– Если я позволю тебе привезти его в Англию, когда-нибудь его смогут использовать против меня, – возразил ап-Граффид.
– А если ты не разрешишь ему приехать, что с ним станется? Собираешься уничтожить его из-за собственных страхов?
В зеленых глазах стояли слезы, и Эдвард де Боло мысленно поклялся, что, если принц не отпустит сына добровольно, он сам отправится в Уэльс и привезет мальчишку.
– Прошу тебя, господин, – молила Ронуин. – Не разлучай меня с братом! Ты сам сказал, что он годится либо в барды, либо в священники. Он не представляет угрозы для тебя.
– Не Глинн беспокоит меня, но англичане, – покачал головой принц.
– Я дал слово защищать его, – вмешался де Боло.
– Ты – подданный короля, зять, его человек, поэтому сюзерен и выбрал тебя в мужья моей дочери. Ты надежен, он тебе доверяет. Но ты не любишь Ронуин и едва ее знаешь.
Поэтому я считаю, что твоя преданность королю выше чувств к жене и ее брату.
– Пожалуйста, отец, – продолжала просить Ронуин, перейдя на валлийский.
– Раньше ты никогда не называла меня отцом, – ответил он ей на том же языке.
– И вряд ли еще раз назову, – сухо улыбнулась Ронуин. – Позволь мне воспитывать Глинна. Клянусь честью матери: если мне покажется, будто англичане задумали использовать его против тебя, я либо помогу ему бежать, либо убью собственными руками. Ты понимаешь, я достойна твоего доверия, Ллуэлин ап-Граффид. Тебе известно, как я люблю Глинна, но ты также знаешь, что я исполню свой долг. Прошу тебя.
– Повтори, – велел он.
Немного поколебавшись, Ронуин прошептала:
– Прошу тебя, отец.
– Ты унаследовала от меня гордость, дочка, но чувствуешь, когда надо уступить, совсем как твоя матушка. Родись ты мальчиком, Англии было бы кого бояться, Ронуин, дочь Ллуэлина. – Он кивнул и обратился к Эдварду, уже на норманнском:
– Дочь убедила меня, что Глинну будет лучше здесь. И поскольку ты поклялся оберегать его, я пришлю мальчика к тебе.
– Я знал, что ты захочешь порадовать Ронуин, – кивнул Эдвард. – Благодарю, господин мой. Я сдержу слово, даже если придется защищать Глинна от короны. И поскольку не намереваюсь извещать монарха о пребывании здесь твоего сына, вряд ли можно ждать неприятностей.
– Генрих – человек нерешительный, но его сын свиреп и мстителен, – предупредил ап-Граффид. – Скоро он взойдет на трон, и тебе лучше не терять его расположение. Он лучший и в то же время худший из всего своего рода, зять.
Не знаю, сколько продлится мир, когда он станет королем.
Если нам суждено встретиться на поле брани, Эдвард де Боло, лучше постарайся повернуть коня в другую сторону. Я не хочу убивать мужа дочери и отца моих внуков. – И, поднявшись из-за стола, он объявил:
– Что ж, я прогостил тут слишком долго. Пора в дорогу, не то тебя в один прекрасный день объявят заговорщиком.
Де Боло и Ронуин тоже встали и проводили принца во двор, где его ожидали.
Ллуэлин обнял дочь и расцеловал в лоб и щеки:
– Прощай, девочка, да пребудет с тобой Господь.
– Прощай, господин мой. И спасибо тебе.
– За что? – усмехнулся он.
– За мужа и брата, – ответила она, одарив его одной из редких улыбок.
– Сын… – вздохнул принц. – Тебе следовало родиться сыном. Прощай и ты, де Боло. Да подарит Бог твоей жене много здоровых сыновей и дочерей.
– Благодарю, господин мой. Доброго пути.
Ап-Граффид вскочил на своего жеребца и повел за собой отряд. Дочь с зятем следили за ними, пока облако пыли, поднятое копытами лошадей, не рассеялось вдалеке. Только потом они вернулись в зал.
