Время и «потребление/расходование»

Аристотель определил время как «число [количество?] движения по отношению к предыдущему и последующе­му» 1 — и со времен античности понятие время подразуме­вало понятие последовательность. Кант [в «Критике чистого разума»] с очевидностью установил, что понятие последо­вательность, в свою очередь, должно быть связано с поня­тием причинность: «...Необходимый закон нашей чувствен­ности и, стало быть, формальное условие всех восприятий состоят в том, что последующее время с необходимостью определяется предшествующим временем...» ². Такое пони­мание времени сохраняется даже в современной реляти­вистской физике, но уже не в связи с изучением трансцен­дентных условий восприятия, а при определении приро­ды времени в терминах объективной космологии: время рассматривается как порядок причинно-следственных сцепле­ний. Обращаясь к этим эйнштейновским представлениям, Ганс Рейхенбах недавно вновь определил порядок време­ни как порядок причин, порядок открытых причинно-следственных сцеплений, которые подтверждаются (ве­рифицируются) в нашей вселенной; направление вре­мени определяется в терминах увеличивающейся энтропии (т. е. используется — с привлечением теории информа­ции — то понятие из термодинамики, которое уже давно заинтересовало философов и которое они присвоили для своих рассуждений о необратимости времени)".

Предыдущее причинно обусловливает последующее, и по­следовательность этой детерминации не может быть повер­нута вспять, по крайней мере в нашей вселенной (согласно той эпистемологической модели, с помощью которой мы объясняем себе мир, в котором живем); иными словами, эта последовательность необратима. Известно, что другие космологические модели могут предложить другие решения этой проблемы.

¹ Аристотель. Физика. IV. 11.

² Русский перевод приведен по изданию: Кант И. Критика чисто­го разума. Философское наследие. Том 118. М., 1994. С. 159.

Но в сфере нашего обыденного пони­мания событий (и соответственно в воображаемой сфере персонажа повествования) данное представление о време­ни — именно то, которое позволяет нам действовать самим, а также воспринимать события и их направленность.

Экзистенциализм и феноменология переместили про­блему времени в область «структур субъективности», по­ложив понятие время в основу своих рассуждений о дея­тельности, о возможном (la possibilita), о планировании (промысливании) будущего (il progetto), о свободе. Но хо­тя при этом и используются другие слова, речь все равно идет о порядке предыдущего и последующего и о причинно-следственных связях между ними (связях, по-разному ак­центируемых). Время как структура возможного (a structure of possibility, struttura della possibilita) — это, по сути, пробле­ма нашего движения к будущему от прошлого: можно вос­принимать прошлое лишь как оковы для свободы наших замыслов (nostra liberta di progettare) (замыслов, неизбеж­но вынуждающих нас выбирать то, чем мы уже стали); можно, напротив, понимать прошлое как основу будущих возможностей сохранять или изменять то, что было, — ра­зумеется, в рамках ограниченной свободы, но тем не ме­нее всегда в условиях позитивного развития.

Ж.-П. Сартр говорит, что «прошлое — это постоянно увеличивающаяся тотальность того в-себе, которое мы суть»'. Даже если и когда я хочу двигаться к возможному будущему, я есмь мое прошлое — и не могу им не быть. Мои возможности выбирать или не выбирать то или иное бу­дущее зависят от моих прежних поступков, образующих исходную основу для моих возможных решений. И как только я принимаю решение, оно, в свою очередь, стано­вится прошлым и изменяет то, что есмь я, и создает уже иную основу для последующих замыслов. Если есть какой-либо смысл в философском обсуждении проблемы свобо­ды и ответственности наших решений, то основа такого обсуждения, исходная точка для феноменологии подобных

¹ SartreJ.P. L'etre et le neant: Essai d'ontologie phenomenologique. P., 1957 (1943). P.159.

сюжетов — это всегда временная структура (the structure of temporality, la struttura della temporalita)^ш.

Согласно Э. Гуссерлю «„Я" свободно как прошлое. По сути дела, прошлое определяет меня и тем самым также и мое будущее, но будущее, в свою очередь, «освобождает» прошлое... В моей временности [Zeitlichkeit] заключается моя свобода, а в моей свободе заключается то обстоятель­ство, что хотя моя завершенность [Gewordenheit — «то-чем-я-стал-ность»] меня определяет, но никогда не определяет полностью, потому что она сама получает свое содержание лишь от будущего — в постоянном синтезе с ним»'. Одна­ко если «Я свободно одновременно и как уже-определен­ное и как долженствующее-быть», в этой «связанной сво­боде» (которая столь опутана обусловленностью и столь отягощена тем, что уже произошло и поэтому необрати­мо) заключена некая «скорбность» (Schmerzhaftigkeit), ко­торая есть не что иное, как «фактичность»².

(Ср. у Сартра: «Одним словом, я есмь мое Будущее при постоянной возможности им не быть. Отсюда та тревога, которую мы описали выше и которая происходит оттого, что я еще не есмь в достаточной степени то Будущее, ка­ким я должен быть и какое придает свой смысл моему на­стоящему: и это потому, что я есмь существо [бытие], чей смысл всегда проблематичен»³.)

Всякий раз, когда я строю планы относительно буду­щего, я ощущаю трагичность условий моего существова­ния, которых я не в силах избежать. Тем не менее я строю свои планы, противопоставляя этой трагичности возмож­ность чего-то позитивного, которое должно изменить то, что есть, и которое я осуществляю, устремляя себя в буду­щее. Мои замыслы, моя свобода и моя обусловленность — все выявляется и взаимодействует по мере того, как я осознаю

¹ Brand G. Welt, ich und Zeif. Nach unveroffentlichen Manuskripten Edmund Husserls. Den Haag, 1955. S. 127, 128. Следует иметь в виду, что приводимые фрагменты из данной книги — это большей частью не собственно цитаты из рукописей Гуссерля, а пересказы, принадлежащие автору книги Г. Бранду.

² Brand G. Op. cit. S. 129.

³ Sartre J.P. Op. cit. P. 173-174.

эту связь структур моих действий в свете моей ответ­ственности (responsibility, responsabilita). Именно это имеет в виду Гуссерль, когда говорит, что в «этом бытии, направ­ленном» («dieses Gerichtetsein») к «возможным целям» («mogliche Ziele»), возникает некая «идеальная “телеоло­гия”» («eine ideale “Teleologie”»)¹ и что «будущее как воз­можное «Имею», относящееся к исходной будущности, в которой я всегда уже есмь, — это всеобщий прообраз не­кой, по крайней мере имплицитной, цели жизни»².

Иными словами, «я», существующее во времени, осо­знает всю тяжесть и сложность своих решений, но в рав­ной мере осознает и необходимость эти решения прини­мать: принимать именно самому — и так, что бесконечный ряд этих неизбежных поступков-решений будет касаться не только его самого, но и всех других людей.