Кто-то ударил Ярви по лицу. Он видел руку, слышал шум, но почти ничего не почувствовал.
– Беги, – прошипел голос Джода.
Дрожащий Ярви мог лишь небыстро шаркать. Качающаяся цепь и промокшая одежда с каждым шагом тащили его вниз, галька вцеплялась в наполненные водой сапоги. Он часто спотыкался, но когда бы он ни упал, сильные руки поднимали его вверх, тащили его в темноту.
– Иди, – проворчал Ральф.
У покрытого снегом берега Ярви бросил взгляд назад и выдавил "Боги" сквозь стучащие зубы.
Мать Море жадно заглатывала "Южный Ветер". Бак был объят огнем, такелаж горел полосами пламени, полыхал топ мачты, где обычно сидела Сумаэль. Скамьи, на которых раньше мучился Ярви, были затоплены, перепутанные весла беспомощно торчали кверху, как ножки перевернутой мокрицы. Лишь один угол юта виднелся над водой, в которой отражались языки огня. Трюм, хранилища и капитанская каюта уже были в тишине под водой.
На берегу на пристани появились черные фигуры. Осмотрелись. Охранники, избежавшие меча Ничто? Рабы, каким-то образом освободившиеся от цепей? Ярви подумал, не слышится ли ему слабый плач за завываниями ветра. Слабые крики над треском огня. Не было способа узнать, кому повезло спастись в том суровом испытании огнем и водой, кто выжил, а кто умер. А Ярви слишком замерз, чтобы радоваться спасению от очередной беды, не говоря уже о том, чтобы горевать о тех, кто не спасся. Несомненно, сожаления довольно скоро нагрянут.
Если он переживет эту ночь.
– Шевелись, – сказала Сумаэль.
Они втащили его на гребень, он кубарем покатился с другой стороны, проехал на спине и остановился. Кожу обжигал холод, каждый ледяной вдох был ножом в горле. Он увидел широкое лицо Ральфа с отблеском оранжевого на одной щеке, и мрачную подергивающуюся Сумаэль в свете Отца Луны.
– Оставьте меня, – попытался он сказать, но рот слишком занемел, чтобы выдавливать слова. Его зубы промерзли до корней, и изо рта вылетело лишь слабое облачко пара.
– Мы бежим вместе, – сказала Сумаэль. – Такой ведь была сделка?
– Я подумал, она закончилась, когда Тригг начал меня душить.
– О, ты так просто не отвертишься. – Она схватила его за скрюченное запястье. – Поднимайся.
Его предавала семья, собственный народ, и вот он нашел верность среди кучки рабов, которые ему ничего не должны. Он был так растроган, что захотел разрыдаться. Но у него было чувство, что слезы еще пригодятся.
С помощью Сумаэль ему удалось встать. С помощью Ральфа и Джода – ковылять, почти не думая о направлении, лишь бы тонущий "Южный Ветер" был где-то позади. В сапогах хлюпала ледяная вода, и ветер так сильно прорывался через промокшую и натирающую одежду, что казалось, на нем ничего нет.
– Вот и надо было тебе выбрать для побега самое холодное место из всех, созданных богами? – ворчал Ральф. – И самое холодное время года?
– У меня был план получше. – Было слышно, что Сумаэль тоже совсем не рада, что он полностью рухнул. – Но он утонул вместе с "Южным Ветром".
– Планы иногда должны прогибаться под обстоятельства, – сказал Джод.
– Прогибаться? – проворчал Ральф. – Этот порвался в клочья.
– Туда. – Ярви указал замороженным обрубком пальца. Впереди в ночь цеплялось чахлое дерево, на верхушке все ветки были белыми, а внизу виднелось тусклое мерцание оранжевого. Он едва смел верить собственным глазам, но двинулся в ту сторону так быстро, как только мог в этом состоянии – наполовину шагом, наполовину ползком, полностью в отчаянии. В этот миг даже мечта об огне казалась лучше, чем ничего.
– Стойте! – прошипела Сумаэль, – мы не знаем, кто…
– Нам плевать, – сказал Ральф, ковыляя следом.
В яме под скорченным деревом горел костер. Там было укрытие от ветра, аккуратно сложенные части сломанного ящика, и в середине мерцал маленький огонек. Над ним сгорбившись, раздувая его парящим дыханием, сидел Анкран.
Если б Ярви выбирал, кого спасти, имя Анкрана было бы на его губах далеко не первым. Но освобождение Ральфа и Джода означало и освобождение их напарника, а Ярви бросился бы сейчас к ногам Одема, предложи тот согреться. Он плюхнулся на колени, протягивая дрожащие руки к огню.
Джод упер руки в бока.
– Значит, это ты его развел.
– Дерьмо не тонет, – сказал Ральф.
Анкран лишь потер скрюченный нос.
– Если вас волнует моя вонь, можете найти себе костер сами.
Из рукава Сумаэль тихо выскользнул топорик, его острие поблескивало.
– Мне нравится этот.
