Вопросы отношения с внешним миром были предметом особого внимания Второго Ватиканского собора. В частности, собор утвердил право личности на религиозную свободу, основывающееся «на том достоинстве человеческой личности, которое познается и Словом Божиим, данным в Откровении, и самим разумом»; «право на религиозную свободу коренится... в самой природе» личности.[33] Утверждая свободу человека следовать своей совести, чтобы достичь Бога, собор в то же время признал за религиозными общинами «право беспрепятственно учить своей вере и исповедовать её открыто, устно и письменно».[34] Право пользования религиозной свободой подчинялось таким нормам как соблюдение прав других лиц, своих обязанностей по отношению к другим лицам; забота о всеобщем благе.[35] Относительно акта веры собор подчеркнул необходимость для человека руководствоваться разумом и совестью в поисках истины, тогда как Первым Ватиканским собором акцент делался на Откровении и полном подчинении разума Богооткровенной Истине.[36]
Провозглашение принципа религиозной свободы прямо связано с отказом от догматизма. Догма оказывается не вечным Богооткровенным учением, но результатом человеческих исканий, постоянно изменяющимся и эволюционирующим. Постоянные искания объявляются нормативом догматического сознания.[37]
После собора произошло резкое изменение отношения официального католицизма к иным религиям: стало возможным признание в той или иной мере благодатности или некоторой богооткровенности нехристианских религий. Новое догматическое учение собора раскрывается в «Догматическом постановлении о Церкви» и в «Декларации об отношении Церкви к нехристианским религиям». В «Догматическом постановлении» сказано: «иудеи, мусульмане и другие, признающие Творца, и те, которые только ищут Бога, – всех их объемлет Промысл Божий и они могут наследовать вечное спасение».[38] При этом официально заявляется: «Один только Христос Посредник и путь ко спасению, и Он присутствует для нас в Теле о Своем, которое есть Церковь, но все же, нежелающие или войти в нее, или оставаться в ней, не могут спастись».[39]
Отношение собора к иудеям выражено в разделе «Еврейская религия»: «…исследуя тайну Церкви, Священный Собор памятует об узах, соединяющих духовно народ Нового Завета с потомством Авраама… Поэтому Церковь не может забыть, что она приняла откровение Ветхого Завета через народ, с которым Бог, по Своему неизреченному милосердию, соизволил заключить древний Союз. Христос…примирил Иудеев и язычников на кресте, и сделал из обоих в Себе одно».[40] В «Декларации о еврейской религии» собор провозглашает: «Иудеи не должны быть представлены ни отверженными Богом, ни проклятыми, как будто бы это вытекало из Священного Писания».[41] Теология презрения была осуждена и отменена. Были пересмотрены и отменены все антисемитские положения исторического христианства: то, что на евреях лежит ответственность за распятие Иисуса, антиеврейские фразы в молитвеннике (например, было исключено высказывание «против вероломных иудеев», которое читалось на Страстную пятницу) и другие моменты.
Касательно ислама собор утверждает: «Но спасительный Промысл объемлет тех, кто признает Творца, и среди них, в первую очередь, мусульман, которые, считая себя исповедующими веру Авраама, с нами поклоняются Богу единому, милосердному, Который будет судить людей в последний день».[42]
Более того, собор постановляет: «От самых древних времен по сей день, существует у различных народов некое восприятия той таинственной силы, которая присутствует в ходе вещей… иногда даже признание верховного Божества или же Отца. Это восприятие и признание пронизывает их жизнь глубоким религиозным содержанием… в индуизме люди исследуют божественную тайну… прибегая к Богу с любовью и упованием… буддизм учит пути, которым люди… могут… достичь наивысшего озарения собственными усилиями или с помощью Свыше». «Католическая церковь, – говорится далее, – не отвергает ничего из того, что истинно и свято в этих религиях».[43]
Касательно отношений Церкви и государства, собор провозгласил, что Церковь «никоим образом не смешивается с политическим сообществом... В сферах своей деятельности политическое сообщество и Церковь автономны и независимы друг от друга».[44] Однако было заявлено, что и Церковь, и политическое сообщество служат личному и общественному призванию одних и тех же людей.[45]
Еще одним феноменом, сопутствовавшим католицизму после Второго Ватиканского собора, явилась так называемая «теология освобождения» – движение, распространившееся, прежде всего, в Латинской Америке. Суть в том, что Церковь должна относиться к бедным не как к объекту приложения своего пастырского попечения, но должна сделать бедных субъектом церковного действия. Церковь должна отождествиться с бедными, классово угнетенными слоями общества. И в этом отождествлении допустимо сотрудничество с теми или иными – в том числе нехристианскими – силами, которые выступают с идеей социальной справедливости, равноправия народов, социальных слоев. Деятели «теологии освобождения» выступают с пропагандой идеи, что между христианством и марксизмом нет антагонистического противоречия, что, по сути, идея социальной справедливости делает возможным для Церкви сотрудничество с коммунистическими партиями для достижения обществом большей социальной справедливости. Практическим экспериментом в данной сфере была сандинистская революция в Никарагуа, когда многие деятели «теологии освобождения» оказались на определенное время министрами революционного правительства. Нужно, правда, заметить, что многие положения «теологии освобождения» были осуждены официальным Ватиканом. Папа Иоанн Павел II во время визита в Латинскую Америку подчеркивал, что социальные системы не могут быть рассматриваемы как греховные, греховными могут быть лишь люди. И в этом смысле сотрудничество или слияние Церкви с революционно настроенными марксистскими группами или движениями недопустимо. Тем не менее «теология освобождения» представляет весьма влиятельное социальное и богословское движение.[46]
Изложенная собором новая социальная концепция труда исходит из того, что субъект деятельности – человек – совершает свой труд не только под сенью греха, но и в уповании искупления. Из этого делается вывод, что все области человеческой жизни «соотносятся» со спасительной миссией Христа, продолжением которой является деятельность Церкви. Таким образом, миссия Церкви и мирские дела оказываются «взаимопроницаемыми», хотя и не тождественными. Согласно собору, задача мирян – следуя своему призванию, заниматься мирскими делами и «успешно содействовать тому, чтобы блага, созданные по воле Творца и свету Его Слова, возделывались человеческим трудом, техникой и культурой на пользу всех людей...».[47] По заявлению Собора миссия Церкви в мире заключалась не только в том, чтобы нести людям весть о Христе, но и чтобы «пронизывать и совершенствовать порядок преходящих вещей евангельским духом».[48] Собор утвердил автономию порядка преходящих вещей. Согласно собору, все его компоненты – блага жизни и семьи, культура, экономика и т. п. – «не только являются средством достижения высшей цели человека, но и обладают собственной ценностью, заложенной в них Богом».[49] Мирянам ставилось в обязанность обновление преходящего порядка и апостольство в социальной сфере.
Итак, новое положение Римо-Католической церкви откровенно идет в разрез многовековому опыту Церкви, которая от начала своего основания имела совершенно определенное суждение о языческих верованиях. Апостол Павел говорит: «Язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу. Но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами». (1 Кор. 10: 20). Противоречия подобных рассуждений неминуемо привели к абсурдности действительное положение католицизма. Несмотря на лояльность Католической церкви к «языческому миру», они, в свою очередь, не собираются признавать ни одной из истин Христовой Церкви. Католической церковью делаются усиленные попытки соединить несоединимое, создать то, что претит здравому смыслу. «Признающий возможность спасения без веры во Христа, – говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), – отрицается Христа, и, может быть, не ведая, впадает в тяжкий грех богохульства».[50] Рассмотренные нами постановления стали своего рода фундаментом нового здания: «всемирной религии», строителем которого должен стать экуменизм.
Заключение
Новшества, узаконенные Вторым Ватиканским собором, привели Католическую церковь к катастрофическим последствиям. Богослужебные реформы, направленные на привлечение людей к католицизму, окончательно десакрализовали службы, лишив их мистической составляющей, в результате чего интерес к ним значительно утратился. Во многих странах Европы культовые здания были проданы и используются в качестве увеселительных и иных заведений. В сохранившихся костелах убрали органы, заменив их гитарами, требующими меньших материальных затрат. На Африканском континенте в мессы допустили внесение элементов культуры местных языческих племен. Таким образом, произошло упразднение традиционного католицизма.
Нередко и сами католики критически оценивают результаты собора. Кардинал Йозеф Ратцингер (будущий папа Бенедикт XVI), исполнявший на соборе обязанности богословского консультанта, писал: «Принесенные собором результаты, как сегодня можно об этом судить, жестоко обманули ожидания всех. Папы и отцы-делегаты собора надеялись достичь нового католического единства, однако вместо него начались конфликты, переходящие, говоря словами самого Павла VI, от самокритики к саморазрушению <...>. Вместо ожидавшегося прорыва мы, напротив, имеем дело с процессом постепенного упадка». Папа Павел VI охарактеризовал постсоборную ситуацию внутри Католической церкви как «смешение и нетерпимость сознания, религиозное обеднение, недостаточность нравственных барьеров против наступления гедонизма». А однажды он с печалью произнес: «В храм Бога через какую-то щель просочился сатанинский дух».[51]
Собор вызвал на историческое поприще силы, дотоле таившиеся под спудом, произвел глубочайшую революцию всей церковной жизни, всколыхнул весь католический мир: с одной стороны, многие ответили на собор с горячим энтузиазмом, с другой же стороны — в результате него произошли массовый отход от церкви и снижение религиозной активности. Собор усвоил идеологию прогресса. В его документах историческая жизнь народов — независимо от их отношения ко Христу и к церкви — изображается как путь ко все большему благу.[52]
В постановлениях собора просматривается тенденция к сближению римо-католических воззрений с либеральной системой ценностей, прежде отвергавшейся католиками со времен противостояния антиклерикальным мероприятиям Великой французской революции. Среди проявлений этой тенденции: учение собора о религиозной свободе и повышенный интерес к экуменическому движению, в котором Римо-Католическая церковь до собора официально не принимала участия. Примирение католичества и либерализма проявилось в усвоении некоторых идеалов «христианского гуманизма», восходящего ко взглядам тех гуманистов эпохи Возрождения, которые не порывали с Римо-Католической церковью.
Именно литургическое обновление, изменившее до неузнаваемости католическое богослужение, вызвало в Римо-Католической церкви раскол, связанный с именем французского архиепископа М. Лефевра. Традиционалистски настроенное католическое духовенство во главе с архиепископом не приняло реформ собора. В 1970 г. Лефевр основывает «братство Пия X» (папа Пий Х известен своей энцикликой 1907 г. против церковного модернизма и обновленчества). Входившие в «братство Пия X» католические священники совершали богослужения по древнему латинскому обряду, отвергая новые редакции мессы. В 1974 г. архиепископ Лефевр открыто осуждает неомодернистскую позицию Рима. Ватикан не заставил себя ждать: «братство Пия X» распускается, а в 1976 г. следует запрещение в священнослужении архиепископа Лефевра. В июле 1988 г. Лефевр был отлучен от Католической церкви. Характерно, что лефевристы, будучи последовательными традиционалистами, кроме богослужебного модернизма отвергли и экуменизм.[53]
Как свидетельствует статистика – упадок начался почти сразу же после собора. Если в период с 1920 по 1960 гг. в США число семинаристов возросло с 8 944 до 39 896; а в 1965 г. их было уже более 48 000, то в 2002 г. число семинаристов составляло всего 4 719, а многие, не так давно построенные, семинарии были закрыты или проданы.
Далее, если в США за период с 1930 по 1965 гг. количество священников удвоилось до 58 000, то к рубежу веков оно упало до 45 000. В 1965 г. было рукоположено в США 1 575 священников, а в 2002 г. – лишь 450, то есть менее чем за сорок лет количество рукоположений упало в три с половиной раза!
Монашеские Ордена испытали резкое сокращение численности. В США количество молодых людей, готовящихся стать францисканцами и редемптористами, в 1965 г. было 3 379 человек, но в 2000 г. таких нашлось только 84 — падение в сорок раз! В 1965 г. 3 559 молодых людей готовилось к вступлению в орден иезуитов, в 2000 г. таких оказалось 389 – снижение более чем в девять раз. В 1965 г. в ордене христианских братьев было 912 новых послушников, в 2000 г. – только 7, – падение в 130 раз! Также в США в 1965 г. было 180 000 монахинь, на рубеже веков их стало 75 000 со средним возрастом в 69 лет.
А вот число аннуляций браков, наоборот, увеличилось просто на порядки. Так, в период с 1952 по 1956 гг. по миру число аннуляций было всего 39. В течение одного 1990 г. их было уже 62 824. Сейчас, например в тех же США, также около 98 % всех прошений об аннуляции удовлетворяются, что свидетельствует о совершенно поверхностном отношении священноначалия Церкви к моральным вопросам.
Новая политика Церкви в отношении других религий и конфессий также оказалась неэффективной. После собора не происходит никакого массового обращения представителей других конфессий и религий в католицизм, напротив, процент обращений гораздо меньше, чем в дособорный период. Уступки в диалоге с другими конфессиями совершаются все время лишь с католической стороны. Но, это не приводит к какому-либо позитивному результату.[54]