Часть V. Общая теория реформы




Часть I. Дебри

Глава I Функции экономической системы и экономической теории

Глава II Неоклассическая модель

Глава III Неоклассическая модель II: Государство

Глава IV Потребление и концепция домашнего хозяйства

Глава V Общая теория высокого уровня развития

Часть II. Рыночная система

Глава VI Услуги и рыночная система

Глава VII Рыночная система и искусство

Глава VIII Самоэксплуатация и эксплуатация

Часть III. Планирующая система

Глава IX Природа коллективного разума

Глава X Как используется власть: защитные цели

Глава XI Положительные цели

Глава XII Как устанавливаются цены

Глава XIII Издержки, контракты, координация и цели империализма

Глава XIV Убеждение и власть

Глава XV Новая экономическая теория технического прогресса

Глава XVI Источники государственной политики: итоги

Глава XVII Межнациональная система

Часть IV. Две системы

Глава XVIII Нестабильность и две системы

Глава XIX Инфляция и две системы

Глава XX Экономическая теория тревоги: проверка

Часть V. Общая теория реформы

Глава XXI Негативная стратегия экономической реформы

Глава XXII Раскрепощение мнений

Глава XXIII Справедливая организация домаш-него хозяйства и ее последствия

Глава XXIV Раскрепощение государства

Глава XXV Политика для рыночной системы

Глава XXVI Равенство в планирующей системе

Глава XXVII Социалистический императив

Глава XXVIII Окружающая среда

Глава XXIX Государство и общество

Глава XXX Финансовая, кредитно-денежная поли-тика и меры контроля

Глава XXXI Координация, планирование и пер-спектива

 

 

Джон Кеннет Гэлбрейт. "Экономические теории и цели общества" > Глава I Функции экономической системы и экономической теории

 

По укоренившемуся мнению назначение экономической системы, на первый взгляд, кажется впол­не очевидным. Оно состоит в том, чтобы производить мате­риальные блага и оказывать услуги, которые нужны людям. При отсутствии такой системы, т. е. системы, которая про­изводит продукты питания, перерабатывает, упаковывает и распределяет их, производит ткань и изготавливает одежду, строит дома, обставляет их мебелью, предоставляет услу­ги в области образования и медицины, обеспечивает закон и порядок, организует национальную оборону, жизнь была бы трудной. Такова ее функция. Наилучшая эконо­мическая система - это та, которая максимально обеспе­чивает людей тем, в чем они больше всего нуждаются.

Хотя этот взгляд широко распространен в учебниках, он является, пожалуй, слишком упрощенным. За послед­ние сто лет множество экономических задач стало выпол­няться организациями - промышленными корпорациями, электроэнергетическими предприятиями коммунального пользования, авиакомпаниями, системами розничных ма­газинов, телевизионными сетями, государственными бюро­кратическими учреждениями. Некоторые из этих органи­заций очень велики; и едва ли кто-нибудь усомнится в том, что они обладают властью, т. е. могут управлять действиями отдельных лиц и государства. Всякий согла­сится, что они управляют этими действиями в своих собст­венных интересах, т. е. в интересах тех, кто благодаря членству или праву собственности участвует в данном предприятии. Возможно, что в силу какого-то невероятного стечения обстоятельств или сознательных усилий эти интересы в основном совпадают с интересами обществен­ности. Если же такое стечение обстоятельств или целена­правленные усилия отсутствуют, то нет ничего удивитель­ного в том, что преследуются интересы организаций, а не общественности.

При таком подходе функция экономической системы больше не кажется простой, по крайней мере для тех, кто хочет видеть реальное положение вещей. Частично эко­номическая система служит отдельному человеку. Но ча­стично она, как мы теперь видим, служит интересам своих собственных организаций. «Дженерал моторс» существу­ет, чтобы обслуживать общество. Но «Дженерал моторс» также, или даже вместо этого, служит самой себе. Мало кому такое утверждение покажется резко противореча­щим здравому смыслу. А для многих оно будет триви­альным. Такое утверждение примечательно лишь тем, что оно не соответствует основному тезису экономической теории в ее традиционном изложении. При более тщатель­ном подходе оно становится именно тривиальным. В этом случае возникает стремление выявить интересы, которые преследуют гигантские организации, пути их осуществле­ния и последствия для общества.

