Содержание настоящей главы довольно пестро и не вполне однородно по своему составу, в ней представлены порой весьма далекие друг от друга организации и идеологии. Но все же существует некая общая и идейная настроенность, которая в какой-то мере объединяет всех авторов публикуемых ниже материалов. Легче всего было бы назвать такую настроенность «реставраторской», но вряд ли это справедливо — «реставраторы» в чистом виде вообще отсутствовали в реальном политическом спектре Зарубежья. Нет, правые и правоцентристы не желали восстановить Россию в том виде, в каком она пребывала до 1917 г., они хотели восстановить основы русской дореволюционной жизни, конечно же, с поправками и коррективами, диктуемыми временем. Если спроецировать героев данной главы на политическую ситуацию 1906-1911 гг., то станет ясно, что почти все они или были в действительности (как Струве, Шульгин и, отчасти, Н.Е. Марков) или могли бы быть сторонниками реформаторского курса П.А. Столыпина. Государство, нация, собственность — вот, пожалуй, как можно сформулировать девиз «столыпинцев». Кроме того, почти все персонажи настоящей главы — сторонники монархии, хотя и по-разному понимаемой (от конституционно ограниченной до абсолютной).
На организационном уровне все движения, представленные в главе (за исключением отрядов Унгерна), вступали в тесный альянс, по крайней мере, один раз — на знаменитом Зарубежном съезде 1926 г., ставшем самой значительной попыткой объединения политических сил эмиграции правого и правоцентристского толка. Попытка эта не удалась — правые очень скоро рассорились с правоцентристами, причем вина здесь лежит на обеих сторонах. После съезда возникли две группировки: Русское Зарубежное Патриотическое Объединение, возглавленное И. П. Алексинским (из более правых участников съезда), и Российское Центральное Объединение под председательством А. О. Гукасова (издателя газеты «Возрождение» — органа правоцентристов). Оба Объединения в совместных обращениях призывали к сбору средств в фонд Великого Князя Николая Николаевича, которого оба считали своим главой. Но после его смерти их деятельность постепенно затухла.
Правых и правоцентристов объединяли также последовательный, непримиримый антибольшевизм и определенные симпатии к фашизму (особенно итальянскому). Нужно, однако, отметить, что фашизм им нравился именно как антикоммунистическая сила, его антикапиталистические элементы (которые приветствовались столь разными организациями младшего поколения эмиграции, как Союз младороссов и НТСНП) правыми и правоцентристами отвергались. По словам Струве, «фашизм лишь в той мере есть явление творческое <...>, в какой <...> он духовно порывает с социализмом и коммунизмом» (Возрождение. — 1927. — 15 апр.).
Организации правого и правоцентристского направления по числу участников и по структурированности не были особенно значительными. Из первых выделялся Высший Монархический Совет (лидеры — А.Н. Крупенский, Н.Е. Марков, Н.Д. Тальберг), созданный на монархическом Съезде Хозяйственного Восстановления в Бад Рейхенгалле в 1921 г. У Совета был свой печатный орган — журнал «Двуглавый орел» и установлены прочные связи с Русской Православной Зарубежной Церковью. Ярко правоцентристским по своей идеологии являлся Русский Народно-Монархический Союз Конституционных Монархистов (лидер — С.С. Ольденбург), но его реальная деятельность почти не просматривается. Весомой правоцентристской организацией стал Торгово-Промышленный Союз (Торгпром), но его весомость основывалась в большей степени на его капиталах (в Торгпром входили такие денежные воротилы, как Гукасов, Лианозов и даже Нобель), чем на его политической активности.
Особняком стоит в настоящей главе экзотическая фигура «панмонолиста» барона Г.Ф. Унгерна. Он, конечно, включен в нее достаточно условно. [61]
Структура главы отличается от построения других глав книги, она разделена на шесть неравномерных частей. Раздел I представлен документами, характеризующими политическую деятельность членов Дома Романовых. Раздел II включает в себя тексты идейных лидеров правоцентристов (Ильин, Струве, Шульгин). III раздел показывает направления организационной работы правых и правоцентристов, центральное место в нем по праву занимают документы Рейхенгалльского съезда и Зарубежного съезда в Париже (а также документы, связанные с подготовкой последнего). В IV разделе публикуются материалы некоторых идейных дискуссий в правом и правоцентристском лагере. V раздел («Прямое действие») дает несколько примеров вооруженной борьбы против Советской власти эмигрантов, близких к правым и правоцентристским кругам. VI раздел («Перед бурей») на материалах газеты «Возрождение» демонстрирует достаточно типичные настроения правых и правоцентристов по поводу событий начинающейся второй мировой войны.
