Обретение нового смысла.

РУССКАЯ ВЕРА

Славянская мифология или первый смысл.

Обретение нового смысла.

Мифология — это одна первых форм сознания, которое выражало отношение народов к миру. Миф (от древнегреческого — mythos) в переводе с древнегреческого означает “слово”, “предание”, а мифология — это собрание преданий. Каждый народ прошел ту ступень своего раз­вития, когда мифологическое сознание было одной из главных форм сознания вообще. В этом смысле мифы стали своего рода первыми ответами на вечные вопросы о происхождении мира и человека.

Наиболее известной и наиболее изученной сегодня является древнегреческая мифология — первая в Европе развитая система мифологического знания. Довольно развитыми были мифологи­ческие системы и у других европейских народов — у кельтов, германцев. Но характерно, что ми­фологические предания дольше всего хранились у народов, где преобладала кровнородственная община. Так, скандинавские саги хранили память о событиях, происходивших на протяжении 40 поколений! Если, в среднем, на один век (100 лет) приходится три поколения, то получается, что глубина исторической памяти в данном случае достигает тринадцати с лишним веков! И у сканди­навов сохранялась память (пусть и мифологизированная) об именах предков, которые жили в столь седые времена.

Со временем, на основе мифологии формировались и религиозные представления народов. Чаще всего первые религии были политеистическими, т.е. народы поклонялись не одному, а мно­гим богам. В русской традиции политеистические религии принято называть языческими (или язычеством). Естественно, что сами древние народы не называли свои верования языческими. Этот термин появился уже в христианском богословии для обозначения всех дохристианских и нехристианских политеистических культов. Сам термин “язычество” имеет славянское происхож­дение — от древнеславянского слова “язык”, т.е. “народ”. Иначе говоря, в непосредственном смысле, язычество это древнейшая традиционная религия. Интересно, что в католической тради­ции для обозначения до- и нехристианских политеистических религий используется латинский термин “paganus”. Этот термин тоже позднее вошел в русский язык — в дословном переводе (“по­ганый”) и в том же значении (“погаными” на Руси называли язычников).

Язычество охватывало всю сферу духовной культуры и значительную часть материальной куль­туры древних народов, но прежде всего — отношения людей с природой, поскольку для древнего человека именно проблема взаимоотношений с природой была главной. Поэтому основным свой­ством язычества можно считать обожение природы, когда божествами признавались различные природные объекты — солнце, луна, звезды, воздух, огонь, вода, животные, растения, камни и т.д. Нередко религиозные (языческие) и мифологические предания смешивались и тогда или мифоло­гические предки объявлялись богами (например, Один у скандинавов), или же языческие боги считались историческими предками того или иного народа.

Изучение славянской мифологии — дело сложное и кропотливое. Больше того, когда мы ищем истину в глубине тысячелетий, этот поиск становится вообще крайне затруднительным. И, прежде всего потому, что мифология славян известна нам лишь фрагментарно. Например, в нашем распо­ряжении почти совершенно нет свидетельств о древнейшей славянской религии и мифологии в период до VI века нашей эры. Крайне мало сохранилось свидетельств, относящихся и к периоду с VI по XI вв. Кроме того, в подавляющем большинстве случаев славянская мифология изучается как единое явление, выражающее духовные свойства и потребности одного народа, а именно сла­вян. А ведь, как уже говорилось, славяне изначально складывались как полиэтническое образова­ние. Значит, и многие явления в мифологии, считающейся сегодня славянской, имели разные эт­нические корни, выражали религиозно-мифологические воззрения разных народов. Вообще, про­блема этнических истоков славянской мифологии исследована недостаточно. А это очень плодо­творная тема — ведь определение этнического происхождения культов разных языческих божеств помогает не только лучше понять историю развития славянских народов, но и более глубоко про­никнуть в суть древнего славянского сознания.

* * *

Мифологическое сознание любого народа непосредственно связано с его этническими ха­рактеристиками — хозяйственными занятиями, общественным устройством, обычаями, языком. Язычество древних славян — это религиозно-мифологические представления оседлых зем­ледельческих племен, живущих территориальными (соседскими) общинами. По сути дела, в славянском язычестве в мифологизированном виде отражался весь жизненный цикл крестьянина-общинника: цикл сельскохозяйственных работ, домашний быт, свадьбы, похороны и т.д. Поиск гармоничного существования в природе и с природой — вот один из важнейших смыслов славянского язычества.