Новое понимание функции экономической системы влечет за собой и новую точку зрения на функцию эко­номической теории. До тех пор, пока предполагалось, что экономическая система осуществляет свою деятельность в интересах отдельного человека, подчинена его нуждам и желаниям, можно было предполагать, что функция эко­номической теории состоит в объяснении процесса, по­средством которого это происходит. Экономисты, подобно другим ученым, обожают такие определения предмета их науки, в которых подразумевается его глубокое и универ­сальное значение. Наиболее знаменитое из этих определе­ний утверждает, что экономика является «наукой, которая изучает поведение людей как связь между целями и огра­ниченными средствами, имеющими альтернативные пути применения» [L. Bobbins, An Essay on the Nature and Significance of Economic Science, 2d ed., London, Macmillan, 1935, p. 16.]. Крупнейший современный авторитет фор­мулирует это несколько проще: «О том, как... мы изби­раем пути использования ограниченных производствен­ных ресурсов, имеющих альтернативные способы приме­нения, для достижения поставленных целей» [P. A. Samuelson, Economics, 8th ed.. New York, McGrow, 1970, p. 13.].

Эти определения кажутся превосходными До своей прямоте. Люди принимают решения о том, что они будут иметь; фирмы решают, как наилучшим образом выпол­нить эти решения. Экономическая теория изучает поведе­ние людей, вовлеченных в этот процесс. Она является наукой именно потому, что у нее нет никакой иной зада­чи, кроме понимания этого поведения.

Но если допускается, что организации, принимающие участие в этом процессе, обладают властью, что обеспе­чиваются именно их интересы и люди подчиняются этим интересам, то даже наиболее благодушные неизбежно за­дадут вопрос: а не может ли так случиться, что экономи­ческая теория тоже служит интересам организаций? Ор­ганизации обладают властью. Могут ли они не оказывать влияния на научную дисциплину, которая изучает их самих и процесс осуществления ими своей власти? Не мо­гут ли только что приведенные определения быть шир­мой для этой власти?

Такие вопросы совершенно оправданны. Экономичес­кая теория создает у людей представление об их экономическом обществе. Такое представление заметно влияет на их поведение и на их отношение к организациям, кото­рые составляют экономическую систему. Если в картине общества, создаваемой экономической теорией, товары или капитал, труд и материалы, с помощью которых они про­изводятся, представлены в качестве дефицитных, то это имеет место только потому, что товары играют важную роль - это точка опоры, от которой зависят благососто­яние и счастье. Таким образом, процесс, в котором изго­товляются блага, становится делом особой социальной важности. Огромное значение в этом случае придается организациям, которые производят товары, а те, кто уп­равляет и руководит этими организациями, обладают большим престижем. Приходится прилагать огромные усилия для доказательства правомочности действий, будь то любое регулирующее мероприятие правительства, лю­бой налог, любое решение профсоюза, которые похожи на вмешательство в производство, по крайней мере так ут­верждают лица, которых они затрагивают.

Представление о влиянии выбора имеет еще более важные последствия. Оно означает, что процесс выбора - решение приобрести данный продукт, отказаться от дру­гого - есть то, что в совокупности управляет экономической системой. И если выбор общественности есть источ­ник власти, то организации, из которых состоит экономи­ческая система, не могут обладать ею. Они лишь инстру­менты, в конечном счете удовлетворяющие этот выбор. Возможно, самая старая и определенно самая мудрая стратегия для осуществления власти - эхо отрицать факт обладания ею Монархи, включая наиболее жестоких де­спотов, издавна представляли себя простым отражением божественной воли. Затем это подтверждалось господству­ющей религией. В результате поведение монархов, каким бы скандальным, расточительным и губительным для здо­ровья, жизни, жизненных условий и общественной благо­пристойности оно ни было, не могло подвергаться сомне­нию, по крайней мере истинным верующим. Оно служило высшей воле. Современный политик увековечивает тот же инстинкт, когда он объясняет, хотя и неубедительно, что он всего лишь инструмент своих избирателей, что стремится не к осуществлению своих предпочтений, а к общему благу. Явно удалившаяся от религии, экономи­ческая теория, особенно потому, что существует видимая возможность выбора на рынке, тоже изображает коммер­ческую фирму служительницей высшего божества. В ре­зультате фирма не отвечает или несет лишь минимальную ответственность за свод, действия. Она реагирует на боже­ственную волю рынка. Если продукты, которые она производит, или услуги, которые она оказывает, никчемны или смертоносны, причиняют ущерб воздуху, воде, земле или нарушают нормальную жизнь, то не следует винить фирму. Все это отражает выбор общественности. Если люди введены в заблуждение, то это потому, что они сами предпочитают самообман. Если поведение в экономиче­ской сфере кажется иногда неразумным, то это потому, что неразумны люди. Факт нежелательного с социаль­ной точки зрения использования организациями власти в их собственных интересах, таким образом, как злой дух изгоняется или его почти удается изгнать из формальной экономической мысли. Когда в действительности имеет место такое проявление власти, сразу видно, насколько удобна такая непоколебимая вера и сколь выгодно ее насаждение.

