Медленным движением Пендергаст опустил руку в карман пиджака, достал свой жетон и удостоверение и помахал ими издали перед Фрисби. Тот прищурился.
— А разве это дело попадает под юрисдикцию ФБР?
— Можно сказать, я здесь из праздного любопытства, — беззаботно ответил Пендергаст.
— Отличный способ провести выходные. Для вас, надо думать, лучше некуда. Может, тогда вы расскажете лейтенанту, как завершить дело и прекратить бессмысленное прерывание работы моих сотрудников. Это простое прожигание денег налогоплательщиков. Не говоря уже о том, что он оккупирует часть моего подведомственного пространства.
Пендергаст улыбнулся.
— Мое праздное любопытство может привести к чему-то более официальному, если лейтенант сочтет, что его работе мешает назойливый, недалекий, зазнавшийся бюрократ. Не вы, разумеется. Я просто выразился в общих чертах.
Фрисби уставился на Пендергаста, а его крупное лицо побагровело от гнева.
— Препятствие свершению правосудия — это серьезный проступок, доктор Фрисби. По этой причине я был столь счастлив услышать от лейтенанта, насколько вы всесторонне оказывали ему содействие и намереваетесь продолжать это делать.
Фрисби некоторое время держался напряженно. А затем повернулся, собираясь уйти.
— О, и доктор Фрисби? — продолжил Пендергаст своим самым мягким, медовым тоном. Фрисби не обернулся, он лишь замер. — Вы можете продолжить наше с вами сотрудничество, предоставив имя и данные ученого, который недавно работал с Виктором Марсалой, и передать их моему уважаемому коллеге.
Услышав это, Фрисби обернулся. Его лицо было пунцовым от злости. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но Пендергаст опередил его:
— Прежде чем вы скажете что-нибудь, доктор, позвольте задать вам вопрос. Вы знакомы с теорией игр?
Куратор не ответил.
— Если знакомы, то вы должны знать, что существует определенное подмножество игр, известных математикам и экономистам как игры с нулевой суммой. Это игры, которые имеют дело с ограниченным числом ресурсов, без увеличения, или уменьшения их количества — они лишь переходят от одного игрока к другому. Учитывая ваше нынешнее состояние, если вы заговорите сейчас, то я боюсь, что вы скажете что-то опрометчивое. Я чувствую себя обязанным предостеречь вас. В результате этого обмена, вы будете оскорблены и унижены, как и обязывают правила теории игр. Мне же это позволит повысить свое влияние и статус за ваш счет. Поэтому я предлагаю самый благоразумный курс действий для вас: соблюдать тишину и отправиться за информацией, которую я запросил, со всей возможной поспешностью.
Пока Пендергаст говорил, выражение, не похожее ни на одно, какое д'Агоста когда-либо видел, медленно наползало на лицо Фрисби. Он ничего не говорил, только немного покачивался — сначала назад, потом вперед, как ветвь, ласкаемая ветерком. Затем он слабо, почти незаметно кивнул и скрылся.
— Буду вам крайне признателен! — выкрикнул Пендергаст напоследок, устраиваясь поудобнее на своем место и принимая позу, в которой он сидел до прихода куратора.
Д’Агоста наблюдал за всем этим обменом любезностями молча.
— Вы только что запихнули свой ботинок так глубоко ему в задницу, что ему придется есть свой ужин с носка вашей туфли.
— Я знал, что всегда могу рассчитывать на подходящую остроту от вас.
— Боюсь, что вы только что нажили врага.
— У меня большой опыт в делах этого музея. Здесь есть несколько кураторов, которые ведут себя как господа на своих маленьких вотчинах. Я довольно жестко отношусь к таким людям. Скверная привычка, но от нее очень трудно избавиться, — он поднялся со своего стула. — А сейчас я бы весьма хотел поговорить с этим специалистом из остеологии, которого вы упомянули. Марк Сандовал.
Д’Агоста тяжело поднялся на ноги.
— Следуйте за мной.
Они нашли Сандовала в одном из хранилищ, расположенных в дальнем конце коридора. Он перемещался от одного ящика с костями к другому и делал пометки. Нос у него все еще был красным, а глаза оставались припухшими — похоже, летняя простуда оказалась не на шутку цепкой.
