22 июня 1941-го года.
«Только Валя взяла свой конспект, мы услышали, что кто-то плачет под дверью. Мы вышли из комнаты в прихожей, плакала наша тётя Маша. Она уткнула своё лицо в узел, лежащий в сундуке, и горько плакала. От рыданий её тело содрогалось. Вся в слезах, она приговаривала: «что теперь будет с моими детками. Убьют их в Белоруссии, зачем я их туда отправила». Мы с Валей в полном недоумении смотрели друг на друга, ничего не понимая. «Тётя Маша, что случилось с вашими детьми»?
Она подняла голову, и захлёбываясь от слёз, сказала: «ах девочки, несчастье то какое, - война. И опять горько заплакала. Мы задавали ей новь вопросы, но тётя Маша на отвечала. Она только проговорила – идите на улицу, там передают по радио, что на нас напали немцы.
Мы с Валей выскочили на улицу, и быстрым шагом пошли на угол Садовой и проспекта Майорова (Вознесенский), где у кондитерской увидели большую толпу людей, слушающих радио.
Мы подбежали, но успели услышать только последние слова диктора: «наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». После этих сообщений по радио заиграла музыка. Народ, который слушал речь из репродуктора сразу разошёлся. Это были прохожие люди. Спросить подробности было не у кого. Мы возвратились домой в полном неведении.
Дома тёти Маши уже не было, и в квартире в воскресный день, все с утра уехали за город. По выходным дням мы часто оставались в квартире одни. Мы тут же решили поехать в Академию и всё выяснить. Мы одели форму, и быстро направились к трамвайной остановке. В трамвае народу было мало. Пассажиры сидели молча, свободно, о войне никто не говорил. На Сенной площади в трамвай взошла группа молодых людей, с портфелями, они смеялись, один из них предложил – «ребята, давайте поедем на пляж к Петропавловской крепости, искупаемся, теперь все равно больше не выучишь».
Видно по разговору было, что это студенты, они вышли на следующей остановке. Мы ехали молча, каждый думал про себя. Может быть это ошибка какая-то то. Ведь совсем недавно был подписан с Германией акт о ненападении. Две недели тому назад наш курс ездил в Кронштадт на экскурсию на теплоходе по заливу, тогда в торговом порту мы видели немецкие суда, их было несколько, в них грузили наш хлеб. Немцы дружественно махали нам руками в знак приветствия. «Как же так, а немцы на нас напали, не вяжется», - так я думала, сидя в трамвае. А вот и выходить, остановка – Витебский вокзал. Мы вышли и почти бегом побеждали.
В Академию вошли через Загородный проспект, шли по территории к главному зданию академии, из-за кустов зелени и впереди стоящего здания мы не видели ничего, но стоило выйти нам из-за поворота, как сразу же мы увидели массу наших слушателей – их было более двух сот человек. Сердце так и ёкнуло – значит вправду – война. Иначе зачем же здесь быть всем, сегодня же воскресение – выходной.
Мы влились в толпу слушателей, отыскивали своих девочек, здесь собрались почти все. Наш командир взвода увидала нас, отметила и сказала: «хорошо, что приехали без оповещения».
Она всегда при встрече улыбалась, но теперь лицо её было озадачено, как всегда приветлива, но лишь без улыбки. Да, на этот раз никто не улыбался. Ребята группами курили, у всех лица были настороженные, серьёзные в ожидании распоряжений.
Командир роты, Женя Хилобоков, пошёл к начальству, и все ожидали особых новых приказов. В мыслях каждый отправлялся на фронт, прощаясь с родными и близкими, только никто не знали, когда это будет, возможно завтра, в возможно и сегодня?
По существу, мы уже были врачами. Закончили все пять курсов и теперь сдавали государственные экзамены.