Насаждение полезных верований особенно важно вви­ду способа, которым осуществляется власть в современной экономической системе. Он состоит, как отмечалось, в том, чтобы побуждать человека отказаться от целей, к которым он обычно стремится, и осуществлять цели другого лица или организации. Имеется несколько способов добиться этого. Угрозы физических страданий - тюрьмы, кнута, пытки электрическим током - относятся к древней тради­ции. Так же обстоит дело и с экономическими лишения­ми - голодом, позором нищеты, если человек не хочет работать по найму и тем самым принять цели работода­теля. Все большее значение приобретает убеждение, кото­рое состоит в изменении мнения человека таким образом, чтобы он согласился, что интересы другого лица или ор­ганизации выше его собственных. Дело обстоит именно так, поскольку в современном обществе физическое насилие хотя и одобряется до сих пор многими в принци­пе, на практике наталкивается на неодобрение. Кроме то­го, с ростом доходов люди становятся менее уязвимы в отношении угрозы экономических лишений. Соответствен­но убеждение (в формах, которые будут рассмотрены в дальнейшем) превращается в основной инструмент осуществления власти. Для этого жизненно важное значение имеет существование представлений об экономической жизни, которые были бы близки представлениям органи­заций, осуществляющих власть. То же самое относится и к процессу обучения, посредством которого насаждаются такие взгляды. Он или просто направлен па убеждение людей, что цели организации фактически полностью сов­падают с их собственными целями, или подготавливает почву для такого убеждения. Представление об экономи­ческой жизни, при котором люди рассматриваются в ка­честве инструментов для осуществления целей организа­ции, было бы гораздо менее полезно и удобно.

Содействие, которое экономическая теория оказывает осуществлению власти, можно назвать ее инструменталь­ной функцией в том смысле, что она служит не понима­нию или улучшению экономической системы, а целям тех, кто обладает властью в этой системе.

Частично такое содействие состоит в обучении ежегод­но нескольких сот тысяч студентов. При всей его неэф­фективности такое обучение насаждает неточный, но все же действенный комплекс идей среди многих, а может быть большинства, из тех, кто подвергается его воздей­ствию. Их побуждают соглашаться с вещами, которые они в ином случае стали бы критиковать; критические настроения, которые могли бы оказать воздействие на экономи­ческую жизнь, переключаются на другие, более безопас­ные области. Это оказывает огромное влияние непосредственно на тех, кто берется давать указания и выступать по экономическим вопросам. Хотя принятое представление об экономике общества не совпадает с реальностью, оно существует. В таком виде оно используется как замени­тель реальности для законодателей, государственных слу­жащих, журналистов, телевизионных комментаторов, про­фессиональных пророков - фактически всех, кто высту­пает, пишет и принимает меры по экономическим вопросам. Такое представление помогает определить их реакцию на экономическую систему; помогает установить нор­мы поведения и деятельности - в работе, потреблении, сбережении, налогообложении, регулировании, которое они считают либо хорошим, либо плохим. Для всех, чьи интересы таким образом защищаются, это весьма полезно. Мою настоящую работу многие сочтут менее полезной. В ней старательно обходится инструментальная функция экономической теории и происходит возврат к более древ­ней, более традиционной, более научной, объясняющей функции, заключающейся в стремлении понять реальное положение вещей.

