эго принимает ее. Демоническое действие соединено с механизмом отрицания: эго отрицает поступок, в то время как тело совершает действие. Термин «дьявольское» означает такое поведение, когда в момент совершения действия отрицается намерение его совершать. Человек, идентифицированный только со своим эго, нечестен на бессознательном уровне. Подобное поведение возникает из-за сильного чувства вины, которое порождает диссоциация сознания и телесного чувствования.
Мать, которая настроена против ребенка, на самом деле совершает самодеструктивное действие. Проекция ее образа на ребенка раскрывает бессознательную идентификацию с ним. Ее ненависть к ребенку — это отражение ненависти к себе самой. Отвергая индивидуальность ребенка, она бессознательно отвергает свою собственную индивидуальность. Ребенок — часть ее тела, которая теперь должна жить независимой жизнью. Отсекая своего малыша от привязанности и тепла, она символически отсекает себе руку или какую-то часть тела. Ребенок не только продолжение ее тела, он еще и экспрессия ее сексуальности. Вся ее вытесненная сексуальная вина, все вытесненные негативные чувства к собственному телу фокусируются на ребенке, который будет реагировать на такую проекцию ненавистью по отношению к матери, которую та будет истолковывать как порок.
Если маленький ребенок ведет себя как демон, значит его естественные качества разрушены родителями, а их место заняли негативные силы, которые он вынужден отрицать. Так жаль, что нормальная потребность ребенка в эротическом контакте часто рассматривается родителями как тактика, с помощью которой он пытается «измотать» их или добиться от них внимания. В своей безответственной спонтанности ребенок может быть «дьяволом во плоти». Его естественные сексуальные интересы некоторые родители считают проявлением порочности. Его самое важное стремление быть свободным и веселым часто воспринимается как безответственная позиция. Если он не ест того, что выбрала для него мать, про него говорят, что он упрям. Все его действия определены тем, что он живет телесной жизнью, как животное. Он действует на основе принципа удовольствия. Он делает то, что чувствует как «хорошо» и избегает того, что «опасно». Но для родителя, который отрицает собственное тело это невыносимо. По мнению многих родителей, ребенка надо контролировать и учить владеть собой, он должен адаптироваться ко взрослым ценностям и «бросить» тело, то есть начать отрицать свои естественные инстинкты. Неудивительно, что некоторые дети становятся настоящими маленькими демонами, действия которых порочны. Порок возникает в ребенке, который потерял надежду, что родители с пониманием откликнутся на открытое проявление его чувств.
Материнский отклик на ребенка определен ее личностью. Если она расслаблена и удовлетворена своим женским функционированием, она распространит эти хорошие чувства на плод, созревший в ее браке. Если же она напряжена, фрустрирована и неуверена в своей роли женщины и жены, она будет теми же чувствами реагировать на детей. В моей предыдущей книге «Любовь и оргазм» я подчеркнул, что женщина не может полностью отделить свои чувства к ребенку от тех чувств, которые присутствовали, когда возникло это маленькое существо. Ее чувства по отношению к сексу будут определять ее подход к ребенку. Независимо от сознательного желания, ее сексуальная вина и тревожность влияет на поведение и отношение к ребенку. То, как она обращается с телом ребенка, отражает ее чувства по отношению к своему телу. Я видел молодую женщину, которая ужаснулась, когда ее малыш срыгнул ей на платье. Она оттолкнула его от себя, будто он был какой-то грязной вещью. Экспрессию отвращения, которая может возникнуть на лице матери, когда она меняет малышу пеленки, он чувствует как отвержение. Нетерпимость некоторых матерей к детскому плачу показывает, насколько подавлены их собственные чувства. Мать, которая относится к ребенку, как к объекту