– Как тебе удалось убедить его прислать Глинна сюда? – полюбопытствовал Эдвард.
– Я назвала его отцом. Впервые в жизни. Принц, хоть и сильный человек, все же не лишен сентиментальности. Он был тронут и счел это своей победой. Понял, что мне пришлось сделать то, чего он давно добивался. Но при этом он был вынужден признать: мы оба не проиграли, поскольку получили то, что хотели.
– Что же ты пообещала ему? – удивился он.
– Ничего. А что мне было обещать, господин?
– Скажем, посылать ему определенные сведения, – мягко предположил Эдвард.
– Если сомневаешься во мне или моей преданности, – вспыхнула Ронуин, – лучше не упоминать в моем присутствии о вещах, не требующих огласки! Говорю же, я ничего не обещала ап-Граффиду! Просто назвала его отцом. Он давно жаждал услышать это слово из моих уст. До сегодняшнего дня ему это не удавалось. Вот и все, что произошло, Эдвард.
– Тебе придется заслужить мое доверие, Ронуин, – честно признался он.
– Какая разница, Эдвард, доверяешь ты мне или нет? Я ничего не собираюсь добиваться, поскольку мне абсолютно все равно, – холодно заверила она – Я живу по законам собственной совести.
– Клянусь Богом, ты самая несносная из всех женщин, которых я знавал! – воскликнул де Боло.
– А много их было? – вкрадчиво осведомилась она.
– Жена обязана во всем покоряться мужу, – прошипел он.
– Да, как моя мать. Она была послушной и почтительной, но что это ей дало? Бедняжка так и не получила обручального кольца, а в результате потеряла жизнь. Вряд ли мне захочется следовать ее примеру.
– Но обручальное кольцо – у тебя на пальце, – мягко напомнил Эдвард.
– Мы выполнили условия договора, муж мой, – так же мягко ответила она.
Эдвард спросил, пытаясь скрыть гнев;
– Не хочешь ли проехаться верхом, госпожа супруга? Я покажу тебе свои владения.
– С удовольствием, господин мой, – согласилась она.
Итак, между ними снова воцарилось перемирие. Они спали в разных комнатах, но встречались за обедом и подолгу ездили верхом. Эдвард целыми днями занимался хозяйственными делами, надзирал за полевыми работами, советовался с управляющим и принимал свободных крестьян, обрабатывавших его земли и отдававших ему за это часть своего урожая. Поля его были обширны, стада и отары – огромны. Временами и вздохнуть бывало некогда.
Только когда зерно было собрано и свезено в амбары, он мог немного оторваться от дел.
Ронуин с помощью Альфреда, дяди Энит и эконома, училась вести дом и применять на деле полученные в аббатстве знания. Поразительно, сколько у нее появилось обязанностей! По словам Альфреда, год – это непрерывная цепь забот и хлопот. Осенью наступало время забоя скота и засолки мяса на зиму. Весной нужно было засадить огороды, а к концу лета собрать морковь, репу, фрукты и сварить джем и желе, засушить яблоки, груши и сливы, а остальное снести в подвалы. Здешние зимы, объяснил Альфред, едва ли не самые суровые в Англии, поэтому хозяйки долгими вечерами коротали время за изготовлением мыла, свечей и пива. Если она хочет, чтобы в доме был мед, необходимо присмотреть и за ульями. Сахарные головы, которые продавались на ярмарке в Шрусбери, были непомерно дороги.
Недели летели как на крыльях. Пробежал апрель, за ним – май, и в один солнечный июньский день стражник, дежуривший на стене замка, крикнул, что по западной дороге едут три всадника и одна вьючная лошадь. У Ронуин замерло сердце. Немного придя в себя, она поспешила найти Эдварда.
– Стражник заметил маленький отряд, спустившийся с холмов, – объявила она. – Это мой брат! Это точно Глинн.
Прошу тебя, разреши мне выехать ему навстречу!
– Мы отправимся вместе, – заявил Эдвард и приказал седлать лошадей.
