А потом Алекс вернулся в ее жизнь, вновь расшатывая с таким трудом построенный фундамент. Она уже успела привыкнуть к жизни без него. Рон находился здесь же, рядом, окрыленный любовью, готовый в любую минуту выйти на сцену и сыграть главную роль. Она работала, несла свою ношу и свою долю ответственности. Дети были устроены в новую школу, с удовольствием ходили в церковь. Клэнтон перестал драться. Каролина успокоилась по поводу оценок.
«Почему сейчас, Боже?» — кричала она тогда. Почему все не может оставаться как есть? Почему Алекс не может уйти из моей жизни навсегда, как он того хотел?
Но тогда ее глаза только-только начинали привыкать к свету. Казалось, с каждым днем она видит жизнь — себя — все яснее благодаря Писанию, молитвам и ежедневному общению с Иисусом. Она смогла заглянуть в самые отдаленные, пыльные, грязные уголки своей души. Христос осветил их все.
С болью, очень ясно и отчетливо она увидела свою роль в разыгравшейся драме.
Ее душа наполнилась горечью, когда она осознала прошлые и настоящие грехи, которые совершала по привычке, и те, которые ей не хотелось признавать. Алекс не единственный, кто виноват. Сьерра словно стояла перед зеркалом полностью обнаженная и видела, какой она была инфантильной, эгоистичной, преисполненной жалости к самой себе, обвиняющей, вечно недовольной.
«Лучше жить в углу на кровле, нежели со сварливою женою в пространном доме» [63].
Ей было стыдно и тяжело, но, как это ни странно, после того как она заглянула в себя, она ощутила неожиданное умиротворение. Ей припомнился чердак, мать, открытое окно и свежий воздух, льющийся в помещение, пока мать вытирала пыль, прибиралась и отделяла зерна от плевел.
«О, Господи Иисусе, сделай это для меня. Пожалуйста. Ты знаешь меня лучше, чем я себя. Открой все тайники моей души и позволь Духу Святому наполнить меня. В моем доме Тебя всегда ждут. Приходи ко мне, в мою кухню и гостиную. Броди сколько хочешь по всему дому. Будь со мной в спальне и в ванной. Пройди через все чуланы. Пройди везде, начиная с подвала и кончая чердаком. Я принадлежу Тебе, Отец. Оставайся со мной навсегда. Иисус, пожалуйста, уничтожь все внутри меня, что не служит во славу Тебе. Сделай меня Своим чадом.
О, Господь, Ты — мой Бог. Я ищу Тебя. Душа моя зовет и жаждет Тебя. Мое тело так же страстно желает Тебя, как иссохшая земля дождя. Твоя любовь лучше жизни».
— Может, ты снова влюбилась? — тихо спросил Алекс той ночью, после того как они проговорили почти целых два часа.
Сьерра откинулась на диванную подушку и, не открывая глаз, улыбнулась:
— Да.
Но не в Алекса. Она никогда не переставала любить его. Она любила Иисуса.
—*—
М ы нашли нашего дорогого Коксэниса мертвым на берегу реки. Господи, кто мог убить такого кроткого человека, который не делал людям ничего, кроме добра? Каванот думает, что Коксэнис был смертельно ранен и пытался добраться сюда за помощью. Мысль о его страданиях наполняет меня скорбью.
О Боже, хоть бы мы нашли его раньше. Каванот сказал, что рана была смертельная, и мы все равно не спасли бы его. Но мы, по крайней мере, смогли бы облегчить его страдания в последние несколько часов на этой земле. Мы бы могли обнять его и молиться за него.
Каванот принес Коксэниса к дому. Мы обмыли его, завернули в одеяло и похоронили рядом с Джеймсом.
Господи, какое горе. Пожалуйста, не вини Коксэниса из-за того, что я не сумела рассказать ему о Тебе. Каждый раз, когда он приходил к нам, я искренне пыталась сделать это, но язык жестов оставляет так много недосказанного. Он не понимал меня, а я не знала, как ему объяснить. И теперь он потерян навсегда.