Но вот появился Хилобоков, он собрал командиров взводов, дал указания, что бы все командиры собрали полностью слушателей. Кто не пришёл, за теми послать нарочных. В нашем взводе не хватало троих: Наташа Шарламова, Женя Сизнёва и Валя Павлова. Командир взвода мне приказал ехать за Наташей Шарламовой, я у неё бывала не раз, они жила на окраине города у Красненького кладбища. У Витебского вокзала я взяла такси и сказала шофёру – «пожалуйста свезите меня быстрее на Красненькое кладбище» Таксёр, молодой, здоровый парень, посмотрел на меня с недоумением и спросил: «Вам на кладбище?»
«Да, видите ли, я не знаю точного адреса, ни улицы, ни номера дома, знаю, что этот домик деревянный и стоит он напротив кладбища, вот почему я вам так сказала».
Водитель такси ловко развернулся, и машина быстро пошла. Дома мелькали. Из окна машины город особенно казался красивым. В ярких летних лучах город сиял. Мы ехали по незнакомым мне улицам, видимо таксёр сокращал путь, но вот выехали на проспект стачек, Нарвские ворота, а вот Кировский завод.
По тротуару проспекта Стачек шли люди, по воскресному, нарядно одетые, все были в летних костюмах и платьицах, день был жаркий, шли все спокойно, внешне все было также, как и всегда- спокойно. Люди шли не торопясь, прогуливаясь, как обычно это делалось в выходной день в воскресенье.
Такси остановилось у деревянного двухэтажного дома, стоящего напротив кладбища.
По отвесной деревянной лестнице я взошла на второй этаж. Двери были все открыты, на кухне приятно пахло печёным тестом. В Наташину комнату дверь была тоже открыта, я подошла к открытой двери и увидела крепко спящую семью Щарламовых. На кровати, обнявшись крепко спали супруги, а рядом в детской кроватке, спала их маленькая дочь.
От жары он сбросила с себя простынку, и лежала с открытыми пухленькими, розовыми ножками. Ручонки она забросила вверх на подушку.
Я подумала – вот этот сладкий сон и покой, я должна буду нарушить страшной вестью. В эту тишину в эту любовь и семейное счастье войдёт война и все отравит.
Я отошла в сторону и постучала в стенку, чтобы разбудить. Наташа вышла в наскоро накинутом ситцевом халатике, увидев меня, она обрадовалась и давай обнимать.
Хорошо, что приехала, а я вечером собиралась вести тебе твой конспект. Ты не обижаешься, что я его задержала? Садись, сейчас чай пить будем. У меня хорошие ватрушки с творогом сегодня напекла.
На наш разговор вышел Коля – её муж, по одному его внешнему виду можно сразу сказать, что спортсмен, окончил Лесгафта.
«Наташа, сейчас срочно надо ехать в академию, я приехала за тобой, сейчас не до чая».
«Что случилось?»
«Война, Гитлер напал на Советский Союз».
«Не может этот быть».
«К сожалению, этот так, все уже собрались в академии, давай спеши и одевайся».
После моих слов Наташа побледнела, лицо исказилось. Она бросилась на шею к своему мужу и разрыдалась. Дочурка в соседней комнате тоже заплакала. Я не могла смотреть, слезы подкатывались, я ходила по кухне.
Несколько минут тому назад в этом доме царила тишина, сон и счастье, теперь сюда вихрем ворвалась война и все нарушила и покой, и тишину, и счастье
Наташа быстро одела военную форму, одеваясь она говорила: «каша в духовке, накормишь дочурку, молоки кипячёное, кипятить не нужно. Если меня не отпустят, а оставят на казарменном положении, то ты с дочуркой меня разыщешь и приедешь, там поговорим, а сейчас надо бежать».
Коля держал дочь на руках. Наташа, прощаясь целовала из обоих, вы не волнуйтесь, она старалась улыбаться, а слезы текли ручьями.
Мы бегом бежали по крутой лестнице, по тропке от дома на другую сторону.