Они взяли с собой несколько воинов и чем ближе подъезжали, тем больше волновалась Ронуин. Наконец, не в силах больше сдерживаться, она пришпорила жеребца и, к удивлению Эдварда, вырвалась вперед. От второй группы тоже отделился всадник и помчался навстречу. Эдвард сделал знак своим людям остановить коней и с улыбкой наблюдал, как Ронуин натянула поводья и спрыгнула на землю. Брат последовал ее примеру, и оба с радостными криками обнялись.
– Сестричка! О сестричка, какая ты стала красивая! – восхищался Глинн ап-Ллуэлин.
– А ты! Так вырос! Куда выше меня! Ах, Глинн, мне столько нужно тебе рассказать, а тебе нужно многому научиться! Представляешь, я даже назвала его отцом, чтобы он разрешил тебе приехать! Вот видишь, я сдержала обещание!
– Я привез твое оружие, – тихо сообщил брат. – Но ты превратилась в настоящую леди, Ронуин, так что оно вряд ли тебе понадобится.
– Понадобится, – заверила его сестра. – Пойдем, Глинн, познакомишься с моим мужем.
– А с нами даже не поздороваются, леди? – донесся знакомый голос. Ронуин обернулась.
– От! Дьюи! Как же я вам рада! – рассмеялась она, низко приседая.
– Мы едва узнали тебя, Ронуин, дочь Ллуэлина! Настоящая важная дама! – ухмыльнулся более разговорчивый От.
– И вовсе нет. Ты просто не привык видеть меня в таких чудесных нарядах. От.
– Хорошо, что в Ситроле ты была совсем другой, иначе мы не смогли бы за тобой углядеть, – ухмыльнулся От. – А теперь веди парнишку к своему господину. Мы поедем следом.
Брат и сестра направились к Эдварду. Ронуин представила брата, и де Боло приветливо поздоровался с мальчиком.
Глинн не уступал ему в учтивости. Ронуин служила переводчиком.
– Вот твое первое задание, – сказала она Глинну. – Ты должен выучить норманнский. Это несложно. Я усвоила его очень быстро.
– Он проще, чем валлийский, – подтвердил Эдвард.
Ронуин удивилась:
– Ты знаешь наш язык?
– Моя кормилица была валлийкой, – объяснил де Боло.
– Почему ты не сказал мне об этом? – Она расстроилась. Если он знает валлийский, значит, понял, что она пообещала отцу освободить или убить Глинна, если англичане попытаются его захватить.
– Хотел сделать тебе сюрприз, – лукаво улыбнулся муж и обратился к Глинну:
– Я нечасто буду говорить с тобой по-валлийски, парень. Ты должен изучить норманнский, если хочешь преуспеть в этом мире. Понятно, Глинн ап-Ллуэлин?
– Да, господин, – согласился Глинн, не в силах разгадать, почему так хитро блестят глаза зятя.
– Зачем ты так поступил со мной? – упрекнула Ронуин, когда они повернули коней к замку. – Скрыть от меня, что сведущ в моем родном языке!
– А как по-твоему, почему именно меня выбрали тебе в супруги? – усмехнулся Эдвард, вопросительно вскинув брови. – Король Генрих спросил, кто из холостяков знает валлийский достаточно хорошо, чтобы объясняться с женой-валлийкой. Я оказался единственным. Все считали, что ты не сможешь освоить норманнский. Когда же я увидел, как ты умна и образованна, решил пока не выдавать своих знаний, ибо был доволен, что тебе небезразличен наш брак.
– Значит, ты слышал, что я обещала принцу, – вздохнула Ронуин.
– А тебе следовало бы знать, что я никогда не допущу подобного, – свирепо прошипел он. – Неужели считаешь, будто я не сознаю, что, убив брата, ты покончишь и с собой, Ронуин? Не такой я глупец, чтобы не сообразить, к чему это приведет! Но я могу защитить Глинна, не жертвуя своей верностью королю и не разрывая супружеские узы. В этом я клянусь тебе, госпожа моя. Ты мне веришь?
Серые глаза горячо сверкнули, и Ронуин, не сводившая взгляда с мужа, кивнула:
– Да, Эдвард, верю.