— Это специальный агент Пендергаст из ФБР, — представил друга д’Агоста. — Он бы хотел задать вам несколько вопросов.
Сандовал нервно огляделся по сторонам, словно боялся, что их может кто-то увидеть. Возможно, Фрисби.
— Здесь?
— Да, здесь, — ответил Пендергаст, осмотрев окружающее пространство. — Какое очаровательное место. Сколько человеческих останков находится в этой комнате?
— Около двух тысяч... плюс-минус.
— И откуда они?
— Из Океании, Австралии и Новой Зеландии.
— Сколько их, если брать в расчет всю коллекцию?
— Около пятнадцати тысяч, если объединить все коллекции отделов остеологии и антропологии.
— Мистер Сандовал, я так понимаю, что одним из элементов вашей работы является помощь приезжим ученым.
— На самом деле, это наша основная обязанность. У нас постоянный поток приезжих специалистов.
— Но в обязанности Виктора Марсалы это не входило, хотя он и был лаборантом.
— У Вика... был не тот темперамент. Иногда приезжие ученые обладают... сложными характерами. Или и того хуже.
— В чем именно заключается ваша помощь приезжим ученым?
— Обычно ученые посещают музей, желая исследовать конкретный экземпляр или коллекцию. Мы — как библиотекари по костям: приносим им образцы, дожидаемся, пока они их осмотрят, а затем возвращаем их на место.
— Костяной библиотекарь — и впрямь весьма наглядное описание. Скольким приезжим ученым вы помогаете в месяц? В среднем.
— По-разному. От шести до десяти, наверное.
— От чего это зависит?
— От того, насколько сложны и обширны запросы приезжего ученого. Если к нам приходит человек с очень подробным списком требований, то нам может понадобиться работать исключительно с ним несколько недель. А может прийти ученый, который, скажем, хочет посмотреть только один череп.
— Какой квалификацией должны обладать эти люди?
Сандовал пожал плечами.
— У них должна быть определенная... институциональная принадлежность и убедительный план исследований.
— Особых полномочий не требуется?
— Нет, ничего такого. Нужно представительное письмо, официальный запрос на бланке университета, подтверждающий его принадлежность к университету или медицинской школе.
Пендергаст небрежно поправил манжету своей рубашки.
— Насколько я понимаю — хотя он делал это нечасто — Марсала все же работал с учеными. Был проект, которым он занимался несколько месяцев назад.
Сандовал кивнул.
— Эм... да.
— Что он говорил об этой работе?
— Он, вроде, намекнул, что этот ученый может каким-то образом помочь ему.
— И Марсала работал исключительно с ним?
— Да.
— Насколько велика вероятность, что работа этого приезжего специалиста принесла бы пользу мистеру Марсале, который, по общественным оценкам, был квалифицированным специалистом в области костной артикуляции, хотя его основные обязанности заключались в наблюдении за мацерационными резервуарами и аквариумами с жуками-кожеедами?
— Я не знаю. Возможно, этот человек собирался взять Вика в соавторы статьи, которую он собирался опубликовать.
— Зачем?
— В благодарность за его помощь. Быть... костяным библиотекарем может не каждый. Некоторые ученые подают настолько специфические запросы, что приходится использовать собственные знания и навыки, чтобы их выполнить.
Д’Агоста слушал этот обмен информацией, впадая во все большее недоумение. Он ожидал, что Пендергаст погрузится в судебные аспекты этого дела. Но, как и всегда, агент ФБР, похоже, направился по тангенциальной траектории и толком даже не дал понять, какое отношение все это имеет к делу.
— Мистер Сандовал, знаете ли вы, какие образцы исследовал этот ученый, прежде чем уехал?
— Нет?
— У вас есть возможность узнать это для нас?
— Конечно.
— Превосходно, — Пендергаст указал на дверь. — В таком случае: после вас, мистер Сандовал.
***
Они покинули хранилище и направились через лабиринт проходов к компьютерному терминалу в помещении, выглядевшем, как основная лаборатория: здесь было множество столов и рабочих станций с несколькими наполовину сочлененными скелетами, лежавшими на столах, покрытых зеленым сукном.
Д’Агоста и Пендергаст склонились над Сандовалом, пока лаборант, сидя за терминалом, обратился к базам данных остеологического и антропологического отделов музея. Лаборатория погрузилась в тишину, нарушаемую лишь нажатием клавиш. Затем раздался шепот принтера, и Сандовал схватил с него лист бумаги.