Отец, позволь мне говорить от его имени. Коксэнис был добрым, щедрым и послушным Твоей воле. Он услышал Твой голос в тот день, когда мы совсем обессилели от голода. Он пришел к нам и дал нам мяса. Показал пищу, которую Ты взрастил вокруг нас. Он научил Джошуа, как построить для нас хижину, чтобы нам было тепло и сухо и чтобы мы выжили в холодные зимние месяцы. Он был нашим первым и самим дорогим другом, и хотя он не ведал ничего о Тебе, Господи, я всем сердцем верю, что он воистину был Твоим чадом. Никогда еще не встречала я человека более скромного и любящего.
Пожалуйста, Господи, будь милосердным и возьми Коксэниса в Твое Царство.
Сегодня мы с Бет собрали цветы и отнесли их, чтобы возложить на небольшой холмик, где лежат Джеймс и Коксэнис. Но когда мы пришли туда, то обнаружили могилу Коксэниса пустой. Крест, который мы сделали для него, лежал на свежевскопанной земле, а на нем индейская подарочная корзинка. Это самая красивая вещь, какую я когда-либо видела, она украшена вплетенными в нее красными, желтыми, зелеными перьями и маленькими бусинками. А по краям отделана крохотными пучками черных перьев перепелки.
Я поставила корзиночку на каминную полку и, смотря на нее, буду всегда вспоминать нашего любимого друга и его соплеменников.
Вчера Каванот принес провизию из поселения на реке. Бет и я прогулялись в сторону деревушки, где жил Коксэнис, чтобы отнести яблочный пирог его жене и детям, но когда мы достигли деревушки, там никого не оказалось. Ни один костер не горел, ни один ребенок не играл, ни над одной крышей не курился дымок. И ни одна женщина не сидела с каменной ступкой и не измельчала желуди. Деревушка была покинута и пустынна.
Каванот сказал, что индейцы переехали туда, где есть пища. Он считает, что эту деревушку они используют как зимнее пристанище, тогда как весну и лето должны проводить в каком-нибудь другом месте. Монисто, которыми индейцы украшают себя, сделаны из ракушек. Так что я полагаю, они каждый год проводят лето рядом с океаном, и возможно, они сейчас там.
Джошуа сообщил нам, что племя Коксэниса употребляет в пищу рыбу, желуди, перец, конский каштан и смесь из жареных семечек и зерна, размолотых в каменной ступе и просеянных через сито. Они называли это пиноли. Теперь, когда наступила весна, все вокруг цветет и зеленеет. Здесь, должно быть, растут сотни различных растений, которые можно употреблять в пищу, но мы пока не открыли их для себя. А с наступлением лета созреют ягоды и яблоки. Они, наверное, намного вкуснее, чем те высушенные, которые я предварительно вымачивала, чтобы испечь пирог.
Я надеюсь, мы снова увидим племя Коксэниса с наступлением осени, но сердце мое почему-то подсказывает мне, что этому не суждено случиться.
Господи, пожалуйста, будь с ними, защити их от зла и сохрани их.
— Мама, красные розы! — зазвенел голос Каролины у входной двери. — Иди сюда, посмотри!
Сьерра спустилась по лестнице, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела это великолепие.
— На стол в гостиной, мэм? — спросил курьер, молодой человек в спортивной футболке, с черными длинными волосами и с серьгой в ухе.
— Да, туда.
Парень поставил цветочную композицию на стол, развязно ухмыльнулся:
— Либо кое-кто воспылал страстью, либо он в большой беде.
Сьерра рассмеялась. «Воспылал» — старинное слово, произнесенное молодым человеком, прозвучало очень забавно.
— Задержитесь на минутку, — сказала она и дала ему на чай десятидолларовую купюру. Между ветками папоротника и гипсофилы она нашла открытку с посланием: «С Днем святого Валентина. Я люблю тебя. Алекс».