– Прекрасно, – отозвался он. – И довольно об этом.
Глава 6
Глинн ап-Ллуэлин оказался в совершенно новом мире.
Ему отвели комнату и обращались с большим почтением, поскольку он был сыном принца. В Ситроле он ничем не отличался от остальных и был более известен как младший брат Ронуин, и только. Здесь же его прежде всего окрестили, и крестным отцом стал зять. Его примеру последовали и оба валлийца, отнюдь не уверенные в том, что когда-то получили крещение.
– В моем доме язычникам не место, – твердо заявил хозяин. – Вы наверняка не были христианами, иначе научили бы детей ап-Граффида основам веры.
– А тебя крестили, сестра? – спросил Глинн.
– В аббатстве. Тетя Гуинллиан стала моей крестной матерью.
Ап-Граффид пожелал, чтобы От и Дьюи остались в замке вместе с Глинном. Эдвард де Боло не стал возражать.
– Сын принца должен иметь собственную свиту, пусть и небольшую, – заметил он, хотя разгадал истинные намерения старого лиса. В случае начала войны сторожевым псам вменялось переправить через границу сына валлийского принца без ведома Ронуин и Эдварда.
– Вы тоже должны выучить норманнский, – приказал Эдвард воинам. – Так вы будете мне более полезны. Но необязательно, чтобы чужие знали об этом. – Он многозначительно подмигнул им.
– Но мы связаны клятвой верности нашему принцу, господин, – чистосердечно заявил От. – Мы валлийцы, а не англичане.
– Если когда-нибудь война между нашими народами разразится снова, – пояснил Эдвард, – вы должны исчезнуть.
Я знаю, кому вы служите, но уважайте и мою преданность королю. Но пока вы должны честно служить мне и Глинну ап-Ллуэлину, согласны?
– Госпожа… – начал От.
– Она моя жена и, если спросите, ответит, что мои интересы для нее превыше всего. Парнишка же волен сделать свой собственный выбор. Постарайтесь, чтобы он не забыл родной язык.
– Вы более чем справедливы, господин, – с поклоном ответил От.
Теперь жизнь Глинна обрела новый смысл, и он наслаждался каждой минутой. От него требовали посещения заутрени вместе с Ронуин. После завтрака парнишка несколько часов изучал различные науки с отцом Джоном. Только к середине дня он освобождался, чтобы проехаться верхом или немного отдохнуть. Какой радостью стало для него умение читать и писать! Теперь он мог записывать слова песен на пергаменте. Зять позаботился о том, чтобы манеры мальчика стали утонченными и элегантными, а хорошая еда сразу сказалась на его внешности. Он даже вырос немного.
Как-то, когда Глинн с Ронуин въехали на вершину холма, она заметила:
– По-моему, ты наконец счастлив, Глинн, впервые в своей жизни.
– Да, сестрица, – немного подумав, ответил мальчик. – Больше я ничего не боюсь, а в Ситроле всего страшился, особенно после твоего отъезда. А ты, Ронуин? Ты счастлива?
Эдвард, похоже, человек добрый, но вы словно чужие.
– Постепенно мы узнаем друг друга, – уклончиво пробормотала Ронуин. – Мне объяснили, что брак – это нечто вроде соглашения. Наш же скрепляет договор между двумя воюющими сторонами. Англия обвенчалась с Уэльсом. Эдвард и я едва знакомы друг с другом. Но довольно об этом, у меня почти не осталось времени до ужина попрактиковаться на мечах с Отом. Вперед, младший братец! Посмотрим, кто кого обгонит!
Пришпорив коня, она помчалась галопом к замку. Эдвард, стоя на стене, наблюдал за тем, как жена распугивает овец на лугах, и усмехался. Ронуин сильно изменилась после приезда младшего брата. Он даже ревновал немного, пока не понял, что Ронуин испытывает к Глинну почти материнскую любовь. Всю свою жизнь она заботилась о нем, но, нужно сказать, и мальчик не доставлял особых неприятностей. Он так и впитывал знания и оказался способным учеником. Ронуин была права, утверждая, что эта нежная душа не подходит для ратных подвигов. Он теперь писал стихи на норманнском, которые потом перекладывал на музыку.