или к тому, кем она владеет, действует демонически. Такой подход отрицает тот факт, что у ребенка есть чувства, и он «вырастает» на материнском отрицании своих чувств. Поскольку именно чувства определяют поведение, такая женщина манипулирует другими людьми в интересах исполнения своего образа эго. Она может и с мужем обходиться, как с сексуальным объектом, а ее сексуальные отношения с ним, вместо того, чтобы выражать любовь, станут спектаклем. Таким поведением женщина выражает презрение к мужчине, которое ее эго, конечно же, отрицает. Ее подавленная ненависть и сексуальность становятся демонической силой, заставляющей ее действовать демонически. Поскольку она бессознательно отвергает своего мужа как мужчину, она будет отвергать как личность и собственного ребенка. Демонизм матери всегда возникает из вытесненной сексуальности. Это иллюстрирует рассказанный в первой главе случай Барбары, которая считала себя эмансипированной женщиной: артистичной, либеральной, причисляя себя к богеме. Ее эмансипация приняла форму перверсивного сексуального поведения. Барбара считала, что ее поведение «показывало, что она выше сентиментальности, что сентиментальность лишена смысла». Тем самым «сентиментом», о котором она говорила, был секс как выражение любви. Ее поведение было бунтом против идеала, который, как правило, не имел для нее смысла. Этот идеал — чистота и достоинство человеческого тела. Начав с иллюзии эмансипации, Барбара закончила ощущением пустоты, утратой идентичности и коллапсированным телом. Ее претензии на сексуальную эмансипированность были отрицанием потребности в любви и, по сути дела, являлись демоническими проявлениями.
Мысль о том, что вытесненная и отторгнутая сексуальность представляет собой фактор, искажающий личность, в психиатрии не нова. Еще в 1919 году Райх отмечал, что «шизофренический бред связан с генитальными ощущениями».2" Разница между иллюзией и бредом состоит в степени отклонения, которая соответствует шизофрении и шизоидному состоянию. При шизоидной личности генитальное возбуждение вызывает иллюзию эмансипации, просвещенности, искушенности и сексуальной привлекательности. При шизофреническом бреде изолированное генитальное возбуждение порождает паранойяльные идеи с гомосексуальным компонентом.
Другой элемент, замаскированный демонической пустотой, — подавленная ярость. Каждый шизоид скрывает в себе ярость, которая пробивается на поверхность в форме демонических разрушительных и сокрушающих импульсов. Она отличается от злости, которая синтонична эго и направляется им. Ярость напоминает извержение вулкана, она сметает все на своем пути. Шизоид, заключая в себе такую взрывоопасную силу, постоянно чувствует ужас, боясь, что она выплеснется. Его защита против внутренней ярости — ригидность и иммобильность, которая также исполняет роль защиты от ужаса. То, что одни и те же защиты используются в обоих случаях, указывает на тесную связь ужаса и ярости. Ужас шизоида — это страх импульсов убийства и разрушения, которые присутствуют в его личности. Ярость шизоида — это реакция на ужас.
Ужас и ярость возникают, когда ребенок переживает отверженность. Он реагирует злостью на отрицание его прав на уникальность, неприкосновенность, независимость. Но выражение злости часто встречается с родительской реакцией ненависти, усиливающей страх ребенка и превращающей злость в иррациональную ярость. К сожалению, такие паттерны действий и реагирования имеют тенденцию становиться хроническими, чего в результате ребенок чувствует себя все более и более отторгнутым, испуганным и явно отрицательным. У него нет путей выхода из конфликта, кроме как подавить свою ярость и поверхностно подчиниться родителям. В зависимости от тяжести конфликта его личность будет проявлять типичные черты шизоидной структуры: ужас, ненависть, отчаяние, иллюзии, и, наконец, порочное поведение, в котором эти негативные чувства находят свой выход наружу.