— Похоже, Марсала извлекал для этого ученого только один образец, — сказал он. — Вот сводка.
Д’Агоста наклонился ближе, внимательно изучив запись.
Дата последнего доступа: 20 апреля
Готтентот [51], мужчина, приблизительно тридцати пяти лет. Капская Колония [52], прежний Восточный Грикваланд [53].
Состояние: отличное. Никаких следов увечий.
Причина смерти: дизентерия во время Седьмой Пограничной войны [54].
Дата: 1889 г.
Закуплено: Н. Хатчинсом
Артикул: С-31234-rn.
— Это, само собой, устаревшая запись, — сказал Сандовал. — «Готтентот » сейчас считается унизительным словом. Правильный термин — «Кой-Коин».
— В этой записи сказано, что тело поступило в музей в 1889 году, — отметил Пендергаст, — Если мне не изменяет память, Седьмая Пограничная война закончилась в конце 1840-х.
Сандовал на мгновение задумался и что-то пробормотал себе под нос.
— Тело, вероятно, было выкопано из земли перед тем, как отправиться в музей.
Лаборатория снова погрузилась в молчание.
— В те дни это было обычной практикой, — добавил Сандовал. — Люди раскапывали могилы, чтобы заполучить желаемый экземпляр. Сейчас такого, само собой, никто не делает.
Пендергаст указал на номер артикула.
— Можем мы взглянуть на этот образец, пожалуйста?
Сандовал нахмурился.
— Зачем?
— Уважьте мой интерес.
И снова — тишина.
Пендергаст склонил голову.
— Я только лишь хотел бы ознакомиться с процессами, связанными с поиском и извлечением образца.
— Ну, хорошо. Следуйте за мной.
Записав номер артикула на листе бумаги, Сандовал повел их обратно по центральному коридору, прошел его почти до конца, уводя д’Агосту и Пендергаста в бесконечный лабиринт коллекций. Потребовалось некоторое время, в течение которого лаборант изучал содержимое старых деревянных шкафов с латунными светильниками и мутными стеклянными дверьми, чтобы найти образец. Наконец Сандовал остановился перед одним из шкафов. Желаемый артикул — рукописный, на выцветшей медной пластине — был прикреплен к большому лотку на одной из верхних полок шкафа, задвинутого в самый дальний угол. Сандовал снова сверился с номером и вытащил лоток с полки. Он отнес его обратно в смотровую лабораторию и положил на отрез зеленого сукна, передав д’Агосте и Пендергасту по паре латексных перчаток. Надев такие же перчатки, он снял защитное покрытие с лотка.
На нем оказался настоящий беспорядок: ребра, позвонки, бесчисленное количество костей. Неожиданно повсюду разнесся необычный запах: д’Агосте показалось, что это был запах мускуса, старых древесных корней и нафталина со слабым духом разложения.
— Эти кости удивительно чистые, учитывая то, что они пролежали в земле сорок лет, — заметил лейтенант.
— Раньше скелеты, которые пребывали в музей, тщательно очищали, — объяснил Сандовал. — Тогда люди не понимали, что сама грязь является ценной частью образца и должна быть сохранена.
Пендергаст взглянул на лоток и задержал на нем взгляд примерно на минуту. Затем, потянувшись вперед, он осторожно извлек череп без нижней челюсти. Он вытянул его перед собой — д’Агосте показалось, что он демонстрирует его всему миру, как Гамлет, стоящий у могилы Йорика.
— Интересно, — пробормотал агент. — В действительности, крайне интересно. Спасибо вам, мистер Сандовал.
Затем он вернул череп на место, кивнул лаборанту в знак того, что допрос завершен, и, сняв перчатки, повел д’Агосту обратно по коридору в царство живых.
Административная Столовая — или АС, как ее здесь называли — располагалась на предпоследнем этаже на Уан-Полис-Плаза. Именно здесь комиссар полиции, заместитель комиссара и другие ведомственные власти проводили время за обедом. Д’Агоста бывал здесь лишь однажды — во время праздничного обеда в тот день, когда его и два десятка других офицеров повысили до лейтенантов. И хотя сама комната с ее интерьером выглядела, как временн а я капсула из ранних 1960-х годов, виды Нижнего Манхэттена, раскинувшегося под окнами, которые простирались от пола до полотка, были ошеломляющими.