Что касается первопричин инструментальной функции экономической теории, то, конечно, не следует ничего при­писывать тайному заговору и лишь немногое можно объ­яснить умыслом. Экономисты не раболепствуют преднаме­ренно перед сильными экономического мира. Лишь немно­гие сознательно стараются приспособиться. Скорее всего, преобладающие экономические интересы - это нормаль­ное и общепринятое в обществе мнение. То, что оно одоб­ряет и находит удобным, представляет собой разумную политику. То, что оно не одобряет или находит затрудни­тельным, может быть интересным или впечатляющим, но не является надежным руководством для серьезных мне­ний или действий. Как и у других людей, у экономистов есть чутье на то, что заслуживает доверия, серьезно и достойно уважения. Именно через определение того, что является серьезным и достойным, и проявляются главным образом экономические интересы.

Инструментальная функция экономической теории - это во многом побочный продукт ее истории. Так получи­лось, что представление о предшествующем экономиче­ском обществе превосходно служит инструментальным це­лям более позднего общества. Было лишь необходимо оставаться верным старой истине и твердить о ее неиз­менности. Экономическая теория сформировалась как на­учная дисциплина в то время, когда деловые предприятия были невелики по размерам и просты по своей структуре, а сельское хозяйство поглощало большую часть произво­дительной энергии людей. Фирмы реагировали на изме­нение издержек производства и на изменение рыночных цен. Они подчинялись тому, что диктовал рынок. Теория отражала этот факт. Со временем теория была несколько изменена с тем, чтобы учитывать существование монопо­лии, или, точнее, олигополии, но осталась в плену у своих начальных представлений. Конкурентоспособная фирма продолжала считаться центральным звеном. И член оли­гополии тоже реагирует на рыночные колебания и вынуж­ден поступать так, поскольку он односторонне стремится к максимуму прибыли. Таким образом, рынок и в силу этого потребитель остаются полновластными хозяевами. Выбор потребителя продолжает управлять абсолютно всем. В результате экономическая теория незаметно пре­вратилась в ширму, прикрывающую власть корпорации. Этим процессом никто не управлял. То, что казалось сдер­жанным интеллектуальным консерватизмом, стало мощ­ной опорой экономических интересов. К этому мы еще вернемся..

Однако инструментальная роль экономики не являет­ся чем-то неизменным. В последнее время наблюдается острое недовольство, особенно среди молодых экономистов. Представление, которое столь долго доминировало в академических курсах, формировало теоретические по­строения, маскировало проявление экономического, со­циального и политического влияния производящих орга­низаций, подвергалось общей критике. То, что было не­когда экономической теорией и было приемлемо, стало теперь «неоклассической экономической теорией» - тер­мин, явно намекающий на устарелость.

Для этого мятежа имелось несколько причин. В опре­деленной степени власть, защищаемая этой моделью, ста­ла слишком явной, и попытки маскировать ее оказались недостойными для интеллектуала.

Имеются также все более угрожающие последствия процесса осуществления власти. Людей можно убеждать, и ученые могут убеждать себя сами, что компании «Дже­нерал моторс» или «Дженерал дайнэмикс» реагируют на потребности общества, пока осуществление их власти не угрожает существованию общества. Убеждение становится мeнеe успешным, когда возникает сомнение в возможности выжить в условиях порожденной ими гонки вооружений или необходимости дышать отравленным ими воз­духом. Подобным же образом, когда существует нехватка жилищ и медицинской помощи, а мужские деодоранты имеются в изобилии, представления о благожелательном отношении к общественным нуждам начинают трещать по швам.

Изменение характера университетов также оказало определенное влияние. За последние десятилетия под вли­янием потребностей промышленности произошло очень большое увеличение их размеров и усложнение структу­ры. В результате достигнутых размеров и влияния - сча­стливый парадокс - они становятся все более независи­мой силой. Некогда диссиденту угрожали наказания; его можно было выявить и уволить. А теперь он просто от­казывается от почтительных аплодисментов. Такое может вынести и человек умеренной храбрости. Не остается по­чти никаких сомнений, что революции, как правило, совершаются в Америке в такой момент истории, когда они становятся сравнительно безопасными.