I. ДИНАСТИЯ
№ 1. Письмо Великого Князя Петра Николаевича Великому Князю Кириллу Владимировичу [62]
30 августа 1923 г.
Дорогой Кирилл.
Я должен, к сожалению, заявить Тебе, что не сочувствую предложению Твоему созвать семейный совет, так как он, по моему мнению, может только привести к новому доказательству в розни наших взглядов и принципов.
Мне известно содержание Твоего письма к моему брату [63]; его очень удивило, что ты опять обратился к нему с предложением председательствовать на семейном совете, хотя тебе известно, что он его считает бесполезным. Тебе также известно его мнение, как должны были бы вести члены нашей семьи в тяжелую эпоху разрухи нашей многострадальной Родины. Мнение его в этом отношении я всецело разделяю. Считаю своим долгом, как член семьи Романовых, стоять вне всяких партий, союзов и политических агитаций, в какой бы форме они ни проявлялись.
Верно, что Господь укажет во благовремении Народу Русскому способ, как восстановить закон и порядок Русского Государства, и ему — Народу Русскому судить, а никак не нам, может ли ему сослужить службу Дом Романовых.
Сердечно любящий Тебя дядя Петр
№ 2. Манифест Великого Князя Кирилла Владимировича. [64] [65]
31 августа 1924 г.
Нет предела страданьям Русского народа.
Порабощенный, разоренный, измученный, оскорбленный в своей Вере, наш великий народ вымирает от неимоверно усилившихся болезней и эпидемий. Ныне Россию постигло еще большее бедствие — небывалый голод. Человеческое слово бессильно выразить муки матерей, беспомощных свидетельниц голодной смерти своих детей.
Три года тому назад много миллионов наших соотечественников погибло от голода в той самой России, которая раньше имела избыток хлеба и была житница Европы. Но тогда отзывчивая, богатая и щедрая Америка и разные организации пришли на помощь погибавшему населению, и многие были спасены.
Ныне надежды на иностранную помощь тщетны, потому что безнравственная коммунистическая власть, разорив Россию, расхитив ее казну и богатства, за последние годы добывала себе золото путем вывоза за границу хлеба из голодающей страны нашей. Золото нужно коммунистам для личного обогащения, для порождения смуты во всех странах света и достиженья мировой революции.
Не взирая на ясно обозначившийся ныне полный неурожай в широкой полосе наиболее хлебородной части России, коммунисты продолжают вывозить хлеб и в сем году.
Совершенно ясно, что Америка, считая, что ее помощь послужит лишь к усилению разрушительной деятельности III Интернационала, отказывается принести новые жертвы, понимая их безнадежность.
На все Мои обращения за помощью для Русского народа, Я получаю один и тот же ответ, что при существующих в России политических условиях и при господстве над нею врага христианской цивилизации, III Интернационала, никакая помощь оказана быть не может до тех пор, пока не установится на Родине нашей правовая власть, и лишь по восстановлении в России Законодательного Порядка могут быть осуществлены уже выработанные меры и способы широкой помощи.
Пусть Русская Армия, хотя и называемая красной, но в составе коей большинством являются насильно призванные честные сыны России, скажет решающее слово, встанет на защиту попранных прав Русского народа и, воскресив исторический Завет за Веру, Царя и Отечество, восстановит на Руси былой Закон и Порядок.
Заодно с Армиею пусть всколыхнется громада народная и призовет своего Законного Народного Царя, который будет любящим, всепрощающим, заботливым Отцом, Державным хозяином Великой Русской Земли, грозным лишь для врагов и для сознательных губителей и растлителей Народа.
Царь восстановит Храмы, простит заблудших, законно закрепит за крестьянами землю. И тогда Россия получит широкую помощь от голода и спасенье от окончательной гибели, а впоследствии воссоздаст разрушенное свое хозяйство и обретет мир и благополучие.
Тяжело и трудно будет служение Царя в разоренной и расшатанной в своих устоях России. Не для личной славы, не для суетных почестей или из жажды власти вернется Царь на Свой Прародительский Престол, а для исполнения Своего долга перед Богом, Своею совестью и Родиной.