Во взрослой жизни подавленная ярость выражается в самодеструктивных действиях, которые могут быть направлены как против себя, так и против собственных детей. Она может выплеснуться на супруга, с которым шизоид идентифицирован, а вот на кого-нибудь еще — довольно редко. Шизоид выплескивает свою ярость на тех, кто от него зависит, переворачивая, таким образом, исходную детскую ситуацию, в которой он, беспомощным зависимым ребенком, пережил материнскую ярость. В сновидениях, однако, может появляться исходный объект ярости. Так пациентка, рассказывая сон о своем отце, отметила: «Я не могла справиться с кипящей во мне кровью. Я была настолько зла, что чувствовала себя как разъяренная кошка. Я могла разодрать его на кусочки, бросить его пенис в мясорубку и размолоть его в кровавую массу».
Существование подавленной и взрывоопасной ярости шизоида ограничивает его отклики. Радо полагает, что «отсутствие или скудость 'промежуточных' откликов делает его амбивалентность экстремальной и вынуждает его переключаться с чрезмерного страха на чрезмерную ярость, со слепого повиновения на слепой вызов и обратно».3" Суть, конечно, не в том, что бомба расположена «между» откликами. Она, скорее, либо взрывается, либо нет; пути, который мог бы постепенно разрядить это состояние, не существует. Отсутствие или недостаточная соразмерность откликов повинна в подавленной ярости больше, чем, что бы то ни было. Подавленная ярость с ее убийственными импульсами, отвечает за шизоидную позицию, которую можно обозначить так: «все или ничего». Каждое решение — дело жизни и смерти, поскольку на глубоком уровне вопрос о том, делать или не делать, затрагивает проблему этой «погребенной» силы. Отворить дверь чувству, даже немного, для шизоида означает рисковать вызвать внутренний шторм.
Демоническая сила, возникающая в результате комбинации вытесненной сексуальности и подавленной ярости, фигурирует в сексуальных убийствах. Сексуальный убийца описывается как изувер. Это душевнобольной человек, его действия выдают сумасшествие. Но убийство, как правило, бывает связано с сексом. Или, если взглянуть на это с другой стороны, сексуальные конфликты эмоционально нестабильного человека часто приводят его к убийству.
Демоническая сила шизоида скрыта, она «разыгрывается» в более тонкой форме. Поскольку эго отрицает ее наличие, поверхностный вид индивидуума вполне благообразен и приятен. Демон скрыт под маской ангела. Но этот «ангел» — человек с ригидным телом и «приклеенной» улыбкой. Терапия такого типа характера часто требует значительного времени, пока пациент не почувствует себя достаточно безопасно и не снимет маску, выразив свою негативную позицию. Позже это оборачивается тем, что негативная позиция присутствует все время, пока не появится вера в ценность терапии. Отсутствие доверия может и не быть наполненным демонической силой, но ничто не бывает более деструктивным для взаимоотношений, чем глубоко скрытая негативность, которая замаскирована видимой кооперативностью.
фрустрируют, потому что, несмотря на кажущуюся кооперативность, он отрицает свои чувства. Если возникает конфликт, эффект его улыбки и поверхностной приятности вынуждает другого человека чувствовать себя виноватым. Даже если видишь под маской негативное отношение, чувствуется, что изменить его невозможно. В конце концов, партнер по контакту начинает испытывать явно негативные чувства и ненависть, и это не всегда удается предотвратить. Шизоид уходит, прячась и защищая себя, и не сознает, что играет роль, провоцирующую сбой взаимодействия.
«Отыгрывание» — более осмотрительная тактика. Она включает в себя отрицание собственного доверия или веры и проецирует это на другого человека. Под прикрытием обвинения в недоверии («Я-то вас люблю, а вот вы меня не любите!», «Я даю, а вы только берете!»} могут выдвигаться требования, которые другому человеку выполнить невозможно. Вроде бы оправдываясь, шизоид заставляет партнера по взаимодействию почувствовать, что тот несет ответственность за все его, шизоида, несчастья. Такое поведение можно назвать «отыгрыванием», когда оно рационализировано и приписывается другому человеку или какой-то внешней силе.
Человек, находясь в контакте с телом и сознающий свою собственную ненависть, не проецирует ее на других. Он сознает отсутствие сексуального чувства и не