Ронуин и Глинн въехали в ворота и спешились. Вперед выступил От со стеганой курткой, которую он помог надеть Ронуин. Эдвард был не в состоянии отвести зачарованного взгляда от жены, ловко орудовавшей мечом под присмотром валлийца. До де Бола донеслись строгие наставления:
– Совсем потеряла сноровку, леди! Думай! Думай! И следуй своим инстинктам, если не хочешь принять смерть из-за собственной беспечности! – приговаривал От, отражая ее удары. – Вот так, госпожа, вот так. А вот этого ты не ожидала! – Он отбил нападение, но тут же, едва увернувшись, громко выругался.
– А этого не ожидал ты! – рассмеялась Ронуин, опуская оружие. – Я тебя не задела? Прости, От, я не хотела…
– Вот теперь ты начинаешь вспоминать! – буркнул он с улыбкой. – Ладно, начнем снова.
И на глазах господина Хейвн-Касла его прелестная жена опять превратилась в воина. Такого он не предполагал увидеть, и ее новый облик безумно его волновал, хотя… он не был уверен, что одобряет подобные занятия. А что, если эти упражнения, больше подобающие мужчине, скажутся на ее способности вынашивать и рожать детей?! Но пока он предпочитал оставаться наблюдателем. Слишком уж многоликое создание его Ронуин, и он действительно хотел узнать ее лучше, хотя обнаружил, что это не так легко. Они сосуществовали мирно, но не более того. С помощью Альфреда она училась вести хозяйство; следуя наставлениям отца Джона, помогала бедным. Челядь и все окружающие любили ее, и только он оставался для этой женщины чужим и посторонним. Прошло уже пять месяцев, а он так и не переступил порога ее спальни.
Он хотел иметь детей. Ронуин, зная, что обязанность жены – дать мужу наследников, все же при каждом его прикосновении с ужасом сжималась. Так больше не могло продолжаться. Если она не желает сделать первый шаг, значит, предоставила это ему. Только нужно тщательно выбрать момент, чтобы не испугать ее еще больше. А для этого следует хотя бы ненадолго избавиться от ее брата и его телохранителей.
Но тут вмешалась судьба в образе отца Джона.
– Я хотел бы взять Глинна в Шрусбери, – объявил он как-то за ужином. – Он никогда не был в городе, а этот – один из самых больших и красивых. Видите ли, госпожа, там есть мужской монастырь и много церквей и лавок. Северн – река судоходная, и из Бристоля туда заходят торговые суда. От и Дьюи, разумеется, отправятся с нами.
Туда приезжает много валлийцев, поэтому сын принца и его свита не будут выделяться в толпе.
– Что ты об этом думаешь, Ронуин? – осведомился Эдвард. – А ты, Глинн? Хочешь отправиться в путешествие?
– Очень, Эдвард! – воскликнул юноша. – Ронуин, пожалуйста, позволь мне поехать!
– Может, стоило бы и мне отправиться с вами, – задумчиво ответила Ронуин. – Я тоже никогда не видела города, братец.
Лицо Глинна омрачилось.
– И ты тоже? – разочарованно пробормотал он. Очевидно, он хотел побыть в компании мужчин.
– Он взрослеет, Ронуин, – прошептал ей на ухо Эдвард. – И впервые в жизни с ним обращаются как со знатным человеком. Наставник хочет показать Глинну другие места, и вряд ли ему нужна там старшая сестра, как бы он ее ни любил.
Почему она сама не заметила, что Глинн становится взрослым? Для нее он по-прежнему оставался малышом, требующим ласки и присмотра. Она привезла его сюда и расширила границы мира, а теперь брат, подобно птенцу, расправлял крылья, готовясь вылететь из гнезда. Для нее это стало чем-то вроде потрясения. А вдруг парнишка еще не готов к самостоятельному полету?