Призывая к святому подвигу освобожденья Отечества от позорного и гибельного ига, Я первый обязан исполнить в полной мере Закон и Свой Долг, отметая всякие колебания и не взирая на вынужденное в настоящее время пребыванье за рубежом отечества.
Осенив Себя Крестным знамением, объявляю всему Народу Русскому:
Надежда наша, что сохранилась драгоценная жизнь Государя Императора Николая Александровича, или Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, или Великого Князя Михаила Александровича, не осуществилась.
Ныне настало время оповестить для всеобщего сведения: 4/17 июля 1918 г. в городе Екатеринбурге, по приказанию интернациональной группы, захватившей власть в России, зверски убиты — Государь Император Николай Александрович, Государыня Императрица Александра Федоровна, Сын Их и Наследник Цесаревич Алексей Николаевич, Дочери Их Великие Княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны.
В том же 1918 г. около Перми убит Брат Государя Императора Великий Князь Михаил Александрович.
Российские Законы о Престолонаследии не допускают, чтобы Императорский Престол оставался праздным после установления смерти предшествующего Императора и Его ближайших Наследников.
Также по Закону нашему новый Император становится таковым в силу самого Закона о Наследии.
Наступивший же вновь небывалый голод и несущиеся с Родины отчаянные мольбы о помощи повелительно требуют возглавления дела спасения России Высшим, Законным, внесословным и внепартийным авторитетом.
А посему Я, Старший в Роде Царском, Единственный законный правопреемник Российского Императорского Престола, принимаю принадлежащий Мне непререкаемо Титул Императора Всероссийского. [66]
Сына Моего, Князя Владимира Кирилловича провозглашаю Наследником Престола с присвоением Ему Титула Великого Князя Наследника и Цесаревича.
Обещаюсь и клянусь свято блюсти Веру Православную и Российские Основные Законы о престолонаследии, обязуюсь нерушимо охранять права всех вероисповеданий.
Народ русский велик и наделен обильными дарами ума и сердца, но впал в страшную беду и несчастье. Великие испытания, ниспосланные ему Богом, да очистят Его и приведут к светлому будущему, возобновив и закрепив перед Всевышним священный союз Царя и Народа.
КИРИЛЛ.
Дан 31 августа 1924 года.
№ 3. Заявления Великого Князя Николая Николаевича и вдовствующей Императрицы Марии Федоровны [67]
21 сентября/4 октября 1924 г.
Ее Императорское Величество Государыня Императрица Мария Федоровна удостоверила меня нижеследующим письмом, которое предуказала предать гласности, что и исполняю. Список письма:
Ваше Императорское Высочество.
Болезненно сжалось сердце МОЕ, когда я прочитала манифест Великого Князя Кирилла Владимировича, объявившего себя ИМПЕРАТОРОМ ВСЕРОССИЙСКИМ.
До сих пор нет точных известий о судьбе МОИХ возлюбленных СЫНОВЕЙ и ВНУКА, а потому появление нового Императора Я считаю преждевременным. Нет еще человека, который мог погасить во Мне последний луч надежды.
Боюсь, что этот манифест создаст раскол и уже тем самым не улучшит, а наоборот, ухудшит положение и без того истерзанной России.
Если же ГОСПОДУ БОГУ, по ЕГО неисповедимым путям, угодно было призвать к СЕБЕ МОИХ возлюбленных СЫНОВЕЙ и ВНУКА, то Я полагаю, что ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР будет указан НАШИМИ ОСНОВНЫМИ ЗАКОНАМИ, в союзе с ЦЕРКОВЬЮ ПРАВОСЛАВНОЮ, совместно с РУССКИМ НАРОДОМ.
Молю БОГА, чтобы ОН не прогневался на НАС до конца и скоро послал НАМ спасение путями, ЕМУ только известными.
Уверена, что ВЫ, как старейший Член ДОМА РОМАНОВЫХ, одинаково со МНОЮ мыслите.
МАРИЯ.
21 сентября
— — ———— 1924 г.
4 октября ХУАДОР
7/20 октября 1924 г.
С подлинным верно:
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ.
Я счастлив, что ЕЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСУДАРЫНЯ ИМПЕРАТРИЦА МАРИЯ ФЕДОРОВНА не усомнилась в том, что я одинаково с НЕЮ мыслю об объявлении себя Великим Князем Кириллом Владимировичем ИМПЕРАТОРОМ ВСЕРОССИЙСКИМ.
