— О, боже! О, господи! Сильно плеохроичный[35]... — он схватил со стола небольшой ультрафиолетовый фонарь и включил его. Камень мгновенно изменил цвет, заблестев неоново-зеленым светом.
Паден поднял широко распахнутые глаза.
— Пейнит[36].
Агент ФБР склонил голову.
— Меня и впрямь не обманули, сказав, что вы отличные минералог.
— Как вам, по имя Небес, удалось заполучить это сокровище?
— Мой двоюродный прадед слыл коллекционером различных диковин, которые я унаследовал с его домом. Я решил взять этот образец из его коллекции в качестве стимула. Он ваш, если вы выполните задачу.
— Но этот камень, должно быть, стоит... о, боже, мне даже страшно назвать его цену! Пейнит — один из самых редких драгоценных камней на земле!
— Мой дорогой доктор Паден, информация о том, откуда прибыл принесенный мною образчик бирюзы, для меня стоит намного дороже, чем этот камень. Итак, спрошу еще раз: вы сможете сделать анализ? И, — добавил он сухо, — действительно ли вы уверены, что ваша жена и дети не станут возражать?
Но Паден уже помещал бирюзу в специальный полиэтиленовый пакет, и со всех ног был готов мчаться в лабораторию. Его мысли были полностью заняты минералогическими испытаниями, которые ему предстояло выполнить.
— Возражать? — бросил он через плечо, направляясь в святая святых своей лаборатории. — Да какая, к черту, разница?
После трех неверных поворотов и двух остановок с целью спросить дорогу лейтенант д’Агоста, наконец, сумел найти, как выбраться из лабиринта остеологического отдела и спуститься на первый этаж. Он пересек Большую Ротонду по направлению к выходу, шагая неспешно и пребывая в глубоких раздумьях. Его встреча с куратором Моррисом Фрисби оказалась пустой тратой времени. Впрочем, и другие допросы весьма скудно проливали свет на это убийство. После всех этих интервью д’Агоста все еще не имел ни малейшего понятия, как преступнику удалость уйти незамеченным.
Лейтенант бродил по музею с раннего утра, из результатов добившись только ломоты в ногах и боли в спине. Этот случай все больше напоминал типичный кусок дерьма — спонтанное и бессмысленное убийство, какие совершаются в Нью-Йорке чуть ли не каждый день. И каждый такой случай — настоящая заноза в заднице. Ни одна из найденных сегодня зацепок не помогла приблизиться к разгадке этого конкретного дела. Основная мысль заключалась в том, что Виктор Марсала был неприятным человеком, но хорошим работником. Ни у кого в музее не было причин убивать его. Единственным возможным подозреваемым оказался Брикстон, — ученый с летучими мышами — у которого с Марсалой состоялась большая перепалка два месяца назад. Но оказалось, что во время убийства его даже не было в стране. К тому же, он никак не подходил под типаж убийцы.
Члены команды д’Агосты уже опрашивали соседей Марсалы в Саннисайде, Квинс. Все описывали Виктора как тихого одиночку, который держался особняком. Девушки у него не было. Вечеринок он не устраивал. С наркотиками явно связывался. Что ж, если так, возможно, у него и друзей-то не было, кроме лаборанта Сандовала из остеологического отдела. Родители жили в Миссури и годами не виделись с сыном. Тело было обнаружено в темном, редко посещаемом помещении музея без бумажника, часов и наличных денег. У д’Агосты не было сомнений: основным мотивом было ограбление. Марсала сопротивлялся, тупица-преступник запаниковал, и в панике же совершил убийство, а после затащил тело в альков Брюхоногих моллюсков.
Хуже всего было полное отсутствие точных улик... при их наличии. Д’Агоста и его команда, фактически, уже утонули в них: на месте преступления в изобилии присутствовали волосы, частички кожи, отпечатки... потому что тысячи людей прошли по этому коридору с момента последней уборки, оставляя свои следы повсюду. Детективы д’Агосты просматривали видеозаписи с камер видеонаблюдения музея, но пока что не обнаружили ничего подозрительного. Две сотни сотрудников работали поздно вечером — чтобы заработать себе отгулы на будущее. Рассматривая картину в целом, д’Агоста начал ясно осознавать: ему придется ломать голову над этим делом еще неделю, а то и две, тем самым впустую тратя свое время на тщетное тупиковое расследование. Результаты его трудов подошьют к пузатой папке этого дела, и со временем его просто... заморозят. Это будет еще одно жалкое нераскрытое убийство — с мегабайтами допросов, оцифрованными фотографиями, анализами от SOC, — которое завалит базы данных полицейского управления Нью-Йорка тоннами лишней информации, подобно грязной воде у пирса, и эти все усилия не приведут ни к чему, кроме падения репутации лейтенанта.