Славянские божества напрямую связаны с природными объектами, которые находились в сфере жизненной и производительной деятельности славян — землей, лесом, водой, небом, солн­цем. При этом славяне не были ни солнцепоклонниками, ни огнепоклонниками, как многие другие народы. Скорее объектом поклонения становились производящие силы природы — дождь, ветер, солнечный свет, гром, молния и т.д., то есть все то, что непосредственным образом влияет на по­явление урожая.

Не случайно, например, что лето считалось важнейшим элементом годового цикла, ибо именно летом производящие силы природы набирают наибольшую мощь. Кстати, мифологизиро­ванное восприятие лета, как главной части года, отразилось и в том, что исчисление годов мы до сих пор называемлетосчислением. Зима же связывалась с периодом засыпания, а то и временного умирания природы. И эта оппозиция — лето-зима — представляла собой главное деление года на два периода (весна в этом случае — предлетие, осень — предзимье), Кстати, сами названия “лето” и “зима” одинаковые во всех славянских языках. И вообще в славянском мировосприятии все доб­рое и хорошее связано со светом, теплом, а злое и страшное — с темнотой, холодом.

Славянский год делился на 12 месяцев, а вот неделя у славян составляла пять дней. До сих пор в обозначении дней недели у нас сохранилась именно эта традиция, восходящая к глубочай­шей древности. Само слово “неделя” восходит к славянскому названию пятого дня, во время кото­рого ничего “не делали”. Первый день — “понедельник”, т.е. следующий после “недели”, затем второй день — “вторник”, “среда” — срединный день пятидневки, четвертый день — “четверг”, пятый — “пятница”, он же “неделя”. Иудейская “суббота” (“шаббат”) и христианское “воскресе­нье” были привнесены в традиционный славянский календарь уже после принятия христианства. Еще в языческой древности “пятница” была славянами обожествлена, и сложился культ Пятницы. Особо почиталось 12 пятниц в году, с которых начинался каждый месяц. Этот дохристианский славянский культ держался долго, а “Пятница” воспевалась в притчах в течение многих веков. Со­хранился этот культ и в христианские времена, выразившись в почитании христианской святой Параскевы-Пятницы.

Отличие славянской мифологии от древнегреческой или какой-либо другой вызвано и осо­бенностями исторического развития славян — славянский этнос изначально, еще со времени ар­хеологической культуры колоколовидных кубков, складывался на основе взаимоассимиляции раз­личных племен и народов. Позднее, когда у славян возобладала территориальная община, процесс ассимиляции иных этносов славянами только расширился и углубился. В культурном плане это приводило к различным последствиям.

Укорененное общинное житие стало основой славянского, а позднее и русского кол­лективистского (общинного) миросозерцания. Многовековое существование общины опреде­лило содержание социальных идеалов и принципов общежития славян — равенство, выборность снизу вверх органов управления, отрицательное отношение к иерархическому соподчинению сверху вниз. Именно территориальная община обычно открыта для приема выходцев из иных на­родов на положении свободных и равных. Кровнородственная — не допускала равенства и внутри семьи, а выходцы из иных родов могли попасть в нее в качестве неполноправных (как было в древнегреческих полисах).

И что характерно — этническое самосознание славян, по той же причине, изначально было ослаблено на фоне племен с кровнородственной общиной. Недаром, еще в языческие времена главной составляющим славянской мифологии становится образ Земли. С землей связаны важ­нейшие религиозные культы и обряды. Земля в славянском религиозно-мифологическом мировос­приятии оказывается не только производящей силой природы (“кормилица”), но и родоначальни­цей, матерью всего живого (“Мать-сыра земля”). Ослабленное этническое самосознание славян, их полиэтничность, определили и тот факт, что идеи самостоятельности и независимости у славян всегда были связаны не с идеей племени или рода, а с идеей “родной земли”, как места житель­ства многих народов, объединенных славянским компонентом. Давно, например, замечено, что в памятниках древнерусской литературы говорится, прежде всего, о Русской Земле и крайне редко о русском народе.

Славянская территориальная община породила исключительную жизнеспособность славянских народов в древности. И эта поразительная жизнеспособность определила своеоб­разие славянского, а позднее уже и собственно русского мировоззрения — гораздо более оп­тимистического, чем на Западе и на Востоке; гораздо более восприимчивого к влияниям и в то же время способного переделать любое влияние на свой, оригинальный, славяно-русский лад.

Само древнее славянское мировоззрение отличалось от мировоззрения окружающих его племен. Так, еще в VI в. византийский историк Прокопий Кессарийский записал, что славяне “судьбы не знают”. Славяне не знали понимания судьбы, как “фатума” — рока, неизбежности. Та­кое “фатальное” отношение к судьбе было характерно для древних греков и римлян, для герман­цев, а также для ругов-русов и варягов-руси. Отношение к судьбе, как к “фатуму”, порождало у этих народов неистребимую веру в предопределенность, в то, что никакие действия человека не могут изменить фатальной неизбежности, предначертанной свыше.

Славяне же воспринимали судьбу в большей степени, как “фортуну”. Судьба-фортуна — открыта, результаты ее неизвестны. Не только судьба управляет человеком, но и человек судьбой. Действительно, есть много примеров, когда в славянской среде шли наперекор судьбе, т.е. прочи­танные во время гаданий знаки предопределенности не отменяли право выбора (здесь можно вспомнить знаменитое русское “авось!”). Поэтому есть все основания полагать, что идея предо­пределенности не представляла в славянском мировосприятии глобальной неотвратимой силы, как это было у других народов. А присутствующие в древнерусском сознании элементы фаталистиче­ского мировосприятия, скорее всего, имеют отношение к варяго-русской, изначально неславян­ской среде.

Уже говорилось, что славяне довольно спокойно относились к заимствованию чужих куль­турных традиций, которые, если они вписывались в систему славянского бытия, скоро и сами ста­новились славянскими. Но из-за того что происходило постоянное взаимовлияние славянских и неславянских элементов, иногда очень трудно увидеть собственно славянское начало тех или иных религиозно-мифологических представлений. Так, преобладание территориальной общины у славян предполагало отсутствие глубоких этногенетических преданий, характерных для народов с кровнородственной общиной. А если таковые предания появлялись, то сразу возникал вопрос — откуда они взялись у славян, кто, какой этнос привнес свои предания в славянскую память?

Видимо, в глубокой древности славянская мифология обладала высокой степенью единства. Но здесь надо обязательно учитывать один важнейший факт. Уже в VI в., когда славяне населяли ог­ромные территории Восточной Европы, в разных регионах они контактировали с различными со­седними племенами и, следовательно, испытывали разные влияния. Поэтому, думается, к VIII — IX вв. вряд ли можно говорить о существовании единой славянской мифологии — она была раз­лична у прибалтийских, восточных и южных славян. В свою очередь,отсутствие единой славян­ской мифологии предполагает и отсутствие какой-либо общей и строгой мифологической сис­темы.

Славянская мифология не была подробно разработана и структурирована, как, допустим, древнегреческая. Славяне не имели строго регламентированной, иерархической структуры обще­ства, как это было у народов с кровнородственной общиной (древние греки, германцы), поэтому иславянские религиозно-мифологические культы были значительно проще, нежели у племен с кровнородственной общиной. Например, славянские божества практически не состояли в кровном родстве (за исключением Даждьбога, которого иногда называли сыном Сварога, а также Радегаста, прозываемого Сварожичем) и не вступали между собой во враждебные отношения в борьбе за власть, как это было характерно для богов древних греков. Возможно, что в этих достаточно мир­ных отношениях между богами отразились взаимоотношения различных славянских общин между собой и с другими народами. Да и сами славянские боги совсем не воинственны и не кровожадны (за исключением Перуна в Киеве, который, возможно, изначально и не был славянским богом).

И когда мы осознаем этот факт, то становится понятным и глубинный смысл всей славянской мифологии — она была призвана гармонизировать не только отношения людей с природой, но и отношения между различными народами. Славянская мифология, отра­жавшая глубинные духовные, нравственные и социальные качества самих славян должна была обеспечить мирное сосуществование различных этносов в рамках одного социума, в пределах одной социальной организации. Освящение мира, освящения лада жизни — вот цель, вот смысл славянского язычества.

И на протяжении многих веков традиционные славянские языческие верования довольно успешно справлялись с этой задачей. Иначе, наверное, славянские племена не смогли бы столь быстро и столь же мирно освоить огромные европейские пространства. Но язычество исполняло свое предназначение на догосударственной стадии развития славян. Как только возникала необхо­димость создания государства — ситуация сразу же менялась. Ведь образование государства все­гда связано не только с возвышением определенных социальных слоев, но и одних этносов над другими. И став господствующим слоем в обществе, эти этносы начинали возвышать и своих бо­гов, которым они поклонялись. Вот тогда и возникали проблемы, ибо другие этносы вряд ли могли согласиться с подобным положением.

Более того, попытка возвысить одного из богов вызывала конфликт и внутри одного этноса. В качестве примера можно привести религиозную войну, которая разразилась в 1057г. между не­сколькими прибалтийскими славянскими племенами из-за того, чей бог должен быть главным. Текст, написанный Гельмольдом в конце XII в. (ок.1172), сообщает: “ В те дни произошло вели­кое движение в восточной части славянской земли, где славяне вели между собой внутреннюю войну. Их же – четыре племени, и они называются лютичами, или вильцами: из них хижане и че­резпеняне, как известно, обитают по ту сторону Пены, ратари же и доленчане – по эту. Между ними начался великий спор о первенстве в храбрости и могуществе. Ибо ратари и доленчане же­лали господствовать вследствие того, что у них имеется древнейший город и знаменитейший храм, в котором выставлен идол Редегаста, и они только себе приписывали единственное право на первенство потому, что все славянские народы часто их посещают их ради (получения) ответов и ежегодных жертвоприношений. Но черезпеняне и хижане отказывались им подчиниться и, напро­тив, решили защитить свою свободу оружием”. Эта война была жестокой (“…много тысяч людей пало с той и другой стороны ”, - сообщает Гельмольд), в нее, в качестве союзников одной из сто­рон, были вовлечены славяне-бодричи, а также саксы и даны.

Тем не менее именно на примере балтийских славян можно проследить возвышение неко­торых божеств на государственной стадии развития. Известно, что у балтийских славян было не­сколько религиозных центров — храм бога Сварожича-Радегаста в г. Ретре, храм трехглавого бога Триглава у жителей польского Щецина. Один из таких языческих центров — храм Свентовита-Святовита, который располагался на острове Рюген у славянизированных ру­гов-русов в их столице городе Арконе — подробно описал уже известный нам Саксон Грамматик, живший на рубеже XI — XII вв.

Из этого довольно подробного сообщения видно, что благодаря ругам-русам (“руянам” у Саксона Грамматика) у каких-то прибалтийских славян уже сложился культ верховного божества четырехголовогоСвентовита-Святовита. Сама эта “четырехголовость” явно имеет неславянские истоки, возможно, кельтские. Кроме того, особое почитание коня, уздечки и седла свидетельст­вует о степных корнях самого культа Свентовита-Святовита. Возможно, прибалтийские славяне ассимилировали какие-то местные племена, которые в давнем своем прошлом были кочевыми на­родами, и у которых культ коня играл первостепенную роль. Скорее всего, это и были руги-русы, пришедшие к балтийскому побережью из южных районов

Европы. Но имя бога — славянское! Саксон Грамматик свидетельствует и о том, что на острове Рюген уже существовала жреческая корпорация, вполне влиятельная и сильная, способная по сво­ему влиянию превосходить княжескую власть. Об этом говорит и особое почитание знамени Свентовита-Святовита, а, кроме того, в другом месте Саксон Грамматик пишет: “Жреца они почи­тают больше, чем короля”.

Описания религии прибалтийских славян у Гельмольда, Саксона Грамматика и других ав­торов относятся к концу XI — началу XII вв. Эти описания показывают, что к XI — XII вв. у при­балтийских славян языческая мифология была уже более структурирована, иерархична и внут­ренне организована, нежели у других славянских племен. Связано это с двумя основными причи­нами. Первая — влияние на славянскую мифологию религий народов с кровнородственной общи­ной, которые были ассимилированы славянами в Прибалтике. Вторая — прибалтийские славяне именно в этот период жестко противостояли насильственной католической христианизации, в ко­торой они видели только форму социального и этнического угнетения. Поэтому прибалтийские славяне активно развивают принципы собственной религии, ищут в ней возможности для обеспе­чения собственной независимости. Экспансии католической церкви и германских народов прибал­тийские славяне противостояли почти четыре века. Но немецкие священники и “рыцари-просвети­тели” физически уничтожили огромный мир прибалтийских славян, чтобы установить в их землях свое религиозное, политическое и экономическое господство.

