Я обнаружил замечательное описание самоубийственного похмелья на страницах «Илиады». Один из второстепенных героев по имени Эльфенор, товарищ Улисса по осаде Трои, настолько отвратительно чувствует себя после пьянки, что, не удержавшись от неоправданного злоупотребления, бросается в пропасть — помнится, с отвесной скалы — и разбивается.
Разумеется, вовсе не интенсивность недуга становится причиной столь решительных и драматических решений с бодуна.
Самоубийственное похмелье — это сублимированное, гиперболизированное депрессивное похмелье.
Жертва берется за рюмку, уже пребывая в депрессии. Похмелье всего-навсего обостряет это состояние до такой степени, что человек решается уйти из жизни.
Я столкнулся с одним прискорбным примером похмельного самоубийцы.
Это был молодой человек депрессивного склада, не лишенный поэтического таланта и преклоняющийся перед романтическими фигурами пророков-самоубийц. Любовная неудача окончательно снесла ему крышу.
Он уснул ночью после страшной попойки. Проснулся на рассвете, чувствуя себя еще хуже прежнего по причине похмелья. Он сел в машину и погнал высоко в горы Айскорри, заканчивающиеся крутым обрывом прямо над скалистым пляжем. Многие бросались вниз с этой скалы. Там он написал в записной книжке довольно скверную прощальную поэму, обвиняя в своей беде весь белый свет, а пуще всего — бывшую возлюбленную.
Поэт увлекался классическим кинематографом, и одним из культовых фильмов считал «Лик ангела» Отто Премингера, в котором помешавшаяся злодейка Джин Симмонс бросается в автомобиле со скалы, дав задний ход. Рядом с ней сидит несчастный Роберт Митчем, абсолютно не расположенный участвовать во всем этом безобразии.
Верный кинематографическим образцам, похмельный самоубийца вырулил таким образом, чтобы встать задом к обрыву, включил заднюю передачу и нажал на акселератор. Но он начал роковой путь довольно далеко от точки падения, а потому имел время раскаяться, и в самый последний момент, как раз перед тем, как автомобиль сверзился в пропасть, распахнул дверцу и выпрыгнул.
На скалистом пляже два рыбака с удочками мирно попивали из термоса горячий пунш, борясь с зябкой влагой вечерней росы. Автомобиль свалился прямо на них и прикончил обоих разом.
Судебно-медицинская экспертиза признала раздолбая-поэта вменяемым, и он был препровожден в тюрьму.
Я слышал, что в последнее время у безмозглых юнцов вошло в моду развлекаться по выходным, соревнуясь, кто затормозит ближе всех к краю той самой пропасти.
Недоверчивое похмелье
Оно частично сродни похмелью умопомрачительно-невротическому, но имеет достаточно индивидуальных отличий для того, чтобы выделить его в самостоятельную категорию.
Обычно такое похмелье возникает вследствие приема внутрь в полдень, на пустой желудок, вина или пива в больших количествах. Обед, как правило, пропускается, а далее, до захода солнца уничтожаются ликеры и прочие спиртные напитки.
Заливные луга этого вида похмелья весьма привлекательны для слабоумных, ухитрившихся не угодить кому-то во время пьянки, и этот пустяк совершенно выбивает их из колеи.
Страдающий недоверчивым похмельем близок к паранойе, у него наблюдаются некоторые черты мании преследования. Не то чтобы он считал, что против него готовится заговор, но зато он уверен, что все только и злословят о нем. Будучи невротиком, он видит проблемы там, где ими и не пахнет, и легко делает из мухи слона.
Состояние недоверчивого бодуна можно охарактеризовать кратко: сверхчувствительность или обидчивость.
Несчастный уверен, что все без исключения окружающие судачат о нем за его спиной; он с недоверием встречает все, что бы ему ни сказали, видя во всем скрытый смысл. Полагая, что весь мир состоит в заговоре против него, он всегда начеку, и на злокозненность воображаемую отвечает кознями реальными. А уж если кто-то перестал обращаться к нему, подозрительность перерастает в настоящий синдром.
Если вам не удалось уклониться от встречи, и не было времени сбежать, то посоветую в присутствии подозрительного похмельного не смотреть на часы, воздержаться от высказывания своего мнения, оценки или комментария относительно чьих-либо действий или поведения, держать при себе свои политические воззрения и не смотреть ему в глаза более двух секунд.
Когда я изучал право в университете в Деусто, я знавал одного типа, страдавшего недоверчивым похмельем в чистом виде. Священник-иезуит отец Маренго был не только теологом, но и доктором политических наук, и на первом курсе вел у нас курс политического права.
Отец Маренго обожал «Реми Мартэн» и крепкий черный кофе «а ля тореро». Каждое утро он приходил на занятия в соответствии с регламентом, то есть с бодуна. Как всякий честный иезуит, он был подозрителен и злокознен по натуре, да еще похмелье делало свое дело: он во всем видел подвох. Он опасался, что студенты начнут задавать ему вопросы о неспокойной политической ситуации в Испании вообще и в Стране Басков в частности. Шел 1977 год, активно развивался процесс перехода от режима Франко. Иезуит был националистом из правых (такой вот букет) и воспринимал каждый вопрос как личный вызов. Повсюду ему мерещились коммунисты, анархисты и антинационалисты. Очень часто он покидал аудиторию в сильнейшем раздражении, по его собственным словам, «наевшись до тошноты дешевых и невнятных идей». На самом деле, это был удобный предлог смыться и как можно раньше отправиться в бар.
Другой пример недоверчивого похмелья касается моего бывшего друга сеньора Лазурный Бильбао, занимавшего трудно объяснимый пост кого-то там по связям с общественностью одного из самых роскошных отелей города. Выпив поутру несколько коктейлей «Негронис» — красный вермут, кампари и джин, — он до полудня ничего не ест. В полдень он проглатывает пакетик картофельных чипсов, а вечером, прежде чем выпить первый джин-тоник, съедает пригоршню маслин.
Вот приблизительный диалог с сеньором Лазурный Бильбао, находящимся в состоянии похмелья:
— Привет! Давненько тебя не видел.
— Видно, не хотел. Я-то все время кружу по одним и тем же барам и работаю все в том же отеле.
— Да ладно тебе! Просто не совпадали.
— Как это не совпадали?
— Ну, на улице, в барах…
— Я к тому, что в политике ты и я никогда не были в одном строю и не шли в ногу.
— У тебя красивый галстук!
— Причем тут галстук? Ты выглядишь как оборванец, но я же молчу.
— Ладно, рад бы повидаться! Пока, я спешу.
— Ты всегда врал неудачно!
— Привет Бейж!
— Какое тебе дело до моей жены?!
Если подозрительный тип облечен властью, с похмелья он способен развязать Третью мировую войну.
Уинстон Черчилль, большой любитель сухого мартини, соединил в себе эти две характеристики. Он говорил, что ему было достаточно, чтобы луч солнца пронзил бутылку вермута и заиграл на стакане для коктейля.
Когда после завершения Второй мировой войны победившие союзники делили мир на Ялтинской конференции, Франклину Делано Рузвельту, не пившему ничего крепче кленового сиропа, много раз приходилось охлаждать горячие головы и вмешиваться в ожесточенные споры на тему «да забери ты эти гребаные Балканы» между уважавшим водку Сталиным и склонным к паранойе подозрительным безумцем-невротиком сэром Уинстоном.
Смешливое похмелье
Совершенно исключительная категория в вечно мрачном и надутом похмельном мире.
Весельчак с бодуна выходит на улицу в лихорадочно приподнятом настроении, выпивает рюмочку, и мир предстает перед ним в комическом ракурсе. Поскольку он мнит себя остроумцем, то каждый, с кем он сталкивается, становится объектом шуток и саркастических комментариев, зачастую довольно обидных.
Как-то раз я на собственной шкуре испытал, сколь далеко могут завести шутки весельчака с бодуна.
Дело было в Мадриде на коктейле по случаю презентации новой телевизионной программы.
Мне представили некоего сеньора Свинцово-серого журналиста телеканала, типа, наглядно иллюстрирующего высказывание Кеведо: «Глупы все, кто кажется глупыми, и половина из тех, кто таковыми не кажется». Свинцово-серый относился к первым: за версту было видно, что глупее него только гребля в умывальном тазу.
Этот сеньор с ходу признался всем, кто находится рядом, что у него «зверское похмелье». Дальше, опрокидывая один за другим небезопасные для здоровья коктейли с шампанским, он, подобно вулкану, извергал шутки, наводившие на мысль о необходимости пересмотра Конституции в части, касающейся отмены смертной казни.
К нам подошла всегда трезвая сеньора Синяя, шеф информационной службы, некрасивая женщина крошечного роста, просто карлица, наделенная безграничной властью и столь же безграничным отсутствием чувства юмора.
Сеньор Свинцово-серый, бывший, ко всему, очень высокого роста, немедленно расхохотался по поводу своей собственной, еще не обнародованной остроты, поставил рюмку на голову начальницы и обратился к ней:
— Я до сих пор не осознавал степени твоей многофункциональности, госпожа начальница. Пока ты сосешь, тебе на голову можно поставить джин-тоник.
Могущественная карлица взглянула на него с ледяным спокойствием игрока в покер и изобразила на лице улыбку, напомнившую мне гримасу Ли Ван Клифа [16], достающего револьвер. Она ласково взяла его за руку и проговорила, обращаясь к окружающим: «Что за шутник! Я всегда говорила, что нам нужны люди с чувством юмора».
Мы все в ужасе разбежались, а кретин опять захохотал, крайне довольный собой, и попытался еще раз водрузить бокал на голову сеньоре Синей.
Его уволили в тот же день.
Неуклюжее похмелье
Или саморазрушающее.
Его легко описать. Похмельный разрушитель опрокидывает все, что попадается под руку; за едой обляпывает свой костюм; взявшись готовить, обязательно обрежет ножом палец; принимая душ, затопит ванную и, поскользнувшись, свернет себе шею; для него всегда велика вероятность упасть с лестницы, устроить короткое замыкание микроволновки и подавиться костью.
Ему не рекомендуется приближаться к открытому окну, курить и выходить на улицу.
По интернету гуляет забавный анонимный рассказ, слишком смешной, чтобы быть правдой, а, кроме того, в фильме «Бэйб 2. Поросенок в городе» происходит нечто очень похожее на то, о чем говорится в этом рассказе. Возможно, это классический анекдот англо-саксонского происхождения.
Во вступлении к этой новелле — мне ее прислал по электронной почте один приятель — поясняется, что речь идет об объяснении галисийского каменщика со страховой компанией, которая не может понять, исходя из характера и вида травм, как произошел несчастный случай. Там же упомянуто, что это юридическое описание казуса взято из архива страховой компании и что случай рассматривался в ходе судебного заседания первой инстанции города Понтеведра.
В документе не указано, что в момент происшествия каменщик был с бодуна, но бьюсь об заклад, что да: неуклюжее похмелье в чистом виде.
"Многоуважаемые господа!
В ответ на Вашу просьбу предоставить дополнительную информацию, сообщаю: в пункте 1, касающемся моего участия в событиях, в качестве причины происшествия я указал: попытка выполнить задание без чьей-либо помощи. В письме Вы просите меня дать более подробные разъяснения. Надеюсь, что сумею рассеять все Ваши сомнения.
Я работаю каменщиком вот уже десять лет. В день происшествия я работал без помощника, укладывая кирпичи на шестом этаже строящегося в нашем городе здания. Выполнив задание, я увидел, что осталось около двухсот пятидесяти килограммов неиспользованных кирпичей. Чтобы не нести их на себе на первый этаж, я решил погрузить их в бадью и спустить с помощью блока, на мое счастье закрепленного на балке потолка шестого этажа.
Я спустился на первый этаж, привязал веревкой бадью и с помощью блока поднял ее на шестой этаж, привязав другой конец веревки к колонне на первом этаже. Потом поднялся и загрузил кирпичи в бадью. Спустился на первый этаж, отвязал веревку и крепко ухватился за нее, чтобы двести пятьдесят килограммов кирпичей спустились плавно (должен указать, что в пункте 1 моего заявления в полицию я сообщил свой вес: восемьдесят килограмм). Странным образом мои ноги оторвались от пола, и я стал быстро подниматься вверх, увлекаемый веревкой. От страха я утратил присутствие духа и, не раздумывая, еще крепче вцепился в веревку, продолжая подниматься вверх на большой скорости. В районе третьего этажа я столкнулся с бадьей, спускавшейся приблизительно с той же самой скоростью. Думаю, что в этот момент мне и пробило череп.
Я продолжал подниматься, пока не угодил пальцами прямо в блок, что замедлило стремительный подъем, но и стало причиной множественных переломов пальцев и запястья. На этой высоте (развития событий) я уже вновь обрел присутствие духа и, не смотря на боль, продолжать крепко сжимать веревку. Как раз в этот момент бадья ударилась о пол, ее дно раскололось, и кирпичи вывалились.
Вес бадьи без кирпичей составляет приблизительно двадцать пять килограмм. В соответствии с простейшим принципом действия подъемного механизма, я начал быстро спускаться вниз. Примерно на уровне третьего этажа я столкнулся с поднимавшейся пустой бадьей. Я почти уверен, что именно в результате этого столкновения я сломал лодыжки и нос. По счастью, этот удар несколько ослабил скорость моего падения, и, таким образом, приземлившись на гору кирпичей, я сломал только три позвонка.
Тем не менее, вынужден с прискорбием сообщить, что лежа вот так на кирпичах, страдая от невыносимой боли, не в силах пошевелиться и глядя на зависшую надо мной бадью, я опять утратил присутствие духа и выпустил из рук веревку. Поскольку бадья весит больше, чем веревка, она стремительно спустилась и упала прямо мне на ноги, вызвав перелом обеих больших берцовых костей.
В надежде, что сумел окончательно прояснить все обстоятельства происшествия и причины случившегося, почтительно приветствую Вас. Верю в торжество справедливости".
Драчливое похмелье
Просыпаешься с совершенно ненормальным желанием нарваться на ссору.
Хочется наброситься на первого встречного и порвать ему пасть, хотя куда более вероятно, что порвут-то ее как раз тебе.
Таким образом, этот тип похмелья имеет мазохистскую, саморазрушительную природу.
Оно наблюдается не только у задир. Иной раз агрессивность обуревает людей обычно мирных, но с похмелья выпустивших наружу своего злого гения — мистера Хайда.
В опубликованном в 1954 году романе Артуро Конде «Нет в жизни музыки», ставшем лауреатом премии «Надаль», выведен герой, страдавший драчливым похмельем.
У Конде скупой, строгий и сдержанный слог, прекрасно передающий мрачную атмосферу описываемого им франкистского общества.
"Олегарио Перес Андраде был человечком робким и немногословным. В свои пятьдесят он все еще оставался холостяком и жил с матерью и сестрой. Он служил в департаменте Министерства строительства, и за тридцать лет работы дослужился всего лишь до заместителя начальника отдела. Вся его жизнь делилась между министерством и домашним очагом. У него не было друзей, и он почти не появлялся в обществе. Единственным его развлечением были походы на сдвоенные сеансы в кинотеатре «Карретас», где он заодно и удовлетворял свои весьма скромные сексуальные потребности при содействии какой-нибудь услужливой девицы, из тех, что во множестве толкаются в подобных любимых народом местах.
Но время от времени, видно, осознавая, что при такой серой жизни просто необходим предохранительный клапан, Олегарио в одиночестве напивался в забегаловках на площади Пласа Майор и прилегающих улицах. Когда ноги отказывались служить, он брал такси и отправлялся домой спать. Будучи примерным бюрократом, он заблаговременно клал в карман бумажку с домашним адресом, благодаря чему ему не приходилось булькать и мычать, объясняясь с таксистом.
На следующий за невеселым загулом день (загулы случались исключительно по субботам), Олегарио поднимался поздно, страдая от похмелья. Позавтракав и отстояв вместе с матерью и сестрой воскресную службу, наш бюрократ покидал их и отправлялся в Каскорро, на барахолку Растро.
На Растро сеньор Олегарио Перес Андраде становился другим человеком, похмелье делало его задиристым и драчливым. Он заходил в пивную, требовал пива и принимался ворчать, что оно выдохлось, что пробка — дерьмо, официант — мерзавец, раз осмелился подать такое пойло. Если здесь ему не удавалось заполучить пару оплеух, и его попросту выставляли за дверь — напомню, что был он человечком тщедушным — он направлялся в уличную кафешку из тех, что так и кишат цыганами и бездельниками уголовного вида, где по-дурацки пытался украсть абы что, лишь бы его поймали и надавали тумаков. Добиться этого не составляло ни малейшего труда. Не то, чтобы он позволял избить себя без всякого сопротивления, — нет, он самым комичным образом становился в оборону, но поскольку был так мал и хил, доставалось только ему, а сдачи сдать так и не удавалось.
Пару раз в месяц, по понедельникам, он появлялся в министерстве с разбитой губой или лиловым глазом".
Чувствительное похмелье
Очень многих похмелье делает чувствительными, сентиментальными и слезливыми.
Должен признать, я сам таков. Если, будучи с бодуна, я встречаю на улице бездомную собаку, утро становится невыносимо печальным.
Кроме того, я умышленно, с изощренным коварством провоцирую приступы плача: ставлю на видео те ленты, которые наверняка выжмут из меня слезы.
Хорошенько поплакать просто так, без повода — отличный способ расслабиться и несколько смягчить симптомы похмелья.
Гарантированный поток слез вызывает у меня любой документальный фильм о гражданской войне, где показывают детей, прощающихся с родителями в порту Биль-бао перед отплытием в Россию; поистине шекспировский финал «Робин и Мэриан» режиссера Ричарда Лестера, когда Робин Гуд (Шон Коннери), умирающий, отравленный своей возлюбленной Мариан (Одри Хепберн), которая и сама приняла яд, чтобы умереть вместе с ним, просит у Малыша Джона его лук и завещает похоронить влюбленных вместе, там, где упадет выпущенная через окно стрела; финал «Спартака» в постановке Кубрика, когда Вариния-Джин Симмонс показывает Спартаку-Кирку Дугласу их распятого сына и говорит, что он родился свободным; финальный монолог «Дублинцев» или «Унесенных ветром», когда Вивьен Ли на красных землях Тары призывает Бога в свидетели, что она больше никогда не будет голодать…
Помню, как-то раз, с тяжелого похмелья, мы с добрым другом Чемой Сорья отправились в кинотеатр «Капитоль» посмотреть шедевр Рикардо Франко — фильм «Счастливая звезда». Мы плакали, как две Магдалины, как заправские плакальщицы, а когда фильм закончился, решили выйти последними, чтобы никто не увидел слез и соплей, размазанных по нашим лицам. Но когда зажегся свет, мы увидели, что и остальные зрители не лучше нас, и нет смысла притворяться.
Созерцательное похмелье
Похмелье всегда располагает к созерцанию, манит лежать и просто смотреть куда угодно. Умственная леность и отупение вызывают эдакое подвешенное состояние.
С похмелья очень приятно, например, любоваться морем, облаками — хотя, если похмелье сильное, у меня при этом кружится голова, — пронизанной солнцем листвой дерева, огнем в камине или показом моделей нижнего белья.
Но и здесь, как во всем, находятся люди, не знающие меры.
Как-то в Севилье я познакомился с газетным фоторепортером господином Фиолетовым. Он любил купить в лавке, где торгуют жареной рыбой, пакетик акульего мяса под маринадом, и брести по улице Сьерпес, заходя во все без исключения весьма многочисленные местные бары. В каждом он выпивал рюмочку сухого хереса или белого вина, а кое-где — и того и другого.
На следующее утро наваливалось похмелье, он ничего не делал, а лишь созерцал. Но искреннее недоумение вызывал сам объект созерцания. Даже если бы он уставился на белую стену или подвешенную колбасу, это показалось бы менее странным.
Сеньор Фиолетовый просиживал по шесть-восемь часов, наслаждаясь одним из двух фильмов Энди Уорхола. Он смотрел то ленту 1963 года «Сон», шестичасовой фиксированный крупный план спящего мужчины, то более длинную, восьмичасовую «Империю» (Empire) 1965 года — тоже фиксированный общий план здания Empire State Building.
Потом он открыл для себя «Айвовое солнце» Виктора Эрисе и ставил его на закуску, в качестве журнала перед гвоздем программы.
Я порекомендовал ему «Сталкера» Тарковского, «Sweet Movie» Макавеева и «Нежных охотников» Рю Гэрра.
Воспламеняющее похмелье
Пусть и с оговорками и с известным скептицизмом, но включаю его в свой перечень. Следует придерживаться широких взглядов.
Спонтанное возгорание — любопытный феномен необъяснимой природы. Документальных свидетельств об этом явлении немного, известно всего несколько подобных случаев, приключившихся в последние века и обросших противоречивыми мнениями и подробностями.
Наука считает это чистым обманом и отрицает существование явления как такового. Защитниками пирогенеза являются уфологи и ученые умники, изучающие паранормальные явления, в общем, вся эта шайка шарлатанов и провидцев, выбравших сей фантастический путь как альтернативу другой фантазии, а именно, религии.
Спонтанное возгорание или пирогенез представляет собой стремительный и интенсивный подъем температуры тела без каких-либо видимых причин. Тело вспыхивает и за несколько минут сгорает дотла.
Невидимое пламя бушует внутри, и говорят, что остаются лишь жалкие останки скелета. Чтобы подобное могло произойти за столь короткое время, температура горения должна превышать тысячу градусов по Цельсию.
Поклонники научной фантастики и представители околонаучных кругов единогласно признали лишь четыре случая, наблюдавшиеся в XIX и XX веках.
Для объяснения странного феномена предлагались различные гипотезы. Одни считают, что всему виной гипоталамус и сигналы, посылаемые им нервной системе; по мнению других, причина кроется в повышенной концентрации метана внутри тела или в дисбалансе фосфатов, которые ведут себя как воспламеняемое топливо, возгорание же происходит в результате колебаний геомагнитного поля земли, вызванных пятнами на солнце. Вот так.
Что мне показалось странным в описаниях четырех признанных случаев самовозгорания, так это игнорирование того обстоятельства, что двое из воспламенившихся накануне выпили значительное количество спиртного и на момент происшествия находились в состоянии похмелья. Третьей была женщина, не пившая накануне, но известная как хроническая алкоголичка, «завязавшая» всего год тому назад. Четвертый случай относится к более давним временам, и мы не знаем, выпивал ли покойник, ни даже того, любил ли он моллюсков с жареной картошкой. Несчастный был бельгийцем, вместо него нашли лишь горстку пепла в 1877 году в его же собственном доме.
Итак, если мы признаем существование явления самовозгорания, можем ли мы предположить, что причина носит психосоматический характер? Или, иными словами, является ли причиной самовозгорания экстремальное похмельное состояние и, таким образом, самовоспламенение есть крайняя, самая впечатляющая форма похмелья? Почему бы и нет? В конце концов, не будем забывать, что одной из характерных черт скверного объекта настоящего трактата является его (похмелья) таинственность, неожиданность и непредсказуемость.
Не все еще известно о похмелье.
И не отказывайте мне в праве воспеть в стихах самовоспламенение как крайнюю форму похмелья. Разве мы не упоминали уже, что на Кубе о проснувшемся с бодуна говорят, что он «проснулся в огне»? Какую другую, более яркую кульминацию похмелья можно вообразить, нежели зажарить самого себя в собственном соку, вроде как на электрическом стуле?
Самовоспламеняющееся похмелье является подвидом похмелья смертельного, или летального, которое будет описано мной в самом конце этого исследования, что, на мой взгляд, довольно логично. Я описал сей подвид отдельно из-за его зрелищности и сомнительности.
Мистическое похмелье
Встречается только у верующих.
Ты уверен, что с тобой говорит сам Господь Бог.
При тяжелых отравлениях особо тупые индивиды клянутся, что им является Пресвятая Дева или какой-нибудь святой.
Пожалуй, этот тип можно рассматривать, как подтип умопомрачительно-невротического похмелья.
Он испортил не одну жизнь, поскольку жертва, пережившая мистическое похмелье, как правило, встает на религиозный путь и превращается в эдакого профессионального святошу, обожателя облаток.
Правда, мистическое похмелье встречается довольно редко, по крайней мере, зарегистрировано немного подобных случаев. Оно проявляется после грандиозных, колоссальных пьянок, участники которых приближаются к состоянию этиловой комы.
Как я уже отметил, пациент, страдающий мистическим похмельем, должен непременно верить в Бога, то есть носить в себе так называемую веру — штуку странную, иррациональную и совершенно бесплатную. Заметим, что совсем не обязательно возводить эту веру в превосходную степень.
Итак, отмеченный мистическим бодуном — всегда верующий, но не святоша. В принципе, в рядах весьма специфического святого воинства встречается не так уж много выпивох, хотя зачастую внешность бывает обманчива. Вспомним хотя бы Клементио Торраса, счетовода «Опус Деи», чей образ жизни позволяет причислить его к совершенно противоположному лагерю.
Вот два примера.
В статье великого Джека Лондона — еще одного верного друга бутылки, — опубликованной 19 декабря 1913 года в «Нью-Йорк Херальд», писатель-авантюрист описывает случай, приключившийся с Малахом Муллингаром, ирландским моряком, с которым он познакомился на Гавайях.
Лондон рассказывает, что Малах был страстным любителем рома. Как-то вечером он усидел в одиночку четыре бутылки рома и отключился. Через двое суток он очнулся с просветленным лицом. Он уверял окружающих, что ему явился Святой Патрик, покровитель Ирландии, и имел с ним долгую, бессвязную беседу на сексуальные темы. Когда наваждение рассеялось, святой велел ему изменить свою жизнь, бросить пить, постричься в монахи и отправиться в Молокай ухаживать за прокаженными. Малах поклялся святой памятью своей матери, что в точности исполнит все заветы Святого Патрика, но не имел возможности сдержать слово.
Расставаясь с долгой жизнью выпивохи и нуждаясь в переходном мостике, чтобы ступить, облачившись в сутану, на сушу, Малах решил побаловать себя напоследок бутылочкой рома, одной единственной прощальной бутылочкой. Но его организм, и без того трещавший по швам после недавних безумных возлияний, от новой дозы алкоголя сломался окончательно. Пьяный в лоскуты благочестивый моряк ничего не соображал. Из его бормотанья и бульканья Лондон понял, что он воображал себя опять на корабле в Японском море, и, будто бы, вокруг бушевала страшная буря. Малах бузил и шатался, как корабль без руля и ветрил, да так неудачно, что в конце концов споткнулся и свалился прямо на стол, за которым сидел огромный латыш-гарпунщик, тоже с тяжелого похмелья. Имя его нам не известно.
Похмельный латыш пытался вылечиться с помощью пинты пива, а заодно играл в шашки с китайцем, уборщиком соседнего борделя. Под тяжестью Малаха стол перевернулся вверх ногами; шашки, доска, пиво, а заодно и китаец, разлетелись во все стороны. По-видимому, гарпунщик страдал гневливым похмельем: он издал бешеный рык, поднял Малаха над головой, швырнул его на стойку и, прежде чем кто-либо успел ему помешать, как раз когда перепуганный ирландец бормотал, что на него летит огромная волна, пригвоздил несчастного к деревянным доскам, как энтомолог бабочку, китобойным гарпуном, с которым не расставался ни днем, ни ночью.
Церковь потеряла запоздалого приверженца, Малах так никогда и не добрался до Молокаи, а гарпунщика повесили в Гонолулу.
Другой пример мистического похмелья описан в «Проститутках, прохиндеях и игроках», книге, написанный в разгар Золотого Века, во время царствования Филиппа III, мадридским бакалавром Хусто Орбанехой. Он был писарем, профессиональным игроком, другом и товарищем по игре в карты Гонгоры и Кеведо, при этом врагом Лопе де Беги — кстати, если верить портрету, украшающему его дом-музей, очень похожим на актера Кристофера Ли — опасного члена семьи Святой Инквизиции. Жанр этой книжки — смесь пикарески и нравоописательного романа.
Именно Орбанеха повествует в своем произведении, изобилующем картинами непристойностей и испражнений и отличающемся путаным слогом, о странном безумии одной из бесчисленных любовниц Лопе де Беги доньи Барбары Бетансос —то ли красивой придворной дамы, то ли галисийской куртизанки. Брошенная знаменитым драматургом, она предалась пьянству, опустилась и превратилась в дешевую шлюху.
Приведу два фрагмента, касающиеся интересующей нас темы.
"Весь урожай густого, сладкого и очень пьяного вина из Йепес исчез в недрах ее тела, где-то между все еще тугой грудью, вывалившейся из корсета, и уже ссутулившейся спиной. В жизни не видел, чтобы кому-то удавалось так опустошить стакан. Она обсасывала его стенки с таким усердием, что не удержалась и рухнула на четвереньки, чем не замедлил воспользоваться бродячий торговец Контрерас. В одно мгновение он извлек из штанов внушительных размеров орудие, более подходящее коню, нежели честному христианину, задрал нижние юбки девке на голову, чтобы удобней было пользовать ее, и вошел в нее через заднюю дверь, сопя и фыркая, как бродячий пес, нисколько не смущаясь присутствием остальной компании. Продолжая наносить уколы копьем, он с шумом, показавшимся мне ударом грома, выпустил газы, и вокруг разнеслась адская вонь, точь-в-точь как у черта из-под хвоста. […]
Давно пропели петухи, когда оскверненная Барбара пришла в себя и поняла, что уже никогда не станет такой, как прежде. Совершенно голая, прямо как спала на полу таверны, где с ней, спящей, и развлекался, как ему заблагорассудилось, милейший Лукас — большой специалист по одеванию покойников, предпочитавший трахать трупы, ибо такой способ раззадоривал его куда сильнее, — она вышла из таверны на улицу Кантарранас, как всегда в разгар рабочего дня полную людей. Под насмешки и издевательства грубиянов и глупцов, она застыла перед мясной лавкой братьев Зурраспа, с восторгом и недоверием глядя на входную дверь, словно узрев чудо.
Потом она странно скосила глаза, засмеялась, застонала, как будто рассудок покинул ее, и потянула себя за уши, да так сильно, что, казалось, вот-вот оторвет их. Посмотрев на то, что она делала, я решил, что все это уходит корнями в те дни, когда она была любовницей священника, если только вас заинтересуют мои бесхитростные рассуждения. Она поклялась пресвятым младенцем Иисусом, что видела перед собой святую мученицу Агеду, несшую на серебряном подносе отрезанные груди, похожие на пирожные-безе, и что святая поведала ей и только ей сокровенные тайны.
Потом она стремительно вошла в мясную лавку, выхватила у Косме Зурраспа, еще более глупого, чем его брат Понсиано, разделочный нож, восславила Царя Небесного и вонзила себе лезвие поочередно в правую и левую грудь, оставив в нежной плоти зияющие раны".
Ниже Орбанеха добавил, что помешавшаяся Барбара Бетансос выжила после нанесенного самой себе увечья, удалилась в монастырь Осененных Великой Милостью Христовой — ныне не существующий религиозный институт — и счастливо зажила там под покровительством главы ордена, матери Утоляющей Глубокие Раны.
Хорошего похмелья не бывает, но бодун мистический — худший из худших. Благодарю всемирный хаос за то, что я атеистичен, как бездомный пес, а потому избавлен от угрозы мистического похмелья.
Впрочем, должен признать, что как-то раз, невзирая на весь мой скептицизм, и я пережил ярчайшую мистическую галлюцинацию.
Было это в 1979 году, в бытность мою студентом факультета права. Вместе с однокашником по имени Бежевый, родом из Кантабрии, мы отправились на выходные в Рейносу, в пустующий дом его тети и дяди, уехавших на зиму в Бенидорм.
Едва прибыв на место, даже не потрудившись достать чемоданы из багажника автомобиля, мы ринулись знакомиться с весьма многочисленными пабами и дискотеками Рейносы. Мы набрались вдрызг, буквально посинели от выпитого. Не помню, как и когда мы вернулись домой. Проснувшись, я никак не мог понять, где я. Мало помалу рассудок возвратился ко мне, и я вспомнил, что нахожусь в Рейносе, в доме у дяди и тети Бежевого.
Бронзовый гвоздь святого Бернарда Альзирского пронзал мою голову от затылка до лба, а вместо глаз у меня оказалась пара сушеных каштанов. Дотянувшись до выключателя ночника, я обнаружил, что нахожусь в скромной, но уютной спальне и что накануне я заснул или отключился, не раздевшись и даже не сняв ботинок. Меня страшно тянуло скорей помочиться. Я поднялся, будто зомби, кое-как повернул тяжелую железную ручку прочной деревянной двери и вышел из комнаты. Я оказался в начале или в конце, кто знает, длинного коридора, в который выходило множество совершенно одинаковых дверей, освещенный двумя тусклыми бра, предусмотрительно не выключенными моим собратом во хмелю. Какая из этих дверей может вести в туалет? Я толкнул ближайшую и влетел в помещение, прыгая от нетерпения, даже не посмотрев, туда ли я попал.
В помещении стоял полумрак, и странно пахло затхлостью. Я не успел ничего осознать. Вдруг вспыхнул ослепительный свет, послышались небесные голоса, зазвучали трубы Страшного Суда, и я оказался перед гигантской фигурой Создателя, одетого в лиловую тунику и терновый венец, с окровавленным лицом и руками, протянутыми, чтобы заключить меня в медвежьи объятия. Я заорал от ужаса, попутно убедившись, что не страдаю никакими сердечными заболеваниями, ибо иначе уже упал бы замертво, выскочил из комнаты, налетел на бра в коридоре и скатился по лестнице на первый этаж.
Скорая помощь в Рейносе была действенной.
Тетя и дядя Энкарнадо были очень набожными и соорудили эту впечатляющую приватную часовню. Естественно, я не заметил пару скамеек для молитвы.
Когда кто-нибудь входил в эту обитель ужаса, он попадал в поле зрения фотоэлемента, и сразу включался свет — множество лампочек, имитирующих свечи, — и раздавались оглушительные звуки «Мессии» Генделя. Картину довершала двухметровая фигура Иисуса Христа в позе атакующего первобытного стопоходящего животного. У статуи были настоящие волосы, настоящий терновый венец, настоящая свернувшаяся и зафиксированная лаком кровь на лице и туника не знаю уж какого яйценосного братства.
С того дня я с большой осторожностью приоткрываю двери в незнакомые помещения.
Смертельное похмелье
Ты умираешь.
Обычная причина — сердечный спазм или мозговое кровоизлияние, так как похмелье вызывает повышение кровяного давления.
Перечитайте в главе Общие соображения раздел Основные советы.
И никаких других комментариев.
Похмелье-амнезия
Чуть было не забыл упомянуть его.
Как и мистическое, оно встречается весьма редко и всегда после колоссальных попоек.
Чаще всего, ты просто не помнишь, что натворил спьяну, но не теряешь память на следующий день. Однако, бывает и такое.
Амнезия может быть частичной или полной, длительной или кратковременной. Мне известен случай частичной затяжной амнезии. Она приключилась у сеньора Фиолетового, профессора института в Бильбао, много лет потратившего на изучение баскского языка и с трудом получившего титул, необходимый, чтобы иметь право преподавать в учебных заведениях баскской автономии.
Под конец проведенного в Андалузии отпуска, добрый сеньор Фиолетовый от души нап<