По дороге, ведущей к проспекту Стачек, нам удалось остановить такси.
В такси ехали молча, Каждый думал о своём.
Я смотрела на Наташу, в жизни весёлая. На четвёртом курсе вышла замуж. У ней хорошая семья, росла дочь, она всем девушкам всегда говорила о своей дочурке, как она улыбается и как радостно слышать, как дочь называет её мамой. Наташа была счастлива, она всегда была сияющая и жизнерадостная. Сейчас сидела хмурая, убитая горем.
Мы вышли у Витебского вокзала, Наташа заговорила, а знаешь Тося, днём мой младший братишка подошёл к кровати моей и говорит: «Наташа вставай, война началась». А я сказала «убирайся со своей войной, надоел. Я спать хочу». И уснула. Он все время играет с ребятишками в войну. Я даже в мыслях не могла допустить, что это правда.
У главного здания наши слушатели производили построение, мы с Наташей пришли вовремя. Доложили командиру взвода о своём прибытии. Все собрались. Две наших роты более трёхсот человек, стояли по команде смирно.
Командиры взводов поочерёдно докладывали командирами рот, отдавали рапорт. Когда все доложили, была подана команда «вольно», после чего пошли в главное здание академии, выходившее на Фонтанку 106. В этом здании размещался зал, в котором проходили конференции, где нам читали и лекции.
Все сели и в зале наступила тишину, с нетерпением ждали, что скажет нам начальство. На сцене появился комиссар, Гош Григорий Фёдорович, командир роты Хилобоков подал команду «Встать» - «Смирно». И стал рапортовать комиссару. Выслушав рапорт, комиссар сказал нам приветствие, и мы как обычно ответили «Здравствуйте» – делали мы это хорошо. Комиссар начал речь с призывом к Победе над врагом.
<… (речь комиссара)>
Комиссар кончил, говорил он вдохновенно, темпераментно. Затем отошёл от кафедры, и стал ходить, и заговорил спокойно, тио. «А вы, дорогие товарищи, продолжайте готовиться к экзаменам, и сдавайте государственные экзамены. Следующие экзамены у большинства из вас это первоисточники Марксизма-Ленинизма. Учите, вооружайтесь знаниями марксизма это также необходимо для врачей как знание медицины. Есть приказ начальника академии Иванова Алексея Ивановича о ежедневной явке утром к девяти часам в академию. Если будут какие новые распоряжение, что бы можно было сообщить всему личному составу. А сейчас вы сидите дома и готовьтесь. Это сборы будут пятиминутные, они много времени у вас не отнимут. Мой вам добрый совет – заниматься и как говорят собираться. Вы уже, наверное, обзавелись чемоданами, через месяц вы должны разъезжаться, ну сейчас кто не купил, тот купите, приготовьте свои рюкзаки, как говорят занимайтесь сидя на чемоданах, но занимайтесь спокойно, не волнуйтесь ваши предварительные назначения на места прохождения дальнейшей воинской службы остаются в силе, а теперь вы свободны можете идти по домам. Какие у кого вопросы?»
Вопросов не было. Всем было ясно.
Домой вернулись в четвёртом часу, наскоро пообедав, мы опять сели заниматься.
<… (рассуждения Антонины и её подруги о Ленине, науке, социализме, наступившей войне)>
После своих трудов решили выйти на воздух прогуляться. Вечер был тёплый, стояли белые ночи, на улице было светло, как днём. По своей Подьяческой улице направились к Неве. Прошлись по набережным, и любовались Невой. В тот вечер Нева нам казалось была особенно красиво спокойной, величественно, любовались памятником Петра и невольно вспоминали стихи А. С. Пушкина «Люблю тебя Петра творенье…». С набережной мы поли в Александровский сад. В саду гуляло много нарядно одетых девушек. Они ходили по салу одни и были грустными. Обычно девушки по воскресеньям гуляли с моряками, а сегодня моряков не было.