Так обстоит дело и с этой революцией.

В экономической системе организация развивается очень неравномерно. Она достигает наибольшего размера в таких отраслях, как средства связи и автомобильная промышленность, а наивысшая техническая сложность и наиболее тесная связь с государством имеют место в про­изводстве оружия. В сельском хозяйстве, жилищном строительстве, услугах, ремесленном производстве, менее организованных формах подпольного бизнеса коммерческая фирма остается сравнительно простой. Эти различия при­водят к очень большим различиям во власти и, следова­тельно, в социальных последствиях. Компании «Форд», «Шелл» и «Проктер и Гэмбл» пользуются большой вла­стью. У отдельного фермера такой власти нет; у стро­ительной фирмы ее очень мало. Эти различия в свою оче­редь в значительной мере определяют, как работает экономическая система и для кого. Здесь, а не в первона­чальных капризах вкусов потребителей общества кроется объяснение высокого уровня развития автомобильной про­мышленности, системы скоростных автодорог и оружия и низкого уровня развития жилищного строительства, здравоохранения и пищевой промышленности.

Следовательно, подход к экономической системе как единому целому не может быть плодотворным. В идеаль­ном случае ее следует рассматривать как непрерывную цепь организаций, которая в условиях США начинается от простейшей борющейся за существование семейной фермы и простирается до «Америкэн телефон энд теле­граф» и «Дженерал моторc», а в других промышлен­ных странах - от отдельного крестьянина до компании «Фольксваген». Однако классификация, даже если она содержит произвольные элементы, есть первый шаг к ясности. При небольших издержках многое прояс­няется при разделении коммерческих организаций на две категории - тех, которые пользуются полным набором инструментов власти -над ценами, издержками, постав­щиками, потребителями, обществом и правительством, - и тех, которые им не владеют. Поэтому в четвертой главе мы описываем эту двойственную модель современ­ной экономики. Но сначала необходимо ясно представить себе основные свойства господствующей, или неокласси­ческой, системы. Мы должны знать те оковы, которые стремимся сбросить.

 

 

Джон Кеннет Гэлбрейт. "Экономические теории и цели общества" > Глава II Неоклассическая модель

 

Смысл изучения экономической теории не в том, чтобы получить набор готовых ответов на экономические вопросы, а в том, чтобы на­учиться не попадаться на удочку к экономистам.

Джоан Робинсон

Экономисты называют общепринятую ин­терпретацию несоциалистической экономической системы неоклассической моделью. Представители других отраслей науки называют ее экономической теорией. Ее принципи­альные истоки восходят к книге Адама Смита «Богатство наций», вышедшей в 1776 г. Двухсотая годовщина этой выдающейся книги совпадает с двухсотлетием Соединен­ных Штатов. Двухсотпятидесятилетие со дня рождения А. Смита только что отмечалось в городе Кирколди.

В первой половине прошлого столетия идеи А. Смита подверглись дальнейшему развитию Давидом Рикардо, То­масом Мальтусом, Джеймсом и в особенности Джоном Стюартом Миллем и получили название классической си­стемы. В последней четверти XIX в. австрийские, англий­ские и американские экономисты дополнили теорию так называемым маржинальным анализом, и это в конце кон­цов привело к замене термина «классическая экономиче­ская теория» термином «неоклассическая экономическая теория». В 30-е годы XX в. были внесены еще две важ­ные поправки. До этого предполагалось, что рынки обслу­живаются множеством фирм, каждая из которых произ­водит незначительную долю совокупного продукта. Все подчинялись рыночной цене, которую не контролировал никто. Монополии тоже существовали, но они считались крайним исключением. Однако оказалось, что на многих рынках могут господствовать несколько фирм, коллективно осуществляющих власть, которая прежде ассоциирова­лась с монополией. Это была олигополия. А после выхода в свет и широкого признания «Общей теории» Кейнса [Дж. М. Кейнс. Общая теория занятости процента и денег, М., Госэкономиздат, 1948.] система больше не считается саморегулирующейся. Толь­ко активное вмешательство государства может поддержи­вать экономику на уровне полной или почти полной заня­тости и обеспечивать ее неуклонный рост.

Кроме того, за последние сорок лет неоклассическая система была в значительной мере усовершенствована. Фактически она стала столь разнообразной и специали­зированной, что ни один экономист не может претендо­вать на большее, чем знание лишь отдельной ее части. В значительной степени неоклассическая система теперь существует ради усовершенствований, которые она претер­певает, - они стали целью сами по себе. Но усовершен­ствования не оказывают влияния на основную суть этой теории и даже не касаются ее. Она считается, пусть даже субъективно, имеющей окончательную форму.

Суть неоклассической системы сводится к тому, что люди, используя свой доход, полученный главным обра­зом от их производительной деятельности, выражают свои желания путем распределения этого дохода между раз­личными благами и услугами, к которым они имеют до­ступ на рынках. С точки зрения только что упомянутого маржинального анализа они стремятся таким образом рас­пределить свой доход, чтобы удовлетворение, получа­емое от последней единицы затрат на какую-нибудь цель, было равно удовлетворению от затрат на любую другую цель. В этой точке удовлетворение и даже счастье дости­гают максимума. Желания отдельного человека не под­вергаются критике, их происхождение глубоко не изуча­ется. Хотя, без сомнения, они формируются под влиянием данной культуры, эти желания тем. не менее являются выражением его личности и воли, где они берут свое на­чало. Этим дело и ограничивается.

Упомянутое выше выражение воли отдельного чело­века передается рынком производителю наряду с анало­гичным выражением воли других людей. Там, где имеется сильное желание, сильной будет и готовность тратить деньги. И цены рынка установятся на соответствующем уровне. Там, где желание умеренно, умеренными будут цены. С точки зрения неоклассической модели мотива­ция производителя происходит исключительно за счет перспективы получения прибыли, которую он стремится максимизировать за неопределенный период времени. Из­менения цен являются сигналом для этого мотива. К по­лучателям передаваемой таким образом информации отно­сятся производители - те, кто может расширить или сок­ратить свое производство, и те, кто может начать его или полностью прекратить. Эти действия представляют собой реакцию, которая гарантирует, что производство в конечном счете подчинено интересам отдельного чело­века.

Информация также поступает от производителя на рынок и к потребителю. Она, однако, не имеет аналогич­ного распорядительного характера, а представляет собой, скорее, сведения, на основе которых отдельный человек, или потребитель, изменяет свои инструкции производите­лю. Если происходят изменения в технических условиях производства, которые снижают издержки, то норма при­были фирмы-производителя возрастает. Старые и новые производители будут реагировать на эту благоприятную возможность путем расширения производства, вследствие чего цены упадут. Это будет сигналом отдельному потре­бителю, что ему следовало бы пересмотреть распределение его расходов в соответствии с новой благоприятной воз­можностью для повышения степени своего удовлетворе­ния. Если он так поступает, то тем самым в свою очередь информирует производителя о своей воле.

В формальной теории не делается особого упора на том факте, что определяющее воздействие исходит от по­требителя. Предметом рассмотрения является аппарат, с помощью которого информация передается от потреби­теля производителю. Не делается каких-либо выводов о свойствах этого механизма; ведь интересуются не тем, хороши или плохи пишущая машинка или уборочный комбайн, а тем, как и насколько хорошо они работают. Однако моральное оправдание системы в очень большой мере зависит от источника, определяющего воздействие, которое исходит от отдельного человека. Таким образом, экономическая система отдает себя в полное распоряжение индивидуального потребителя. Эта экономическая теория близка к политической теории, которая отдает гражданину как избирателю решающую власть над производ­ством общественных благ [Однако такая теория разработана гораздо меньше. Власть Индивида на потребительских рынках выражена в формальных моделях. Что же касается государства, то эта проблема остается предметом риторики и субъективного мнения. С XVIII в. «про­цветает экономическая теория, основанная на подсчетах инди­видуальной полезности, тогда как политическая теория, опираю­щаяся на такие же вычисления, отсутствует...» (см.: Б. Т. Наеfele, A Utility Theory of Representative Government, The Ame­rican Economic Review, vol. 6,i, №..3, pt. 1, 1971, June, p. 350).], т.е. над решением, тратить ли больше средств на образование либо на вооружение или освоение космоса. Эти теории - политическая и эко­номическая-служат основой для более широкой карти­ны демократического (или по крайней мере неавторитар­ного) общества, которое всесторонне подчинено в конеч­ном итоге воле отдельных личностей. Занимая командное положение, индивид не может находиться в конфликте с политической экономической системой, т. е. с тем, чем он командует.

з

Контроль со стороны отдельной личности-потребите­ля и гражданина - над экономической системой не озна­чает, что власть распределена равномерно. Общепризнано, что гражданин, голосующий на выборах десять раз, обладает, при прочих равных условиях, в десять раз боль­шей властью, чем гражданин, голосующий только один раз. То же самое происходит в более общем случае, когда человек контролирует десять голосов по сравнению с чело­веком, у которого имеется только свой собственный голос. Аналогичным образом человек, расходующий 70 тыс. долл. в год, на рынке имеет в десять раз большую власть над тем, что производится, чем человек, который расхо­дует в год 7 тыс. долл. С точки зрения демократических идеалов это недостаток. Но все-таки власть пока при­надлежит отдельной личности. Только в осуществле­нии этой власти некоторые из них более «равны», чем другие.

Кроме того, в первоначальном, или классическом, вари­анте, неоклассической. модели различия во власти, связан­ные с различиями в расходуемом доходе, имели тенденцию к саморегулированию. Поскольку на каждом рынке существовало множество производителей (исключитель­ный случай возникновения монополии не учитывался), никто не был в силах повлиять на общую для всех цену. Если бы современный производитель зерна или мяса наз­начил цену, превышающую существующую рыночную це­ну, это привело бы к потере всех разумных покупателей. Кто же будет платить сверх рыночной цены, если сущест­вует возможность получить все, что необходимо, по этой рыночной цене? Назначать цену ниже рыночной, когда все можно продать по этой цене, было бы просто безуми­ем. Зачем брать меньше, когда можно получить больше? Поскольку объем продукции, выпускаемой каждым произ­водителем, был очень мал по сравнению с общим выпу­ском, никто не подсчитывал, какое влияние имеют на рынок его производство и продажи. Если цены и прибыли и тем самым доход были особенно высокими, то у неко­торых или даже у всех производителей появлялся стимул для расширения производства. У других, как уже отмеча­лось, появлялся стимул заняться данным бизнесом, по­скольку считалось, что фирмы невелики, а необходимый для их создания капитал вполне доступен по своим раз­мерам.

Расширение производства понижает рыночную цену, которую никто не контролирует, а тем самым получаемую прибыль и доход. Это в свою очередь уменьшает власть, т. е. покупательную силу, которой производитель распо­лагает, выступая в качестве потребителя. Таким образом, не только контроль принадлежал в конечном счете отдель­ной личности, но, кроме того, в систему была встроена мощная сила конкуренции, которая действовала в сторону ограничения или выравнивания доходов и, следовательно, в сторону демократизации этого контроля.

К 30-м годам тезис о существовании конкуренции между многими фирмами, которые неизбежно являются мел­кими и выступают на каждом рынке, стал несостоятель­ным. С конца прошлого столетия гигантская корпорация становится все более характерной чертой делового мира. Ее влияние признавалось везде, кроме экономических учебников. И даже наиболее несерьезные исследователи сталкивались с трудностями, пытаясь скрыть от себя тот факт, что рынки стали, автомобилей, резиновых изделий, химических товаров, алюминия и других цветных метал­лов, электробытовых приборов, сельскохозяйственных ма­шин, большинства пищевых продуктов промышленного изготовления, мыла, табака, ядохимикатов и других важ­нейших изделий поделены не между множеством мелких производителей, каждый из которых не имеет власти над своими ценами, а между горсткой производителей, в зна­чительной мере обладающих такой властью. Соответствен­но была модифицирована неоклассическая модель с тем, чтобы включать и случай, когда рынки поделены двумя, тремя, четырьмя или более, как правило, очень крупными производителями. Промежуточное положение между конкуренцией многих и монополией одной фирмы стала зани­мать олигополия нескольких фирм. Олигополия была признана в качестве нормальной формы рыночной орга­низации, хотя вначале это делалось неохотно [Решающую роль в этом направлении сыграли книги Э. Чемберлииа (см.: Э. Чемберлин, Теория монополистической кон­куренции, М., ИЛ, 1959) и Дж. Робинсон (см.: J. Robinson, The Economics of Imperfect Competition, London, Macmillan, 1933), хотя кое-что было сделано более ранними авторами, особенно Пьеро Сраффа из Кембриджского университета.].