И тут она вдруг почувствовала, что теплая рука Эдварда накрыла ее ладонь. Она повернулась к мужу, и тот ободряюще улыбнулся.
– Когда-нибудь я сам отвезу тебя в Шрусбери, – пообещал он тихо, чтобы слышала только она.
Ронуин глубоко вздохнула и обратилась к брату:
– Сколько времени ты там пробудешь?
– Неделю, не больше, – заверил Глинн.
– Смотри, чтобы никто не узнал, чей ты сын, – предупредила она.
– Пусть назовется Глинном Торли, моим родичем, – предложил Эдвард. – Все посчитают, будто он мой побочный отпрыск, а поскольку за ним присматривает священник, подумают, что его мать умерла.
– Превосходно! – обрадовался юноша. – Когда мы выезжаем, отец Джон?
– Можно мне хотя бы переночевать в замке, сын мой? – пошутил священник, и Глинн расцвел улыбкой.
Сестра, улыбнувшись, покачала головой.
– Пусть От и Дьюи ни на шаг от тебя не отходят, – наказывала она. – И беспрекословно слушайся отца Джона.
Если я узнаю о каких-то проделках, больше ни одного путешествия!
Глинн с готовностью закивал.
На следующее утро он отбыл вместе с маленьким отрядом, едва махнув сестре рукой на прощание. Ронуин, к своему изумлению, всхлипнула, и Эдвард поспешно обнял ее за плечи. На этот раз она не отстранилась.
– Ничего, жена, скоро он вернется, – утешал ее муж.
– Ты прав, он растет, – признала она. – О Эдвард, что я стану делать, когда в один прекрасный день он покинет меня навсегда? Я так привыкла приглядывать за ним!
– Станешь воспитывать наших детей, чтобы и они со временем превратились в столь же умных и добрых молодых людей, как твой брат, – уверенно предсказал он.
– Наших детей? – поразилась Ронуин. – Но у нас нет детей, господин.
– И не будет, пока ты не сумеешь превозмочь свои страхи, – спокойно ответил Эдвард. – Знаю, наша брачная ночь стала для тебя тяжким испытанием, но пойми, так было необходимо. Неужели ты хотела бы, чтобы твой отец все это время жил с нами? – Смеясь своей шутке, он повел ее в зал.
– Кровь Христова, ни за что! – воскликнула она.
– Как по-твоему, моя валлийская дикарка, ты уже доверяешь мне настолько, чтобы снова пустить в свою постель?
Теперь, в отсутствие твоего брата, мы можем возобновить супружеские отношения.
– Позволь мне подумать, – прошептала она.
– У тебя было почти шесть месяцев на раздумья, – чуть раздраженно напомнил он. «Да что это с ней творится?»
– Значит, ты снова принудишь меня, господин? – рассердилась она. – У меня, конечно, не хватит сил противостоять тебе, но я возненавижу тебя за это! Я не вынесу, если мной овладеют грубо и безжалостно!
– Поверь, Ронуин, когда оба любовника чувствуют страсть, они владеют друг другом и их наслаждение полно и взаимно, – терпеливо объяснял Эдвард, уже начавший выходить из себя. Каждый раз, когда речь заходила о постели, она вела себя так, словно он чудовище!
– В нашу брачную ночь я испытала боль, страх и отвращение, – честно призналась Ронуин. – Когда ты накрыл мое тело своим, я начала задыхаться и чувствовала себя беспомощной перед твоей похотью, от которой не было спасения. Не знаю, сумею ли справиться со своими ощущениями.
– Нам незачем спешить, Ронуин. Прежде чем соединиться с твоим телом, я буду ласкать тебя. Ты тоже можешь дотрагиваться до меня, жена. Пусть это сначала произойдет не в нашей кровати, и мы не станем раздеваться. Тогда ты будешь меньше бояться.
– Это всегда так больно? – не выдержала Ронуин.
– Нет, только в первый раз, когда девушка лишается невинности, но не потом, когда муж постоянно вонзает свое любовное копье в ее ножны, – пояснил Эдвард.