Однако пока д’Агоста ждал в прихожей за пределами АС, он совсем не думал об этом виде. Он провожал взглядом проплывающую мимо толпу лиц, в поисках Глена Синглтона. Это была третья среда месяца — день, когда его начальник обедал со всеми главными капитанами. Лейтенант был уверен, что встретит Синглтона именно здесь.
Наконец-то, в отдалении показалась крупная, хорошо одетая, ухоженная фигура капитана. Д’Агоста тут же рванул сквозь толпу, пока не достиг своего начальника.
— Винни, — Синглтон удивился, увидев его здесь.
— Я слышал, вы хотели меня видеть, — кивнул д’Агоста.
— Хотел. Однако не стоило караулить меня. Это вполне могло подождать.
Д’Агоста говорил с секретарем Синглтона и выяснил, что капитан будет занят весь день.
— Мне было нетрудно, сэр. Так в чем дело?
Они направлялись в сторону лифта, но Синглтон вдруг остановился.
— Я прочитал твой отчет об убийстве Марсалы.
— Ох...
— Прекрасная работа в сложившихся обстоятельствах. Но теперь я решил назначить на это дело Формозу. Вместо этого случая я даю тебе убийство на 73-й улице. Грабитель перерезал горло жертве, когда она начала от него отбиваться. Это похоже на более основательное дело — с несколькими свидетелями и хорошей судебной экспертизой. Можешь вытащить своих людей из музея и дать им развеяться.
Именно это д’Агоста и ожидал услышать. Именно поэтому он решил выследить Синглтона в Административной Столовой — он хотел поймать капитана, прежде чем все зайдет слишком далеко. Формоза... он был одним из новых лейтенантов в штате, и у него еще молоко на губах не обсохло.
— Если вы не возражаете, сэр, — начал он, — я бы хотел остаться в музее.
Синглтон нахмурился.
— Но твой отчет. Серьезно, это же не самое хорошее дело. Отсутствие серьезных улик, никаких свидетелей...
За плечом Синглтона д’Агоста увидел, как его жена, Лора Хейворд, вышла из Административной Столовой. Ее прекрасная фигура буквально вырисовывалась на фоне высоких окон Вулворт-билдинг[55]. Она заметила его, инстинктивно улыбнувшись, решила подойти, но заметила, что муж разговаривает с Синглтоном, и, подмигнув ему, ретировалась к лифту.
Д’Агоста снова перевел взгляд на Синглтона.
— Я знаю, что это верный «висяк», сэр. Но я бы хотел, чтобы вы дали мне на него еще неделю.
Синглтон с любопытством уставился на него.
— Это переназначение — не пощечина, если ты подумал именно об этом. Я даю тебе достойное и решаемое дело с широкой оглаской, которое поможет твоей репутации.
— Я и не думал, что это некая пощечина, капитан. Я читал об убийстве той женщины, бегуньи, и я знаю, что это будет адское задание.
— Тогда почему ты хочешь продолжать заниматься убийством Марсалы?
Накануне д’Агоста готовился к этому разговору, поэтому ждал его с нетерпением.
— Я не совсем уверен, почему именно, сэр, — медленно ответил он, — в некоторой степени, это невозможно точно сформулировать. Просто я ненавижу бросать дела. И... иногда бывает некое предчувствие, догадка, что нечто вот-вот наклюнется. Вы, наверняка знакомы с этим чувством, капитан.
Эта догадка, как понимал сам д’Агоста, носила имя агент Пендергаст.
Синглтон еще несколько секунд оценивающе смотрел на него. Это были долгие, неопределенные несколько секунд. Затем на его лице появилась тень улыбки, и он кивнул.
— Знаю, — ответил он, — и очень верю в такие предчувствия. Ладно, Винни, можешь оставаться в музее. Я передам убийцу бегуньи Клейтону.
Д’Агоста сглотнул тяжелый ком, подступивший к горлу.
— Спасибо, сэр.
— Удачи. Держи меня в курсе.
И, снова кивнув, Синглтон удалился.
Как только Пендергаст вошел в захламленный музейный кабинет, доктор Финистер Паден тут же вскочил и указал ему на кресло, предназначенное для посетителей.