Однако такая поправка не внесла столь значительных изменений, как это предполагали в тот период и счита­ют теперь. Существовало мнение, что структура коммер­ческой фирмы не изменилась, как не изменилась и ее мотивация. «Фирма является отправной точкой для кон­цепции, положенной в основу общепринятой теории. В скрытой форме, а иногда и прямо предполагается, что фирмой управляет отдельный собственник, который стре­мится к максимуму прибыли» [М. S h u b i с, A Curmudgeon's Guide to Microeconomics, The Journal of Economic Literature, vol. 8, № 2, 1970, June, p. 41.]. Новым явилось то, что фирма приобретает способность устанавливать цены на свои изделия и услуги. Установленная таким образом одной фирмой цена оказывает влияние на цену, которая может быть установлена другой фирмой на то же изделие. Сознавая это, каждая фирма думает об общих интересах отрасли, т. е. о цене, которая приемлема для всех. Моти­вация не меняется - это та цена, которая будет максимизировать доход. Таким образом, в неоклассической модели предполагается, что олигополия достигает такого же результата, что и монополия (хотя, возможно, и не полно­стью, в силу недостаточной информации и некоторых не­оправданных расходов по реализации). Вместо одной фирмы, максимизирующей свои доходы от продажи продук­ции, небольшое число фирм максимизирует разделяемые между ними поступления. Все фирмы - это очень важ­ный момент - остаются в распоряжении потребителя. Во­ля потребителя, выражающаяся в увеличении или умень­шении закупок, все еще передается на рынок. Она все еще является определяющим воздействием, на которое реагируют фирмы и отрасль. Это воздействие указывает им, где они могут найти наивысшую возможную прибыль, которая является их единственным стремлением. Таким образом, контроль все еще остается у потребителя.

Прибыли олигополии выше, чем это необходимо, и процесс конкуренции, который возвращает их и образу­ющиеся в результате доходы к нормальному уровню, на­рушается. В силу этого система больше не обладает тен­денцией к выравниванию доходов, как это имело место в прошлом. А поскольку цены выше, чем это нужно, производство, а стало быть, инвестиции и занятость там, где имеется олигополия (и монополия), ниже, чем в иде­альном случае [Не ниже, чем они были бы при конкуренции, о чем часто говорится в учебниках. При конкуренции имелось бы множество мелких фирм с различной технологией и разными функциями затрат. Поэтому невозможно знать, будет ли конкурентное равно­весие находиться на более высоком или более низком уровне выпуска, инвестиций и занятости. Результат монополии нельзя поэтому сравнивать с результатом конкуренции. Такое сравнение часто делается экономистами и оправдывается, так сказать, ка­жущимся моральным превосходством конкуренции.]. Но решающий социальный, политический и моральный факторы системы, обусловленные ее подчи­нением в конечном счете воле отдельной личности, оста­ются неизменными» [Понятие конкурентного рынка также является весьма жи­вучим. «...Экономисты видят в рынке свободной конкуренции и его ценообразующем механизме особенно эффективный способ выражения индивидуального выбора... Свободный выбор и кон­куренция, выражающиеся в решениях о купле-продаже, часто имеют примечательное свойство давать социальные результаты, которые нельзя улучшить вмешательством государства. В то же время для рынка характерно множество дефектов и недостатков, которые требуют вмешательства государства. Изыскивая пути устранения этих недостатков, экономист бывает поистине счаст­лив, когда он может предложить государственную политику, ко­торая направлена на совершенствование рынка, а не на отмену или обход его» (см.: A. Okun, The Political Economy of Prospe­rity, Washington, The Brookings Institution, 1970, pp. 5-6).].

Неравенство, возникающее в результате существова­ния монополии и олигополии, распространяется на срав­нительно узкий круг людей и



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-12-29 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: