А потом он выглядел сломленным. Его агония была материальной, отражением моей собственной.
Я взглянула на его профиль, действительно посмотрела на него. Он был всё тем же Мартином, но другим. Мы оба стали настолько изменились. Я больше не пряталась в шкафах, а он не терял самообладания.
— Ты заслуживаешь лучшего, — сказал он тихонько. Он произнес это, словно говорил сам с собой.
Мартин въехал в центр для пожилых людей и припарковал машину. Его движения были резкими, словно он был недоволен сам собой или сожалел о своих словах или воспоминаниях. Как бы там ни было, он был взволнован и встревожен, когда выходил из автомобиля. Между тем, я чувствовала себя неспособной сложить кусочки головоломки в моей голове воедино.
Он выглядел отлично в тот день в студенческом союзе, потому что не думал, что мы расстались. И это осознание заставило меня ощутить пустоту, потому что я недооценила его.
И он заслуживал лучшего.
Глава 11: Молекулярные формы
Мартин остался на выступлении, но ситуация была весьма напряженной.
Уиллис пристально смотрел на Мартина.
Фитц глядел на Абрама.
Джанет уставилась на пожилых граждан. Я предположила, что она не очень-то их любила.
А Абрам... ну, он играл на своей гитаре и игнорировал раздражение.
К счастью, в выступлении было всего два сета из классических рождественских хитов. Когда все закончилось, большинство участников группы разошлись в рекордно короткие сроки и без всяких любезностей. Я надеялась, что тяжелое напряжение было результатом недели, практически беспрерывно проведенной вместе, и мы вернули бы наши привычки после перерыва.
Абрам замешкался, занимая себя упаковкой бас-гитары. Как только мы остались одни, он подошел туда, где я запихивала в сумку мой галстук и пиджак, и остановился прямо напротив меня.
— Хей, — сказал он, его улыбка была скромной и искренней, но, как и всегда, с намеком на дерзкую ухмылку.
— Эй. — Я взглянула на него одним глазом. — Ты выглядишь так, словно задумал что-то не доброе.
— Я? Никогда. — Его ухмылка увеличилась, когда он дотронулся до моей руки, вытягивая ее лицевой стороной вверх между нами. Потом он поместил в центр моей ладони небольшой пучок зелени, перевязанный белой ленточкой.
— Что это? — Мое внимание разделилось между ним и маленьким свертком.
— Это омела. — Его улыбка стала кривоватой, а в темных глазах плескалась радость. — Для исполнения всех твоих желаний.
Я рассмеялась, хотя уверена, что мой смех был омрачен унынием, а затем вздохнула.
— Ты хороший человек, Абрам Флетчер.
— Как и ты, Кэйтлин Паркер.
Я смотрела вверх на него, а он смотрел вниз на меня. Я знала, он ощутил мою грусть, потому что его кривая улыбка превратилась в вопросительно-хмурый взгляд.
— Эй... всё в порядке?
Я не знала, как ответить, но в итоге мне и не нужно было, потому что Мартин выбрал именно этот момент, чтобы войти в комнату. Оба, Абрам и я, обернулись к тому, кто прервал нас. Взгляд Мартина сузился, когда он оценил сцену перед ним, его глаза опустились туда, где Абрам все еще удерживал мою руку между нами.
Прежде чем он смог надвинуть маску на свое лицо, я увидела целый спектр эмоций, мелькнувшиx позади его глаз, но ни одной постоянной. В конечном итоге, это была просто нечитаемая мешанина.
Наконец, он выпрямился, став выше ростом, а его взгляд перескочил обратно ко мне, холодный и отстраненный.
— Ты готова? Я не хочу, чтобы ты опоздала на свой поезд. — Его тон был ровный, как и линия губ.
— Да, почти. — Я повернулась к сумке и аккуратно поместила омелу в передний карман, потом извлекла подарок, который приобрела для Абрама, и вручила ему. — Вот, это для тебя.
Его брови изогнулись четкой дугой, и вернулась его маленькая искренняя улыбка.
— Для меня?
— Ага. Тебе не обязательно открывать прямо сейчас. Положи под елку и сохрани, пока тебе не понадобится кружка.
Он рассмеялся и закатил глаза.
— Ну, спасибо за то, что испортила сюрприз.
— Всегда пожалуйста. И тебе спасибо за... другие вещи.
— Пожалуйста. — Абрам вежливо кивнул мне, потом поднял подбородок в сторону двери, где ждал Мартин, его глаза не отрывались от моих. — Теперь иди. Я не хочу, чтобы ты пропустила свой поезд.
* * *
Мартин донес мою сумку до машины, что было глупо, потому что она почти ничего не весила. Но я позволила ему, поскольку у меня сложилось стойкое впечатление, что нести мою однофунтовую сумку значило для него больше, чем для меня.
К тому же он хмурился.
Мои подозрения относительно его настроения подтвердились, как только он выехал на проезжую часть. Он ехал очень быстро, напористо и нетерпеливо. Я проверила надежность моего ремня безопасности.
Одна из тех ситуаций, когда я чувствовала, что если бы мы и вправду были созданы друг для друга, в таком случае я бы знала, что нужно было сказать. Но я не была уверена, был ли он расстроен из-за своего внезапного признания по пути к центру пожилых людей или был раздражен из-за чего-то ещё.
Несмотря на это, я чувствовала, что вынуждена была разрушить молчание и что-то сказать. Я была не очень хороша в угнетающем общении между нами.
— Итак, моя мать хочет, чтобы я выступила на ее кампании по сбору средств. — Я позволила себе мельком взглянуть на него, наблюдая, как жесткие линии его профиля смягчались — не полностью, но почти.
— Твоя мать хочет, чтобы ты выступила? То есть она не против замены химической технологии на музыку?
— Если быть честной, на самом деле я даже не дала ей выбора. Я просто решила, а затем сообщила им о моем решении. Потом начала работать на двух работах, чтобы убедиться, что смогу обеспечить себя финансово.
— Потому что ты думала, они могут ограничить тебя?
Я покачала головой, прежде чем он закончил задавать вопрос.
— Нет. Я никогда не была обеспокоена, что они ограничат меня. Просто мне важно было доказать себе, что смогу обеспечить себя финансово, что музыка была моей профессией, а не просто хобби, финансируемое моими родителями.
Он кивнул, и я заметила, что большая часть напряженности спала с его плеч. Может быть, отвлечение было правильным методом.
— Я могу понять это. Я имею в виду, если задуматься над этим, ты большего добилась своими силами, чем я. Все мои деньги, все деньги, которые я вложил в дело, достались от моего отца, хотя он не охотно отдал их мне.
— И тебя это беспокоит? — Я пыталась сохранить свой голос тихим и нежным, чтобы он не подумал, что я осуждала его, потому что это было не так.
Он пожал плечами, но затем ответил:
— Честно? Да. Он использовал меня. Я использовал его. Я так чертовски устал быть использованным и использовать людей. Я... — Он замолчал, его грудная клетка поднималась и опадала с тихим вздохом. — Я просто устал от всего этого.
— Тогда перестань использовать людей, — сказала я, не подумав.
Мартин взглянул на меня, потом обратно на дорогу, выражение его лица колебалось между недоверчивым и удивленным.
— Просто перестать использовать людей?
— Да. И не позволяй им использовать себя.
Я видела, как уголок его рта неохотно изогнулся вверх, когда он почти незаметно покачал головой.
— Ладно... возможно, я попробую это.
То, с какой с легкостью он согласился на мое предложение, заставило меня почувствовать себя храброй, поэтому я подтолкнула его:
— Может быть, хотя бы извинишься перед людьми, которых ты использовал.
Я видела, как его бровь выгнулась, а улыбка дрогнула.
— Ты хочешь, чтобы я извинился перед своим отцом?
— Ох, черт, нет! Не перед ним, никогда перед ним. Но может быть... перед Роуз?
Улыбка Мартина полностью исчезла. С минуту мы молчали, и могла сказать, что он проявил к моему предложению серьезное внимание. Я решила снова оставить его наедине со своими мыслями.
Потом внезапно — и я предположила, что, в основном, для себя самого — он сказал:
— Мы не встречались, но она была моим другом, а я использовал ее. Она хотела быть больше, чем друзьями, но я не... я не смог. По крайней мере, я был честен в этом с самого начала.
Я прикусила свою верхнюю губу, потому что по непонятным причинам чувствовала, что хотела улыбнуться. Это была, вероятно, жестокая, эгоистичная часть меня, та часть, которая танцевала джигу на Центральном вокзале. Я была освобождена, поэтому очень обрадовалась, что он и Роуз никогда не встречались. Поскольку, очевидно на каком-то фундаментальном уровне, я была эгоистичной гарпией и никогда не хотела, чтобы Мартин обрел счастье, если не я была его источником.
Но вместо того, чтобы улыбнуться, я предложила:
— Тогда извинись перед ней и приложи все усилия, чтобы не быть таким парнем. Будь просто хорошим другом.
Его улыбка вернулась, когда он смотрел на дорогу, но на этот раз она была мягче.
— Я думаю, что так и сделаю.
— Хорошо.
Для нас это был милый дружеский момент. И это ощущалось... приятно, важно. Мы затихли в товарищеском молчании, предыдущее напряжение между нами, казалось, было совершенно забыто.
Глаза Мартина метнулись к моим, потом в сторону, а я проследила за его руками, сжимающими руль.
— Так рад, что ты сменила специализацию.
Я одарила его дразнящим недоверчивым взглядом.
— Почему? Потому что я была отстойной в химии?
— Нет-нет. Ты превосходна в химии. Плюс, ты превосходишь меня по части быть невыносимым. — Улыбка Мартина превратилась в хитрую, и он взглянул на меня. Потом подмигнул.
Хитрец флиртовал со мной!..
ФЛИРТОВАЛ!
СО МНОЙ!
ПОСЛЕ НАШЕГО ДРУЖЕСКОГО МОМЕНТА!!!
Горячее возмущение затопило мой организм с внезапной силой. Я не могла поверить, что он снова завел разговор о друзьях с привилегиями после нашего разговора прошлой ночью, после того как сильно это обидело меня. Я не могла делать этого с ним. Прежде чем я смогла сдержаться, протянула руку и ущипнула внутреннюю сторону его бедра чуть выше колена.
— Ты грязно и бесстыдно флиртуешь! — выпалила я.
— Ой!
— Это не больно, любитель пофлиртовать.
— Я за рулем. Ты пытаешься убить нас? — Его слова не имели никакого эффекта, поскольку он улыбался и пытался не рассмеяться.
— Больше никакого флирта. — Я скрестила руки на груди и сдвинулась ниже в кресле, уткнувшись подбородком в грудь, снова закипая.
Я почувствовала его глаза на себе, прежде чем он спросил:
— Почему?
— Потому что это... — Я поймала себя на том, что задыхалась от большого вдоха воздуха, и посмотрела в окно.
Тишина была не товарищеской. Она была напряженной и неудобной. Я боролась со своим желанием протянуть руку и ущипнуть его посильнее.
— Почему? — спросил он снова, в этот раз его тон был более мягкий, любопытный.
Я тяжело вздохнула и попыталась отбросить некоторый, возможно, иррациональный гнев, который поселился в моей груди.
— Я любила тебя, Мартин. Ты был... — Я снова замолчала, прочистив горло, прежде чем смогла закончить: — Ты был моим первым во всех отношениях, и потерять то, что было у нас, имело большое значение для меня. В тот месяц, после нашего расставания, я потеряла двадцать фунтов. Я не чувствовала никакой радости. Я даже не хотела печенья. Обстоятельства не улучшались, и я не начала двигаться дальше вплоть до августа.
И вновь воцарилась тишина. Он переключил передачу, включив поворотник. Автомобиль замедлился. Мы остановились на светофоре. Я слышала, как он сделал вдох, словно хотел что-то сказать.
Всё еще глядя в окно, я прервала его, прежде чем он смог это сделать.
— Я не думаю, что готова к тому, чтобы ты флиртовал со мной. Это... причиняет боль. Мне нужно, чтобы мы были либо в одних отношениях, либо в других. Промежуточные действия просто пугают меня. Поэтому не флиртуй со мной. И не намекай на секс без обязательств между нами.
— Кэйтлин, я делаю всё неправильно...
— Просто остановись. Просто, — я взглянула на него, позволяя намеку на мольбу проникнуть в мой голос, — перестань сбивать меня с толку. Будь хорошим другом.
Он торжественно кивнул, его челюсть нервно подергивалась, а внимание вернулось к дороге. В очередной раз напряжение повисло и окружило нас, проникая внутрь автомобиля.
Я пыталась вытолкнуть грусть из головы. Пыталась и потерпела неудачу. Поэтому я чувствовала полное раскаяния облегчение, когда спустя пять минут мы подъехали к Центральному вокзалу.
Он открыл для меня дверь машины и помог закрепить огромный рюкзак на своем месте. Он прокомментировал размер моего рюкзака. На несколько минут мы задержались возле багажника его машины, продолжая наш безопасный спор, пока неудобный разговор не сменился неловким молчанием.
В течение пяти секунд я смотрела на свои туфли, потом заставила себя посмотреть в его глаза.
— Ну, — сказала я громче, чем следовало, кивая безо всякой причины. — Думаю, я увижу тебя позже.
Его челюсть сжалась, пока глаза всматривались в мои, испытывая.
— Ага...
Я протянула руку, сделав бодрящий вздох и чувствуя какую-то неизвестную эмоцию, растущую в моей груди, сжимающую ее. Он медлил, потом положил свою руку в мою. Никто из нас не сжал руку другого. Мы просто так и стояли: рука в руке, замерев в ожидании, обмениваясь странными взглядами.
— Когда я увижу тебя? — спросил он.
— Я позвоню тебе, когда буду знать точные даты наших следующих выступлений в городе. Может быть, мы сможем заказать пиццу.
Он кивнул, не совсем хмурясь.
— Мы можем посмотреть "Принцессу-Невесту".
— Да, это звучит неплохо.
— А ты сможешь навестить твое пианино.
Я одарила его полуулыбкой и сдвинулась, чтобы уйти, но он усилил свой захват, останавливая мое продвижение. Я взглянула на наши руки, потом обратно на него.
— Мне нужно идти.
— Верно. — Он снова кивнул, опять не совсем хмурясь. Он позволил моим пальцам ускользнуть, сделал шаг назад и повторил: — Верно.
— До свидания, Мартин. — Я потянулась в багажник за своим спальным мешком, мой взгляд еще раз метнулся к нему. Он не смотрел на меня. Его руки были в карманах, а внимание на его туфлях. Я подождала мгновение.
Когда он ничего не сказал, я повернулась и пошла в сторону вокзала. Поскольку я почувствовала себя странно и непреодолимо вынужденной, на этот раз обернулась назад.
Он всё еще был там, точно там, где я его оставила, и смотрел, как я уходила. Поэтому я помахала. Он помахал в ответ, засунул руки в карманы, но не сдвинулся с места, чтобы уйти.
После долгого момента я оторвала взгляд от него и вошла в здание.
Глава 12: Атомная теория материи
Спустя неделю без общения, в течение которой я изо всех сил пыталась игнорировать все недружеские чувства к Мартину, я получила от него очень милое сообщение на Новый Год ровно в полночь. Оно гласило:
Мартин: Я бы хотел, чтобы ты была здесь, мы смогли бы начать этот Новый Год вместе.
Это было мучительно-нежно.
И сбивало с толку.
Я не ответила сразу же, потому что не знала, что сказать. Было ли это дружеское сообщение?
Мое сердце неистово забилось и запуталось в моей груди, мне было трудно уснуть, потому что я зациклилась на его сообщении. Я дождалась следующего утра, чтобы ответить. В ясном свете дня я перечитала его сообщение снова. Прагматичная и здравомыслящая Кэйтлин решила, что я подразумевала слишком многое под простым сообщением с пожеланиями, и я решила использовать безобидный и дружелюбный ответ:
Кэйтлин: Счастливого Нового Года! Я бы хотела, чтобы ты был здесь, тогда я могла бы показать тебе твои новые полотенца. Поищу "Неожиданную вечеринку", чтобы приехать на этой неделе.
После я уставилась на экран, а когда он не ответил спустя десять минут, отложила телефон в сторону. На самом деле, это был идеальный дружеский ответ. Я не могла понять, почему это заставило меня чувствовать себя так паршиво.
Я не знала, как ориентироваться в этих водах с Мартином. Да, я собиралась сделать это вслепую. Но ближе к вечеру первого января я осознала — после прочтения его сообщения, по крайней мере, двадцать раз — что я не понимала собственное сердце. В общем, я бесцельно перебирала клавиши синтезатора, пытаясь составить музыкальное сопровождение в качестве проводника для моих беспорядочных чувств.
Мысли начали формироваться, что ощущалось подозрительно похожим на начало плана, который, по моему предположению, был началом решения. Я собиралась поговорить начистоту с Мартином. Собиралась оставить все это здесь: все мои беспорядочные и неорганизованные решения — и быть храброй. Я была в подвешенном состоянии неопределенности и устала от этого.
— Я даю тебе мою копию "Космо". Можешь принести ее на кухню, когда закончишь?
Я заморгала от внезапного появления Сэм в моей комнате, потом взглянула на копию "Космополитен", которую она просто бросила на мою кровать.
— Ты даешь мне свою копию "Космо"?
— Да. Одалживаю. Там есть глупый тест "Насколько вы и ваш друг совместимы", я хочу, чтобы ты его прошла.
— Если он глупый, тогда зачем ты хочешь, чтобы я проходила его?
— Чтобы мы смогли потом посмеяться. Кстати, помнишь мою подругу Кару? Та, с которой мы ходили на танцы? Которой нужно было место, где остановиться?
— Ах, да. Возможная новая соседка.
— Та самая. Дай мне знать, в какой вечер на следующей неделе мы сможем собраться все вместе, чтобы ты смогла побеседовать с ней и поделиться своим списком работы по дому. В ближайшее время нам нужно принять решение.
Мгновение я рассматривала Сэм, пока она листала нашу почту.
— Сэм... тебе нравится список работы по дому?
Она пожала плечами, не поднимая глаз.
— Меня это не волнует. Я знаю, что тебе нравится, но ты намного опрятнее, чем я. Грязная посуда не вызывает у меня аллергическую сыпь.
С этим заявлением она вышла из моей комнаты.
Мои глаза вернулись к журналу на кровати. Сильно отфотошопленная и ретушированная модель украшала обложку — больше обработанной пикселизации[62], чем реального человека. Я с отвращением скривила губы на ее нереально длинные ноги и неестественный изгиб талии и груди.
В основном, журналам требовалась Джессика Рэббит[63] — анимированный персонаж, а не настоящие женщины. Черт, даже супермодели больше не годились. С настоящими женщинами журналы не продавались. Нереалистичные и болезненные образы женской красоты продавали журналы. И в этом не было вины мужчин, потому что женская читательская аудитория диктовала и увековечивала цикл дисфункции, а не мужчины. Именно женщины.
Женщины во многом были врагами реалистичного представления красоты. Мы навредили себе собственными эгоистичными интересами... и это было грустно. Я вздохнула на модель и раскрыла журнал, изучая содержание и без интереса отмечая, что там было интервью с последней победительницей "Топ-модель по-американски"[64].
И тогда я вспомнила.
Я вспомнила, что отказывалась читать интервью Мартина в "Men’s Health"[65] в течение лета. Теперь, когда статус его отношений с Роуз Паттерсон был ясен для меня, я не чувствовала никакой тревоги при мысли, что могла столкнуться с их совместными фотографиями.
Сделав тревожный вздох, я спрыгнула со своей кровати и, в спешке хватая компьютер, споткнулась о стул. Пришлось просмотреть немного фотографий улыбающейся Роуз, но мне наконец-то удалось найти журнальную статью.
Интервью было дано за месяц до его дня рождения, а опубликовано месяцем позже. У него не было особенного сюжета. На самом деле, интервью было довольно коротким и почти в конце журнала. Здесь было несколько его фотографий: по пояс голого, конечно же, и в спандексе — он выглядел задумчивым и мускулистым, пристально смотрел на воду с голубым небом позади себя.
Первая половина была о том, что он был самым молодым капитаном команды в Американской Университетской Ассоциации Гребли. Но, как и предупреждала Сэм, вторая половина была обо мне.
Корреспондент: Сейчас мы хотим спросить тебя о твоей личной жизни, тем самым делая услугу для всех наших читательниц. Существует ли какая-то особенная девушка?
Мартин: Нет. Уже нет.
Корреспондент: Уже нет?
Мартин: Нет.
Корреспондент: Есть желание вдаваться в подробности?
Мартин: Нет.
Корреспондент: Одно время у тебя были романтические отношения с Кэйтлин Паркер, дочерью сенатора Джосс Паркер. Этот слух правдивый?
Мартин: Да.
Корреспондент: Но вы расстались?
Мартин: Да.
Корреспондент: Это имеет отношение к политике сенатора Паркер?
Мартин: Нет. Это связано с тем, что я был настоящей з*дницей.
Корреспондент: Вау! Надо понимать, что Кэйтлин Паркер — единственная, кто ушел?
Мартин: Как хотите, но я предпочитаю думать о ней просто как о единственной.
Корреспондент: Тогда ладно. Тебе следует знать, что ты только что разбил множество сердец этим заявлением, но давайте двигаться дальше. Итак, что же дальше планирует Мартин Сандеки?
Первый раз читая это, я не понимала и половину из того, что там было сказано. Второй раз из сотни я остановилась на той части, где Мартин сказал: "Как хотите, но я предпочитаю думать о ней просто как о единственной", и моя грудь сжалась.
Если я раньше думала, что была зациклена на Мартине, то просто не знала истинного значения этого слова. Я старалась вспомнить каждый взгляд, каждый разговор, которые у нас были за последние несколько недель. По сути я была как белка в колесе порочного круга.
Если я была единственной, как сказал Мартин, тогда почему он не пытался связаться со мной до декабря?
Потому что ты сказала ему оставить тебя в покое — вот почему. Так он и оставил тебя в покое.
Но теперь он что? Он порвал со мной? Он хочет быть друзьями? Тогда это означает, что я никогда не была единственной.
Это точно. Ты не единственная.
Тогда почему он сказал это в интервью?
Может, ты была единственной в течение лета, но он изменил свое мнение, или, может быть, ты единственная, но он ждет, что ты подашь ему сигнал.
Сигнал? Какой? Да прежний Мартин просто бы рассказал мне о своих чувствах! Что я должна была делать?
Я не знаю! Спроси его!!! У МЕНЯ НЕТ ОТВЕТОВ ДЛЯ ТЕБЯ, ПОТОМУ Я — ЭТО ТЫ!!!
Прекрати кричать на меня...
Отправляясь спать в тот вечер, я была все еще эпически сбита с толку.
Однако, испытывала растущее чувство ответственности за нынешнее положение моих отношений (или не отношений) с Мартином.
* * *
Наступило второе января, и я была очень рада вернуться в "Блюз Бин", готовить кофе, делая что-то на автомате, хотя — надо признаться — все еще мучилась из-за Мартина Сандеки. Но вместо того, чтобы зацикливаться на "что если", я перешла к беспокойству о моем плане противостояния ему.
Я собиралась сделать это.
Я собиралась договориться с ним встретиться на нейтральной территории и в упор спросить об интервью и тексте сообщения на Новый Год. Я собиралась надеть свою кепку плохой девчонки и быть зрелой, как подобало взрослому человеку.
Вот почему, когда в тот день Мартин Сандеки вошел в "Блюз Бин", парализующий шок пронесся по моему телу и я уронила стеклянный мерный стаканчик, который держала. Он разбился о пол, создавая действительно неприятный грохот.
Челси сделала резкий вздох и отпрыгнула назад от моего неумышленного беспорядка, возможно, потому что она надела совершенно новые кожаные слипоны[66] на мягкой подошве и не хотела осколков стекла рядом со своими ногами.
— Ты напугала меня! — Она прижала руку к груди, взмахнув ресницами, словно она могла потерять сознание.
Клиент-мужчина, который был возле стойки (и с которым она флиртовала последние десять минут), одарил меня суровым хмурым взглядом и потянулся вперед, обхватив ее за предплечье.
— Ты в порядке? Тебе нужно присесть?
— Да. Да, я так думаю. — Она кивнула и одарила его благодарной улыбкой.
Она повернулась ко мне лицом так, чтобы она смогла сесть на стойку. Только перед тем как взмахнуть ногами, Челси заговорщически подмигнула мне, потом повернулась к протянутым рукам мужчины. Он был Брэдом Питтом. Или, по крайне мере, так она отметила его, когда он вошел.
К счастью, зал был пуст, за исключением Челси, Брэда Питта, Мартина и меня.
Мартин не подошел к стойке. Он пошел напрямую ко мне, стоящей возле кофе-машины, его глаза прошлись по мне, словно ища повреждения.
— Ты в порядке?
Я кивнула, издавая усталый смешок.
— Да. Просто... неуклюжая.
Он одарил меня полуулыбкой.
— Позволь мне помочь тебе прибрать это.
— Все в порядке, я могу справиться.
Но он уже вошел в дальнюю коморку и быстро вернулся с веником.
— Я уберу, а ты приготовишь мне американо[67].
— Мартин...
— Не спорь со мной хоть раз. Только один раз, пожалуйста.
Я сжала губы, показывая ему, что была недовольна.
Он передразнил выражение моего лица, но у него это выглядело смешно. Затем он сделал чудное лицо. Скосил глаза и обнажил передние зубы, как будто он был кроликом.
Я удивилась ему.
— Что ты делаешь?
— Делаю смешное лицо в попытке заставить тебя перестать смотреть на меня так, словно я убил твою золотую рыбку. Что ты делаешь?
Конечно же, это заставило меня рассмеяться.
Проблема в том, что я не могла перестать смеяться, как только начала. Это было нелепо, что он напомнил мне наше время на острове, используя мои собственные границы и стратегии против меня, чтобы он мог вымыть пол. Но это сработало. Это отвлекло меня от беспорядка, отвлекло от моей одержимости Мартином Сандеки. Смеяться было хорошо — необходимое освобождение. Я смеялась так сильно, что мне пришлось держаться за прилавок. По правде говоря, я была парализована смехом.
Он хмыкнул и прищурил глаза от моей неспособности контролировать истерику, но, воспользовавшись преимуществом моего заторможенного состояния, подмел стекло и выбросил его в мусорное ведро.
Как только снова смогла дышать, все еще вытирая слезы, я отвернулась от него и схватила бумажный стаканчик, чтобы сделать ему американо. Думаю, в данный момент мне не стоило доверять что-то бьющееся.
Закончив, он положил веник и совок, потом перешел обратно на другую сторону кофе-машины, ожидая своего напитка.
— Чувствуешь себя получше? — спросил он.
Я кивнула.
— Ты можешь взять перерыв?
Мой взгляд мелькнул к нему, потом вокруг кафе. Никто новый не вошел.
— Да. — Я вздохнула и кивнула. — Но только пока у нас нет посетителей.
— Хорошо. Я буду там. — Он указал головой на стол, которым мы воспользовались в последний раз, когда он был здесь, после добавив: — И захвати немного печенья.
* * *
Я принесла достаточно печенья, чтобы поделиться, еще булочку с маслом, его напиток и чашку крепкого кофе для меня. В действительности, мне нужен был крепкий алкоголь, потому что я собиралась сделать это. Я собиралась противостоять Мартину Сандеки. Собиралась потребовать ответы.
Однако, едва я села, он спросил:
— Теперь, когда мы друзья, могу я попросить у тебя совета?
Мгновение я мямлила, потом мне удалось справиться с собой:
— Ты хочешь попросить у меня совета?
— Да.
— Ух... конечно. Если я не пойму, как ответить, я могу посмотреть в "Потребительских отчетах"[68].
— Потребительских отчетах?
— У меня есть онлайн-аккаунт в Интернете. Я покупала матрас, основываясь на их рекомендации, не видя, что покупаю, до дня доставки, и это было лучшее решение за всю мою жизнь.
— Правда? — Он улыбался, его глаза сверкнули мне радостным изумлением, и он даже не пытался скрыть это. — Лучшее за всю твою жизнь?
— Да. За всю мою жизнь. Он такой удобный, и когда я дома, то в основном все время в постели. Я собираюсь выйти за него замуж, и у нас будут двухспальные кровати вместе.
— Когда мы были вместе, мы тоже большинство времени проводили в постели. — Все это он произнес без интонации в голосе, а его глаза лишились озорства, как будто это был просто невинный разговор.
— Да, верно. — Мне пришлось прочистить горло — странные ощущения, незнание, как перевести этот разговор в дискуссию, которую я была полна решимости начать. Так же, как и мои трусики, никогда не позволяющие мне забыть, как сильно им нравилось то время в постели с Мартином, поэтому я чувствовала себя немного разгоряченной и рассеянной. — Мы не много спали на той неделе. В моей новой постели все, что мне хочется делать, — это спать.
— Думаю, я ненавижу твою кровать. Если когда-либо мы снова будем вместе, тебе нужно будет избавиться от нее. — Его тон снова был обычным.
Я запнулась, мое сердце дико колотилось в горле. Пришло время, это был мой шанс противостоять ему и решить все между нами.
Однако, прежде чем я смогла сформулировать целенаправленный вопрос, что могло бы послужить ключом к разгадке нашей беседы, он сказал: