В стародавние времена у далекого северного моря стольный город стоял. Над высокой синей скалой поднимались его дома с цветными крышами, у подножия били берег волны холодные.
Много лет горожане не знали беды, жили в дружбе, в ладу с соседями. Но однажды вошел в бухту нежданный враг, кораблей чужих несметное множество. Дань и откуп потребовал. А иначе не быть на земле тому городу!
Стали горожане совет держать. Да решили все как один врагу не кланяться. Ворота закрыть, пушки на стену выкатить, да держаться, сколько станет сил. А покамест послать за подмогой в Даль-город к добрым соседям.
В Даль-город было два пути. Морем да лесом. Да вот беда: путь морской теперь держит хитрый враг. А лесной, тот и вовсе не хоженый. Дурная слава у Синего леса. Много в нем живет разной нечисти. Позабыли горожане ту дорожку, все честным морем хаживали.
Но делать нечего. Стали гадать, кого в лес послать. Все решить не могли. Все наперечет в осажденном городе! Тут и вызвался один подмастерье. Парень смышлен, да уж больно неказист. Ростом мал, телом хил, да и сам юнец.
— Доберешься ли?
— Коль другого некого…
Так и решили. Оседлали белого коня, снарядили молодого гонца. И отправился в дорогу подмастерье. Словно ветер, домчал его до Синего леса конь. А едва под сень лесную ступил, будто бес в него вселился. Глазом косит, ухом прядет, фыркает да задом пятится. Осерчал подмастерье, хлестнул коня, — тот и сбросил его наземь. Сам умчался прочь. Поднялся подмастерье, пыль отряхивает. Вдруг слышит богатырский хохот раскатистый. Глядь — стоит у тропинки хижина, а у входа толстый крестьянин в онораке, даром лето. Да пес на цепи заливается.
— Ты, парень, кто таков?
— Я гонец из Города. Спешу с известием.
— А я Борах-весельчак.
— Не подскажешь ли путь в Даль-город?
— Каков богатырь! А не побоишься пеши?
— Нужда моя такая. Назад не повернуть.
Подумал-подумал крестьянин. Накинул заплечный мешок. Пожалел, видно, парня, и говорит:
— Ладно, богатырь. Тебе, главное, реку перейти. Дальше не заплутаешь. Провожу тебя. Только Волка возьму. Путь неблизкий, неведомый.
И пошли они втроем. Подмастерье молчком. Крестьянин все посмеивается. Прибаутки рассказывает. Пес его яростно скалится. И все, кажется, норовит на хозяина броситься. Да тот силен, крепко держит цепь пудовую.
Поначалу подмастерье крепко робел. В старом-то лесу и в полдень сумерки. То тут, то там ему чего померещится. Да скоро попривык, и спутник его не подвел. Балагур-зубоскал. Так и скоротали полпути.
Долго ли шли, коротко ль, стало солнце клониться к западу. Остановился крестьянин, сбросил мешок.
— Пали костер. Дальше не пойду. На боковую пора.
И спешил подмастерье, да делать нечего. Собрал хворосту, запалил костер.
Лишь только солнце коснулось земли, пес задрал острую морду и так завыл, что жуть взяла. «страшнее твой пес Синего леса», так подумал парень.
Лишь зардел огонь, стало вокруг темным-темно.
— Ну, до завтра. — сказал крестьянин.
А сам и не думал ложиться. Рукой взял себя за чуб, крепко дернул. Голова его и снялась с плеч. Замер подмастерье, слова не вымолвит. А крестьянин голову в мешок сложил. Вторую вынул да на плечи и поставил. Глядит подмастерье, а голова стала на место прежней, как там и была. Только будто лицо мятое, недоброе. Тут пес кинулся к хозяину, давай ластиться.
— Здоров будь. — говорит человек. — Сам кто таков?
— Я гонец с поручением. — еле вымолвил подмастерье. — В Даль-город иду.
— Дело доброе. А я Борах-весельчак. Будем, парень, ночь коротать. Расскажу я тебе малую сказочку.
Жил на свете один человек. Всем и ладен, и хорош. Да ни добра, ни достатка бог ему не дал. Вот и пришлось тому выйти на промысел. На лесную дорожку темную. Погулял парень всласть. Денег не считал. Душегубничал, рубил головы.
Раз идет он по лесу. Впереди костер, у костра старуха стряпает. Захотелось ему позабавиться.
— Что, мать, трапезничаешь? Чай и я тебя угощу.
А в мешке за плечом как раз голова была. Парень с дружком своим не поделили барыш. Он его голову под ноги старухе и выбросил. Та нагнулась сослепу, за чуб голову подняла.
— Не ты ль потерял, говорит, мил человек?
Возьми голову, да и сунь парню на плечи. Тут голова к плечам и приросла рядом с прежней. Испугался парень, завизжал, закрутился. А новая голова моргает да хрипит. Повалился парень в ноги старухе. Что хочешь, говорит, для тебя сделаю. Дам каменьев дорогих, дам золота, дам резвых коней, только сними ты свое дарение.
А старуха все свое. «По себе, говорит, бери. А раз взял, говорит, — носи»
До утра молил парень старуху. К утру только с колен и поднялся. Пригляделась старуха.
— Ну, хорош. Ну, удал! Ладен, статен. Что ж, пощажу тебя.
Сняла одну голову и в мешок сунула.
Закричала голова из мешка.
— Не та! Не та голова. Другая! Другая нужна.
Старуха нахохлилась, подумала. После головы все же переставила.
— Спасибо тебе… — начал парень благодарить.
Да старуха осталась недовольна работой.
— Нет, неладно так. Было краше.
И назад вернула голову прежнюю. Зарыдала голова в мешке. Да делать нечего.
Отвернулась старуха. Мешает варево, а сама и говорит:
— Не скули. Будет поровну. Себе день бери, ему ночь отдай. Так вам теперь и быть. А чтоб вы не сглодали друг друга по лютой ненависти своей, позабудете, кто кого убил.
— Кто ж теперь кто?
— Оба — Борах — Весельчак. Балагур и смутьян.
Так с тех пор и повелось.
Сидит подмастерье еле жив, сказку слушает. Вдруг раздался тягучий собачий вой, тоска объяла неминучая. Глядь — встает солнце, рассвет. Вздохнул Борах-Весельчак.
— Ну, пора. Нынче ночи коротки.
Снял человек свою голову, порылся в мешке, натянул прежнюю.
И сказал, как ни в чем не бывало:
— Что, в путь пора? Время не ждет.
Только того и ждал подмастерье. И жутко ему рядом со спутником, да пути назад нет. Заплутает он один в лесу, дела важного не исполнит.
Шли они шли, дело к вечеру. Тут услышал подмастерье плеск быстрой реки.
— Борах, река.
Заозирался Борах, повеселел. Руки потирает да все бормочет:
— Скоро уж. Скоро.
Подошли подмастерье с Борахом к крутому берегу. Дюжий Борах подмастерья за плечи и схватил, крепко держит и кричит на другую сторону:
— Гляди, Хозяйка почтенная. Я несу тебе дар бесценный, чистую душу. Забери ее, мне отдай мою голову.
Пригляделся подмастерье. А на том берегу реки никого и нет, одна стоит старая ива. Да будто голос из нее слышится.
— Хорошо, — говорит. — Драгоценный дар. Я согласна. Да вот беда: я запамятовала. Тебе голову какую надо? ту ли? Эту ли?
Застонал Борах от злости:
— Как не помнишь? Кому ж теперь знать?
— Тебе, Борах. Или меняться отказываешься?
— Нет! Нет. Дай подумать до утра.
— Думай, Борах. Время тебе до зари.
Связал Борах парня ивовым прутом, усадил. Сам уселся рядом и думает. Свечерело. Провыла собака, час пришел голову менять. А Борах не торопится. Все думает. Пес давай рычать и толкать мешок. Борах все свое. Думал-думал, вконец измаялся, заснул. Пес рычит, ярится, да хозяина не трогает. К подмастерью подбирается. Горят глаза звериные. Подкрался, подполз, зубы уж у самого горла щелкают.
У подмастерья руки ивой связаны. Все что мог он — махнуть ими в песью сторону. Засвистел тогда ивовый прут, что булатный клинок. Одним махом отрубил псу голову.
А Борах ничего не слышит. Храпит, — в лесу листья дрожат. Осторожно подполз подмастерье к мешку. Голову из него взял, да и скатил в реку. А на ее место собачью голову положил.
Занялся рассвет, зарделась река. Проснулся Борах, глаза второпях протер.
— Ну, пора. Нынче ночи коротки.
Снял голову, сунул в мешок, а на то место по недомыслию и поставил собачью. Зашумела ива, задрожала листва, раздались такие слова:
— Твой выбор, Борах. Так тому и быть. Забирай ты новую голову.
Вскочил Борах на ноги, руками шарит, ищет голову прежнюю. А она-то в мешке, а мешок на плече болтается. Да собачья голова не глядит туда. Все рычит, ярится, норовит клыками дотянуться до плеч. Заметался Борах, залаял-завыл и назад в лес кинулся.
Поднялся подмастерье и говорит:
— Здравствуй, колдунья неведомая. Пропусти ты меня, дай пройти через реку быструю. Я несу такое известие, что для многих будет решающим.
— Не тревожься, отрок. Все уж передано. Возвращайся подобру ты в свои края. Все ты выполнил, как было велено. И никого не бойся до самой смерти. Потому что с этих пор в руках у тебя разящий меч.
Долго просил подмастерье иву, да ничего она больше не ответила. Одна шумела зеленая листва да быстрая река. Ревели в овраге волны быстрые. Ни моста, ни брода не видать.
Понурился подмастерье, повернул назад. Шаг сделал, глядь — стоит он у самых ворот родного города. Тут ворота растворились, и толпа людей на руках внесла его внутрь. Отовсюду неслась здравица: Честь и слава! Избавление!
Стал подмастерье расспрашивать. Рассказали ему такое чудо. Лишь вскочил он на своего коня, небо над морем грозно нахмурилось. И явило чудесное знамение. Встала над морской водой ива во всю ширь. Ветви яростно на ветру полощатся. Поднялись на море высокие волны, стали вражьи корабли паруса убирать. И тут горожане заметили, — скачет по небу белый всадник с мечом. Ростом мал — неказист. Все узнали его. Поднял всадник свой тонкий меч, блеснула молния, — тут же флагманский корабль волной на скалы бросило. Много кораблей море тогда взяло, остальные ушли, как и не было.
Чудный город стоит на морском берегу. Пути-дороги все к нему стекаются. Всем известен старинный его герб: отрок на белом коне с воздетым мечом. И по наши дни он город тот хранит.
Третья сказка Тевы
Невеста-медведица
Много времени минуло с начала той войны. Уж не помнили, кто и начал ее. Только шла она без малого сто лет. Конца-края ей не было.
Хитрый старый хан и два брата-княжича бились насмерть за земли смежные. Годы шли, старел хитрый хан. А княжичи напротив того, все сильней и ловчей становятся.
Рассудил хитрый хан, что пора положить конец войне. Поднял на своем шатре два стяга, свой и княжеский. Зовет в шатер молодых княжичей. Те десятка неробкого, оба к хану отправились.
Принял с почестями их хан, вина бочонок выкатил. А потом говорит:
— Стар я стал. Путь свой хочу завершить примирением.
— Почтенно желание твое. — Отвечают учтиво княжичи.
— Пусть граница будет по-вашему. Одному из вас, сыну старшему, от отца перейдет его княжество. А тебе, младший княжич, дам я в жены свою дочь и земли немалые. В залог вечного мира между нами впредь.
Дивятся княжичи, благодарят хозяина. На том и сговорились.
Конец войне. Вместо крови полилось вино красное, да понеслась по свету добрая весть. Просватал младший княжич ханскую дочь. А невеста его — нет прекраснее. Глаза ясные, а в них две звезды. С солнцем спорит девица красотой. Скоро свадьбу играть.
Собрался младший княжич в путь-дорогу на чужую сторону. Старший его провожает.
— Что невесел, брат? Может, невеста не по нраву?
— Не видал. Да слыхал — красавица. Только что-то берет за сердце тоска.
— Не тоскуй. Все у тебя сладится.
Попрощались братья, и отправился князь в дальний путь взять жену по чужому обычаю.
Отыграли свадьбу богатую. Пир гремел так, что за морем слышали.
Вот и пир к концу. Час пришел идти почивать. Повел княжич жену под руку. Та на него тяжко опирается.
— Устала, прекрасная? Дай, разую тебя.
А она все молчит, одно глядит глазами черными.
Наклонился княжич к ее ногам, стал разматывать перевязи атласные. Глядь — под ними когти звериные во все стороны загибаются. В поларшина длиной. Точь в точь как у матерой медведицы.
— Ах ты нечистая тварь, откуда средь добрых людей взялась?!
Княжич меч схватил, над женой занес. А она молчит, — глаз не оторвет. В самую душу заглядывает.
Опустил княжич меч. На звериные когти глядит.
— Кто ты, лесная чудь или человечий выродок?
— Человек как ты.
Опустился княжич на скамью, понурил голову.
— Что мне делать с тобой?
— Береги меня, как зеницу свою. К хану Хитрому иди, кланяйся, за жену благодари. Тогда и сбудется все по-твоему.
Рассердился княжич, грозно брови свел.
— Прочь ступай ты, убогая. Лживого хана достойная дочь. Я такую жену в яму посажу. Да не за уродство мерзкое, а за бесстыдную ложь.
— Охолонь, светлый княжич. Гнев мутит твой ум. Как убьешь меня — самому тебе не сносить головы. Растерзают тебя мои подданные. А хитрый хан того только и ждет. Верно все рассчитал. Лишь услышит челядь мой смертный крик, из палат тебя на копьях вынесут. Одним сильным врагом станет меньше ему. Брат твой мстить придет. От горя и ярости ошибется в бою один только раз. Вот наш хитрый хан войну и выиграл.
Княжич задумался.
— За что ж отец так ненавидит тебя, что отдал на верную гибель? Или ты ему не дочь?
— Дочь кровная. Только у хана нашего столько жен, сколько звезд на небе. А дочерей к тому вдесятеро. Одной меньше — что изменится?
— Как же ты согласилась?
— Меня не спрашивали.
Говорит княжич с женой, ханской дочерью. А глянет в ноги ей — мороз по коже так и бежит. Глаза воротятся.
А жена и говорит:
— Не горюй, не тоскуй раньше времени. Дружину созывай, пусть охоту трубят ради славного праздника. Для себя возьми сильного коня. Для меня возьми того сильней. А как затрубят рога да спустят псов, ты отстань со мной от охотников.
Трудный путь нас ждет. В глубине лесов на высокой горе стоит поселение. Живут в нем сорок дев да старуха. Там с тобой и простимся. А тогда скачи назад во весь опор. Криком кричи — потерялась, пропала-сгинула молодая жена! Да не бойся. Кто дороги не знал, тому вовек меня не найти.
Ясным утром поклонился княжич в пояс хану за жену свою. Удивился хан, лицом побагровел ярче солнца рассветного. Да делать нечего.
Затрубили рога, началась охота. Княжич с женой отстали от других, и вглубь леса Синего направились. Доскакали до крутой горы.
Говорит тогда ханская дочь:
— Привяжи теперь своего коня. Моего в гору веди, сам пеши ступай.
Тропинка крутая, узкая, вдоль обрыва вверх поднимается. Шаг неверно ступить — за то гибель верная. Высоко поднялись, облака у ног стелятся. А на вершине горы — глухой забор без ворот из вековых сосен.
— Здесь оставь меня. — говорит жена. — Ступай назад.
Передумал княжич:
— Стой. Гляди, и ворот-то нет!
И привиделось тогда княжичу, что вошла жена в облако и пропала. А тропку вниз уж туманом затягивает. Поспешил князь спуститься, вернулся. Весть дурную принес.
Долго искали молодую жену. Днями по свету, ночами с огнем. Ни следа не нашли. Как сквозь землю провалилась.
Побежали зимы за осенями, пообвык наш княжич. Во власть вошел, чтят его подданные. Пора думать вновь о жене, о наследниках. Да не лежит к тому душа у княжича. Перед взором все глаза черные, а в них две звезды. Красотой спорят с солнцем утренним. Не забыть ему их до самой смерти. Как подумал так, — велел седлать коня. Даром, что зима стояла лютая.
Один княжич в Синий лес отправился. Добрался до высокой горы. А она туманом укутана, мокрым снегом припорошена — ни тропинки, ни оврага не видно. Привязал он коня, кое-как взобрался на гору. Там забор без ворот. Да про то он помнил. Топор вскинул и разрубил сосну надвое.
Видит, за забором сорок дев. Все одеты как одна. Кто ткет, кто прядет, кто стряпает, кто стирает белье в проруби, кто мелет муку, кто гусей пасет.
Княжич крикнул:
— Отзовись, молодая жена! Пойдем со мной.
Ни одна не подняла лица. Все свое дело делают. Пригляделся княжич, приметился. Та, что двор метет, косолапая. Сердце его и забилось быстрей.
Он схватил ее за руку.
— Идем со мной. Конь быстрый ждет. К утру вернешься со мной в дом родной.
Подняла молодая жена глаза черные. В них тоска стоит.
— Нельзя мне. Тут теперь навеки мой дом.
Да княжич не слушает. Подхватил он жену, и побежал к «воротам». Глядь — на пути старушонка горбатая на посох ивовый опирается.
— Здравствуй, сокол. С добром ли к нам пожаловал?
— С добром, хозяюшка. Забираю от тебя свою жену. Проси откуп, какой пожелаешь. Все выполню.
— Да по силам ли тебе, князю младший брат? Я всем женам заступница. Потерял ты жену по своей вине, да за то тебе после отплатится.
— Я готов. Чего хочешь, старая?
— Шелков-золота и своих полно. Взять-то мне с тебя нечего. Расскажу я лучше тебе сказку.
Опустила молодая жена глаза, да и замерла, как каменная.
А старуха говорит:
— Жила-была девочка. Красотой с солнцем спорила. Раз пошла она в лес по ягоды и заблудилась. Выбралась к высокой горе. С кручи камень упал и пришиб ей обе ножки. Закричала девочка. Услыхал ее сокольничий. Он тут птицу ловил. Спас он девочку, отнес к родителям. Все бы ничего, да с той поры стали ножки девочки походить на медвежьи лапы.
Девочка выросла. Срок пришел отдать девицу замуж. Да попался ей злой суженый. Не простил он жене медвежьих лап, отослал прочь с глаз своих, как чудовище.
А я, княжич, всем женам заступница. Ноги-то я ей вылечила. Краше их и не сыскать теперь. Да к тому подарила я ей страшный оберег.
Тут княжичу чудится, сверкнули глаза у старухи зеленым пламенем. А она свое:
— И такой оберег, что вовек не избавиться. Это когти. Другие, звериные. Как не поладит с кем моя девочка, тотчас оборотится она матерой медведицей. И нету силы с ней сладить в человечьем роду. Как? Берешь ты жену свою назад? Даром даю, да с прикупом!
Посмотрел княжич в глаза девицы как ночь черные, к себе прижал, плюнул бабке под ноги, и бежать. А старухин смех полетел вослед, будто дерево сломанное на ветру скрипит. Кругом сумерки, туман-молоко, тропа исчезла совсем. Чудом невредимы спустились. Посадил княжич жену под гору.
Отдышался и говорит:
— Ишь бабка-то ваша сказочница.
Молчит жена. Глаза долу. Потом ноги из-под подола показала и спрятала.
Кивнул княжич.
— Пойдем уже. Доберемся к утру.
Жили они счастливо. Да долго ль, коротко ли, о том никому не ведомо.
Четвертая сказка Тевы
Кочура
Как-то раз, давнее давнего, шла дружина из похода дальнего. Славный был поход. Присмирел старый враг, дань отпустил немалую. Не в накладе и сами ратники. Кто шелка вез, кто золото. Иные гнали полонянку прекрасную.
И то сказать, было это в обычае. Поселение рыбацкое малое. В походе жену добыть — подвиг. Всю дорогу дев берегли пуще глаза. А вернувшись, играли свадьбы. Да полонянку не неволили. Коль не мил жених, шла она в общину особую. Там в девках жила, новой доли ждала.
Скачут всадники, загоняют коней. Ловят солон ветер стороны родной. Заждались их сородичи, за победу славную выставляют всему миру угощение.
Вот вернулись в родной дом три брата. С каждым об руку девица. Отец их и спрашивает:
— Чем, сыновья, порадуете?
Вышел старший сын. Снял с руки шелковый плат. А под ним птица серая в ратном шлеме, на глаза надвинутом.
— Вот, отец. В дар возьми безделицу. Охотничьего сокола. Мал да силен, лисицу кладет. Да прими мою избранницу как родную дочь.
Подошла тогда девица. Росла, стройна, как тополь. Коса русая ниже колен.
— Хороша. Что умеешь, красавица?
— Могу ветры угадывать.
— Славно твое умение в рыбацком деле. Да согласна ли идти за моего старшего?
— Согласна.
— Так тому и быть.
Вышел к батюшке средний сын.
— Вот, отец. Прими подношение, в хозяйстве сгодится.
Вынул средний сын из златых ножен клинок диковинный. Вроде черными наплывами. Еле тронул клинком свой рукав, — тот и разошелся надвое.
— Востер. — похвалил отец.
— Да прими избранницу мою как дочь свою.
Выступила вперед девица. Статна, румяна. Коса льняная ниже пояса.
— Что ж, хороша. Что умеешь, пригожая?
— Могу раны заговаривать.
— Добро. То умение всюду ценится. Да пойдешь ли за моего среднего?
— Пойду.
— Ну, так тому и быть.
Подошел к отцу младший сын.
— Не привез я, отец, тебе подарка. Захворала в пути моя избранница. Все отдал ведунье за снадобье. Да еще у братьев попросил.
— Не велика беда. Веди девицу.
Выступила вперед девушка. Ростом мала, в кости тонка. Бела как снег. Волосы коротко стрижены, да к тому рябая лицом.
Подивился отец:
— Да люба ли тебе, сын, твоя красавица?
— Ненужно другой.
Отец задумался. После сказал:
— Воля твоя. Что умеешь, девица?
Ничего не ответила девушка, только глянула глазищами синими.
— Не разумеет по-нашему? — спросил отец.
— Не знаю. — отвечал младший сын.
Вздохнул отец, у девушки громко спрашивает:
— Согласна ли идти за сына моего младшего?
Молчит девица, как воды в рот набрала.
Младший сын был любимец у матери. Кинулась она поперек отца, закричала:
— Не согласна! Не согласна полонянка! Нет такого закона, неволить девушку! Пусть идет в общину девичью, там судьбы своей дожидается. Мы тебе другую найдем.
Упрямо склонил младший сын голову. У девицы и спрашивает:
— Отказываешь ли мне, девица? под венец идти со мной?
Молчит девушка.
— Нет мне отказа. Прими, отец, избранницу мою как дочь свою.
Хитро подмигнул отец и говорит:
— Воля твоя. Да там не пеняй.
Поклонились сыновья отцу и матери. Каждый стал своим домом жить. И вроде все у молодых сладилось, никто не жалуется. Да неспокойно сердце материнское. Ходит мать по соборным местам, и слушает. А кругом говорят люди разное. Старшим двум сыновьям завидуют. На все-то жены их мастерицы. Одна заговорит любую хворь. Другая предскажет засуху. А третья… Кто скажет, глухая она. Кто другой — умом тронутая. А кто и вовсе думает, не человек она, а дух лесной. И проста она, и приветлива. Да где бы ни была, все глядит на юг. На плече у ней не меха с бархатом, а невод диковинный. Сама его и плетет. В нем ракушки да камушки с морского берега, сережки ольховые из лесу да травы степные ковыльные. К тому неводу никому не дает притронуться.
Стала думать мать, как беде помочь. Ночами глаз не сомкнет. Решила выкрасть у невестки невод. Авось умом она и поправится.
Вот зовет мать сыновей с женами к себе ради праздника. Все и прибыли. Веселы, пригожи. Невестка старшая привезла шубу песцовую, шелком шитую. Средняя – штуку полотна тканого узорами дивными. Вот и младшей черед. Поднесла она матушке малый сверточек. А в нем платок вязаный. Развернули. Так велик стал, можно до пят укутаться. Бел, как снег, легок, как пух.
— Угодили старухе, детушки. Прошу теперь гостей дорогих к столу.
Мать потчует. Невестки подают. Да примечает хозяйка: как младшей черед яство нести, пройдет она вдоль южного окна, да в него и выглянет.
— Что там, милая? Не поздно ли? Не пора ли прикрыть ставеньки?
— Еще не поздно, матушка. – отвечает задумчиво девушка.
Смотрит мать на невестку, и думает:
«Напрасно люди наговаривают. Непригожа, да учтива. Говорить обвыкла по-нашему. Только с неводом этим неладно»
Час пришел, разошлись все почивать. Мать с отцом по обычаю, на красной стене северной. Старший сын – по руку его правую, на восток. Средний – по руку левую, на запад. Младшему супротив отца стена осталась. Южная.
— Оно и ладно. – обрадовалась его жена.
Вот пошел по горнице богатырский храп сразу с четырех сторон. Далеко до рассвета. Поднялась матушка. Очаг погас, темно, холодно в горнице. Она на плечи платок дареный накинула, сразу и согрелась. Подошла к младшей невестке. У той невод ее заветный в головах лежит. Наклонилась матушка, да в платке и запуталась. Держат локти мягкие путы. Руку вытянуть не пускают. До рассвета свободы не видела. С первым петухом только все и закончилось. А там невесткам уж вставать пора.
Время сыновьям с женами в обратную дорогу собираться. Обнимает мать всех на прощание, слово доброе на дорожку говорит. Вот черед младшей невестки. Наклонилась она к ней и тихо ее спрашивает:
— С добром ли ты в моем дому, полонянка неведомая?
Ничего не сказала невестка. Улыбнулась. Тотчас ветер сдул платок с плеч у матушки, и унес его ввысь, она только ахнула.
Срок за сроком следует. Выдались в поселке три голодных года подряд. Море не дало рыбы. Раз за разом возвращались ялы пусты. Кое-как селяне сводили концы с концами.
Вот настал год следующий. Радость в каждый дом принес. Рыбный ход такой, что все море вскипело живым серебром. Ни дня нельзя терять!
Собираются рыбаки все, от мала до велика, в море. Ялы парусные, лодки весельные, плотики об одно весло, – все мужчины идут на промысел.
Брата старшего жена провожать пришла.
— Слушай меня! – говорит мужу. – Чует сердце мое неспокойный лов. Собирается, поднимается буйный ветер северный. Урагана жди. Три дня яликам к берегу не пристать. Разобьет их тогда о прибрежные скалы.
— Не тревожься. – отвечает ей муж. – Не впервой рыбаку такие дела. – Три дня в море выстоим, на четвертый вернемся с богатым уловом.
Загрустила молодая жена, да делать нечего.
Брата среднего жена провожает мужа на промысел.
— Слушай меня, – в свой черед говорит. – Неспокойно на душе. Чует сердце, в три ближайшие дня прольется кровь.
— Не тревожься, отвечает ей муж. – Уж такая судьба рыбацкая. Рыбный промысел – не в лес по грибы, бывает всякое. Да ты у меня искусница. Коли сбудется по-твоему, поможешь беду отвести.
Вздохнула жена тяжко, да делать нечего.
А жена младшего брата встала у ворот. Поворотилась спиной к морю синему, лицом на юг, да так и застыла. Мужа вовсе провожать не пошла. Столбом стоит, не шелохнется.
В ночь ушли рыбаки на промысел. Во всем селении остались дозорными два старика.
Рано поутру поднялся буйный ветер. Будит стук-грохот жену брата среднего.
— Собирайся, одевайся! Пришла беда. Помощь твоя нужна.
На соборном месте лежат, едва живы, дозорные. Все избиты да изранены. Из последних сил такую весть принесли:
За крутым южным холмом стоит войско несметное. Что в селе нет мужчин, все на промысле, про то известно им. Могли сегодня погулять, поразбойничать. Да явили милость невиданную. Дают бабам сроку до вечера. Приготовиться, гостей принять, как следует поподчевать. Глядишь, тогда в живых кто и останется.
Услыхала про то жена старосты, громовым закричала голосом:
— Бейте в колокол! Поднимайте флаги тревожные! Пусть немедля мужья возвращаются.
— Поздно. – говорит жена брата старшего. – Уж гуляет ветер северный. Ураган гонит волны высокие. Не подойти яликам к берегу, разобьет их волна о скалы. Неоткуда три дня ждать нам помощи.
Говорит тогда жена старосты:
— Одевайте доспехи мужнины. Доставайте сабли их острые. Примем дорогих гостей как следует. Напоследок славно поподчуем.
Разожгли костры на лобном месте. В котлах смолу кипятят. Старухи да дети малые хворост несут, жены да девушки готовят луки гибкие, лыком стрелы обматывают. Все при деле. Одна жена младшего брата так и стоит, не шелохнется, лицом к ворогу. Глазом не мигнет.
Северный день к закату клонится. Море красным, как кровью, окрасилось. Взошла на небе первая звезда, подступило к селу войско несметное. Первый ряд у самых границ села рыбацкого, а последний за окоем и не видать. Предводитель им красавец лихой на вороном коне. Смотрит на сельскую рать, ухмыляется. Поднял копье на головой, войско его вперед и двинулось.
Тотчас жена сына младшего с плеча невод диковинный скинула, по ветру быстрому расправила. Потянул-понес сеть белую ветер северный, все село накрыл вместе с домами и жителями. Огляделись недруги, замешкались. Где добыча легкая? Вокруг пустой скальный берег, ковыльной травой порос. Все ракушки да камешки. Там ольха, тут береза. Никого живого кругом. Стоит одна только женщина, держит невод руками обеими.
Поворотился к ней воевода. Она его и спрашивает:
— Помнишь ли меня, лихой воевода-разбойник? Я кочура, птица малая поморская. Разорил ты гнездо мое, птенцом оторвал от родичей. Да долг платежом красен. Вот я тебя и сыскала.
Засмеялся воевода, саблей махнул. Полетели светлые перышки, а девица невредима стоит, не шелохнется.
— Полно тебе забавиться. С бабами да детьми воевать. Ждал ты пира богатого? Вот тебе угощение.
Вскинула невод свой во второй раз, оборотила на другую сторону. Полетела сеть черная, как ночь, да накрыла войско несметное. Встало село на прежнем месте, а войска как не было. Одна черная сеть по ветру развевается.
Селянки удивляются, оглядываются, а лютый враг сгинул, как в землю ушел. С тех пор про войско то никто и не слыхивал.
И в третий раз взмахнула женщина неводом, повернула опять на светлую сторону. Полетел он на море синее, расправился. Накрыл волны высокие, они и успокоились. Тотчас ялики пристали к берегу. Зарыдали жены от радости, о чуде невиданном мужьям рассказывают. Одна жена сына младшего печалится.
— Или не рада ты моему возвращению? – спрашивает ее муж.
— Никогда не ждала тебя, как в этот раз.
— Что же слезы стоят у тебя в глазах?
— Пора пришла нам прощаться. Я любовь твою забираю с собой. Ты возьми в дом жену добрую. Ждет тебя с ней счастье. А птицу-кочуру отпусти на волю.
— Не пущу. – говорит муж. – Со мной останешься.
Улыбнулась ему жена, оборотилась птицей малой, да прочь из горницы вылетела.
Взял он тогда ее невод. С ним и ходит теперь на промысел. Тому сносу нет, и улов богат. Да все ждет рыбак, не вернется ли кто за пропажей.