Я уже неоднократно высказывал неизменное мое убеждение, что будущее устройство ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО может быть решено только на РУССКОЙ ЗЕМЛЕ, в соответствии с чаяниями РУССКОГО НАРОДА.
Относясь отрицательно к выступлению Великого Князя Кирилла Владимировича, призываю всех, одинаково мыслящих с ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВОМ и мною, к исполнению нашего истинного долга перед родиной — неустанно и непрерывно продолжать святое дело освобождения России.
Да поможет нам Господь.
Великий Князь Николай Николаевич
7/20 октября 1924 г. Шуаньи.
№ 4. Беседа Великого Князя Николая Николаевича с бельгийским журналистом (газета «Ла Насьон Бельж») [68]
17 сентября 1925 г.
Русский народ умирает с голода, и этот всеобщий голод неизбежный результат советского режима. Не проходит дня, чтобы я не слышал призыва о помощи. Меньшинство угнетателей ненавидимо населением. Они держатся только жестокостью и полицейским режимом, жестокость которого излишне клеймить. Когда кончится это рабство? Я не пророк, но моя вера непоколебима.
В течение первых дней, последовавших за его торжеством, большевизм пользовался известный популярностью среди масс, население ему верило, но это время уже прошло. Несомненно, иностранное вмешательство быстро низложило бы теперешнее правительство, но ему не удалось бы завоевать доверия населения, — вот почему русские не могут просить или надеяться на иностранное вмешательство. Главные русские вопросы, я вас прошу особенно обратить внимание на мои слова, могут обсуждаться и разрешаться только на русской земле и в соответствии с желаниями русского народа. Сам русский народ должен разрешить свою судьбу и выбрать режим. Будущая организация России должна быть основана на законности, порядке и личной свободе. Я не претендент и не эмигрант в том смысле, который придали этим словам во время революции. Я гражданин и солдат, желающий только вернуться домой, чтобы помочь Родине и согражданам. Когда по воле Божией восторжествует наше дело, сам русский народ решит, какая форма правления ему нужна.
Кто не видит, что европейское равновесие нарушено исчезновением России, выделившейся из состава других держав? Политически и экономически Европе не хватает России. С потерей России рухнула для нее одна из опорных колонн. Будьте уверены, что экономическое возрождение последует вскоре за освобождением. Моральные же язвы, увы, потребуют больше времени, чтобы затянуться, так как лица, временно находящиеся у власти, проявили дьявольское искусство в разложении молодежи; но они не окажутся неизлечимыми для того, кто знает запас энергии и душевную доброту нашего народа.
Еще одно обстоятельство необходимо иметь в виду: если в России коммунизм вырождается, он, несомненно, развивается между другими нациями благодаря пропаганде, очагом которой является III Интернационал. Возрождение России положит конец этой преступной пропаганде, угрожающей цивилизации.
II. ИДЕОЛОГИ
№ 5. Из писем И.А. Ильина П.Б. Струве [69]
1922/XI/3 Берлин 3 ноября 1922 г.
<...> Мы выехали из России столь же бодрые и духовно-напряженные, сколь сидели там. Эти пять лет я считаю для себя не меньшею милостью Божиею, чем завершительное «изведение» из темницы. Я жил там, на родине, совсем не потому, что «нельзя было выехать», а потому, что Наталия Николаевна [70] и я считали это единственно верным, духовно необходимым, хотя и очень опасным для жизни. Мы бы сами и теперь не уехали бы; ибо Россия в своем основном массиве — там; там она болеет, там же находит и найдет пути к исцелению. От постели больной матери, лежащей в беспамятстве и судорогах — sua sponte [71] не уезжают; разве только — оторванные и выброшенные.
Если Вы думаете, что там у нас был духовный застой — то Вы глубоко ошибаетесь. Нет, там была огромная адская кузница духа: молот сатаны отбирал драгоценные камни от шлака и уцелевшие под его ударами получали новый луч — черный, в своем первоначальном, белом сверкании. Без этого черного луча — все души бессильны бороться с сатаною.
Я каждый день благодарю Бога за то, что он приобщил меня к этому трагическому процессу, этой сатанинской плавильне, исполненной мистериозно-космического значения. Этот духовный опыт ohne seines gleichen [72]. И по приезде сюда мы чувствуем себя не заморенными обывателями, потерявшими пять лет жизни, а (страшно сказать) миссионерами, прошедшими через чистилище и обремененными великою и, может быть, непосильною ответственностью. Может быть — мы малы, слабы, не справимся; но данное нам, взятое нами и заданное нам — исключительно по своей значительности. И с болью смотрели мы оттуда, недоумевая, — почему так идейно пустынна и бесплодна русская эмиграция... <...>
1923. IV.4/III. 22 Берлин 4 апреля 1923 г.
<...> С. С. Ольденбург передавал мне о Ваших соображениях по поводу затеваемой ими газеты. [73] Всемерно разделяю эти опасения Ваши. Я был на редакционном совете и вынес ряд тяжелых впечатлений, о которых, переварив их, высказал Сергею Сергеевичу.
Марков человек умный, волевой и патриотичный. Не необразованный, прямолинейный и очень властный. Ни у него, ни у Тальберга (член редакционного центра) нет ни духовной ширины, ни научно-воспитанной совести, ни чуткости, ни такта духовного. Помимо этого — Марков одержим (искренне, страстно, «тенеброзно») маниею антисемитизма: в основе этого у него мания преследования, с которой он не справляется или справляется редко и с трудом. <...> Таков же и Тальберг. При этом большая властность на их стороне и отсутствие властности у оппозиции редакции (Ольбенбург, Чебышев, фон Кеппен).
Все это побуждает меня отойти. Ваши опасения суть верные диагнозы:
единства редакционного у них нет и опасность обскурантизма есть опасность реальная [74].
Всюду теперь, за каждым углом — двое, трое русских переговариваются о национально-патриотической газете; ищут деньги, строят комбинации;
собираются грюндерствовать и мало думают о том, что конкуренция здесь вредна и что затонувшая баржа портит фарватер.
№ 6. И.А. Ильин. «Идея Корнилова» [75]
Из речи, произнесенной в Праге, Берлине и Париже [76]
[1925 г.]
Сегодня мы обращаем наши помыслы к русскому национальному герою Лавру Георгиевичу Корнилову.
Пока живы люди и пока они веруют в Бога, до тех пор из их среды будут восставать герои, чтобы поднимать и нести на себе бремя их жизни. И пока жив народ, породивший такого героя, пока он жив и несет в своей душе веру в Бога, до тех пор он будет обращаться мыслью и волею к своим героям, любя их и почитая их, осмысливая их подвиги разумом и приемля их волею для подражания и продолжения.
В деяниях национального героя жизнь народа находит себе сосредоточенное и зрелое выражение.
Герой не есть безгрешный или безошибочный человек; он грешен, как и все люди; и в жизни его могут быть неудачные шаги и ошибки. Но ошибки его, как и его подвиги, суть ошибки его народа. В них — он со своим народом одно. И если он совершит ошибку вместе со своим народом, то потом он первый отходит от нее, отвергает ее, ищет новых путей, спасения, и первый принимает на свои плечи бремя беды и бремя искупления...
И народ понимает это и идет за ним. И если идет не весь и не сразу, а сначала в лице своих лучших сынов, то потом идет весь, идет по путям своего героя, вспоминая его облик, произнося его имя и слова его дела.
Герой подъемлет бремя своего народа, бремя его несчастия, его борьбы, его искания; и подняв это бремя, он побеждает, — побеждает уже одним этим, что указывает всем путь ко спасению. И победа его становится, как прообраз и как маяк, как достижение и как призыв, источником победы и началом победы для всех, связанных с ним в одно целое патриотическою любовью. Вот почему он остается для своего народа живым источником бодрости и радости; и самое имя его звучит, как победа.
Не поставлен еще национальный памятник от лица России Лавру Георгиевичу Корнилову. Но будет поставлен наряду с памятниками Минину и Пожарскому. Негде нам еще соорудить его из камня и металла. Но уже сооружен он в наших сердцах... И ныне у такого духовного памятника собрались мы, чтобы сосредоточить на его деянии наши помыслы.
Но не о жизнеописании Корнилова хочу я говорить сегодня и не о личном характере его; а глубже, труднее, священнее: о той идее, носителем и воплотителем которой он был; о лучшем достоянии его геройского духа, о том, что он носил в своем сердце и к чему он звал своею геройскою борьбою.
Эта идея больше, чем единичный человек, больше, чем подвиг одного героя. Эта идея велика, как Россия, и священна, как ее религия. Это есть идея православного меча. Идея, забытая в качестве идеи, утраченная русским сознанием, поруганная русским рассудком; но сохранившаяся в русском сердце и в русской воле.
Эта идея подвига и создала русскую белую армию: она сверкала в белых сердцах; она водила на смерть наших белых героев: и умрет она только тогда, когда Россия сойдет с лица земли.
На ней я и хотел бы остановить сегодня ваше внимание.
Одна из причин той великой беды, которая постигла нашу родину, состоит в неверном строении русского характера и русской идеологии. Особенно в широких рядах русской интеллигенции.
Эту неверность следует обозначить прежде всего как сентиментальность. Сентиментальность есть духовно слепая жалостливость, преобладание чувства над волею и обывательского «настроения» над религиозностью. Это есть беспредметная размягченность души, умеющей предаваться своим чувствованьицам, но не умеющей любить Божие дело всею душою, не умеющей решать, принимать на себя ответственность и вести волевую борьбу. Сентиментальная душа не понимает, что Бог больше человека и что «гуманность» не есть последнее слово человеческой добродетели и мудрости...
И вот, в своеобразном сочетании безвольной сентиментальности, духовного нигилизма и морального педантизма возникло и окрепло зловредное учение графа Льва Толстого «о непротивлении злу силою»; учение, которое более или менее успело отравить сердца нескольких поколений в России и, незаметно разлившись по душам, ослабило их в деле борьбы со злодеями.
Придавая себе соблазнительную видимость единственно верного истолкования Христова откровения, это учение долгое время внушало и незаметно внушило слишком многим, что любовь есть гуманная жалостливость; что любовь исключает меч; что всякое сопротивление злодею силою есть озлобленное и преступное насилие; что любит не тот, кто борется, а тот, кто бежит от борьбы; что жизненное и патриотическое дезертирство есть проявление святости; что можно и должно предавать дело Божие собственной моральной праведности...
Соблазняемые этим голосом сентиментальной морали, люди начинали верить в неприкосновенность злодеев, извлекали свои силы из борьбы и полагали свою доблесть в робкой уступчивости сатане и его человеческим полчищам; не верили в реальность зла и хоронились по щелям в час гибели родины. И опомнились тогда, когда дыхание гибели объяло их жизнь от края до края.
Неужели в страданиях не умудрились и не умудрятся русские люди? Неужели не отличат, где откровение и где соблазн? И не призван ли каждый из нас искать этого умудрения?
В поисках этого умудрения предпринял я написать исследование о сопротивлении злу силою, с тем чтобы попытаться найти верный исход и разрешение вопроса, перевернуть раз навсегда эту «толстовскую» страницу русской нигилистической морали и восстановить древнее русское православное учение о мече во всей его силе и славе... Ныне исследование мое закончено и на днях выйдет в свет отдельною книгою, которую я посвящаю «русской белой армии и ее вождям»...
И вот, первое, что мне пришлось установить в этом исследовании, это истинное значение христианской любви, непонятое и искаженное сентиментальными моралистами. Христианство учит человеколюбию. Но призывая любить человека, оно видит в нем не страдающее животное, а духовное существо, обращенное к Богу как своему небесному Отцу. Евангелие учит прежде всего и всеми силами любить Бога; и это есть первая, большая заповедь; любовь же к человеку выступает лишь на втором месте. И это не только потому, что Бог выше человека, а еще и потому, что только в Боге и через Бога человек находит своего «ближнего», своего брата по единому небесному Отцу. Любить ближнего, как самого себя, может только тот, кто нашел и утвердил в себе самом сына Божия; и только через это он может усмотреть сына Божия и в своем ближнем. И научившись любить Бога, он естественно и необходимо будет любить в других людях Его сынов и своих братьев.
Евангелие учит не животной жалости, а боголюбивому человеколюбию;
оно учит одухотворенной любви. Но одухотворенная любовь есть нечто более высокое, чем обычная сострадательная гуманность, расслабляющая и того, кто жалеет, и того, кого жалеют. Одухотворенная любовь есть сила воспитывающая. Она любит в человеке его лик, обращенный к Богу, а не злодейские побуждения и поступки. Любить зло, злодея, сатану, сочувствовать им, содействовать им, объединяться с ними—противоестественно, отвратительно и гибельно. Напротив, злодей всегда нуждается в твердом «нет», в сопротивлении, которое его воспитывает, понуждает, и если нужно, то и пресекает.