Двадцать четыре алые розы в хрустальной вазе.
Она позвонила ему:
— Спасибо за розы.
— Что скажешь, если мы вечерком пойдем с детьми погулять? Обед и кино?
Она улыбнулась:
— С удовольствием.
— А как насчет того, чтобы посадить их в первый ряд, а самим устроиться в уголке сзади и пообниматься, как в былые времена?
Она рассмеялась:
— А как насчет того, чтобы мы сели в середину и все вместе?
Вечер прошел замечательно. Разумеется, Клэнтон и Каролина умоляли позволить им сесть поближе к первым рядам, но Сьерра и Алекс сели в середину. Сначала Алекс не касался ее. Они сидели рядышком, уставившись на большой экран с диснеевскими озорными персонажами, оба взволнованные, как на первом свидании. В какой-то момент фильма Алекс взял ее руку. И поскольку Сьерра не отдернула ее, он наконец расслабился.
— Разве ты не собираешься пригласить его к нам? — зашептала Каролина, когда они подошли к дому.
— Я хочу показать ему свою новую игру, — тут же подхватил Клэнтон.
Сьерра посмотрела на них обоих, зная, на что дети надеялись. Как ей объяснить, что она еще не готова?
— В другой раз, — выручил Алекс. И отступил назад.
— Мама, — заныла Каролина с мольбой в глазах.
— Все нормально, Алекс, — проронила Сьерра, — заходи. Я приготовлю горячий глинтвейн для нас, а ты пока взглянешь на новую игру Клэнтона.
Она находилась на кухне и как раз бросала щепотку корицы в кружки с дымящимся глинтвейном, когда Алекс вернулся.
— Дети собираются спускаться вниз? — спросила она, кивнув в направлении лестницы.
— Они увлечены видеоигрой.
— Каролина? — Сьерра удивилась. Прежде дочь никогда не проявляла интереса к компьютерным играм.
Алекс пожал плечами:
— Ты немного напряжена.
— Да, есть такое, — призналась она, смущенно рассмеявшись. — Почему бы нам не пройти в гостиную?
Она вручила ему кружку горячего вина, сама взяла другую и прошла вперед к дивану, которому недавно подарила новую обивку. Уселась в дальнем уголке, уютно поджав ноги.
Ни один из них не знал что сказать, чтобы нарушить напряженное молчание. Она вспомнила другие вечера на этом диване. Пауза затянулась, Сьерра нервничала.
— Мы все время думаем об этом, не так ли? — с трудом проговорил Алекс.
— Что ты сказал?
— Я страстно хочу тебя. А ты хочешь меня.
Он смотрел на нее открыто, не таясь.
Сердце Сьерры гулко забилось. Алекс поставил кружку с горячим глинтвейном на «люкообразный» столик и встал. Она взглянула на него, испугавшись, что он поцелует ее, и произойдет то, чего она никак не могла ему позволить. Или хуже, он уйдет.
Выражение его лица смягчилось.
— Каким бы сильным ни было мое желание, я не собираюсь на тебя давить.
— Я не стараюсь специально все усложнить, Алекс.
— Yo se[64]. Тебе нужно снова научиться доверять мне.
Сьерра посмотрела в свою кружку.
— Как много всего случилось со мной на протяжении последнего года. Многое во мне изменилась так, что, думаю, ты не сможешь понять. — Она снова взглянула на него. — Господь сейчас в центре моей жизни. Мне нет пути назад...
— У нас с Дэннисом был разговор об этом.
Сьерра удивилась:
— Да? Правда?
Она знала, Дэннис не отступится и будет делать все, что в его силах, чтобы помочь им.
— Я хожу в церковь, Сьерра. Каждое воскресенье, с тех пор как переехал сюда. — Алекс отвел взгляд в сторону, почесал в затылке. — Я решил, что настало время покаяния и расплаты. Дэннис говорит о прощении, но нужно отдать должное и справедливости.