<… (грустная песня, которую пели девушки)>
Сегодня их любимые не пришли на свидание… как многое они не успели сказать друг другу. Их разлучила война.
Была уже ночь, но пришедшие на свидание не расходились. Девушки ждали, они надеялись, что их любимые придут. Но вопреки желаниям было ясно, что моряки сегодня не придут. Девушки ещё не осознавали, что в нашей жизни произошло грозное, ужасное, они ещё не представляли себе. Что такое война
Мы вышли из сада на Исаакиевскую площадь. Исаакиевская площадь со своими окружающим архитектурным ансамблем в эту белую ночь в её лёгкой дымке, выглядела сказочно-красиво.
По проспекту Майоров мы пошли домой. Мы досадовали, что сегодня уже не придётся слышать по радио передачи последних известий. У ворот дома нас встретила тётя Маша, она сегодня дежурила по улице – дежурный дворник сидела дома. Завидев нас с Валей заулыбалась «Загуляли девочки! А я стала волноваться за вас».
«Тётя Маша вы слышали радио что передавали?»
«Что передавали я не разобрала». По лицу её видно было, что известия видимо были не радостные. Завтра по утру передать лучше идите ложитесь спать, утром я разбужу вас в шесть часов, будем вместе слушать радио.
В квартире все уже спали, мы на цыпочках прошли в комнату.
<… (перечисление имён выпускников ВМА 1941-го года согласно приказа)>
Через три дня после объявления войны нам зачитали приказ начальник военно-морской академии, что государственные экзамены прекращаются. 25 июня 1941 года нам выдали дипломы врачей о присвоении всем воинских званий – старшего военфельдшера. Весь наш курс был собран в актовом зале где в присутствии профессорско-преподавательского состава, вызывая, нам поочерёдно были вручены каждому дипломы врача (Приказы Наркома ВМФ СССР за № 01060 от 25 июня и за № 01103 от 27 июня 1941 года (о выпуске врачей Военно-морской академии).
Начальник курса – Ланге Людвиг Карлович.
Военком курса – Гош Григорий Фёдорович.
После вручении нам дипломов врача, зачитывали приказ о распределении по флотам: на Черноморский, Северный и Балтийский. Большая часть врачей была отправлена на черноморский и северный флоты.
Все это произошло быстро, сегодня выдали дипломы, а завтра уже провожали на Московском вокзале.
В поезде несколько вагонов заняли врачи, все весёлые, улыбающиеся лица, а у провожающих родственников на глазах были слезы.
Моя подружка Маша Блинова тоже уезжала со своим мужем Алексеем Синицыным. Они поженились на пятом курсе и теперь вместе уезжали на Северный флот. Маша довольная, что едите месте с мужем, они до этого волновались, что их могут разлучить и направить в разные места.
Поезд тронулся. Их окон вагонов около сотни голов, знакомых почти родных лиц, смотрели на нас провожающих, они все улыбались и трудно было поверить, что они едут на фронт.
Все разъехались, все получили назначения, только один взвод девушек не получил назначения. Нас оставили при Академии в хирургической клинике у профессора Буша, до особого распоряжения. Нас девушек, без назначения осталось двадцать человек. Каждое утро мы все приходили в хирургическую. Клинику на работу. Первые дни мы смотрели больных, и участвовали в операциях. Стоять за операционным столом вместе с профессором Бушем каждому из нас доставляло большую честь и радость. Но радоваться нам пришлось не долго.
Через несколько дней пришёл приказ о выписке всех больных из клиники, и готовиться к приёму раненых с фронта. Буквально за день клиника была освобождена, тяжёлых больных перевели в гражданские больницы, а в стадии выздоровления на домашнее лечение. До поздней ночи мы оформляли документы на выписку, писали эпикризы, оформляли справки о выписке больных В течении недели мы подготовляли палаты для приёма раненых: расставляли кровати, накрывали постели. Убранные палаты, украшенные цветами, были уютными.
Работы эту делали мы с охотой. И старшая сестра была довольна, часто похваливала нас. Выполнив эту работу, мы принялись оклеивать оконные стекла бумагой, нарезанной полосками. Клеили крест на крест каждое стекло, так как якобы это предохраняло стекла от воздушного сотрясения, которое образуется при бомбёжке и артобстреле. Как известно, в академии окна высокие, нужно было подставлять стремянку, чтобы оклеить верхние части стекло. Эта работа нам была не по душе.
Наш командир взвода Клавдия Бутузова несколько раз на день ходила к начальнику курса Ланге, что бы узнали не ли новы распоряжении? Куда нас думают направлять? Неопределённость раздражала, но каждый из нас это скрывал, и когда собирались вместе, то продолжали шутить и вспоминать своих. Маша Синицына прислала уже письмо, что доехали, устраиваются на службу, подробности в следующем письме. Писали также и другие однокурсники. Подробное письме написан Андрей Костерин, что он со своей частью вступил уже в бой. Будучи направленным на Балтийский флот, он находился в районе Таллина. Читая письма своих товарищи мы им завидовали, и нас ещё больше томила неопределённость нашего положения, к тому же ещё старшая сестра надоедала нам со своими хозяйственными работами, и мешала нам совместно с товарищами читать письма с фронта.
Дни тянулись. В помещениях находиться было скучно, когда шли экзамены, то времени на не хватало, теперь же оно страшно тянулось и это было нам в тягость. Из Академии выходить не разрешалось, так как каждого из нас могли вызвать каждую минуту и направить в часть. У всех у нас чемоданы были собраны. И мы ждали каждый своего назначения.
Раненных в клинику пока не поступало, их с часу на час ждали, в особенности мы, молодые врачи.
Утро 17 июля на редкость выдалось тёплым и ясным, безоблачным. Солнце заливало ординаторскую, где мы снимали свои кителя, одевали медицинские халаты, и ждали распоряжение старшей сестры. Наташа Уварова, острая на язык, говорила, - «а сегодня задания придумает наша старшая сестра»?
«Без дела не оставит, что-нибудь придумает», - сказал Валя Павлова. Я думаю, что сегодня она нас направить в бельевую и заставить проверять наличие пуговиц в кальсонах, а оторванные пришивать. Что может быть почётнее для молодого начинающего врача?». Все засмеялись. А вот и старшая сестра лёгкая на помине.
Старшая тяжело дышала, и грузно села на стул.
«Ой девочки дорогие! Сейчас мне позвонил ваш начальник и сказал срочно явиться к нему Павлушкиной и Алексеевой. Счастливо вам!», - она сказала эти слова от доброго сердца.
К начальнику мы пошли всей гурьбой. По пути каждый высказал своё мнение вслух. Мы с Раей шли рядом и молчали. Услышав наш разговор, перед кабинетом, начальник вышел сдержанно улыбаясь, он сказал, зачем все, я вызывал двоих. Наш комвзвода Бутузова нашлась, «нас отпустили старшая сестра».
Садитесь, сказал Ланге, и вынув папку с документами из стола, стал их внимательно рассматривать.
Мы сидели с Райей, переглянулись и поняли друг друга без слов. У меня было такое волнение, которое что бывает на экзаменах, когда профессор думает, а что бы ещё спросить тебя, а ты ждёшь с волнением его вопросов и думаешь, скорее бы он спросил, вот такое чувство переживала я, сидя у Ланге. Чего он молчит? Но вот он пересмотрел ещё раз документы, лицо его стало серьёзным, он заговорил:
«Уважаемые доктора Антонина Григорьевна и Раиса Алексеевна, получен приказ о вашем назначении, то есть о дальнейшем прохождении вами воинской службы. Врач Павлушкина назначается по приказу № 014 врачом артиллерийской батареи специального назначения «А» Краснознамённого Балтийского флота. Врач Алексеева по приказу за тем же номером назначается врачом артиллерийской батареи «Б». Место расположения этих батарей я вам не скажу, не знаю и в приказе не указано. Это секретно и расположение их держится в секрете. Мне звонили из штаба флота и просили, чтобы Вы срочно прибыли в Адмиралтейство, там вам все расскажут. Знаю, что батареи тяжёлой артиллерии, просили назначить сильных, здоровых и смелых, я перебрал всех и остановился на Вас. Поздравляю Вас с новым назначением, желаю успешного прохождения службы. Мы поблагодарили Ланге, встали по стойке «смирно» и разом сказали «разрешите идти» - «идите».
Мы вышли из кабинета весёлые, с белыми бумажками в руках. Ожидавшие девочки взяли наши назначения, и начали читать. Наперебой расспрашивали, но мы не могли ответить на их вопросы.
В Адмиралтействе Алексеевой сказали сразу, что батарея «Б» находится на Пулковских высотах. А насчёт батареи «А», посмотрев по карте, сказали, что таковая находится на Дудергофских и Кирхгофских высотах. Что обе батареи «А» и «Б» входят в один дивизион. Слова Дудергфские и Кирхгофские высоты мне ни о чём не говорили, я там никогда не была.
Старший л-т объяснил, что в Дудергоф надо ехать с Балтийского вокзала. А там разыщите на высотах. Обращаясь к Алексеевой, он сказал: «надеюсь Вам не надо объяснять, где расположено Пулково? Время прибытия в части назначения завтра, 18 июля, к 10:00 ч. Вопросы ко мне есть? Если нет, то счастливого пути и успехов в работе», - пожал нам руки. Сказал, - «извините девушки, спешу на доклад к контр-адмиралу Грену» (контр-адмирала Грена мы знали, он был начальником морской артиллерии Балтийского флота).
Вернувшись в академию, мы рассказали о приёме в штабе Балтийского флота. Попрощались со старшей сестрой и сотрудниками клиники. Договорились с девушками встретиться на квартире, где я снимала комнату, сегодня де вечером.
С Раей мы из Академии выходили озабоченные, так как осталось только полдня, нужно было сделать много хозяйственных вопросов: освободить комнату и перенести остающиеся личные вещи к моей сестре, попрощаться с родными и многое др. К вечеру со всеми делами было покончено, и мы с Валей стали накрывать на стол, поджидая девушек. Ждать их долго не пришлось, они появились с покупками в руках. За небольшим столом мы все с трудом разместились, пили чай, а главное вспоминали всех своих.
<… (беседа при встрече)>
За этим чаем время летело быстро. Вот и уже 10 часов вечера, пора расставаться. Вот и настал час разлуки с подругами академии. Расставались, крепко обнимались и целовались.
Ложась спать, я думал, что на этой постели я сплю в последний раз, а где я буду завтра? Сегодня я рассталась со своими подругами, завтра с родными и завтра всё уже будет новое – новые незнакомые лица, новая обстановка, самостоятельная работа. Новая жизнь. Какая это новая жизнь? Долго не могла уснуть, всё думала, что меня ждёт впереди?
Утром в пять часов утра я уже шла к сестре Евдокии на Лермонтовский пр-т д.3.
На мой стук в дверь отворила моя сестра. Увидев меня, она спросила «так рано и с чемоданом, что случилось?»
«Уезжаю на фронт пришла попрощаться, через час должна уйти». Выпалила я это с некоторым восторгом, улыбаясь и задерживая внутреннее волнение. «Что же так быстро? И не поговорить». Муж сестры, Пётр Иванович, встретил меня с улыбкой: «Значит на войну, это хорошо, я бы тоже пошёл, да завод не пускает».
Наскоро позавтракав, я стала разбирать свой чемодан, уж больно он был тяжёлым. Несколько раз я перекладывала книги, поднимала чемодан и снова принималась перебирать их озадаченным вопросом, что все книги нужные всегда:
Хирургия, и терапия, и инфекционные и много других, а тяжесть пугала. Как там работать без книг? Тем более начинающему врачу? Сестра стала волноваться за меня и сказала? «Возьми главные книги», на что ответила, что в медицине книги все главнее. В чемодане оставила места только для пары туфель и вновь сшитого бального платья, которое так и не пришлось ни разу одеть. Вспомнил, как мы в академии готовились к выпускному балу. Сколько было у всех приготовлений; все сшили новые и красивые платья, нам разрешено было быть на вечере, в гражданском платье. Сколько же у нас у девушек было по этому поводу разговоров и хлопот. Банкет должен был состояться в ресторане «Европа». Все выпускники готовились к этому с большой радостью, как самому большому празднику. Но война все сорвала. Теперь я новое платье аккуратно свёртывала, и клала в чемодан.
Сестра, увидев, что я делаю, строго спросила: «зачем бы берёшь платье бальное и лакированные туфли на фронт? Тебе выдадут сапоги и шинель, а в таких платьях и туфлях не воюют». На что я ответила: «а что я одену в день победы?». На такой ответ моя сестра радостно рассмеялась. «Тогда бери, это хорошо, что ты думаешь о победе».
Ничего, успокаивала я себя, Гитлер сорвал выпускной бал, и не пришлось нарядной потанцевать, так погуляем и потанцуем после войны – в день победы ещё веселее.
В своих сборах я замечталась и не заметила, как пришла Мария Ульянова, наша дальняя родственница. Я помню, она мне сказала: «Тоня, ты уходишь на фронт, это хорошо, может увидишь на фронте моего Ивана? Напиши Дусе, а то как ушёл ни одного письмеца не прислал».
«Напишу обязательно если увижу, да ведь фронт то большой».
На что она сказала - «фронт большой, а мир тесен. Всё бывает в жизни. Не живётся людям спокойно – войну затеяли», - продолжала она. «Гитлер-собака виноват, ишь куда полезли – на Россию. Но погодите, несдобровать вам! У нас поддадут им наши Иваны».
Разговаривать и засиживаться у меня не было времени, да и сестра спешила на работу. Мои родственницы проводили меня до Мариинского театра, я здесь их расцеловала, села на трамвай и стала махать им рукой, а они стояли на остановке и обе плакали.
На Балтийском вокзале я села на пригородный поезд, Гатчинский. Вагон был почти пустой, сидело несколько человек. Через три минуты поезд тронулся. Хорошо думаю, скоро доеду. Через скамейки сидели две женщины и очень громко одновременно говорили сразу обе. Я была занята своими мыслями, но невольно слышала их речь: «Нет, я эвакуироваться не буду, я на фронт мужу написал, что никуда из Ленинграда не поеду. Лето с сынишкой отсижу на даче, а там гляди к зиме и война кончится. Что-то мой муж панику наводит. Пишет в письмах, уезжай немедленно на Урал, я наотрез отказала, зачем это нам ехать, да ещё к свекрови, к его матери. И в Ленинграде оставаться на страшно, такой-то город…». Её собеседница, все время перебивая, также высказывала подобное мнение, что и она никуда не поедет.
На станции Лигово женщины вышли и в вагоне стало тихо. Я сосредоточеннее стала думать, что меня ждёт впереди: и вопросы возникали сами – какая санчасть, есть ли лазарет? Кто начальник санчасти, какой коллектив, есть ли врачи? Сотни вопросов рождались в моей голове, волновала неизвестность. Но вот и Красное Село, поезд остановился. Следующая станция Дудергоф, и я пошла к выходу. Из окна вагона были видны горы, поросшие соснам, я подумала, что вот это и есть, наверное, Дудергофские высоты?