Призывая любить врагов, Христос имел в виду личных врагов человека, а не врагов Божиих и не кощунствующих совратителей; для них указано было утопление с жерновом на шее. Призывая прощать обиды, Христос имел в виду личные обиды человека, а не все возможные злодеяния; никто не вправе прощать чужие обиды или предоставлять злодеям обижать слабых, развращать детей, осквернять храмы и губить родину. И потому христианин призван не только прощать обиды, но и бороться с врагами дела Божьего на земле. Евангельская заповедь о «непротивлении злому» учит кротости и щедрости в личных делах, а совсем не безволию, не трусости, не предательству и не покорности злодеям.
В обращении к злодеям христианин должен проявлять отрицающий лик любви: он не призван любить зло в человеке или содействовать этому злу. Он призван к тому, чтобы желать каждому человеку духовного преображения и просветления; но он не должен вымогать у своей души чувства слащавого умиления при виде злодейских поступков. Ему достаточно вспомнить тот великий исторический момент, когда божественная любовь в обличий гнева и бича изгнала из храма кощунственно-пошлую толпу; и вслед за тем ему надлежит понять, что все пророки, государи, судьи, воспитатели и воины должны иметь перед своими духовными очами образ этого праведного гнева и не сомневаться в правоте своего дела.
Бессмысленно и гибельно отстаивать свободу беспрепятственного злодействования. Напротив, с злодеями необходимо вести борьбу. Но не из личной вражды к ним, а из любви к Богу, к святым, к родине и к ближним. Осуждению подлежит не меч, а злые и своекорыстные чувства в душе воина. Любовь отвергает не пресекающую борьбу со злодеем, а только зложелателъство в этой борьбе. Никто не обязан, никто не призван поддерживать единение положительной любви со злодеями; напротив, все призваны и обязаны оторваться от сочувствия им и всякого соучастия с ними и противостать им на жизнь и на смерть. И горе тому народу, который утратит волю и способность к этой борьбе: он или возродит в себе эту волю, или погибнет, ибо злодеи истребят его лучших сынов, а оставшихся превратят в своих покорных рабов...
Да проснется же в русских сердцах воля к этой борьбе! Да подвигнет она всех верных сынов России так, как она подвигла, и повела, и доныне ведет русскую белую армию!
Стяг Корнилова есть стяг героической любви к родине, любви, отдающей все земные блага за национальные алтари и ставящей перед взором человека водительские образы Архангела Михаила и Георгия Победоносца...
Именно так понимало идею любви и идею меча древнее русское православие, выговорившее это устами Св. Феодосия Печерского: «живите мирно не только с друзьями, но и с врагами: однако только со своими врагами, а не с врагами Божиими».
Именно этой любви учили нас наши иерархи и угодники; так носили свой меч русские православные цари и их верные бояре; так служили и слагали свои головы православные воины.
В этом древнем православном духе жил и боролся наш русский национальный герой Лавр Георгиевич Корнилов.
Этому духу пребудем верны и мы. В нем — наша победа; наша грядущая, верная победа... Ибо победим мы тогда, когда наш меч станет как любовь и молитва, а молитва наша и любовь наша станет мечом!..
№ 7. И.А. Ильин. Основы государственного устройства [77] [78]
[1937 г.]
Введение
Основы государственного устройства будущей России, излагаемые в дальнейшем, даны нам в трагическом опыте нашего времени. За ними долгие годы русского и общечеловеческого государственного кризиса и размышлений над ним. К сожалению, этого совершенно недостаточно для начертания хотя бы примерной конституции: ибо отсутствуют конкретные данные — пространства, времени, размера государства, состояния народного правосознания, политических, социальных, экономических и международных условий. Конституция явилась бы выводом из двух посылок: первая — принципиальные основы, вторая — конкретные данные; вывод — конституция. При отсутствии второй посылки вывод невозможен. И поэтому я ограничиваюсь тезированием первой посылки, т.е. принципиальных основ.
Однако, в отличие от дореволюционной русской политической мысли, считавшейся с одними отвлеченными идеалами, наше поколение должно мыслить реалистически и исторически, для того чтобы не впадать в мечтательно-отвлеченные, нежизненные конструкции наподобие идеалов к.д. [79] партии (сравн. брош. Ф.Ф. Кокошкина. Республика, 1917 г.) [80]. Мыслить реалистически значит исходить от учета русской исторической, национальной, державной и психологической данности, в том виде, как она унаследована и поскольку она может быть ныне в общих чертах нами учтена. Посему излагаемые ниже «основы» имеют в виде не только общие принципы права и государства, но основы русского права и русского государства в частности.
Мы должны исходить от того, что все государственные конструкции, идеи и лозунги за последние 20 лет омертвели, выветрились или исказились. Все подлежит пересмотру, новому рассмотрению, углубленной критике, новому содержательному наполнению. Понятия свободы, равенства, народоправства, избирательного права, республики, монархии и т.д. понимались доселе формально, в отрыве от правосознания и его аксиом, в отрыве от национальной души и национальной проблематики. Считалось, а в Европе часто и ныне считается, что свобода и равенство суть бесспорные идеалы; что народоправство есть аксиома для всякого порядочного человека, что избрание всегда выше назначения; что монархия всегда хуже республики и т.д. Исходить из этого мы не можем, как не можем исходить из бесспорности обратных положений. Мы обязаны быть эмпириками; эмпириками — духовно-правового опыта и эмпириками исторически-политической данности. Мы должны пересмотреть государственные идеалы предреволюционной интеллигенции и отбросить все несостоятельное. Мы должны отвергнуть самый способ постановки политических вопросов, — мечтательно-доктринерский, рассудочно-формальный, отвлеченно-сверхнациональный, массово-утилитарный и искательно-демагогический.
Перед нами не идеал мечты или доктрины, а конкретная задача воссоздания России; не формальное, а живое, органически-историческое, русско-наследственное понимание Государства. Нам нельзя гоняться за чужими сверхнационально отвлеченными формами жизни. Мы не имеем права строить государство на схеме классового интереса и классовой борьбы. Мы не можем исходить от избирательно-демагогических посулов.
Мы должны выговорить ныне основы русского национально-государственного бытия, не предвосхищая тех путей, на которых они будут проводиться в жизнь. Мы должны высказать то, без чего, по нашему мнению, Россию нельзя построить и России — не быть. Политика будет это по-своему осуществлять; а история будет нас судить за наши воззрения. И мы должны им это предоставить.
Нет и не может быть единой государственной формы, столь совершенной, что она оказалась бы наилучшей для всех времен и народов. Политически-зиждительное в одной стране, у одного народа, в одну эпоху — может оказаться разрушительным в других условиях. Поэтому западная Европа, не знающая Россию, не имеет ни малейших оснований навязывать нам какие бы то ни было политические формы: ни «демократические», ни «фашистские». Россия не спасется никакими новыми видами западничества. Все политические формы и средства человечества должны быть нам известны и доступны. Но творческая комбинация из них и из других, еще не известных, должна быть избрана и создана самою Россией, должна быть подсказана ее собственною проблематикой, помимо всяких доктрин и предрассудков. Мы должны понимать и помнить, что всякое давление с запада, откуда бы оно ни исходило, будет преследовать не русские, а чуждые России цели, не интерес русского народа, а интерес давящей державы и вымогающей организации. Придется или не придется России считаться с таким давлением, — это вопрос будущей истории. Но искать и хотеть мы должны своего, русского, независимо от этих эвентуальных [81] давлений, предулавливать которые нам отнюдь не подобает.
Итак, мы должны считаться только с двумя великими реальностями:
1. С исторически данной Россией, ее целями и интересами.
2. С верно понятыми и усвоенными аксиомами правосознания и государственности, взращенными в нас двухтысячелетним христианским опытом.
Будущее русское государственное устройство должно быть живой и верной функцией русской истории и этих христианских бесспорных аксиом, воплощая эти аксиомы не в меру утопического максимализма, но в меру исторической вместимости их ныне в живую ткань русской народной жизни.
Я не могу дать здесь систематический обзор будущего русского государственного устройства. Могу наметить лишь некоторые общие идеи для тех, кто возьмется за этот великий труд. По целому ряду вопросов я не вношу никаких предложений (напр., о сенате, о государственном совете, о второй палате, о делении и составе министерств); уже в силу одного того, что я говорю не о конституции, а об ее основных предпосылках, внося конкретные предложения только ограниченного и примерного характера.
Исходный пункт
Первое, что мы должны совершить, это извлечь идею государства и политики из той предреволюционной пошлости и из той революционной грязи, в которой эти идеи незаметно совлеклись в западных демократиях и в коммунистическом режиме.
1. Политика не есть сочетание насилия и коварства, свирепости и обмана, расчетливой интриги и массовой «наводки», честолюбивой толкотни и беспринципного компромисса. Политика не есть темное дело презренных плутов. Когда чиновник становитс