Направившись к выходу и ускорив шаг, д’Агоста вдруг заметил знакомую тень — высокая фигура, облаченная в черный костюм, вышагивающая по мраморному полу, несомненно, принадлежала агенту Пендергасту.
Д’Агоста поразился, увидев его — особенно здесь, в музее. Он не встречался с Пендергастом с того званого ужина, на который агент ФБР пригласил его за месяц до его предстоящей свадьбы. Блюда и вина, которыми он их угощал, были словно из иного мира. Пендергаст приготовил все сам, заручившись помощью своей японской экономки. Еда была просто несравненной... по крайней мере, пока Лора не изучила детально меню и не поняла, что именно они съели: среди всего прочего им подали рыбьи губы и суп из потрохов морского окуня (Sup Birbir Ikan), или, к примеру, вареный говяжий желудок с беконом, коньяком и белым вином (Tripes à La Mode Caen). Можно сказать, что лучшей частью того званого ужина явился сам Пендергаст. Он оправился от трагедии, постигшей его восемнадцать месяцев назад, и вернулся из последующего за этим визита на горнолыжный курорт в Колорадо уже без признаков прежней бледности и мертвецкой изможденности. Теперь он выглядел здоровым — как физически, так и эмоционально — и поддерживал свой несравненный сдержанный вид.
— Эй, Пендергаст! — д’Агоста поспешил через Ротонду и схватил агента за руку.
— Винсент, — светлые глаза Пендергаста на мгновение задержались на д’Агосте. — Как приятно видеть вас.
— Я хотел снова поблагодарить вас за тот ужин. Вы действительно превзошли самого себя, и это много значило для нас. Для нас обоих.
Пендергаст рассеянно кивнул, его взгляд скользнул по Ротонде. Казалось, он был поглощен какими-то далекими раздумьями.
— Что вы здесь делаете? — спросил д’Агоста.
— Я приходил... проконсультироваться с куратором.
— Забавно. Просто я занимался тем же самым, — д’Агоста рассмеялся. — Как в старые добрые времена, а?
Пендергаста, похоже, это вовсе не забавляло.
— Послушайте, если возможно, окажите мне услугу, — смутный, уклончивый взгляд агента встретил эту просьбу, и Д’Агоста поспешил изложить суть дела. — Не успел я вернуться из медового месяца, как Синглтон сбросил на меня дело об убийстве. Вчера вечером было найдено тело лаборанта из отдела остеологии с пробитой головой. Труп спрятали в отдаленном выставочном зале. Похоже на ограбление, переросшее в убийство. У вас отличный нюх на подобные вещи, и я подумал, что могу поделиться с вами некоторыми деталями и получить вашу...
В ходе этой тирады Пендергаст становился все более и более беспокойным. Теперь он смотрел на д’Агосту с таким выражением лица, что это невольно заставило лейтенанта прервать свою речь.
— Извините меня, мой дорогой Винсент, но я боюсь, что в настоящий момент у меня нет ни времени, ни интереса обсуждать с вами это дело. Хорошего дня.
И с коротким кивком он развернулся на каблуках и быстро направился в сторону выхода из музея.
В глубине величественного создания немецкого Ренессанса, в Дакоте, в конце череды взаимосвязанных и очень дорогих частных апартаментов, за скользящей перегородкой из дерева и рисовой бумаги, лежал anuchi-roji — внутренний садик японской чайной. Между карликовыми вечнозелеными деревьями извивалась тропа из плоского камня. Воздух был наполнен ароматом эвкалипта и звучанием песен невидимых птиц. Неподалеку находилась сама чайная — небольшая и безукоризненная, едва заметная в сумерках раннего вечера.
Это чудо — уединенный сад в изысканной миниатюре, расположенный в каменной громаде огромного жилого комплекса на Манхэттене, был создан агентом Пендергастом, как место для медитации и очищения души. Сейчас он сидел на скамье из дерева кейяки рядом с каменной дорожкой, откуда открывался вид на крошечный прудик с золотой рыбкой. Агент оставался неподвижным, глядя в темноту воды, где оранжево-белая рыбка двигалась среди теней в своем беспорядочном ритме.