Ронуин немного помолчала. Вряд ли она когда-нибудь преодолеет брезгливость и ужас перед этой его страстью, но все-таки должна попытаться. Эдвард – человек добрый и невероятно терпеливый. Другой на его месте не стал бы слушать протестов жены.
– А ты сумеешь не торопить меня, господин мой? – спросила она.
– Постараюсь, – кивнул он.
– Тогда я согласна.
– Почему ты так страшишься этого? – допытывался Эдвард.
Ронуин пожала плечами.
– Сама не знаю, хотя понимаю, что твои желания вполне естественны, как и все происходящее между мужчиной и женщиной. Я казалась себе такой бессильной и никчемной в нашу брачную ночь. Моя мать с готовностью принимала ап-Граффида и, похоже, разделяла его пыл. Она жила им одним, и поэтому мне приходилось присматривать за Глинном. И хотя позже наш родич и его люди взяли нас на свое попечение, я всегда была сама себе хозяйкой. Хотела ездить верхом – и они меня научили. Решила стать воином – и они согласились показать мне, как владеть оружием. Мы даже играли в кости, хотя воины нечасто соглашались садиться со мной, потому что я вечно их обыгрывала. Я в любую минуту могла позаботиться о себе. Но в ту ночь ты овладел мной, и это было невыносимо, – призналась Ронуин, кусая губы. – Прости, Эдвард, мне очень жаль.
– Но мужчина и должен быть господином в брачной постели, – медленно выговорил Эдвард, безуспешно пытаясь понять жену. Какая непокорная упрямица досталась ему!
Он был почти влюблен в Ронуин и все же не знал, сможет ли быть счастлив с женщиной, постоянно требовавшей от него чего-то неведомого и отказывавшейся исполнять супружеские обязанности.
– Но почему?! – воскликнула Ронуин.
– Почему? Да потому, что так было всегда. Разве не этому учит нас церковь? И разве Господь не создал сначала Адама?
– И, поняв свою ошибку, – тут же возразила Ронуин, – вылепил из его ребра Еву, как говорила моя тетка аббатиса.
– Ты слишком независима для женщины, – с притворным отчаянием вздохнул он, не в силах сердиться на нее.
– Так меня воспитали, господин, – тихо заметила она.
– Будь и впредь такой, только не в нашей постели.
Там я прошу тебя следовать за мной, Ронуин. Я понял, что мои чувства к тебе не имеют ничего общего с похотью, пусть и продолжаю желать тебя. Наверное, это и называется любовью.
С этими словами он взял ее руку и, подняв к губам, поцеловал – сначала тыльную сторону, а потом и ладонь. Влажное тепло его губ вызвало у Ронуин озноб, но она решила, что это не так уж неприятно, и не отстранилась. Эдвард притянул ее к себе и тихо попросил:
– Положи голову мне на грудь, Ронуин, и постой так немного.
Он обвил ее руками, но сжал совсем некрепко, так что она в любую минуту могла вырваться.
– Как ты прекрасна, Ронуин, дочь Ллуэлина! Твои волосы – как лунный свет, сплетенный с солнечными лучами, и мягче пуха.
Ее щека покоилась как раз в том месте, где билось его сердце, и Ронуин с удовольствием вдыхала мужской запах.
Эдвард осторожно приподнял ее подбородок.
– А твои глаза зеленее изумрудов, жена моя.
– Что такое изумруды? – полюбопытствовала она.
– Зеленые камни в рукояти моего меча.
– Ты сравниваешь мои глаза с камнями? – удивилась Ронуин, не уверенная, что ей понравился комплимент.
– Конечно, – рассмеялся Эдвард, слегка коснувшись ее губ своими. – Изумруды бесценны, а твои глаза ослепляют.
Губы Ронуин горели – совсем как в тот день, когда он поцеловал ее у алтаря. Странно, но приятно…
– А твои глаза – как хмурое небо, зато волосы подобны дубовым листьям в ноябре, – улыбнулась она.
– Таких похвал я не слышал никогда, женушка, – признался Эдвард.
– По-моему, ты просто безумец, – рассмеялась Ронуин. – А теперь мне пора бежать. Чересчур много дел, и мне не пристало отлынивать от работы только потому, что Глинн уехал, а тебе пришло в голову разыгрывать галантного рыцаря.
Она присела и, повернувшись, поспешила прочь. Эдвард долго смотрел ей вслед. Похоже, начало неплохое. За это время он искренне привязался к Ронуин и сказал правду, когда утверждал, что в его душе цветут чувства, куда более глубокие. И если это произошло без поцелуев, ласк и слияний, значит, она действительно завладела его сердцем. Правда, Эдвард слышал о женщинах, для которых не существовало страсти, но надеялся, что его жена не такая. Хоть бы он оказался прав, и она всего лишь нуждается в пробуждении! Для него не было удовольствия в удовлетворении исключительно собственного вожделения. Для этого годилась любая шлюха.
Он хотел любить жену и заслужить ее любовь. До сих пор сохранять терпение было легко. Но не теперь.
Вечером он пригласил жену поиграть в кости и обрадовался, когда та выиграла серебряное пенни.
– Тебя хорошо вышколили, – похвалил он, – но в следующий раз придется вызвать тебя на шахматный поединок. – Поднявшись, он подвинул свой стул к огню.
– Я искусна и в этом, господин, – сообщила она.
В зале, кроме них, никого не было; в камине, по обе стороны которого красовались каменные львы, плясало пламя. Эдвард поудобнее устроился на высоком стуле, обтянутом кожей.
– Посидишь у меня на коленях, Ронуин? – спросил он.
«Какой может быть от этого вред?»– подумала она и, поднявшись, шагнула в кольцо его рук.
Некоторое время оба молчали, потом Ронуин заговорила:
– Урожай в этом году превосходный, господин. Амбары полны. Вот-вот начнем собирать фрукты, если не пойдет дождь.
– Почему твои волосы пахнут вереском? – неожиданно поинтересовался он.
– Мать Энит кладет в мыло вересковую эссенцию. Кстати, яблоки уродились на диво. Через неделю-другую станем давить их на сидр.
– Восхитительно, женушка! Такой нежный запах тебе подходит, – продолжил Эдвард и чмокнул золотистую макушку.
– Господин, неужели вы не хотите знать, как идут дела?
– Расскажешь завтра за столом, после заутрени, – пробормотал он. – Вечера нужно посвящать более интересным занятиям. – И он припал к ее губам долгим нежным поцелуем, от которого у Ронуин, к ее удивлению, тревожно забилось сердце. Но Эдвард тут же поспешно отстранил ее и поставил на ноги. – Иди спать, жена. Желаю приятных снов.
Уверен, у меня они будут.
Растерянная, Ронуин вышла из зала и поднялась в свои покои. Энит помогла ей приготовиться ко сну. Ронуин долго лежала без сна, мысленно перебирая события минувшего дня.
Сумеет ли она преодолеть отвращение к близости с мужем? Она начинала надеяться, что так и будет.
На следующий день их неожиданно посетили гости. Эдвард был в саду, следил за сбором яблок, поэтому Альфред влетел в зал, где хозяйка ткала шпалеру, которую намеревалась повесить над камином. Эконом то краснел, то бледнел и явно был растерян.
– Госпожа! Госпожа! Лорд Эдуард с супругой всего в миле от Хейвна! Гонец только что прибыл! Что нам делать?!
– Лорд Эдуард?! – с недоумением переспросила Ронуин.
– Принц, госпожа! Сын короля Генриха вместе со своей великородной женой. Какие будут приказания?
Ронуин поднялась.
– Мы не знаем, останутся ли они на ночь, но на всякий случай вели приготовить лучшие покои. Посланец сказал, сколько человек в кортеже? Кухарка должна накормить всех досыта и вкусно, пусть их окажется хоть сотня! Пошли Джона в сад за господином, и немедленно. Я должна переодеться. Нельзя же приветствовать будущего короля в таком виде!
Скорее, Альфред, скорее! – Она выбежала из зала, зовя на ходу служанку: