Лекция 7. Влияние образов прошлого на современную региональную политическую культуру
Прошлое и национальная политическая культура
Функции образов прошлого в политической культуре
Русский традиционализм и политическая культура
Прошлое и национальная политическая культура
За последние двадцать лет из интеллектуальной метафоры термин "образ прошлого" превратился в важнейшую категорию современной науки. Правда, он не относится к разряду рутинизи- рованных и уже расхожих, а потому практически не обсуждаемых понятий. Строго говоря, само словосочетание "образ прошлого" — это тавтология. Прошлое — не прошедшее, утраченное навсегда, но то, что человечество изучает, пытается восстановить, воспоминаниями о чем себя окружает, — и есть образ, репрезентация ушедшего, не воспроизводимого во всей своей полноте в настоящем. О. Шпенглер, один из самых профессиональных и признанных творцов образов прошлого, писал: "История — это образ, при помощи которого воображение человека стремится почерпнуть понимание живого бытия мира по отношению к собственной жизни и таким способом придать ей углубленную действительность". Создавая для себя прошлое, каждое новое поколение включается в непрерывный процесс репрезентаций, что-то прибавляет (и неизбежно теряет) в своих знаниях о былом. В самом общем виде дискурс настоящего о прошлом соотносится с самим прошлым по принципу "образного моделирования". Образ прошлого вовсе не является чем-то исключительно субъективным, психологическим, воображаемым. Это искусственный "продукт" реконструкции, осмысления, моделирования прошлого, принадлежащий пространству культуры,в том числе и региональной.
С коммуникативной точки зрения, образ прошлого выполняет роль социального посредника между прошлым и настоящим, агента влияния настоящего в пространстве прошедшего и прошлого в настоящему. Это сложное — многослойное, многозначное — понятие. Если воспользоваться естественнонаучной терминологией, его можно обозначить как поливалентное: оно предполагает наличие и определенное сочетание разных содержаний, разных сущностей. Это явление не сводимо к мифологическим схемам прошлого и не есть аналог его фальсификаций — то есть речь идет не о мнимом или исключительно вымышленном прошлом. Каркас конструкции (интеллектуальной и материальной одновременно) образуют свидетельства и факты — результат реконструкции прошлого~. Однако определяющую смысловую нагрузку несут интерпретации (роль интерпретатора подчеркнуто активна, пристрастна), а также информационная "упаковка": способы, формы, средства ретрансляции и продвижения (в их числе — коммуникативные каналы) к массовому пользователю. Поэтому конструирование образов прошлого неизбежно связано с модернизацией прошлого, смешением времен, искусственным искажением "того, что было на самом деле"; трансплантацией понятий, языка настоящего в прошлое; сознательной игрой в прошлое и с прошлым. В данном случае мы имеем дело не с линейным построением, а с мозаичным "выкладыванием", собиранием прошлого.
Наше время, захваченное энергетикой настоящего, поглощенное его силой, синтезировавшее и растворившее в нем прошлое и будущее, в полной мере осознало свою оторванность от прошедшего. А потому воспринимает его именно как образ, пытаясь при этом "схватить" и "присвоить" его живое содержание, подпитать им себя. Сейчас особое значение приобрела работа по конструированию прошлого; обеспечению мира, с невиданной ранее скоростью несущегося в неизвестность, производными от него моделями прошлого. Современность в полной мере осознала и тем самым увеличила образность прошлого, его функциональность, инструментализм коммуникации "прошлое — настоящее". Для нее оказалось весьма органично понятие "образ прошлого". Не случайно оно вошло в ее вокабулярии, систему основополагающих значений и символов; само обрело символический смысл.
Социальный статус образов прошлого определяется их встроенностью в настоящее, степенью "полезности" ему. Образ прошлого оживает, начинает "работать" в контексте определенного дискурса настоящего (в том числе эстетического, интеллектуального). Социальное значение и социальная природа образов прошлого со всей очевидностью проявляются — и активнее всего эксплуатируются — в той деятельности, которую принято называть "политикой памяти". Это — процесс сознательного управления образами прошлого, преследующий определенные цели и предполагающий определенные результаты. Здесь, в информационно-символической сфере, действуют конкретные интересы различных социальных сил, реализуются культурное и политическое соперничество, властные отношения. Прошлое обращается в тот символический ресурс, за обладание и управление которым борются элиты.
Когда-то в науке была чрезвычайно влиятельна следующая идея: неэлиты не способны инициировать "политические действия". Впоследствии она была подвергнута «ревизии». Во многом опираясь на наработки антропологов, историки и политологи утвердились во мнении: общественность — не пассивные реципиенты, потребители символов или просто "материальные существа", но "еще и производители символов (и ритуалов) и их пользователи". Это конкретизирует и усложняет характер социальных коммуникаций, в которых формируются образы прошлого, и позволяет понять, как — и почему именно так — ведут себя образы прошлого в социальной среде. Они существуют там как самостоятельные "организмы", часто отклоняясь от заданной им изначально схемы. В них могут проявиться и даже доминировать какие-то периферийные или скрытые черты, придающие им иной (возможно, и принципиально новый) смысл. Или в пространстве прошлого вдруг начинают "работать" второстепенные образы (сюжеты, персонажи, истории), меняя установившуюся диспозицию.
В конечном счете, оживает и влияет на жизнь, на установки и ориентации, корректируя человеческое поведение, то, что соответствует общественным запросам, потребностям, состоянию, традициям социума. В этом смысле показательно, как по-разному оценивались, ранжировались катастрофы ХХ в. в культурной памяти разных обществ: «Если в Германии воспоминание о Первой мировой войне затмилось во многом более экстремальным опытом Второй, то в Англии по-прежнему большое значение имеет память о "Great War", то есть о войне 1914 — 1918 гг.; в Испании для культурной памяти народа гораздо большее значение имеет гражданская война, закончившаяся установлением диктатуры Франко, нежели Вторая мировая. Японцам, по всей видимости,...важнее воспоминания о войне с использованием обычных вооружений, чем атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки».
Любое прошлое может совершенно неожиданно пригодиться, вдруг вырваться на "первые рубежи", определяя собою всю актуальную конструкцию памяти. Так, «Национализм Бандеры» на Украине, «Лесных братьев» в Прибалтике приобрел свою нынешнюю значимость только в начале 1990-х годов. После распада СССР.
Анализ современности позволяет в полной мере осознать, какую роль играют образы прошлого в пространстве политической культуры. Ее, прежде всего, можно описать в психологической перспективе. Любая культура по сути своей невротична; в ее природе заложено стремление к изживанию своих травм. Согласно психоаналитическим концепциям, невротики достигают адекватного самосознания, если их вынуждают переживать — вспоминая, выговариваясь — свои травмы. Производя и перерабатывая образы прошлого, общество освобождается от прошлого как такового, то есть от тех травм, которые его мучают. Образы прошлого выполняют функцию социальной защиты и адаптации, представляя собой своеобразные защитно-компенсаторные механизмы. Конфликты и примирения с прошлым предотвращают или помогают переживать конфликты, травмы, социальные сломы в настоящем, Обращение к прошлому, "работа памяти" — это и своего рода социокультурная компенсация (человеком и человеческим коллективом) травмирующего воздействия повседневности. Смириться с настоящим (и усмирить его — хотя бы в воображении) помогает прошлое.