Обычно это место приносило ему успокоение, отвлекало от мирских забот или, по крайней мере, давало временное забвение. Однако сегодня он не мог найти покой.
В кармане его пиджака завибрировал мобильный телефон, на который могло звонить менее полудюжины человек. Он взглянул на дисплей и увидел, что номер звонившего не определен.
— Да?
— Агент Пендергаст, — прозвучал сухо голос безымянного оперативника ЦРУ, с которым он встречался в тире два дня назад. Во время предыдущих встреч в голосе этого человека звучала некоторая усмешка, которая, словно бы, помогала ему избавиться от обычной дневной рутины. Сегодня эта усмешка отсутствовала.
— Да? — повторил Пендергаст.
— Я звоню, потому что знаю, что вы предпочитаете узнавать плохие новости раньше, а не позже.
Пендергаст заметно крепче сжал телефон.
— Продолжайте.
— Плохая новость заключается в том, что у меня вообще нет для вас новостей.
— Ясно.
— Я задействовал довольно серьезные активы, потратил немало денег и обратился за помощью как здесь, так и за границей. Нескольким агентам под прикрытием пришлось рисковать быть разоблаченными, выясняя, не скрывают ли члены иностранных правительств информацию об операции «Лесной Пожар». Но я пришел к вам с пустыми руками. Я не нашел никаких следов того, что Альбан когда-либо появлялся в Бразилии или где бы то ни было еще за границей. Нет никаких данных о его въезде в США — я использовал систему распознавания лиц на таможне и в службе внутренней безопасностей, и все безуспешно. У нас не нашлось никаких зацепок ни на местном, ни на федеральном уровне, которые могли бы вам хоть как-то помочь.
Пендергаст слушал, не перебивая.
— Есть, конечно, вероятность, что что-нибудь неожиданно всплывет — может, появится некий самородок из базы данных, который мы по какой-то причине упустили. Но сейчас я исчерпал запас своих стандартных трюков и даже больше.
Пендергаст все еще хранил молчание.
— Мне жаль, — послышалось на том конце провода. — Это... это сильно меня задевает. На моей работе при всех доступных мне средствах люди обычно добиваются успеха и привыкают к этому. Боюсь, я был слишком самоуверен во время нашей последней встречи, дал вам надежду.
— Нет нужды извиняться, — ответил, наконец, Пендергаст. — Я не склонен питать пустые надежды. Дело Альбана поистине сложное.
Некоторое время в трубке царило молчание, а затем агент ЦРУ заговорил снова:
— Есть еще кое-что, что вы, возможно, захотите узнать. Лейтенант Англер, следователь нью-йоркского полицейского управления, ведущий дело об убийстве вашего сына... Я просмотрел его внутренние отчеты. У него есть к вам определенный интерес.
— В самом деле?
— Ваше нежелание сотрудничать и ваше поведение подогрели его любопытство. Впрочем, как и ваше появление на вскрытии. А также ваш интерес к этому куску бирюзы, который вы убедили его одолжить вам на время, которое, как я понимаю, уже истекло. Будьте готовы, Англер может доставить вам неприятности.
— Благодарю за совет.
— Не стоит. Опять же, мне жаль, что я ничем больше не могу с вами поделиться. Но я все еще гляжу в оба. Если в дальнейшем я смогу оказать вам хоть какую-то посильную помощь, наберите основной номер Лэнгли и скажите, что вам нужен сектор «Ю». Если положение дел изменится, я дам вам знать.
Связь оборвалась.
Мгновение Пендергаст сидел неподвижно, глядя на свой сотовый телефон. Затем он положил его обратно в карман, встал и побрел по каменной дорожке прочь из чайного сада.
***
В просторной кухне частных апартаментов в Дакоте экономка Пендергаста Киоко Ишимура резала зеленый лук. Когда вошел агент, она взглянула на него и жестом показала, что на автоответчике его ожидает сообщение. Пендергаст кивнул в знак благодарности и направился дальше по коридору в свой кабинет. Он вошел внутрь, поднял трубку и, не присаживаясь за стол, включил автоответчик.
— Эм... хм... мистер Пендергаст, — послышался торопливый, запыхавшийся голос доктора Падена, минералога из музея. — Я проанализировал образец, который вы оставили у меня вчера, с помощью дифракции рентгеновских лучей[37], светопольной микроскопии[38], флуоресцентной микроскопии[39], поляризационной микроскопии[40], диаскопического[41] и эпископического[42] освещения, а также с помощью других тестов. Это, определенно, натуральная бирюза: твердость 6, показатель преломления 1,614 и удельный вес около 2,87. Как я уже говорил, нет никаких признаков стабилизации или восстановления. Однако я заметил некоторое... гм... любопытное явление. Размер зерен очень необычен. Я никогда раньше не видел подобных полупрозрачных вкраплений в большой матричный каркас. И цвет... он не встречается ни в одной из известных шахт, которые внесены в нашу базу данных, — у нас не нашлось совпадений с ее химическим маркером. В общем, я... ах... боюсь, что это редкий образец из небольшой шахты, что лишь усложняет и без того сложную задачу идентификации, и потребуется гораздо больше времени, чем я ожидал. Я надеюсь, что вы будете терпимы и не станете просить о возвращении образца, пока я...
Пендергаст не стал слушать остальную часть сообщения. Одним нажатием он удалил его и положил трубку. Лишь тогда он сел за стол, облокотился на полированную столешницу, сцепил пальцы в замок и опустил на них подбородок, устремив взгляд в пространство и ничего перед собой не видя.
***
Констанс Грин сидела в музыкальной комнате особняка на Риверсайд-Драйв, мягко играя на клавесине. Это был великолепный инструмент, изготовленный в Антверпене в начале 1650-х годов знаменитым Андреасом Рюккерсом[43] II. Прекрасная зернистая древесина корпуса инструмента была отделана позолотой, а нижняя сторона верхней крышки была украшена пасторальной сценой — нимфами и сатирами, спящими на лиственной поляне.
Сам Пендергаст мало увлекался музыкой. Но — так как собственный вкус Констанс был, по большей части, ограничен барокко и периодами раннего классицизма — она была превосходным клавесинистом, а Пендергаст с удовольствием приобрел для нее самый подходящий инструмент. За исключением немного вычурного клавесина, комната была меблирована просто и со вкусом. Здесь наличествовало два старых кожаных кресла, у подножия которых простирался персидский ковер, а с двух сторон от них располагались две дампы от Тиффани. В одну из стен был встроен книжный шкаф, заполненный оригинальными изданиями нотных сборников композиторов XVII и XVIII веков. Противоположную стену занимали более полудюжины выцветших рукописных партитур, написанных от руки Талеманом[44], Скарлатти[45], Генделем[46] и другими.
Нередко Пендергаст проскальзывал в комнату, как беззвучный призрак, и садился в одно из кресел, пока Констанс играла. На этот раз Констанс подняла взгляд и заметила, что он стоит в дверях. Она выгнула бровь, словно спрашивая, следует ли ей прекратить играть, но он покачал головой. Она продолжила прелюдию №2 До-диез Минор из сборника Баха «Хорошо Темперированный Клавир»[47]. Пока она двигалась по указаниям партитуры через небольшой отрывок произведения — беззаботно быстрый и плотный, с проходами из остинато[48] — Пендергаст не спешил расположиться на своем привычном месте, а вместо этого беспокойно бродил по комнате. В конце концов, он наугад вытащил книгу с нотами из книжного шкафа и принялся бесцельно листать ее. Лишь когда музыка смолкла, он проследовал к одному из кожаных кресел и сел.
— Ты прекрасно играешь эту партию, Констанс, — похвалил он.
— Девяностолетняя практика склонна улучшать технику, — ответила она с тенью улыбки на губах. — Есть вести о Прокторе?
— Он идет на поправку. Его перевели из реанимации, но ему придется провести в больнице несколько недель, а затем наступит период реабилитации, который может занять месяц или два.
В комнате повисло недолгое молчание. Затем Констанс поднялась из-за клавесина и устроилась в кресле напротив него.
— Ты выглядишь встревоженным, — заметила она.
Пендергаст не спешил с ответом.
— Естественно, это из-за Альбана. Ты так ничего и не сказал об этом с... с того самого вечера. Как ты?
Пендергаст все еще хранил молчание, продолжая бесцельно листать взятую с полки партитуру. Констанс тоже молчала. Она лучше других знала, насколько Пендергаст не любит обсуждать свои чувства. Но она также инстинктивно поняла, что он пришел сюда, чтобы спросить ее совета. И поэтому она ждала.
Наконец, Пендергаст закрыл партитуру.
— Чувства, которые я испытываю, не пожелал бы ни один отец. Я не скорблю. Сожалею — возможно. Но, тем не менее, я чувствую и облегчение: облегчение от того, что мир теперь защищен от Альбана и его болезненной жестокости.
— Это вполне понятно. Но... он был твоим сыном.
Внезапно Пендергаст отбросил партитуру прочь, поднялся и принялся прохаживаться по ковру из стороны в сторону.
— И все же самое сильное из моих чувств — замешательство. Как они это сделали? Как смогли поймать его и убить? Альбан по-настоящему умел выживать. Учитывая его неординарные способности... потребовались огромные усилия, расходы и планы, чтобы схватить его. Я никогда не видел столь хорошо исполненного преступления. Остались лишь те улики, которые должны были остаться, не более того. И, знаешь, что по-настоящему приводит в замешательство? Вопрос: какое сообщение они хотели передать мне?
— Признаю, что я столь же озадачена, сколь и ты, — Констанс помедлила. — Уже есть какие-либо результаты по твоим запросам?
— Единственная реальная улика — кусок бирюзы, который обнаружили в желудке Альбана — не поддается идентификации. Я получил сообщение от доктора Падена, минералога из Музея Естественной Истории. Он не уверен в успехе этого мероприятия.
Констанс наблюдала за агентом ФБР, пока тот продолжал мерить шагами комнату.
— Не тяготи себя этими мыслями, — тихо произнесла она.
Он повернулся и пренебрежительно махнул рукой.
— Тебе следует заняться новым делом. Уверена, множество нераскрытых убийств ожидают твоего вмешательства.
— Увы, нет недостатка в убийствах, нисколько не достойных особенных умственных усилий. С чего бы мне беспокоить себя ими?
Констанс продолжила наблюдать за ним.
— Считай это отвлечением. Иногда я наслаждаюсь тем, что играю легкие пьесы, ничуть не меньше, чем более сложными партиями. Это очищает разум.
Пендергаст повернулся к ней.
— К чему тратить свое время на какую-то мелочь, когда великая тайна смерти Альбана буквально маячит прямо передо мной? Некто с редкой способностью стремится привлечь меня к какой-то хитросплетенной игре его собственной постановки. Я не знаю своего оппонента, не знаю названия его игры и даже правил...
— Именно поэтому тебе следует погрузиться в нечто совершенно иное, — сказала Констанс. — Ожидая нового витка развития событий, возьмись за небольшие загадки, за простые дела. Иначе... ты можешь потерять равновесие.
Эти последние пять слов были произнесены медленно и с нажимом.
Пендергаст опустил взгляд на пол.
— Ты, разумеется, права.
— Я предлагаю это, потому что беспокоюсь о тебе и знаю, насколько одержимым и несчастным тебя может сделать это странное убийство. Ты уже достаточно выстрадал.
На мгновение Пендергаст замер. Затем скользнул вперед, наклонился к ней, коснулся ее подбородка и, к ее огромному удивлению, нежно поцеловал ее.
— Ты — мой оракул, — пробормотал он.
Винсент д'Агоста сидел за столом в небольшой комнате, которая стала его передовым постом в нью-йоркском Музее Естественной Истории. Пришлось приложить много сил, чтобы выбить это помещение у местной администрации. Правление неохотно выделило лейтенанту свободное уютное местечко в отделе остеологии, к счастью, находящееся далеко от комнаты мацерации с ее резервуарами, и сейчас д’Агоста выслушивал отчет одного из своих людей — детектива Хименеса — о просмотре записей с камер безопасности музея в день убийства. В двух словах: пустой звук. Но д’Агоста делал вид, что внимательно слушает — он не хотел, чтобы Хименес подумал, будто его работу не оценили.
— Спасибо, Педро, — кивнул д’Агоста, принимая от детектива письменный отчет.
— Что дальше? — осведомился Хименес.
Д'Агоста взглянул на часы: было четверть пятого.
— Вы с Конклином можете закругляться на сегодня. Можете пойти, освежиться где-нибудь за меня. Завтра в десять утра проведем совещание в зале для брифингов.
Хименес улыбнулся.
— Спасибо, сэр.
Д’Агоста тоскливо смотрел на его удаляющуюся спину. Он бы отдал что угодно, чтобы сейчас присоединиться к ребятам и немного выпить. Но нет: у него оставались дела, которые необходимо было завершить. Вздохнув, он бегло пролистал страницы отчета Хименеса. Затем, отложив его в сторону, вытащил из портфеля свой планшет и начал готовить собственный доклад для капитана Синглтона.
Невзирая на все старания его команды и два дня активной работы, в течение которых было потрачено более ста человеко-часов и проведено множество оперативно-розыскных мероприятий, ни одной приличной зацепки в деле об убийстве Виктора Марсалы не обнаружилось. Как и полезных свидетелей. Записи с камер наблюдения музея также не выявили ничего необычного. Основной вопрос заключался в том, как, черт возьми, преступнику удалось скрыться. Команда д’Агосты билась над этой загадкой с самого начала следствия.
Ни одна из великого множества обнаруженных на месте преступления улик, не оказалась существенно важной. Ни у кого из коллег Марсалы не было достаточного мотива для убийства, а даже у тех, кто испытывал к нему хоть малейшую неприязнь, было железное алиби. В своей частной жизни Виктор Марсала оказался скучным и законопослушным, как чертов епископ. Д’Агоста невольно ощутил укол обиды за то, что после стольких лет службы Синглтон подбросил ему такое дело.
Он начал составлять свой промежуточный отчет для капитана, где последовательно перечислил все предпринятые шаги расследования: все допросы, анкетные данные Марсалы, его судебно-медицинские и социальные данные, анализ записей с камер видеонаблюдения музея и заявления дежуривших охранников. Лейтенант отметил, что следующим его шагом — если капитан даст соответствующее распоряжение — будет дополнительный опрос сотрудников музея, работающих вне отдела остеологии. Это будет означать начало всеобщего опроса, после чего будет вестись перекрестное сопоставление данных. Также планировался более подробный допрос всех сотрудников музея, которые работали допоздна в ночь убийства. Впрочем, д’Агоста отметил, что, скорее всего, придется допросить всех сотрудников музея вне зависимости от того, работали они в тот день или нет. Лейтенант догадывался, что Синглтон на это не пойдет. Затраты времени, рабочей силы, и средств были слишком высоки, учитывая минимальный шанс найти зацепку. Нет, вероятно, капитан прикажет уменьшить усилия, прилагаемые к раскрытию этого дела, и позволит убийству Виктора Марсалы отойти на второй план. В то же самое время, силы будут перенаправлены на другие расследования. Таким был обычный путь "глухаря"[49].
Лейтенант закончил свой отчет, быстро перечитал его и переслал Синглтону, после чего отключил планшет. Подняв глаза, он был потрясен, увидев, что на единственном стуле напротив его письменного стола сидит агент Пендергаст. Д’Агоста не видел и не слышал, как и когда он вошел.
— Господи! — воскликнул д’Агоста, сделав глубокий вдох и пытаясь прийти в себя после испуга. — Признавайтесь, вам просто нравится вот так подкрадываться к людям?
— Я признаю, что нахожу это забавным. Большинство людей следит за своим окружением не более бдительно, чем это делают, скажем, голотурии[50].
— Спасибо. Ценная информация. Так... что вас сюда привело?
— Вы, мой дорогой Винсент.
Д’Агоста внимательно посмотрел на агента. Он слышал, что накануне был убит его сын. В ретроспективе д’Агоста понимал, отчего Пендергаст был так краток и довольно резок с ним в Ротонде музея.
— Слушайте, — немного смущенно начал он, — я очень сожалею о случившемся. Знаете, когда я подошел к вам, тогда, в Ротонде, я еще не слышал о вашем сыне, я только вернулся с медового месяца и еще не успел войти в курс текущих дел...
Пендергаст приподнял руку, и д’Агоста замолчал.
— Если кому и следует приносить извинения, так это мне.
— Забудьте.
— И все же краткое объяснение было бы уместно. Я предпочел бы дать его сейчас, дабы не возвращаться к этой теме снова.
— Что ж, как знаете.
Пендергаст подался вперед на стуле.
— Винсент, вам известно, что у меня был сын, Альбан. И что он был опасным социопатом. В последний раз я видел его полтора года назад, когда он исчез в глубине бразильских джунглей после того, как совершил серию убийств в отелях здесь, в Нью-Йорке.