— Ах, агент Пендергаст! Пожалуйста, присаживайтесь, — чересчур взволнованный, дрожащий тон, которым он оставил сообщение на автоответчике пару дней назад, теперь испарился. Сегодня доктор широко улыбался и, казалось, был чрезвычайно доволен собой.
Пендергаст склонил голову.
— Доктор Паден. Я так понимаю, у вас есть для меня новая полезная информация?
— Так и есть. Воистину, так и есть! — минералог потер свои пухлые руки. — Должен признаться, мистер Пендергаст — и смею надеяться, что детали этого разговора останутся строго между нами — я испытал небольшое... незначительное огорчение, — он открыл ящик, извлек оттуда кусок мягкой ткани, развернул его, и на его ладони оказался камень. Доктор легко, почти ласково прикоснулся к нему.
— Он прекрасен. Неописуемо прекрасен, — минералог, казалось, с трудом овладел собой и лишь после этого передал камень Пендергасту. — Так или иначе, поскольку я не сумел сразу распознать природу этого камня и найти его в своих обычных источниках, я прибегнул к изучению его химической маркировки, показателя преломления и провел множество других подробных анализов. Но по факту я... заострял свое внимание не на том... за деревьями, как говорится, леса не увидел.
— Я не совсем уверен, что улавливаю ход ваших мыслей, доктор Паден.
— Я должен был сосредоточиться на изучении самого камня, а не на его химических свойствах. С самого начала я сказал вам, что у вашего камня очень необычный окрас, а его матричная структура является необычайно ценной. Но, если вы помните, я также сказал вам, что бирюза с оттенком глубокого индиго встречается только в трех штатах. И это правда, если не считать одного исключения.
Он подошел к своему цветному лазерному принтеру, вытащил оттуда лист бумаги и передал его Пендергасту.
Агент бегло изучил его и понял, что перед ним описание одного из экземпляров ювелирного каталога или лота аукциона. Наряду с фотографией драгоценного камня на бумаге Падена содержалось и несколько абзацев текста с его описанием. И хотя этот камень был значительно меньше, чем тот, который извлекли из желудка Альбана, во всех остальных отношениях эти два экземпляра были почти идентичны.
— Единственная в своем роде американская бирюза лазурного цвета, которую нашли вне известных мне трех штатов, — почти благоговейным полушепотом произнес Паден. — И это единственный лазурный камень с золотыми матричными вкраплениями, с которым я когда-либо сталкивался.
— Откуда он взялся? — очень тихо осведомился Пендергаст.
— Из малоизвестной шахты в Калифорнии, известной как «Золотой Паук». Это очень старое месторождение, оно было закрыто более ста лет назад, и его описание на сегодняшний день отсутствует в книгах и справочниках. И все же я огорчен, потому что этот камень оказался настолько необычным, что просто обязан был натолкнуть меня на мысль о том месторождении. Я могу оправдаться лишь тем, что та шахта была очень маленькой, добыча оттуда велась в весьма небольших масштабах — из нее было получено не более пятидесяти или шестидесяти футов бирюзы высшего класса. Малоизвестность этого месторождения сбила меня с толку... как и то, что находится оно в Калифорнии.
— А где именно в Калифорнии? — голос Пендергаста прозвучал еще тише прежнего.
— На берегу озера Солтон-Си, к северо-востоку от пустыни Анза-Боррего, южнее национального парка Джошуа-Три. Крайне необычное расположение, особенно с минералогической точки зрения, потому что только...
До этого момента Пендергаст сидел в кресле неподвижно, но сейчас он совершенно неожиданно подскочил и буквально выпорхнул из кабинета, взмахнув полами пиджака и держа распечатку в руке. До пораженного куратора донеслись только его тихие слова благодарности.
Помещение для хранения улик двадцать шестого участка полицейского управления Нью-Йорка не было комнатой в общепринятом смысле этого слова — оно, скорее, представляло собой беспорядочный набор полок, уголков, закутков и ниш, отрезанных от остального подвала толстой проволочной сеткой. В подвале старого здания сильно пахло плесенью и селитрой. Лейтенанту Питеру Англеру иногда казалось, что, если устроить здесь тщательный обыск, то можно было запросто найти вмурованный в стену скелет — как тот, что вдохновил когда-то Эдгара Алана По написать «Бочонок Амонтильядо».