Бывший шкипер пожал плечами.
– Тогда не пристало мне отсылать отчаявшихся прочь. Добро пожаловать в мой дворец!
Сумаэль уже взобралась по замороженным скалам на дерево и аккуратно обрубила большую ветку. Теперь она втыкала ее в землю, так чтобы маленькие веточки торчали перед огнем. Затем щелкнула пальцами перед Ярви.
– Снимай одежду.
– Любовь все еще жива! – сказал Ральф, закатывая глаза.
Сумаэль его проигнорировала.
– Мокрая одежда убьет тебя ночью так же верно, как враг.
Теперь, когда холод ослабил хватку, Ярви почувствовал свои синяки – каждая мышца ныла, голова болела, шея пульсировала там, где ее держали руки Тригга. Сил возражать не было, даже если б он хотел. Он стащил промокшую одежду, некоторые швы которой уже покрылись льдом, и приблизился к огню, насколько посмел. Почти голый, за исключением ошейника и цепи.
Ральф набросил на его дрожащие плечи старую овечью шкуру.
– Я даю ее взаймы, – сказал он, – не отдаю.
– В любом случае… очень признателен, – выдавил Ярви, стуча зубами. Он смотрел, как Сумаэль развешивает его одежду перед огнем, и та начинает потихоньку парить.
– Что если кто-то увидит свет? – спросил Джод, хмуро глядя туда, откуда они пришли.
– Если предпочитаешь замерзнуть, сиди в темноте. Ее тут полно. – Анкран пытался извлечь побольше тепла, тыкая палкой в огонь. – На мой взгляд, драка, пылающий корабль, потом тонущий корабль, уменьшат их поисковые аппетиты.
– Особенно если до рассвета мы уйдем подальше, – сказал Ральф.
– Куда? – спросила Сумаэль, присаживаясь рядом с Ярви.
Очевидным выбором был восток. На восток, вдоль берега, тем путем, что их принес "Южный Ветер". Но Ярви было нужно на запад. В Ванстерланд. В Гетланд. К Одему, к мести, и чем быстрее, тем лучше. Он глянул на пестрое сообщество, собравшееся над животворящим огнем. Их лица выглядели узкими и странными в свете костра. И Ярви думал, как он станет убеждать их идти в другую сторону.
– На восток, конечно, – сказал Ральф. – Как давно мы проплывали мимо того торгового поста?
Сумаэль некоторое время считала на пальцах.
– Пешком мы, может быть, доберемся туда за три дня.
– Это будет тяжело. – Ральф поскреб ногтями щетину на шее. – Чертовски тяжело, и…
– Я иду на запад, – сказал Анкран, сжал зубы и уставился на огонь.
В тишине все смотрели на него.
– Куда на запад? – спросил Джод.
– Торлби.
Ярви мог лишь поднять брови от такого неожиданного выбора места. Ральф захохотал.
– Спасибо за то, что дали мне хороший повод посмеяться перед смертью, господин Анкран! Наш бывший шкипер идет в Гетланд.
– В Ванстерланд. Постараюсь там найти корабль.
Ральф снова хихикнул.
– Так ты собираешься пешком идти до Вульсгарда? И как долго придется идти, о штурман?
– Пешком как минимум месяц, – сказала Сумаэль так быстро, что казалось, она об этом уже подумала.
– Месяц этого! – Ральф махнул широкой рукой на покрытую снегом пустоту, через которую они уже пробирались, и Ярви был вынужден признать, что эта мысль совсем не воодушевляла. – И с каким оснащением?
– У меня есть щит. – Джод скинул его со спины и постучал по нему кулаком. Это был большой круглый щит из грубого дерева с железной шишкой в центре. – Думал, пригодится в качестве лодки.
– А мне великодушный охранник дал взаймы свой лук. – Ральф подергал тетиву, словно это была арфа. – Но без стрел музыки на нем не сыграешь. У кого-нибудь есть палатка? Дополнительная одежда? Одеяла? Санки? – В ответ была тишина, если не считать завывания холодного ветра снаружи их освещенного костром укрытия. – Тогда удачи вам, господин Анкран! Было удовольствием грести рядом с вами, но боюсь, наши пути должны разойтись. Остальные пойдут на восток.
– Что за болван поставил тебя во главе?
Они все обернулись на хриплый голос из темноты. Это был Ничто. Он был весь измазан сажей и своей обычной грязью. Лохмотья, волосы и борода почернели. На нем были сапоги и куртка Тригга, на одном плече застыла кровь. На другом он тащил большой тюк парусины. В одной руке он, будто укрывая ребенка от морозной ночи, баюкал меч, которым при Ярви убил шестерых.
Он уселся перед костром, скрестив ноги, словно эта встреча была давно запланирована, и удовлетворенно вздохнул, протягивая руки к огню.
– На запад, в Гетланд – звучит хорошо. Туда и пойдем.
– Тригг? – спросила Сумаэль.