Она поставила кружку на столик и встала.
— Я прощаю тебя, Алекс.
Он посмотрел на нее, в глазах его стояли слезы.
— Я знал это уже тогда, когда ты согласилась говорить со мной. Но я не могу так просто освободиться от этого. Я дал клятву, querida[65]. Неважно, что клятву я произнес в Рино, а не в церкви, я мог бы даже произнести ее на автомобильной стоянке, но и в этом случае я сознавал бы, что говорю перед Богом. Последнее, чего я мог ожидать от себя, это нарушение супружеской верности. И все-таки я сделал это. Я никогда не думал, что способен причинить тебе боль. И все-таки причинил. Намеренно. Используя все возможности.
Она захотела обнять его, но он отступил, сохраняя дистанцию между ними. Алекса давило чувство вины. Оно пожирало его. Сьерре был знаком этот взгляд. Она также почувствовала, что он хотел сказать ей что-то такое, что ей, скорее всего, не понравится. Она сильно встревожилась.
«Больше не надо, Господи. Пожалуйста, больше не надо».
— Отец О'Ши спросил меня, сдал ли я тест на СПИД.
Сьерра почувствовала, как все внутри нее похолодело. Она моргнула.
— Да на тебе лица нет, как я и думал, — угрюмо сказал он. — Я никогда не задумывался об этом. До тех пор пока священник не спросил меня. Я позвонил Элизабет и задал ей несколько прямых вопросов. Она не очень-то обрадовалась моему звонку, но постаралась быть честной. Я знал, что не первый у нее. Но я не знал, как много их было до меня. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Понимаешь?
— Да.
— У нее было пять мужчин, один из которых — в старших классах школы, двое — в колледже, еще один после колледжа и последним был тот парень, за которого она сейчас выходит замуж. Она с большим сомнением отнеслась к тому, что кто-то из них может быть ВИЧ-положительным, но наверняка она знать не может, так ведь? Не могу перестать думать об этом. — В глазах Алекса блеснули слезы. — Ты была девственницей. Ты никогда даже не целовалась с другим парнем до меня.
— Ты хочешь сказать, что ты?.. — Она не сумела закончить вопрос.
— Нет. Я сдавал анализы четыре раза за последние несколько месяцев. Все тесты отрицательные, но кто знает. Разве нам все известно об этой болезни? — Он подошел к ней, нежно обнял ее. Когда он погладил ее по щеке, его глаза наполнились слезами и пронзительной болью. — Как вообще я буду прикасаться к тебе, думая при этом, что убиваю тебя?
— О, Алекс, — прошептала Сьерра, кладя руку ему на грудь. Почувствовала, как его сердце забилось быстрее, а с ним и ее собственное.
Он взял ее руку и мягко отстранил от себя.
— Я чуть было не промолчал об этом, — произнес он хриплым голосом, — но ты имеешь право знать. Вот и появилось еще кое-что, о чем тебе необходимо подумать, прежде чем принять какое-либо решение, не так ли?
Он вышел из комнаты.
Сьерра поняла, что он направился к двери.
— Алекс...
— Я позвоню тебе, — сказал он.
Не оглядываясь, открыл дверь и вышел.
—*—
П рошло три года с тех пор, как я в последний раз писала в этой тетрадке.
Каждый вечер мы проводили за чтением Библии тети Марты. Я узнала, кто убил нашего любимого Коксэниса, и это чуть не разбило мне сердце. Я могла бы вообще никогда не узнать об этом, не заметь я украшенный аметистами крестик на Шарлотте Беррелль во время празднования Рождества. Сердце мое остановилось, когда я увидела его у нее на груди. Я так сильно разволновалась, что, казалось, вот-вот задохнусь, и не могла вымолвить ни слова. Меня охватила такая ярость, что я чуть было не сорвала с нее этот крестик. Но Ты удержал меня от этого. Она спросила, все ли со мной в порядке. Как только она задала вопрос, я поняла, что могу говорить.
Я не стала ничего спрашивать о крестике. Вместо этого я сделала то, что Ты подсказал мне. Я рассказала ей о нашей первой зиме в Калифорнии. И как мы все погибли бы голодной смертью, не приди нам на выручку и не прояви к нам великодушия индеец из племени помо, которого звали Коксэнис. Лестер присоединился к нам, когда я рассказывала Шарлотте о нашем дорогом друге.
О том, как он дал нам мяса и научил находить съедобные растения. О том, как он принял Джошуа в собственном доме на собственной территории и научил его плести сети для ловли рыбы и помог построить хижину, которая спасала нас от дождя и холода в продолжение долгих зимних месяцев. Что он был самым ярким примером Божьей любви и милости, который я когда-либо видела в жизни, истинным ответом на мою отчаянную молитву. Я сказала им, что единственным подарком, какой я могла сделать ему, был крестик с аметистами на золотой цепочке, точно такой же, какой сейчас на Шарлотте.
Лестер изменился в лице. Он побледнел и покрылся пятнами. Я даже подумала, что он умрет прямо на месте. Он сказал, что ему очень жаль. Что когда он увидел индейца с луком и стрелами, то подумал, что тот представляет опасность, и выстрелил в него. А крестик он взял, решив, что индеец, по всей видимости, убил белого поселенца и украл приглянувшуюся вещицу. Шарлотта молчала от стыда. Она вернула мне крестик и не смогла произнести ни единого слова.
Теперь я больше переживаю за Лестера и Шарлотту, чем за Коксэниса. Долгие годы они будут жить с этой тяжестью на сердце. Я сказала им, что прощаю их, и что Ты тоже прощаешь их. Но не думаю, что они почувствовали особое облегчение после того, как узнали, что лишили жизни невинного человека.
О Господи, как много я натворила, не думая, во что это обходится другим.
Теперь у нас с Хэмом есть наш сын. Я никогда еще не видела человека, так очарованного ребенком. Он сидит у детской кроватки и наблюдает за Михой часами. Когда Миха просыпается по ночам, Хэм приносит его в нашу кровать и наблюдает, как я кормлю его, иногда это раздражает. Прошлой ночью он заявил, что женщина благословенное существо, и в ответ на мой вопрос почему, сказал, что только женщина может чувствовать, как ребенок растет внутри нее, а когда дитя появляется на свет, она питает его своим собственным телом. Ни одному мужчине этого не дано.
За всю свою жизнь Джеймс ни разу не говорил таких вещей.
Что за человека Ты дал мне, Господи?
Никогда не думала, что буду любить мужчину так сильно, что сердце мое останавливается каждый раз, когда я смотрю на него. Но так оно и есть. Я влюбилась в Джеймса с первого взгляда, но не он, а именно этот грозный и грубоватый мужчина стал мне по-настоящему близким и родным. Позднее я часто об этом задумывалась. Думаю, это потому, что Джеймс так и не открылся мне до конца, в отличие от Каванота. Джеймс всегда ожидал от меня большего, чем я могла дать. Каванот же настолько переполнен любовью, что она буквально изливается на меня и детей. Джеймс подверг риску все, чтобы осуществить свою мечту, Каванот же готов умереть за нас. Джеймс касался меня, и меня охватывал жар; когда Каванот прикасается ко мне, мне кажется, что я попадаю в рай.
Господи, пусть я буду хорошей женой для него. Он заслуживает лучшего.
Урожай выдался на славу. Как и все остальное. Я сказала Хэму, что снова беременна. Поначалу он огорчился и спросил, не отразятся ли на моем здоровье еще одни роды. Я рассмеялась. Чуток поздновато беспокоиться о таких вещах.
Господи, я так благодарна Тебе. И если Ты не против, на этот раз мне бы хотелось девочку.
Господи, иногда мое сердце так переполняется любовью к Тебе, что все внутри сжимается от боли. Я знаю, это чувство не такое, как у моих детей. И я не такая, как мама или тетя Марта.
Мама, бывало, произносила благодарственную молитву Тебе на лугу и пела для Тебя. Она говорила, что все вокруг нас на земле поет хвалебные гимны Тебе и как же приятно присоединиться к этому хору. Но поскольку я не очень-то хорошо пою, я, надеюсь, что Ты поймешь: я очень благодарна Тебе за многое.
За слезы, бальзам утешения и очищения. За достаток и печаль. За холод, который заставляет ценить тепло. За навоз, хотя не знаю, понравится ли Тебе то, что я говорю. Но, Господи, если покрыть им разрыхленную землю, в которую посажены новые семена, урожай будет обильным. Таким же обильным, как и печали в моей жизни, Господи. Именно несчастья и огорчения привели меня к Тебе, и теперь я ни за что не покину Тебя.
Я благодарна за те кусочки материи, которые подарили мне дамы из швейного общества, те самые лоскутки, вышитые и украшенные подобно тому, как Ты соткал и украсил меня в утробе моей матери. Как Ты сотворил моих детей. Я благодарна за наш новый камин и тепло, которое он дает, и свет, собирающий нас вместе.
И за пыль! Мельчайшие частички ее танцуют в лучах света. Вот бы мне танцевать, как они, для Тебя, средь бела дня, вместо того чтобы прятаться в лесу. В последний раз, когда я делала это, дети мои подумали, что я лишилась рассудка.
Я благодарна за свечи, ведь их свет дает мне возможность писать. Ты, Господь, — моя лампа, освещающая мой путь в потемках. Я благодарна Тебе за самородки золота, которые Каванот принес домой вчера, они такие чистые! Моему сердцу следует быть таким же чистым. Господи, да будет так.
Спасибо Тебе за хорошую воду, которая у нас есть. Она утоляет жажду моего тела и напоминает мне, что Ты — живительная вода для моей души.
Я благодарна Тебе за воздух, которым я дышу, Иисус. Я не могу видеть его, но он существует, и он необходим мне, чтобы жить. Как и Ты. Еще благодарю Тебя за цветы. Никогда не видела столько чудесных красок, разбрызганных на горных склонах. Даже серые небеса замечательный подарок от Тебя, потому что они заставляют меня жаждать солнца. А семена указывают мне на смерть и воскресение.
Я не знаю, одобряешь ли Ты все то, что я говорю сейчас, Господи, но я благодарна за те чувства, которые пробуждает во мне Каванот. С Джеймсом я никогда не ощущала такого взрыва огня и света внутри себя, похожего на звездный дождь.
Неужели все это лишь намек на то, какой будет жизнь в единении с Тобой, Иисус? Может, Ты показываешь нам часть, чтобы мы жаждали и стремились к целому? Помню, как тетя Марта читала однажды, что один только взгляд на лик Божий приносит смерть. И все же иногда всеми фибрами своей души я жажду быть с Тобой на небесах, хотя при этом я хочу быть и здесь, жить долго-долго и превратиться в бабушку, которую окружают ее многочисленные дети и внуки. Я не понимаю всего того, что происходит внутри меня.
Сьерра бережно держала в руках потрепанную тетрадь, слезы ручьем лились по ее щекам. Чудесное письмо Мэри Кэтрин к Богу было последней записью в ее дневнике. Когда Сьерра перевернула этот лист, она нашла маленький конверт, аккуратно приклеенный к внутренней стороне обложки. В конверте находился единственный лист бумаги, она узнала четкий, аккуратный почерк своей матери.
Дорогая Сьерра,
в семье Макмюррей не нашлось больше никаких других записей Мэри Кэтрин. Если таковые были, безумно жаль, что они потеряны или находятся у других родственников, с которыми у нас нет никакой связи. И все-таки из некоторых документов, хранящихся в семейном архиве, мы узнали, что Мэри Кэтрин и Гамлет Боган Каванот родили восемь детей и дожили до глубокой старости. Записи, которые дошли до нас, сохранились благодаря предкам по линии твоего отца, и в частности благодаря Америке Фарр, которая была последним ребенком Мэри Кэтрин от Джеймса Эддисона Фарра. Джеймс был твоим пра-пра-пра-прадедушкой.
Все семейные документы находятся у Майка, если ты заинтересуешься подробностями.
Я люблю тебя.
Мама.
P. S. Я внимательно просмотрела все бумаги, какие у нас есть, но не смогла найти ни одного упоминания о Джошуа.
Сьерра сидела, разглядывая лоскутное одеяло Мэри Кэтрин. Несколько дней от Алекса не было звонков. Она знала, что он дает ей время переварить сказанное. Тогда она взяла пару отгулов, чтобы остаться наедине с собой и хорошенько все обдумать. Пока дети находились в школе, Сьерра бродила по торговому центру, заходила в кофейню, сидела там, размышляла. Позже садилась в укромном уголке, залитом струящимися из окна солнечными лучами, читала Библию и молилась. Но решение не приходило.
«Как бы мне хотелось, чтобы Ты написал ответ неоновыми буквами, Господи. Что же мне теперь делать?»
Сегодня она решила лечь в постель пораньше, но не смогла заснуть, поэтому перебралась на диван и рассматривала лоскутное одеяло Мэри Кэтрин Макмюррей.
«Что бы сделала ты, Мэри Кэтрин? Застрелила бы его? Простила бы и приняла обратно?»
Жизнь Сьерры очень изменилась. Она была рада переменам, они ее устраивали, а Алекс лишь снова перевернул бы ее жизнь с ног на голову, не говоря уже обо всех подводных камнях и опасностях, которые несла с собой попытка сохранить их брак. Информация о ВИЧ беспокоила ее не так сильно, как Алекса. Она больше переживала из-за своих чувств — она боялась довериться ему снова, боялась начать все сначала, как когда-то. Алекс всегда был центром ее вселенной.
«Иисус, теперь Ты в центре моей жизни. Будет ли Алекс счастлив со мной после всех этих перемен во мне?»
Во время их долгих вечерних бесед они почти не касались тем религии и веры. Говоря по правде, Сьерра просто боялась обсуждать с ним этот вопрос. Кроме посещения богослужений по особым случаям, поход в церковь никогда не входил в список их ежедневных дел. Понимал ли Алекс, насколько важным стал для Сьерры Иисус, что она теперь нуждается в Господе больше, чем в муже? Она хотела Алекса, хотела разделить с ним свою жизнь. Но если она знала, что Христос не занимает никакого места в его жизни, как она могла примириться с ним, без того чтобы пойти на компромисс с собственной совестью?
«Господи, я прожила с ним тринадцать лет и не знаю, во что он верит. Честно говоря, я даже не очень-то представляю, что происходит в его душе. Только мой внутренний мир имел для меня значение.
О Господи, почему мы такие гордые и глупые? Мы не слушаем Тебя до тех пор, пока не столкнемся с несчастьем, катастрофой или горем, и только тогда в слезах мы прибегаем домой, к Тебе, с мольбой наладить нашу жизнь, помочь нам! Я люблю его, Отче, но разве такой любви достаточно, чтобы сохранить наш брак? Между нами так мало общего. До сих пор я этого не понимала. Мы из разных культур, из разных социальных слоев, и вера у нас тоже разная. Он талантлив, я — нет. Он окончил университет с отличием, а у меня за плечами только средняя школа и курсы секретарей. Он любит ультрамодерн, а я старинные антикварные вещи, подсолнухи и кружева. Господи, ему нравится музыка семидесятых, а меня до смертных судорог воротит от нее. Когда я думаю обо всем этом, у меня кружится голова. Интересно, как мы вообще умудрились столько лет прожить вместе? Замечательный секс. И это все? Неужели страсть друг к другу — то единственное, что удерживало нас вместе, Господи?»
Неожиданно ее бросило в жар. Прилично ли говорить с Иисусом о подобных вещах? Если нет, то она искренне надеялась, что Он простит ей. Ведь у нее нет никого, к кому она могла бы пойти с этим, кто понял бы, что творится в ее душе. Кто еще, если не Тот, Кто сотворил ее, может сделать это?
В молитве и разговорах с Богом она пыталась найти ответы на все вопросы. Она ли виновата в том, что случилось? Произошло ли это из-за того, что она жила в своем выдуманном мире, не желая видеть, каков Алекс на самом деле? Поэтому ли их брак просуществовал столько времени?
«Так ли это, Господи? Меня до сих пор пронзает боль, когда я вижу его. Теперь я христианка, а душа моя все еще болит о нем. Я люблю Тебя, Иисус. Все изменилось, и я в не меньшей степени. Но я все еще люблю Алекса.
Господи, что же я делаю? Что же со мной будет?»
Сьерра откинула голову на спинку дивана и посмотрела на лоскутное одеяло.
И вдруг ее озарило. Прозрение пришло не откуда-то извне, а из глубин ее собственной души. И она услышала тихий любящий голос Бога.
«Успокойся, возлюбленная Моя, и знай, что Я Господь».
Она заморгала, удивленная, потрясенная. Истина все время находилась прямо перед ее глазами, только она была слепа. То, о чем говорила ей когда-то мать, наконец-то открылось ей. Медленно подавшись вперед, Сьерра стала изучать лоскутное одеяло — и поняла.
«В один прекрасный день прозрение снизойдет на тебя. Какой же это будет день!»
Сьерра встала, подошла к квилту, изумленно улыбаясь, и провела пальцами по алой нити, которая соединяла все лоскутки воедино и благодаря которой вся композиция становилась целостным, невероятно красивым произведением искусства.
— О Боже, — прерывающимся голосом прошептала она. Как она могла быть такой слепой?
«Кто Я, возлюбленная?»
— Ты Господь. Бог Вседержитель.
Глаза Сьерры наполнились слезами восторга, когда свет истины озарил ее. Поддавшись внезапному порыву, она позвонила Алексу.
— Сьерра, — произнес он хрипло, — что случилось, querida?
Она, видимо, разбудила его. Бросив взгляд на кухонные часы, поморщилась. О времени она вообще не подумала.
— Ничего. С детьми все хорошо. Со мной тоже.
— Что-то случилось. Что?
Может, лучше попросить его не беспокоиться и идти спать? Сердце ее неистово забилось, душа пела хвалу Господу.
— Можешь зайти ко мне?
— Si.
Он даже не спросил, который час. Сьерра положила трубку и провела руками по волосам. Час пятнадцать ночи! Что же он, должно быть, подумал? Смущенная, она позвонила ему снова, чтобы извиниться и сообщить, что ее открытие сможет подождать до завтрашнего утра.
Возможно, стоило потерпеть и как следует все обдумать. Поймет ли он, если она сейчас, в лихорадочном возбуждении из-за своего открытия, попытается ему все объяснить? У нее появились сомнения. Может, она слишком остро реагирует, может, ее захватили чувства? Может, это всего лишь плод ее разыгравшегося воображения?
«О Господи, о Господи».
Никто не подошел к телефону. Не успела она положить трубку, как в дверь тихо постучали.
Сьерра сделала глубокий вдох и открыла. Сердце ее дрогнуло, как только она увидела своего мужа. На нем был старый спортивный костюм и тапочки на босу ногу, темные волосы всклокочены. Он выглядел обеспокоенным.
— Прости, Алекс. Я даже не взглянула на часы, чтобы справиться о времени.
— Я уже проснулся, — сказал он, заходя в квартиру.
— Ты, наверное, подумал, что я сошла с ума, но я хочу рассказать тебе кое-что.
«О Господи, дай ему увидеть. Дай ему понять. Помоги нам! Будь тем звеном, которое соединит нас».