Сейчас лейтенант ожидал, стоя у большого окошка в сетке с надписью «Хранилище Улик», и прислушивался к долетавшим до него издалека стукам и шарканью. Через минуту из темноты вынырнул силуэт сержанта Малвехилла. В руках он держал небольшой контейнер для улик.
— Вот он, сэр, — возвестил сержант.
Англер кивнул, сделал несколько шагов по коридору и оказался в отделе составления отчетов. Закрыв за собой дверь, он подождал, пока Малвехилл поставит контейнер в сквозное окно, соединявшее две секции подвала. Он расписался в журнале и протянул его обратно, затем поставил контейнер с уликами на ближайший стол, сел за него, открыл крышку и заглянул внутрь.
Внутри не было ничего.
Хотя на деле «ничего» было драматичным преувеличением. Внутри лежало несколько образцов одежды Альбана Пендергаста и немного грязи с его ботинок в полиэтиленовом пакете. Также внутри находились изрядно помятые патроны, извлеченные из корпуса автомобиля, но они были пока бесполезны, так как результаты анализа баллистической экспертизы еще не пришли.
Пока что единственной полезной уликой был кусок бирюзы, найденный в желудке убитого, и именно он — отсутствовал. Наличествовал лишь маленький пустой пластиковый контейнер, в котором должен был лежать камень, если бы Пендергаст не взял его на проверку.
Англер нутром чуял, что камня не окажется на месте, но в каком-то уголке своей души он все же надеялся, что Пендергаст вернет его. Уставившись на бесполезный контейнер с уликами, лейтенант почувствовал, как внутри него закипает злость. Пендергаст обещал вернуть камень в течение суток, которые истекли два дня назад. Англеру никак не удавалось найти Пендергаста — все его многочисленные звонки агенту остались без ответа.
Однако насколько бы сильно ни разочаровал его Пендергаст, гораздо сильнее лейтенант был недоволен самим собой. Агент ФБР едва ли не умолял отдать ему бирюзу во время вскрытия его сына. В ту минуту, поддавшись слабости и отринув рассудительность, Англер смилостивился. Что в результате? Пендергаст не оправдал его доверие.
Какого черта он делал с этим камнем?
Краем глаза Англер заметил слабое черное пятно и, повернувшись, увидел Пендергаста — словно тот материализовался здесь по велению мысли лейтенанта. Агент ФБР тенью стоял в дверях отдела для составления отчетов. Англер молча наблюдал, как Пендергаст подходит к нему и протягивает ему камень.
Лейтенант внимательно посмотрел на кусок бирюзы. Это однозначно был тот же самый камень — или, по крайней мере, очень похожий. Англер открыл пластиковый контейнер, вложил в него лазурную бирюзу, снова закрыл его и поместил обратно в ящик для улик. Лишь после этого он снова поднял глаза на Пендергаста.
— И что мне следует о нем знать? — спросил он.
Пендергаст воззрился на него со всей возможной доброжелательностью.
— Я надеялся, что для начала вы поблагодарите меня.
— Поблагодарю вас? Вы удерживали у себя улику на сорок восемь часов дольше, чем я вам позволил. Вы не отвечали на мои звонки. Агент Пендергаст, правила обращения с уликами придуманы не просто так, и вы повели себя крайне непрофессионально!
— Я хорошо осведомлен о правилах, — кивнул Пендергаст. — Как и вы. И вы позволили мне взять этот камень вопреки этим самым правилам. Вы первый нарушили их.
Англер глубоко вздохнул. Он гордился тем, что сумел не потерять самообладание, и будь он проклят, если это мраморное изваяние, облаченное в черные одежды, этот Сфинкс, будь он неладен, сумеет вывести его из себя.
— Объясните, почему вы держали его у себя намного дольше, чем было дозволено.
— Я пытался определить его происхождение.
— И как? Определили?
— Пока я не могу поделиться с вами окончательным результатом.
«Не может поделиться со мной окончательным результатом». Можно ли было дать более неопределенный ответ? Англер пару секунд хранил молчание, затем решил испробовать другую тактику.
— У нас появилось новое направление в охоте на убийцу вашего сына, — сказал он.
— Вот как?
— Мы стараемся всеми возможными способами отследить последние перемещения Альбана в те дни и недели, что предшествовали его убийству.
Пендергаст выслушал это молча. Затем слегка пожал плечами, развернулся и направился к выходу.
— Хотите сказать, это все? Вся реакция, на которую вы способны? Пожать плечами?
— Я тороплюсь, лейтенант. Повторюсь: я весьма благодарен вам за разрешение взять камень. А теперь, если не возражаете, я должен идти.
Однако Англер еще не закончил. Он последовал за агентом к двери.
— Я хочу знать, что, черт возьми, происходит у вас в голове! Как вы можете быть таким дьявольски... равнодушным? Вы разве не хотите узнать, кто убил вашего сына?
Но Пендергаст уже скрылся за углом отдела составления отчетов. Англер, прищурившись, уставился на пустой дверной проем. Он слышал быстрые легкие шаги Пендергаста, отражавшиеся эхом от стен каменного коридора, ведущего к лестнице на первый этаж. Наконец, когда шаги стихли, лейтенант развернулся, подошел к столу, закрыл контейнер с уликами, постучал по стене, смежной с хранилищем, сообщая таким образом Малвехиллу, что он завершил свою работу, и поставил контейнер в сквозное окно.
После этого его взгляд снова невольно вернулся к пустому дверному проему.
Привлекательная женщина лет тридцати с блестящими каштановыми волосами до плеч отделилась от толпы, сгруппировавшейся в Большой Ротонде музея, прошла по широкой центральной лестнице на второй этаж, а затем направилась по гулкому мраморному коридору к двери, окруженной красиво подсвеченными живописными изображениями наскальных рисунков Анасази[56].
Женщина на мгновение задержалась у двери, глубоко вздохнула и, в конце концов, вошла в помещение. Метрдотель, притаившийся за небольшой деревянной стойкой, выжидающе посмотрел на нее.
— У меня забронирован столик на двоих, — сообщила женщина, — на фамилию Грин. Марго Грин.
Мужчина сверился со списком.
— Ах, да, доктор Грин. Рады снова видеть вас. Вас уже ожидают.
Марго проследовала за мужчиной, пробираясь по проходу между расставленными по залу столами, попутно оглядываясь. Этот зал, насколько она знала, обладал весьма любопытной историей. Изначально это был Зал Анасази, переполненный десятками индейских мумий, застывших во всевозможных изогнутых позах, а также бесчисленными одеялами, горшками и наконечниками стрел, найденных в захоронениях в Аризоне и на других кладбищах в конце XIX века. Но со временем вокруг экспозиции начали разгораться споры, и в начале 1970-х годов большая группа индейцев Навахо[57] отправилась в Нью-Йорк, к музею, и устроила пикет протеста против того, что, как они считали, было осквернением могил их предков. Выставку без шума прикрыли, а мумии вынесли из зала. После этого помещение пустовало в течение нескольких десятилетий, пока два года назад один расчетливый сотрудник не сообразил, что это место идеально подходит для высококлассного ресторана, обслуживающего меценатов, сотрудников музея, кураторов и их важных гостей. Ресторан назвали «Чако», сохранив в нем очаровательные старинные фрески с рисунками, напоминавшими о древних жилищах Анасази, но, разумеется, теперь здесь не было и намека на мумифицированные останки. Одну кирпичную перегородку, имитировавшую глухую стену, снесли, открыв взгляду огромные окна с видом на аллеи музея, освещенные сейчас яркими лучами солнца.
Марго с удовольствием посмотрела в окна.
Прямо перед ней из-за стола поднялся лейтенант Винсент д’Агоста. Он выглядел почти так же, как в день их последней встречи — немного похудел, улучшил физическую форму, но волосы его заметно поредели. Его облик пробудил в ее душе странную смесь признательности и меланхолии.
— Марго! — воскликнул он, когда их рукопожатие переросло в немного неловкое объятие. — Я так рад вас видеть.
— Взаимно.
— Выглядите потрясающе. Я очень рад, что вы смогли так быстро найти время встретиться со мной.
Они устроились за столиком. Д’Агоста позвонил ей накануне с неожиданным предложением увидеться где-нибудь в музее. Встретиться в «Чако» было ее идеей.
Д’Агоста огляделся вокруг.
— Здесь все так изменилось с момента нашей первой встречи. Сколько лет прошло?