* * *

В землях восточных славян, живших на территории будущей Киевской Руси, история с раз­витием языческих религиозных верований разворачивалась иначе. Известно, что русы из “рода русского” поклонялись, прежде всего, Перуну, а также Велесу (Волосу) — их именами они кля­лись, подтверждая договоры с греками. “Клялись оружием своим и Перуном, их богом, и Волосом, богом богатства…” — сообщает “Повесть временных лет”. Видимо, именем Перуна и оружием клялись князья и дружинники, а именем Велеса (Волоса), “богом богатства” — купцы. При Игоре в Киеве на некоем холме стоял и идол Перуна: “Призвал Игорь послов и пришел на холм, где стоял Перун. И сложили оружие свое, и щиты, и золото, и присягали Игорь и люди его, — сколько было язычников среди русских”. Культ Перуна наиболее ярко выражен и в “Пантеоне Влади­мира”, когда в 979 — 980 гг. по велению киевского князя Владимира Святославича различных бо­гов славян собрали в одном месте, и было устроено капище, в центре которого располагался Пе­рун, объявленный главным богом. Вокруг Перуна размещались идолы других богов — Стрибог, Даждьбог, Мокошь, Симаргл, и Хорс. Кроме того, идол Перуна был установлен в Новгороде.

Смысл языческой религиозной реформы Владимира вроде бы ясен — оказавшись во главе государства, он попытался создать единую систему языческих верований и единую иерархию богов, отвечавшую государственным интересам. Видимо, сама языческая религиозная реформа была направлена против усилившейся в Киеве христианской общины, и в этом отношении Влади­мир следовал заветам своего отца Святослава, который оставался убежденным язычником. Это подтвердили и археологические исследования “Перунова холма”. Выяснилось, что для основания языческих идолов использовали обломки плинфы (древнерусского кирпича) и шифера. Встреча­ется и штукатурка со следами фресковой живописи, похожей на ту, какая применялась для укра­шения христианских церквей. Скорее всего, это были какие-то остатки разрушенного христиан­ского храма, причем разрушенного намеренно — либо Святославом, либо Владимиром. Следова­тельно, после смерти Ольги в Киеве начались гонения против христиан. Впрочем, христианская община вновь усилилась при Ярополке, а христиане поддерживали этого князя. Поэтому, вполне возможно, что киевский храм разрушил именно Владимир, победивший брата и видевший в хри­стианах своих врагов. В таком случае, использование обломков христианской церкви для создания языческого святилища имело глубокий символический смысл. В начале своего правления Вла­димир рассматривал христианство как однозначно враждебную религию. По сути дела, Вла­димир целенаправленно противопоставлял христианству организованный языческий культ, кото­рый и должен был стать государственной религией Киевской Руси.

Идейные и организационные истоки самой реформы Владимира, наверное, следует искать в землях прибалтийских славян — только в Южной Прибалтике у славян были более или менее сис­тематизированные языческие культы и только оттуда Владимир мог вынести саму идею создания “Пантеона” богов. И неслучайно, что события 983 г., когда в Киеве были принесены первые чело­веческие жертвы и погибли два варяга-христианина, оказались напрямую связаны с восстанием прибалтийских славян против насильственной христианизации.

Принципы создания “Пантеона” и выбор богов, включенных в него, неясны. Но удивляет отсутствие в нем бога Велеса (Волоса), который, как уже отмечалось, присутствует в договорах с греками Олега Вещего и Святослава. Более того, известно, что киевляне продолжали поклоняться Велесу и ему был воздвигнут идол на киевском Подоле, отдельно от “Пантеона Владимира”. Этот факт свидетельствует о существовании в Киеве религиозных противоречий не только между хри­стианами и язычниками, но и между самими язычниками. И этот же факт позволяют нам не­сколько приоткрыть завесу над тайной владимирского “Пантеона”, ибо религиозные противоречия между язычниками могли носить только этнический характер.

Уже давно было обращено внимание на то, что происхождение имен богов владимирского “Пан­теона” имеет разные этнические корни. Так, имена Стрибога, Даждьбога, Хорса, Си­маргла происходят из индо-иранских языков. Само слово “бог” имеет индо-иранское происхож­дение. Следовательно, названные языческие боги, скорее всего, изначально не были славянскими. А это, в свою очередь, означает, что славяне в Приднепровье когда-то жили рядом с ираноязыч­ными народами, ассимилировали их, а иранские культы стали частью общей славянской мифоло­гии, причем, достаточно поздно. Вполне возможно, что эти “иранские” боги как-то связаны с ду­ховным наследием русов из Русского каганата.

Собственно восточнославянское имя в “Пантеоне Владимира” носит только бо­гиня Мокошь. В других источниках называются и иные боги, носящие явно славянские имена — Сварог, Лада, Род, тот же Велес (Волос). Имена этих богов имеют древнейшие индоевропейские корни и находят аналоги в индийской мифологии. Кстати, высшим небесным божеством славян, например, А.Г. Кузьмин считает Сварога. А Велес — это “скотий бог” (от кельтского “скотт”, “скутти” — деньги), покровитель торговли и даже поэзии. Но эти славянские боги в “Пантеон Владимира” включены также не были.

Сложнее определить этнические корни культа Перуна. По мнению А.Г. Кузьмина, Перун не был ни общеславянским, ни даже вообще славянским богом. Истоки культа Перуна усматрива­ются в мифологии прибалтийскихругов-русов (иллиро-венетов). Перун и стал славянским богом именно в тех местах, где славяне сначала близко контактировали с ругами-русами, а затем и асси­милировали их — у прибалтийских славян (культ Прове-Проне), у славян Подунавья и у восточ­ных славян (в Новгороде и Киеве). Видимо, не случайно Перун под именем Перкунаса вошел в мифологию балтов.

Но даже в этом случае в Киеве Перун оставался богом князя и его военной дружины, так и не получив общеславянского значения. Возможно, это связано с тем, что руги-русы становились правящими родами у славян, сохраняя собственную мифологию, а исконно славянское население продолжало поклоняться своим традиционным божествам. И недаром культ Перуна, установлен­ный Владимиром в Киеве, так и не смог укрепиться. А вот в Новгороде, жители которого вели ро­дословную от рода варягов-руси и долгое время поддерживали связи с “варяжским” побережьем Балтийского моря, культ Перуна сохранялся долго, и изживался с трудом.

Поэтому, вполне возможно, что в “Пантеоне Владимира” представлены не просто боги-по­кровители разных “профессиональных культов”, а божества разных племен, населявших Киев­скую Русь. И создавая “Пантеон”, Владимир попытался примирить разноплеменных подданных, поставив во главе своего, варяго-русского, княжеского бога Перуна. Недаром число богов “Панте­она” — шесть, — совпадает с числом племен, которые названы в летописи — поляне, древляне, северяне, дреговичи, кривичи полоцкие и словене новгородские. Хотя, скорее всего, чисто пле­менная связь с божествами к этому времени была уже утрачена, и все они получили какое-то функциональное значение.

Изучение этнического происхождения культов восточнославянских языческих богов дает еще один очень важный результат — среди них нет ни одного германского или скандинавского бога. Одного этого факта достаточно для того, чтобы опровергнуть так называемую норманнскую теорию происхождения Русского государства — пришедшие к восточным славянам варяги-русь поклонялись Перуну, а не скандинавским Одину или Тору.

Религиозная реформа, проведенная Владимиром в начале своего правления в Киеве, свиде­тельствует и еще об одном очень важном факте — до того времени в Киевской Руси не было структурированной и общепризнанной иерархии богов. Владимир ввел эту иерархию собственным решением, так сказать, “сверху вниз”. Но еще более важно то, что искусственно созданная иерархия богов в Киевской Руси не прижилась! Следовательно, она не была воспри­нята киевлянами и другими приднепровскими славянскими племенами как необходимость, как единая религиозная система — они сохраняли верность собственным богам, несмотря на решения киевского князя. Даже в Киеве, как уже говорилось, жители продолжали поклоняться Велесу, не включенному в “Пантеон”. И не случайно, что в скором времени Владимир разрушает им самим устроенное языческое капище, “свергает” Перуна, а в Киевской Руси вводится христиан­ство. Разноэтничное по своим корням славянское язычество оказалось неспособным испол­нять функцию единой государственной религии.

Но сама языческая мифология, на уровне преданий и суеверий, продолжала жить и во вре­мена христианства. А в первые века после Крещения Руси очень многие славянские племена со­храняли приверженность своим традиционным верованиям.

О долгом существовании различных традиционных языческих культов у восточнославян­ских племен свидетельствует и знаменитое “Слово о полку Игореве”, написанное через 200 лет после принятия христианства. Вообще, картина языческого пантеона, воссозданная в “Слове о полку Игореве” — уникальное явление в древнерусской письменности. Автор “Слова” не знает Перуна, хотя тот считался именно воинским, княжеским богом. Не знает он и Сварога — одного из главных славянских языческих богов, как не знает и древнеславянскую богиню Мокошь. В це­лом же, из языческого “Пантеона Владимира” в “Слове” упомянуты лишь три бога — Хорс, Стрибог и Даждьбог, т.е. боги южных районов Киевской Руси.

Зато главным богом выступает Троян — именно этот бог соотносится с поня­тиями времени (“века Трояна”) и пространства (“земля Трояна”). При этом “века Трояна” имеют и конкретное значение — именно от Трояна автор “Слова” отсчитывает историческое время (полоц­кий князь Всеслав, живший в XI столетии, живет “на седьмом веку Трояна”). Конкретизируется и понятие “земля Трояна” — именно как “Русская Земля”. Интересно, что в древнерусских пись­менных памятниках, кроме “Слова”, имя Трояна упоминается в апокрифе “Хождение Богородицы по мукам”, наряду с Хорсом, Перуном и Велесом. Но в памятнике XVI в. “Слова и откровения святых апостолов” Перун, Хорс и Троян названы славянскими прародителями — “человеци были суть старейшины”.

Родоначальником же русского народа в “Слове о полку Игореве” выступает Даждьбог, внуками которого названы русские люди. Это тоже уникальное свидетельство, не имеющее параллели в других источниках.

Уникальность языческого пантеона “Слова” непосредственно связана с оригинальной исто­рико-мифологической картиной. Так, при многих исторических параллелях, автор “Слова” явно не знает сюжетов, связанных с призванием варягов, как не знает и имени варяжского князя Рюрика. Но он помнит древнего князя Буса, жившего в IV в. и воевавшего тогда в Причерноморье с го­тами. Автор “Слова” вообще практически не знает северных и северо-западных историко-мифоло­гических сюжетов, зафиксированных “Повестью временных лет”. Зато в “Слове” широко пред­ставлены исторические сюжеты и аналогии, связанные с Крымом, Причерноморьем и Подунавьем. Так, именно отвоевывать Тмутаракань у половцев отправляется князь Игорь, готские девы в Крыму вспоминают “время Бусово”, плач Ярославны долетает до Дуная и именно там находит от­вет, а когда Игорь возвращается из плена домой, некие “девицы” радостно поют на Дунае и их пе­ние долетает до Киева. Кстати и слова Святослава Киевского слышат на Западе и на Юге Европы — немцы, венецианцы, греки и моравы.

Больше того, по мнению некоторых исследователей под образом Трояна следует понимать не языческого бога, а римского императора Траяна (98 — 117 гг.), совершавшего походы в Поду­навье и оставившего по себе память у подунайских славян и русов-ругов. Если это так, то в “Слове о полку Игореве” можно видеть отголоски сохраняющейся в южных пределах Древней Руси исто­рико-мифологических преданий о дунайской прародине славян и руси, о контактах с римлянами, о Причерноморской Руси, о войнах руси с готами в IV в. Иначе говоря, можно предположить, что “Слово” представляет нам совершенно оригинальную версию происхождения русского на­рода.Можно также предположить, что “Слово” было не единственным памятником, представляю­щим эту версию — за “Словом”, вполне возможна, стояла целая традиция, письменная или устная. И если мы сегодня не имеем подлинника “Слова”, то, вполне вероятно погибла и письменная тра­диция указанной версии происхождения Руси, уходящая корнями к истории Тмутараканской Руси и, возможно, еще глубже — к Руси Причерноморской (индоарийской?).

Если же говорить о взаимоотношениях христианства и дохристианской славянской мифо­логии, то необходимо признать, что последняя сыграла немаловажную роль в развитии раннего древнерусского христианства. В это время язычество, с одной стороны, уступает место новой ре­лигии, а с другой стороны, продолжает сосуществовать с христианством. Наступает пе­риод “двоеверия” (сам этот термин появляется в древнерусских памятниках уже в XII — XIII вв).

Например, многие элементы древнеславянской мифологии вошли в христианские обряды и в церковный календарь. Так, промежуток между Рождеством и Крещением заняли дохристианские святки, за которыми следует масленица, которая стала преддверием Великого (предпасхального) поста. В христианскую Пасху вплелись языческие поминальные обряды, а также древнеславян­ский культ хлеба. В Троицу — культ березы и другие элементы древнеславянского праздника се­мика. Преображение Господне стали отмечать, как праздник сбора плодов — Яблочный Спас. Не случаен и тот факт, что языческое влияние прослеживается в орнаментах памятников древнерус­ского храмового строительства (солярные, “солнечные” знаки, белокаменная резьба).

Языческие обряды и верования очень долгое время сохранялись в быту древнерусских лю­дей, причем как в гуще сельского и городского населения, так и в княжеско-боярской среде — различного рода гадания, празднества, погребальная обрядность. Кроме того, языческая архаика прослеживается в памятниках литературного и устного творчества, особенно в эпосе (былинах, песнях и т.д.). Внецерковные обряды проводов умерших князей продолжали бытовать до XIII в. — их хоронили по языческому обычаю “на санях седя”. До XIII в. сохранялся и обычай именования русских князей двумя именами: языческим именем-титулом и христианским, данным при креще­нии. Так, Владимир Святославич при крещении получил имя Василия, Ярослав Владимирович — имя Георгия. Впрочем, уже в XI в. некоторые христианские имена слились с княжескими, а осо­бенно популярным стало имя святого Георгия — Гюрга или Юрий в русском именослове.

В целом же, на уровне бытовых суеверий, язычество сохранялось постоянно, оставаясь средством мифологического освоения человеком природы. Так, еще в XVI в. во время исповеди сельские священники задавали женщинам вопрос: “Не ходила ли еси к Мокоши?”. Стоглавый Со­бор в 1551 г. отмечал распространенность языческих культов, а упоминания о поклонениях Роду и рожаницам встречаются и в XVII в.

Языческая славянская мифология выражала все основные особенности духовного, этно­культурного, общественного и хозяйственного бытия древних славян. Более того, уже в Древней Руси развитие духовной культуры и религиозно-философской мысли происходило не только в русле христианской веры, но и под влиянием традиционного, в том числе, и языческого славян­ского мировосприятия.

Крещение Руси

По летописному преданию, зафиксированному в «Повести временных лет», первую хри­стианскую проповедь в землях будущей Киевской Руси произнес сам апостол Андрей Первозван­ный, первый из учеников Иисуса Христа. В летописи рассказывается, что апостол Андрей, на­правляясь из Крыма в Рим и проповедуя учение Христово, приплыл по Днепру к тем горам, где впоследствии встанет Киев, благословил эти горы и поставил здесь крест со словами: «Видите ли­горы эти? Так на этих горах воссияет благодать Божия, будет город великий, и воздвигнет Бог много церквей». Затем апостол Андрей дошел до Новгорода и уже потом, через варяжские земли, добрался до Рима.

На протяжении всей истории Древней Руси, да и позднее, это предание считалось истин­ным, а особый культ апостола Андрея Первозванного довольно рано получает распространение на Руси — с восьмидесятых годов XI века. Необходимо помнить, что и сегодня предание об апостоле Андрее продолжает оставаться официальной версией Русской Православной Церкви.

Первые упоминания о Крещении Руси, которые зафиксировали исторические источники, относятся к IX веку. Если следовать этим — византийским — документам, то Крещение про­изошло в 867 году при константинопольском патриархе Фотии или при его преемнике Игнатии. В частности, Фотий заявил в своем «Окружном посла