— Я не слышал об этом...
— С тех пор он ни разу не объявлялся... пока его труп не подбросили на порог моего дома четыре дня тому назад. Я не имею ни малейшего понятия, кто и как это сделал. Лейтенант Англер ведет расследование, и я боюсь, что он не отвечает требованиям этого дела.
— Я хорошо его знаю. Вообще-то, он чертовски хороший детектив.
— У меня нет сомнений в его компетентности. Именно поэтому я вынужден был обратиться к компьютерному специалисту, который удалил все данные о найденных ДНК по делу «Убийцы из отелей» из файлов нью-йоркской полиции. Вспомните собственное заявление, в котором вы утверждали, что Альбан и отельный убийца — это одно и то же лицо. К счастью для меня, это заявление так и не было воспринято всерьез. Как бы то ни было, у Англера ныне нет возможности сравнить ДНК моего сына с ДНК из базы данных и найти совпадение.
— Господи Боже, я не хочу больше ничего слышать.
— В любом случае Англер столкнулся с самым необычным убийцей в своей карьере, и ему не удастся отыскать его. Но все вышеперечисленное — моя забота, не ваша. Теперь вернемся к тому, почему я сейчас здесь. В последний раз, когда мы с вами разговаривали, вы обратились ко мне за советом.
— Верно. Но у вас ведь есть более важные дела...
— Я был бы рад отвлечься от них.
Д’Агоста пристально посмотрел на агента ФБР. Он выглядел изможденным, как и всегда, но при этом казался совершенно спокойным. Бледно-голубые глаза смотрели на лейтенанта в ответ с прохладцей. Воистину, Пендергаст был самым странным человеком из всех, кого д’Агоста когда-либо встречал, и только Бог мог знать, что происходило в душе этого человека за его холодной наружностью.
— Хорошо. Здорово. Но я предупреждаю вас, что это дело — полное фуфло.
Д’Агоста поделился с другом деталями преступления: рассказал о том, как обнаружили тело, описал место преступления, упомянул о массе улик (ни одна из которых не оказалась полезной), вкратце описал доклады охранников и основные тезисы разговоров с кураторами и лаборантами из отдела остеологии. Пендергаст выслушал все и приступил к более подробному изучению этого дела, погрузившись в полное оцепенение — если не считать случайных движений его серебристых глаз.
Неожиданно в углу появилась тень, и Пендергаст поднял взгляд. Д’Агоста оглянулся через плечо, проследив за реакцией друга, и увидел высокую, грузную фигуру Морриса Фрисби, главы отдела. Когда д’Агоста опрашивал его впервые, он был удивлен, встретив не сутулого близорукого куратора, как он ожидал, а сильного, спортивного мужчину, которого опасались все его подчиненные. Д’Агоста и сам чувствовал себя рядом с ним несколько сконфуженно. Фрисби был одет в дорогой костюм в полоску и красный галстук, а в его голосе слышался характерный акцент верхнего Нью-Йорка. При своем росте более шести футов он словно бы заполнял собой б о льшую часть небольшой комнатки. Куратор перевел взгляд с д’Агосты на Пендергаста и обратно, буквально излучая раздражение. Он не скрывал, что ему совсем не нравилось пребывание полиции на его территории.
— Вы все еще здесь, — произнес он. При этом, он, скорее утверждал, нежели вопрошал.
— Дело ведь еще не раскрыто, — ответил д’Агоста.
— И вряд ли будет. Это было случайное преступление, совершенное кем-то извне. Марсала просто оказался не в том месте и не в то время. Убийство не имеет ничего общего с отделом остеологии. Насколько я знаю, вы уже неоднократно допрашивали моих сотрудников, у которых, между прочим, много работы — важной исследовательской работы. Так что могу я надеяться, что вы завершите свое расследование в кратчайшие сроки и позволите моим сотрудникам продолжать работу в спокойной обстановке?
— Кто этот человек, лейтенант? — мягко обратился Пендергаст к д’Агосте.
— Я доктор Моррис Фрисби, — сухо представился куратор, ответив Пендергасту. У него были темно-синие глаза с очень крупными белками, и теперь они сфокусировались на агенте ФБР, как два прожектора. — Я начальник антропологической секции.
— Ах, да. Вы получили повышение после таинственного исчезновения Хьюго Мензиса, если я не ошибаюсь.
— А вы кто такой? Еще один полицейский в штатском?