– Не нужно больше думать о нашем надсмотрщике. Мой долг ему выплачен. Но между мной и Шадикширрам счет еще открыт. – Ничто полизал палец и потер пятно на клинке своего меча. – Нам надо оторваться от нее как можно дальше.
– Нам? – бросила Сумаэль, и Ярви отметил, что топорик за ее спиной был наготове. – Ты приглашаешь нас идти за собой?
Свет от костра плясал на диких глазах Ничто.
– Если только никто не хочет пригласить меня.
Ярви выставил между ними руки, чтобы сгладить путь Отцу Миру.
– Нам нужна любая помощь. Как хоть тебя зовут?
Ничто долго смотрел в ночное небо, словно ответ был написан среди звезд.
– У меня было три имени… может, четыре… но ни одно не принесло удачи. Я не хотел бы, чтобы они принесли неудачу вам. Если захотите поговорить, "Ничто" подойдет, я не любитель поболтать. Шадикширрам пойдет за нами, и она будет ждать, что мы отправимся на восток.
– Потому что идти на запад безумие! – Ральф обернулся к Сумаэль. – Скажи им!
Она сжала покрытые шрамами губы и прищурила глаза, глядя на огонь.
– Восток быстрее. Восток легче.
– Вот! – рявкнул Ральф, хлопая себя по бедру.
– Я иду на запад, – сказала Сумаэль.
– Э?
– На востоке будут люди. Любой, кто убежал с корабля. В прошлый раз тот торговый пост кишел работорговцами.
– А Ванстерланд не кишел? – спросил Ральф. – Поскольку мы там на инглингах неплохо наваривались.
– Восток опасен, – сказала Сумаэль.
– А на западе ничего, кроме двух недель по пустыне!
– Там есть лес. Лес означает горючее. Может быть еду. На востоке торговый пост, но что потом? Болота и пустыня на сотни миль. Запад это Ванстерланд. Запад это цивилизация. Запад это… может быть корабли, что идут дальше. Домой.
– Домой. – Джод глядел на огонь, словно видел там свою деревню и тот самый колодец с самой вкусной водой в мире.
– Направимся вглубь земли, – сказала Сумаэль, – подальше от поля зрения любых кораблей. Потом на запад.
Ральф вскинул руки.
– Как ты найдешь дорогу в снегах? Закончите тем, что будете ходить кругами!
Сумаэль вытащила из куртки кожаный сверток и развернула, чтобы показать подзорную трубу и инструменты.
– Я отыщу дорогу, старик, не волнуйся на этот счет. Не могу сказать, что с нетерпением предвкушаю прогуляться по любому из этих маршрутов. Особенно в этой компании. Но на западе шансов может быть больше.
– Может быть?
– Иногда "может быть" – это лучшее, на что стоит надеяться.
– Трое за запад. – Анкран впервые улыбнулся с тех пор, как Шадикширрам выбила ему два передних зуба. – Что насчет тебя, здоровяк?
– Хмм. – Джод задумчиво подпер подбородок кулаком и оглядел круг. – Хм. – он тщательно осмотрел каждого из них и закончил на инструментах Сумаэль. – Хех. – Он пожал большими плечами и глубоко вздохнул. – Ральф, в бою я предпочел бы тебя любому. Но когда дело доходит до того, чтобы попасть из одного места в другое… я доверяю Сумаэль. Я иду на запад. Если вы меня возьмете.
– Можешь подержать надо мной свой щит, когда пойдет снег, – сказала Сумаэль.
– Да вы все нахрен спятили! – Ральф хлопнул тяжелой рукой по плечу Ярви. – Похоже, Йорв, остались только мы с тобой.
– Я весьма польщен предложением… – Ярви выскользнул из-под руки Ральфа, скинул его шкуру и надел свою рубашку, которая еще не совсем высохла, но уже почти. – Но в первую очередь нам надо держаться вместе. Держаться вместе или умереть поодиночке. – А еще в Гетланде его ждали стул, клятва и месть. И чем дольше они ждут, тем шансов меньше. – Мы все пойдем на запад. – Ярви ухмыльнулся Ральфу и хлопнул его по плечу здоровой рукой. – Я молился о помощи помоложе, но возьму то, что смогу.
– Боги! – Ральф прижал ладони к вискам. – Мы все об этом пожалеем.
– Присоединю эти сожаления к остальным. – Ничто смотрел в темноту, словно увидел за огнем призрачного гостя. – У меня их достаточно.
Свобода
Сумаэль вела в яростном темпе, и они шли за ней, задавая так же мало вопросов, как если бы они гребли. Они с трудом проходили по изломанной земле черных скал и белого снега, где все чахлые деревца, согнутые ветром в три погибели, угрюмо кланялись в сторону моря.
– Сколько еще шагать до Ванстерланда? – крикнул Ральф.
Сумаэль проверила инструменты, ее губы беззвучно пошевелились, потом она посмотрела на пятно Матери Солнца в железном небе и, ничего не ответив, пошла дальше.
В цитадели Торлби мало кто посчитал бы сокровищем тюк заплесневелой парусины, который принес Ничто, но он оказался их самым ценным предметом. С тщательностью пиратов, которые делят награбленную добычу, они порвали одну половину на всех и засунули под одежду, намотали на замерзшие головы и руки, напихали в сапоги. Вторую половину нес Джод, так что они собирались под ней, когда наступала ночь. Несомненно, под ней было не намного теплее, чем в полной темноте снаружи, но они были благодарны и за эту малость.
Потому что эта малость была разницей между жизнью и смертью.
Они по очереди шли впереди. Джод пробирался, не жалуясь. Ральф осыпал снег проклятиями, словно тот был его старым врагом. Анкран пробивался, обхватив себя руками. Ничто шел с поднятой головой и плотно сжимал в руке меч, будто воображал, что и сам он сделан из стали, и никакая погода не сможет его остудить или разогреть, даже когда снег, несмотря на молитвы Ярви, начал ложиться на плечи его украденной куртки.
– Охренительно, – пробормотал Ральф в небеса.
– Снег работает на нас, – сказал Анкран. – Скрывает наши следы, прячет нас. Если повезет, наша старая хозяйка решит, что мы тут замерзли.
– Если не повезет, так оно и будет, – пробормотал Ярви.
– Да какая разница, – сказал Ральф. – Нет таких безумцев, чтобы преследовать нас здесь.
– Ха! – гаркнул Ничто. – Шадикширрам слишком безумна, чтобы заниматься чем-то другим. – Он забросил за плечо конец своей тяжелой цепи, словно шарф, и прикончил это обсуждение так же, как он прикончил охранников "Южного Ветра".
Ярви хмуро посмотрел назад, туда, откуда они пришли. Их следы змеились в серую даль. Он думал о том, когда Шадикширрам узнает о крушении своего корабля. Потом подумал, что она сделает, когда узнает. Затем сглотнул и с трудом побрел вслед за остальными так быстро, как только мог.
В полдень Мать Солнце в своем немощном зените была не выше плеча Джода, по белизне за ними следовали длинные тени, и они остановились в ложбине, чтобы поговорить.
– Еда, – сказала Сумаэль, озвучивая то, о чем все думали.
Никто не поспешил вызваться. Все знали, что еда здесь дороже золота. Всех удивил Анкран, когда первый достал из-под своих мехов связку соленой рыбы.
Он пожал плечами.
– Ненавижу рыбу.
– Тот, кто морил нас голодом, теперь нас кормит, – сказал Ральф. – Кто сказал, что справедливости нет? – Он достал несколько печенек, далеко не в лучшем состоянии – если оно у них вообще когда-нибудь было. Сумаэль присоединилась с двумя засохшими буханками хлеба.
Ярви мог лишь развести пустыми руками и попытаться улыбнуться.
– Я унижен… вашим великодушием?..
Анкран мягко потер скрюченный нос.
– Вид твоего унижения греет меня совсем немного. Что насчет вас двоих?
Джод пожал плечами.
– У меня было немного времени на подготовку.
Ничто поднял меч.
– Я принес меч.
Все они оценили свои скудные припасы, которых вряд ли хватило бы и на одну нормальную трапезу для шестерых.
– Полагаю, я побуду мамочкой, – сказала Сумаэль.
Пока она отделяла шесть ужасно равных и крайне маленьких кусков хлеба, Ярви сидел и пускал слюни, как собаки его отца, когда ждали объедков. Ральф заглотил свою долю за два укуса, а потом смотрел, как Анкран пережевывает каждую крошку по сотне раз с закрытыми от удовольствия глазами.
– И это все, что мы поедим?
Сумаэль снова завернула драгоценный сверток, плотно сжала зубы и без разговоров засунула сверток под рубашку.
– Я скучаю по Триггу, – угрюмо сказал Ральф.
Из Сумаэль получился бы прекрасный министр. Она довольно ясно соображала, когда на пути с корабля прихватила две пустые бутылки из-под вина Шадикширрам. Теперь они наполняли их снегом и по очереди несли в одежде. Вскоре Ярви понял, что нужно глотать понемногу, поскольку раздеваться, чтобы пописать на этом холоде, было сродни подвигу, который заслуживал ворчливые поздравления от остальных. И они были тем искреннее, что каждый знал: рано или поздно им всем придется познакомить свой срам с обжигающим ветром.
Дни были короткими, хотя ощущались, как месяц мучений. А вечером небеса пылали звездами, блистающими воронками и горящими тропинками, яркими, как глаза богов. Сумаэль показывала на странные созвездия, и для каждого у нее было название – Лысый Ткач, Окольный Путь, Входящий-со-Стуком, Едок Снов. И когда она говорила, пуская пар во тьму, она улыбалась, и в ее голосе было счастье, которого Ярви никогда в нем не слышал, и от этого он тоже улыбался.
– Сколько еще шагать до Ванстерланда? – спросил он.
– Сколько-то. – Она обернулась на горизонт, счастье быстро погасло, и она ускорила шаг.
Он с трудом тащился за ней.
– Я тебя не поблагодарил.
– Поблагодаришь, когда мы не станем парочкой замороженных трупов.
– Раз уж у меня, возможно, не будет шанса… спасибо. Ты могла дать Триггу меня убить.
– Если б у меня было время подумать, так бы и сделала.
Вряд ли он мог ее винить. Ярви подумал, что он бы сделал, если бы Тригг душил ее, и ответ ему не понравился.
– Тогда я рад, что ты не подумала.
Некоторое время был слышен лишь скрип их сапог по снегу. Потом он увидел, как она через плечо хмуро смотрит на него и вдаль.
– Как и я.
На второй день они шутили, чтобы поддержать свой дух.
– Анкран, ты снова зажал продукты! Передай жаркое из свинины! – И они заржали.
– Давайте наперегонки до Вульсгарда! Кто последний пройдет через ворота, будет продан за кружку эля! – Все захихикали.
– Надеюсь, Шадикширрам притащит вина, когда придет за нами. – На этот раз улыбок было немного.
Когда на рассвете третьего дня – если можно было назвать этот жидкий сумрак рассветом – они выползли из-под своего жалкого тента, все были в дурном настроении.
– Мне плевать на этого старого растяпу впереди, – хрипел Ничто, после того, как в третий раз наступил на пятку Ральфу.
– Меня смущает меч безумца за моей спиной, – бросил Ральф через плечо.
– Если хочешь, могу устроить, чтоб он торчал у тебя из спины.
– Вас разделяют столько лет, и все равно ведете себя как дети, – встрял между ними Ярви. – Надо помогать друг другу, или зима убьет нас всех.
Он услышал, как Сумаэль впереди тихо сказала:
– Скорее всего, она убьет нас в любом случае.
С этим он не стал спорить.
На четвертый день они шли в тишине, и ледяной туман саваном укрывал белую землю. Лишь изредка раздавалось ворчание, когда кто-то спотыкался. Лишь ворчание, когда другой помогал ему подняться. Шесть молчаливых фигур в огромной пустоте, в огромном и холодном пустом пространстве. Каждый с трудом брел под своим собственным грузом холодного страдания. Каждый в своем натирающем рабском ошейнике с тяжелой цепью. Каждый со своей болью, голодом и страхом.
Сначала Ярви думал о людях, утонувших на корабле. Сколько человек умерло? Трещали доски, и заливалось море. Для того чтобы он мог спастись? Рабы тянули свои цепи ради последнего глотка воздуха, прежде чем Мать Море утаскивала их ниже и ниже, и ниже.
Но его мать всегда говорила: не стоит волноваться о том, что уже сделано. Волноваться надо о том, что будет.
Только ничего не менялось, и вина за прошлое, и беспокойство о будущем стали исчезать, оставляя лишь дразнящие воспоминания о еде. Четыре дюжины свиней, которых зажарили во время визита Верховного Короля. Так много для такого маленького седоволосого человека и его министра с жесткими глазами. Торжество, когда его брат прошел испытание воина. Ярви оставалось тогда лишь праздновать, зная, что сам он это испытание никогда не пройдет. Берег накануне его злосчастного набега; мужчины, готовящие еду, которая может быть их последней; мясо, вертящееся над сотней костров; жар такой, словно касается лица; кольцо жадных ухмылок, освещенных огнем, капающий жир и хрустящая чернеющая…
– Свобода! – взревел Ральф, широко распахивая руки, словно чтобы охватить весь необъятный простор пустой белизны. – Свобода замерзнуть, где пожелаешь! Свобода сдохнуть от голода, где захочешь! Свобода идти, пока не упадешь!
Его голос быстро затих в холодном воздухе.
– Закончил? – спросил Ничто.
Ральф опустил руки.
– Ага. – И они побрели дальше.
Не мысль о матери заставляла Ярви делать один тяжелый шаг за другим, с болью проходить одно расстояние за другим, вставать после леденящего падения, ступать в следы остальных. Не мысль о суженой, или о мертвом отце, или даже о стуле перед камином Матери Гандринг. Это была мысль об Одеме, который улыбался, держа руку на плече Ярви. Об Одеме, который обещал быть его напарником. Об Одеме, который спрашивал мягко, как весенний дождь, должен ли калека быть королем Гетланда.
– Я думаю, нет, – рычал Ярви, выдыхая пар через треснувшие губы. – Думаю, нет… Думаю, нет.
С каждым мучительным шагом Гетланд постепенно придвигался ближе.
На пятый день было ясно, хрустела ледяная корочка, небо было ослепляющее голубым, и Ярви казалось, что он может видеть почти всю дорогу до самого моря – полоски черного и белого далеко на горизонте черно-белой земли.
– Неплохо продвигаемся, – сказал он. – Ты должна признать.
Сумаэль, защищая глаза от света, хмуро смотрела на запад. Она не собиралась ничего признавать.
– Нам повезло с погодой.
– Не чувствую себя счастливчиком, – пробормотал Ральф, обнимая себя. – Джод, а ты чувствуешь себя счастливчиком?
– Я чувствую холод, – сказал Джод, потирая порозовевшие мочки ушей.
Сумаэль покачала головой, глядя в небо, которое, за исключением синяка далеко на севере, выглядело необычно чистым.
– Может вечером, может завтра, но вы узнаете, что значит неудачная погода. Приближается буря.
Ральф покосился.
– Ты уверена?
– Я не учу тебя храпеть, не так ли? Не учи меня быть штурманом.
Ральф посмотрел на Ярви и пожал плечами. Но еще до темноты она, как обычно, оказалась права. Тот синяк на небе рос, набухал, темнел и окрашивался в странные цвета.
– Боги сердятся, – пробормотал Ничто, хмуро глядя вверх.
– А когда они не сердятся? – сказал Ярви.
Снег повалил гигантскими хлопьями, застилал все и кружился вихрями. Ветер дул резкими порывами, бил со всех сторон сразу, толкал их влево и вправо. Ярви упал, а когда встал, не смог увидеть остальных. Он в панике пошел на ощупь и ткнулся прямо в спину Джода.
– Надо где-то укрыться! – завизжал он, едва слыша свой голос из-за ветра.
– Не буду спорить! – проревел Джод.
– Нужен глубокий снег!
– Снег у нас есть! – проревел Анкран.
Они добрели до дна узкого оврага, и это был самый многообещающий склон из тех, что Ярви смог отыскать. Поскольку снег валил так сильно, что прочие склоны были лишь мелкими призраками. Он копал, как кролик, вычерпывая снег между ног. Отчаянно закапывался вбок, а потом, когда прокопал на длину тела, вверх. Руки в лохмотьях мокрой парусины горели от холода, мышцы горели от напряжения, но он себя заставлял. Он копал так, словно от этого зависела его жизнь.
Она и зависела.
Сумаэль пробиралась вслед за ним, рыча сквозь сжатые зубы и используя топорик как лопатку. Сначала они откопали выемку, потом яму, потом получилась узкая нора. Анкран заполз сзади, высунув язык в щель между зубами – он вычерпывал снег. Следующим в холодную тусклость заполз Ральф, а потом Джод своими широкими плечами расширил место до пещеры. Наконец, внутрь просунул голову Ничто.
– Ловко, – сказал он.
– Вход надо чистить, – пробормотал Ярви, – иначе за ночь нас похоронит. – Он скорчился на утрамбованном снегу, развернул промокшие тряпки и подул на руки. У него и так пальцев было маловато, он не мог позволить себе потерять еще.
– Где ты этому научился? – спросила Сумаэль, усаживаясь рядом с ним.
– Отец научил.
– Думаю, он спас наши жизни.
– Ты должен его поблагодарить, когда увидишь. – Придвинулся Анкран. Они плотно прижались друг к другу – но так было уже несколько дней. Здесь, в этих пустынных местах не было места для гордости, отчуждения и вражды.
Ярви закрыл глаза и подумал об отце, который лежал, бледный и холодный, на плите.
– Мой отец мертв.
– Жаль, – донесся глубокий голос Джода.
– Хорошо, что хоть кому-то из нас жаль.
Ярви уронил руку и спустя миг понял, что она упала на руку Сумаэль. Ее пальцы, направленные кверху, вжались в его ладонь. Это было хорошо, и тепло, там, где ее кожа касалась его. Он не убрал руку. Как и она.
Он медленно сжал ее ладонь в своей.
Потом долго было тихо, ветер тихо завывал снаружи, внутри воздух потеплел, и Ярви под кучей снега стало так уютно, как не было с тех пор, как они ушли от костра Анкрана.
– Вот, – он почувствовал дыхание у лица, почувствовал, как Сумаэль мягко берет его за запястье. Его глаза резко раскрылись, но угадать выражение ее лица в темноте он не смог.
Она перевернула его руку и положила что-то на ладонь. Черствый, прокисший, наполовину промокший, наполовину замерзший – но это был хлеб, и, ради всех богов, он был рад его получить.
Они все сидели, прижавшись друг к другу, растягивали свои доли, жевали с чувством, похожим на удовлетворение, или, по крайней мере, облегчения. Один за другим они глотали, затихали, а Ярви раздумывал, взять ли снова руку Сумаэль.
Потом она сказала:
– Это последняя еда.
Все снова затихли, на этот раз намного менее спокойно.
Наконец в темноте раздался приглушенный голос Ральфа:
– Далеко еще до Ванстерланда?
Никто не ответил.
Лучшие
– Гетландцы самые лучшие, – донеслось хриплое ворчание Ничто. – Они дерутся, как один. Каждого прикрывает щит напарника.
– Гетландцы? Ха! – фыркнул Ральф, поднимаясь по снежному склону вслед за Сумаэль. – Это просто чертова отара блеющих овец, которых ведут к мяснику! Что будет, когда падет напарник? В тровенах есть огонь!
Они могли спорить целыми днями. Что лучше, лук или меч. Был ли Хеменхольм южнее острова Гренмер. Окрашенное или промасленное дерево больше любит Мать Море, и, следовательно, какие корабли лучше. Ярви и представить не мог, как у них хватало дыхания. Он и без споров едва дышал.
– Тровены? – ворчал Ничто. – Ха! Когда огонь прогорит, что потом? – Они начинали с доказательств своего мнения, потом принимались уверенно утверждать свою точку зрения и заканчивали презрительным ворчанием. На взгляд Ярви, ни один не убедил другого ни на волос с тех пор, как они ушли от тонущего "Южного Ветра".
Прошло три дня с тех пор, как кончилась еда, и голод Ярви ныл внутри него пустотой, которая поглощала всякую надежду. Когда тем утром он размотал парусину с рук, он их с трудом узнал: они были одновременно сморщенные и распухшие. Кожа на кончиках пальцев выглядела навощенной, а на ощупь была колючей и онемелой. Даже у Джода ввалились щеки. Анкран пытался скрыть хромоту и у него это не получалось. Ральф дышал с такими хрипами, что Ярви вздрагивал. У Ничто на бровях лежал иней. Покрытые шрамами губы Сумаэль становились тоньше, серее и сжимались плотнее с каждой изнурительной милей.
От этого гула споров Ярви мог думать лишь о том, кто из них сдохнет первым.
– У гетландцев есть дисциплина, – бубнил Ничто. – Гетландцы…
– Да какому болвану может быть не все равно? – сердито воскликнул Ярви, набрасываясь на двух стариков и неожиданно яростно тыкая им в лица обрубком пальца. – Люди это просто люди, хорошие или плохие, как повезет! А теперь попридержите дыхание для ходьбы! – Он вернул руки под мышки и заставил себя подниматься по склону.
– Поваренок и философ, – услышал он хрип Ральфа.
– Не могу решить, кто здесь бесполезней, – пробормотал Ничто. – Надо было позволить Триггу его прибить. Гетландцы точно…
Он замолчал, забравшись наверх. Все притихли. Перед ними стоял лес, который тянулся во всех направлениях, теряясь за серой дымкой падающего снега.
– Деревья? – прошептала Сумаэль, словно не смела поверить своим чувствам.
– Деревья означают еду, – сказал Ярви.
– Деревья означают огонь, – сказал Анкран.
Внезапно все они бросились с холма, крича, как дети, которых освободили от работы по дому. Ярви упал, кувырнулся в куче снега и снова поднялся. Они бежали, спотыкаясь, между низких валунов, потом среди высоченных елей с такими толстыми стволами, что Ярви с трудом смог бы сомкнуть вокруг них руки. Это были могучие колонны, словно в каком-то священном месте, и они здесь были нежданными прохожими.
Они замедлились до трусцы, а затем осторожно пошли. С редких ветвей не падали плоды. Олени не выскакивали на меч Ничто. Все упавшие ветки, что они нашли, были насквозь промокшими и сгнившими. Земля под снегом была коварной – со спутанными корнями и бесчисленными слоями годами падавших и гнивших иголок.
Их смех утих и теперь лес был совершенно тих, даже чириканье птиц редко нарушало тяжелую тишину.
– Боги, – прошептал Анкран. – Здесь не лучше, чем там.
Ярви пробрался к стволу дерева и дрожащей рукой отломал кусок наполовину замороженного древесного гриба.
– Нашел что-нибудь? – с надеждой резко спросил Джод.
– Нет. – Ярви отбросил гриб. – Это нельзя есть. – И вместе со снегом на него стало опускаться отчаянье, даже более тяжелое, чем раньше.
– Нам нужен огонь, – сказал он, стараясь поддержать мерцание надежды. Огонь их согреет, поднимет дух, соберет их вместе и даст продержаться немного дольше. Он не мог позволить себе думать, куда это может их завести. Один взмах за раз, как всегда говорил Джод.
– Для огня нужно сухое дерево, – сказал Анкран. – Может, поваренок знает, как его найти?
– Я знал бы, где купить его в Торлби, – резко ответил Ярви. Если честно, он возможно и не знал бы. На это всегда были рабы.
– Наверху земля должна быть посуше. – Сумаэль побежала трусцой, и Ярви с трудом вслед за ней, соскользнул с уклона по укрытому снегом откосу, во впадину, где не было деревьев. – Может быть там, наверху…
Она побежала в эту прогалину, и Ярви ступал по ее следам. Боги, как он устал. Он едва чувствовал свои ноги. С землей здесь было что-то странное, под тонким слоем снега она была ровная и твердая, кругом виднелись черные пятна. От следующего шага Сумаэль раздался странный треск.
Она замерла, хмуро глядя вниз.
– Стой! – над ними на склоне стоял Ничто, одной рукой вцепившись в дерево, а другой держа меч. – Это река!
Ярви уставился на ноги, и каждый волосок на нем поднялся от ужаса. Под его сапогами звенел, щелкал и двигался лед. Сумаэль повернулась, и лед громко затрещал. Ее широко раскрытые глаза встретились с глазами Ярви. Между ними был шаг или два.
Ярви сглотнул, едва смея даже дышать, и протянул ей руку.
– Шагай осторожно, – прошептал он.
Она сделала шаг и, открыв от удивления рот, исчезла подо льдом.
Сначала он стоял, замерев.
Потом все его тело дернулось, словно чтобы броситься вперед.
Со стоном он остановил себя, встал на карачки и пополз туда, где она исчезла. Черная вода, в которой плавали осколки льда, и никакого следа Сумаэль. Он посмотрел через плечо, и увидел, что Джод спрыгивает на берег в фонтане снега.
– Стой! – взвизгнул Ярви. – Ты слишком тяжелый!
Ему показалось, что он заметил подо льдом движение, подполз лицом вниз, распластавшись, расчистил снег и ничего не увидел. Лишь черноту и одинокие пузырьки.
Анкран, покачиваясь и широко расставив руки, вышел на реку и резко замер, поскольку лед под ним затрещал. Ничто пробирался через снег ниже по течению, к пятну голого льда, сквозь который торчали острые камни.
Натянулась ужасная тишина.
– Где она, – закричал Ярви. Ральф лишь смотрел с берега, беспомощно открыв рот.
Сколько можно задерживать дыхание? Очевидно, не так долго.
Он увидел, как Ничто скакнул от берега и поднял меч, наконечником вниз.
– Ты спятил? – завизжал Ярви, прежде чем подумал.
Конечно, он спятил.
Меч рванулся вниз, брызнул фонтан, а Ничто упал на лед и другую руку сунул в воду.
– Я поймал ее! – Он вытащил Сумаэль из реки. Она была мягкой, как тряпье, и с нее текла замерзающая вода. Ничто дотащил ее до берега, где ждали Джод и Ральф.
– Она дышит? – крикнул Ярви, карабкаясь ногами и руками от страха, что и сам провалится.
– Откуда мне знать? – спросил Джод, вставая перед ней на колени.
– Прислони щеку к ее рту!
– Похоже, не дышит!
– Подними ее ноги! – Ярви выбрался с замерзшей реки и заставил свои свинцовые ноги бежать по берегу, покрытому снегом.
– Чего?
– Подними ее вверх ногами!
Джод молча поднял ее за лодыжки, безвольная голова Сумаэль тащилась по снегу. Ярви с трудом просунул два пальца ей в рот, загнул их и вдавил в горло.
– Давай! – рычал он, напрягаясь и плюясь. – Давай! – Однажды он видел, как Мать Гандринг делала то же мальчику, который упал в запруду у мельницы.
Мальчик умер.
Сумаэль не шевелилась. Она была липкой и холодной, словно уже умерла, и Ярви сквозь сжатые зубы рычал путаницу молитв, даже не зная, кому.
Он почувствовал руку Ничто на своем плече.
– Смерть ждет всех нас.
Ярви сбросил его руку и надавил сильнее.
– Давай!
Внезапно Сумаэль дернулась, как ребенок, проснувшийся от того, что его ущипнули, и выкашляла воду. Потом со скрежетом едва вздохнула и выкашляла еще.
– Боги! – сказал Ральф, онемело шагнув назад.
Ярви был удивлен почти так же сильно, и он определенно еще никогда не был так рад получить пригоршню холодной рвоты.
– Ты меня отпустишь? – прохрипела Сумаэль, закатывая глаза. Джод уронил ее, и она согнулась на снегу, вцепилась в свой ошейник, кашляла, плевалась и начала сильно дрожать.
Ральф таращился, словно был свидетелем чуда.
– Ты волшебник!
– Или министр, – пробормотал Анкран.
У Ярви не было никакого желания на этом заостряться.
– Надо ее согреть.
Они постарались развести огонь при помощи маленького кусочка кремня Анкрана, нарвав для растопки мох с деревьев. Но все было мокрым, и огонь не занимался. Они пытались один за другим, а Сумаэль смотрела лихорадочно-яркими глазами, дрожала все сильнее и сильнее, и в конце концов им уже было слышно, как по ней хлопает одежда.
Джод, который раньше каждое утро разжигал печи в пекарни, не смог поделать ничего. И Ральф, который разводил костры на берегах, открытых всем ветрам и дождям на всем Расшатанном море, не смог ничего поделать. Даже Ярви предпринял тщетную попытку, неумело держа кремень в бесполезном огрызке руки, пока пальцы не стали отваливаться – а Анкран в это время бормотал молитву Тому Кто Разжигает Огонь.
Но боги не собирались в тот день являть еще чудес.
– Может, выкопаем укрытие? – Джод качался на пятках. – Как выкопали во время снежной бури?
– Мало снега, – сказал <