Рассол зашел за прилавок, перед которым его дожидалась симпатичная женщина в переднике официантки. Она нетерпеливо мяла пятидолларовую бумажку.
– Неэтилированного на пятерку, Гас. – Она сунула бумажку Рассолу.
– Бурная ночь, Дженни?
– А что – заметно? – Дженни поправила золотисто-каштановые волосы, рассыпавшиеся по плечам, и огладила фартук.
– Всего-навсего невинное предположение, – улыбнулся Рассол, показав зубы, пожелтевшие от многолетнего употребления кофе и трубочного табака. – Мне тут ребятки рассказывали, что ночью по всему городу какие-то бесчинства творились.
– А-а, собаки? Я думала, это только у моих соседей. До четырех утра уснуть не могла, а потом телефон зазвонил, и я совсем проснулась.
– Слыхал, вы с Робертом расходитесь.
– Что – пресс-релизы кто-то уже рассылает? Мы всего несколько дней как разъехались. – Ее голос неприятно заскрежетал от раздражения.
– Городок-то маленький, – тихо сказал Рассол. – Мне не хотелось совать нос в чужие дела.
– Извини меня, Гас. Я просто не выспалась. Так устала, что у меня по дороге сюда галлюцинации начались. Мне показалось, что я слышу, как Уэйн Ньютон поет “Иисус – наш лучший друг”.
– А может, и впрямь пел?
– Ага, с верхушки сосны. Я тебе точно говорю, Гас, – всю эту неделю у меня такое чувство, будто по мне психушка плачет.
Рассол наклонился через прилавок и потрепал ее по руке:
– В этой жизни у нас не меняются только перемены, но это вовсе не просто. Тебе нужно отдохнуть.
Тут в магазин ворвался водитель местной скорой помощи Вэнс Макнелли. Рация у него на ремне шкворчала так, точно ее только что вынули из фритюрницы.
– Угадайте, кто сегодня ночью пробкой хлопнул? – провозгласил он в явной надежде, что никто не знает.
Притихнув, все обернулись к нему. Вэнс секунду понежился в лучах общего внимания, утверждаясь в собственной значимости.
– Майло Тобин, – наконец объявил он.
– Наш зловещий застройщик? – уточнил Джордж.
– Точно. Где-то около полуночи. Мы его только что в мешок упаковали, – сообщил Вэнс всему кадровому составу старичья. Потом обратился к Рассолу: – Можно пачку “Мальборо”?
Старичье переглянулось, толком не понимая, как следует реагировать на такую новость. Все надеялись: его мысль озвучит кто-нибудь другой. Например, “С более приятным человеком такого бы никогда не случилось” или даже “Туда ему и дорога”. Но поскольку старики знали, что следующее объявление грубияна Вэнса может касаться их самих, они старались придумать что-нибудь повежливее. Не стоит парковать машину на стоянке для инвалидов – дабы ирония судьбы действительно не подсунула тебе вескую причину парковаться там. Не стоит плохо отзываться о покойниках, ежели не хочешь оказаться в следующем мешке у Вэнса.
Старичье спасла Дженни:
– А как он со своего “крайслера” пылинки сдувал, а?
– Это уж точно, сдувал.
– На машине ни пятнышка не было.
– Как новенькую держал, что там говорить.
Вэнс довольно улыбался, наблюдая смятение, которое ему удалось посеять в обитателях городка.
– Ладно, парни, еще увидимся. – Он повернулся к выходу и моментально столкнулся с каким-то маленьким человечком, стоявшим у него за спиной.
– Извини, приятель, – сказал Вэнс.
Никто не заметил, как человечек вошел в магазин, никто не слышал, чтобы звякал звонок над входом. Человечек был арабом – смуглый, с длинным крючковатым носом и очень старый. Кожа лежала складками вокруг его пронизывающих серо-голубых глаз. На нем был мятый серый костюм из фланели – как минимум на два размера больше, чем нужно. На макушке лысой головы сидела красная детская вязаная шапочка. Общая потасканность в сочетании с миниатюрными размерами делали человечка похожим на куклу чревовещателя, которая слишком долго прожила в маленьком чемодане.
Человечек взмахнул перед носом у Вэнса корявой лапкой и исторг поток сердитых арабских восклицаний, замелькавших в воздухе, точно голубые всполохи на дамасском клинке. Вэнс вывалился из магазина спиной вперед, прыгнул в свою неотложку и рванул с места.
Неистовая ярость маленького человека ошеломила всех. Неужели в воздухе действительно что-то мелькало? Не показалось ли, что кончики зубов у араба чересчур остры? И глаза у него в этот момент в самом деле вспыхнули раскаленным добела сиянием? Впоследствии об этом никто не заговаривал ни разу.
Первым пришел в себя Август Рассол:
– Что вам будет угодно, сэр?
Неестественный свет в глазах араба померк, и он подобострастно осведомился:
– Извините меня, пожалуйста, но не мог бы я обеспокоить вас, испросив небольшое количество соли?
Трэвис
Трэвис О'Хирн сидел за рулем древнего “шевроле-импала”, которому исполнилось уже пятнадцать лет. Машину он купил в Лос-Анджелесе на те деньги, что демон забрал у сутенера. Сам демон стоял на пассажирском сиденье, высунув голову в окно, и хватал ртом порывы морского ветра, в восторге пуская слюни, как ирландский сеттер. Время от времени он втягивал голову внутрь, смотрел на Трэвиса и пел детскую дразнилку:
– Твоя мать сосет письки в адуууууу! Твоя мать сосет письки в адууууу!
При этом голова его для пущего эффекта делала несколько полных оборотов вокруг собственной оси.
Ночь они провели в дешевом мотеле к северу от Сан-Хуниперо. В номере демон переключил телевизор на кабельный канал, по которому крутили полную версию “Изгоняющего дьявола”. У демона это было любимое кино. По крайней мере, думал Трэвис, получше, чем в последний раз, когда демон посмотрел “Волшебника из страны Оз”, а потом весь день притворялся летающей мартышкой или вопил:
– А это твоему Тотошке!
– Сиди спокойно, Цап, – сказал Трэвис. – Я все-таки за рулем.
Демона укусила какая-то муха после того, как он ночью сожрал на дороге автостопщика. Тот парень был под кокаином или спидболом. Почему на демона так действует наркота, если ядом его вырубить невозможно? Загадка.
Демон похлопал Трэвиса по плечу длинной лапой рептилии:
– Хочу на капоте покататься. – Голос его звучал, как грохот ржавых гвоздей в консервной банке.
– Сделай одолжение. – Трэвис махнул рукой вперед.
Демон выбрался из окна, переполз по капоту и уселся впереди, точно наворот из преисподней: его раздвоенный язык трепетал на ветру вымпелом штормового предупреждения, слюна летела на ветровое стекло. Трэвис включил дворники и порадовался, что те двигаются через паузу, а не мельтешат как заведенные.
В Лос-Анджелесе они потратили целый день, чтобы отыскать сутенера, достаточно богатого на вид – им требовалась машина. Потом еще один день ушел на то, чтобы демон перехватил сутенера в укромном уголке и сожрал. Трэвис настоял на том, чтобы демон питался в одиночестве. Когда тот ел, его могли заметить посторонние. А кроме того, во время еды демон утраивался в размерах.
Трэвису постоянно снился один кошмар: кто-то просит дать объяснения по поводу застольных манер его спутника. Во сне он идет по улице, как вдруг по плечу его хлопает полицейский:
– Извините, сэр, – говорит полицейский.
Трэвис оборачивается в замедленной съемке, как в фильме Сэма Пекинпа.
– Слушаю вас, – отвечает он.
– Мне не хотелось бы вас беспокоить, – говорит полицейский, – но вон тот крупный чешуйчатый парень, который сейчас жует нашего мэра... Вы с ним не знакомы? – И страж порядка показывает на демона, который как раз откусывает голову какому-то человеку в строгом полосатом костюме из кримплена.
– Ну как же, знаком, – отвечает Трэвис. – Это Цап, демон. Примерно раз в пару дней ему нужно кого-нибудь съесть, а то он начинает капризничать. Мы с ним уже семьдесят лет знакомы. Готов поручиться за его бесхарактерность.
Полицейский, слышавший такое уже не раз, говорит:
– У нас городские власти приняли распоряжение, по которому не полагается есть выборных лиц без особого разрешения. Могу я взглянуть на ваше?
– Извините, – отвечает Трэвис, – но разрешения у меня нет. Я с радостью готов его получить, если вы мне покажете, где это можно сделать.
Фараон вздыхает и начинает выписывать штрафную квитанцию.
– Разрешения подписывает мэр, а ваш приятель, кажется, как раз его дожевывает. Нам не нравится, когда посторонние вот так запросто съедают наших градоначальников. Боюсь, вас придется оштрафовать.
– Но если вы мне выпишете еще один штраф, мне отменят страховку. – Этой части кошмара Трэвис никогда не мог понять: никакой страховки у него не было.
Но полицейский игнорирует протесты и продолжает выписывать квитанцию. И в кошмарах он просто выполняет свои обязанности.
Трэвис считал ужасно несправедливым, что от Цапа нет покоя даже во сне. Можно же хоть ненадолго сбежать от демона, который таскается с ним уже семьдесят лет и будет таскаться вечно, если он не найдет способа отправить его обратно в преисподнюю.
Для девяностолетнего старика Трэвис сохранился замечательно. На вид ему нельзя было дать больше двадцати – столько ему было, когда он впервые вызвал демона. Темноволосый, темноглазый и худой, с резкими чертами, Трэвис казался бы личностью недоброй, если бы не наивно-бестолковое выражение, не сходившее с его лица. Точно существовал один-единственный ответ, от которого в жизни ему все стало бы ясно, – вот только вспомнить бы еще вопрос.
На бесконечные скитания с демоном он никогда не подписывался. Не предполагал Трэвис и того, что ему придется придумывать, как остановить череду убийств. Иногда демон питался каждый день, иногда без новых жертв можно было обходиться неделями. Ни причины, ни связи, ни графика Трэвису обнаружить не удалось. Временами удавалось отговорить демона от нового убийства, временами – лишь нацелить на определенную добычу. Когда получалось, Трэвис спускал его на сутенеров и торговцев наркотиками – тех, без кого человечество запросто обойдется. А иногда приходилось выбирать бродяг и бездомных, которых бы потом наверняка не хватились.
Раньше он, бывало, плакал, когда приходилось отдавать Цапу какого-нибудь бомжа или старушку-побирушку. Среди обездоленных у Трэвиса было много друзей – еще в те времена, когда им с демоном приходилось путешествовать на товарняках, потому что автомобили были диковиной. Частенько бродяга, не знавший, где найдет себе следующий кров или выпивку, делил с Трэвисом и демоном пустой вагон и бутылку. И Трэвис давно уже понял, что зла в нищете нет – нищета просто открывает человека злу. Но за много лет он научился подавлять угрызения совести, и Цап время от времени все-таки ужинал бродягами.
Интересно, думал Трэвис, что происходит в головах у жертв Цапа перед тем, как их съедают. Он замечал, что они начинают размахивать перед лицом руками, точно чудовище, явившееся их взору, – иллюзия или обман света. Интересно, что бы случилось сейчас, если бы встречные водители увидели Цапа на капоте “шевроле”, где он восседал, приветливо помахивая встречным машинам, точно королева парада из Черной лагуны.
Начнется паника, водители наверняка не справятся с управлением на узком шоссе и полетят прямо в океан. Брызнут осколки ветровых стекол, взорвутся бензобаки, погибнут люди. Демон и смерть никогда надолго не расстаются. “Скоро гастроли в вашем городе, – думал Трэвис. – Но, быть может, последние”.
Слева от Трэвиса допплеровским сигналом пронеслась чайка, и он повернулся посмотреть в окно на океан. Утреннее солнце отражалось в гранях волн и поблескивало в нимбах брызг. На мгновение он забыл о Цапе и просто впитывал эту красоту, но когда снова взглянул на дорогу, на бампере по-прежнему маячил демон. От ответственности никуда не деться.
Трэвис вжал педаль газа в пол, двигатель “импалы” помедлил, но потом послушно взревел. Когда стрелка спидометра коснулась шестидесяти миль, Трэвис дал по тормозам.
Цап грохнулся на дорогу, проехался мордой по асфальту, высекая чешуей из шоссе искры. Наткнулся на столб и отлетел в канаву, где на мгновенье затих, пытаясь собраться с мыслями. “Импалу” юзом развернуло, и она замерла поперек шоссе.
Трэвис дал задний ход, прицелился машиной поточнее и со скрежетом рванулся к демону, стараясь не попасть колесами в канаву. Фары “импалы” разбились о грудь Цапа. Ребром бампера ему заехало в живот и вдавило глубоко в грязь. Двигатель побулькал и заглох, дохнув облаком ржавого пара из пробитого радиатора прямо в морду Цапа.
Со стороны водителя дверцу заклинило, Трэвис выбрался через окно и обогнул машину – посмотреть, велик ли ущерб. Цап лежал в канаве, придавленный бампером.
– Здорово гоняешь, – ухмыльнулся он. – Хоть в “Кэмел Трофи” на следующий год.
Трэвис был разочарован. Он, конечно, не надеялся прикончить Цапа, ибо по опыту знал, что демон неуничтожим, но хотелось, по крайней мере, его разозлить.
– Это чтобы ты не расслаблялся, – сказал он. – Проверка на прочность.
Цап приподнял машину, выполз из-под нее и встал рядом с Трэвисом в канаве.
– И как результат? Я выдержал?
– Ты не сдох?
– Не-а. Отлично себя чувствую.
– Значит, бездарно провалился. Прости, но придется переехать тебя еще разок.
– Но не на этой трахоме, – покачал головой демон.
Трэвис посмотрел на облачко пара, поднимавшееся от радиатора, и пожалел, что поддался гневу.
– Можешь вытащить ее из канавы?
– Раз плюнуть. – Демон взялся за бампер и перенес перед машины на обочину. – Но без нового радиатора ты далеко не уедешь.
– Каким опытным механиком ты вдруг заделался. То “помоги-мне-я-не-умею-переключать-каналы-а-волшебные-пальчики-не-помогают”, а теперь чуть ли не ученая степень по автоделу.
– Ну, а сам-то чего думаешь?
– Думаю, что впереди городок, где нам ее починят. Ты что – не прочел табличку, в которую вмазался? – Это было тонко рассчитанное издевательство: Трэвис знал, что демон не умеет читать. Чтобы позлить Цапа, он частенько смотрел кино с субтитрами, отключив звук.
– А чего там написано?
– Там написано: “Хвойная Бухта – 5 миль”. Туда мы с тобой сейчас и двинем. Этот драндулет даже с пробитым радиатором дохромает. А если нет – подтолкнешь.
– Ты меня, значит, переехал, все поломал, а мне – толкать?
– Угадал, – ответил Трэвис, протискиваясь за руль через окно.
– Слушаюсь и повинуюсь, хозяин, – саркастически заметил Цап.
Трэвис потыкал в зажигание. Машина взвыла и сдохла.
– Не заводится. Иди толкай.
– Ладно. – Цап обошел машину и уперся плечом в бампер. – Но учти – от толкания машин у меня разыгрывается аппетит.
Роберт
Роберт Мастерсон уже выхлебал галлон красного вина, больше половины канистры пива “Курз” и полпинты текилы, но сон все равно снился.
Пустыня. Здоровая, яркая и вся в песке, как последняя сволочь. Сахара. Он – голый, привязан к стулу колючей проволокой. Перед ним – огромная кровать под балдахином, покрытая черным атласом. В прохладной тени его жена Дженни трахается с незнакомым мужиком, молодым, мускулистым и темноволосым. По щекам Роберта текут слезы и кристалликами соли падают на песок. Ни закрыть глаза, ни отвернуться он не может. Хочет закричать, но стоит только открыть рот, приземистый монстр, похожий на ящерицу, а ростом – с шимпанзе, сует ему в рот соленый крекер. Жара и боль в груди сводят с ума. Любовники не замечают его мук. Человек-рептилия туже затягивает колючую проволоку у него на груди, подкручивая ее палкой. С каждым всхлипом колючки впиваются в грудь все сильнее. Любовники медленно поворачиваются к нему, не размыкая объятий. Они машут ему – как с любительской кинопленки, – и улыбаются, точно на открытке. Привет из самого сердца страданий.
Он проснулся, приснившаяся боль в груди сменилась реальной – в голове. Свет – вот его личный враг. Затаился, ждет, когда он откроет глаза. Ну уж нет. Не дождется.
Жажда – свет мы переборем, жажду утолим. Вся жизнь – борьба.
Роберт открыл глаза навстречу тусклому свету. Наверное, снаружи облачно. Он огляделся. Подушки, переполненные пепельницы, пустые винные бутылки, стул, календарь за прошлый год: сёрфер оседлал доской волну огромных, роскошных коробок из-под пиццы. Это не дом. Так он никогда не жил. Люди вообще так не живут.
Он на чьей-то тахте. Где?
Роберт сел и подождал, пока вихрь в голове не уляжется, пока мозги снова щелчком не вернутся на место. Что они и сделали – со мстительной отдачей. А, да, он знает, где находится. Это Бодун. Бодун, штат Калифорния. Хвойная Бухта, где жена вышвырнула его из дома. Отель разбитых сердец, Калифорния.
Дженни, позвонить Дженни. Сказать ей, что люди так не живут. Никто так не живет. Кроме Сквозняка. Он в трейлере у Сквозняка.
Роберт поискал глазами жидкость. Кухня – в четырнадцати милях от него, за дальним концом тахты. Жидкость – на кухне.
Голышом он сполз с тахты, на четвереньках добрался до раковины и поднялся на колени. Крана не было, или же его погребла под собой куча грязных тарелок. Он осторожно сунул руку в пространство между ними, стараясь нащупать кран. Так ныряльщик выманивает из подводной пещеры мурену. Несколько тарелок с верхушки груды соскользнули с грохотом и лязгом на пол. Роберт осмотрел фарфоровые осколки вокруг собственных колен и заметил в отдалении мираж канистры “Курза”. Падение удалось рассчитать так, что рука ударилась о канистру. Настоящая. Спасение пришло: опохмел в удобной одноразовой пятилитровой упаковке.
Он глотнул из носика, и мгновенно рот, глотка, пазухи, слуховая полость и волосы на груди наполнились пеной.
– Возьми стакан, – сказала бы Дженни. – Ты что – животное?
Нужно позвонить Дженни и извиниться, как только пройдет первая жажда.
Но сначала – стакан. Все горизонтальные поверхности кухни были завалены грязной посудой: стойка, плита, стол, откидной прилавок и верх холодильника. В духовке тоже лежали тарелки.
Так не живут. В этой клоаке он заметил стакан. Святой Грааль. Схватил его и пустил струю пива. На оседающей пене плавала плесень. Он швырнул стакан в духовку и быстро захлопнул дверцу, пока лавина не набрала скорость.
Может, есть чистый? Роберт проверил буфет, где раньше хранилась чистая посуда. На него смотрела единственная миска для каши. С донышка его поздравил Фред Флинтстон: “Молодец! Добрался до дна!” Роберт налил в миску пива и по-турецки сел среди осколков утолять жажду.
Фред Флинтстон поздравил его три раза, пока не отпустило. Старый добрый Фред. Ты просто святой. Святой Фред Самого Дна.
– Фред, ну как она могла со мной так поступить? Ведь так никто не живет.
– Молодец! Добрался до дна! – ответил Фред.
– Позвони Дженни, – напомнил себе Роберт.
Он встал и через горы отходов побрел к телефону. По дороге тошнота скрутила так, что его отбросило через узкую прихожую трейлера в уборную, где он рухнул на пол и блевал в унитаз, пока не отрубился. Сквозняк называл это “поговорить с Рыгиной по Большому Белому Телефону”. Только звонок на этот раз был междугородный.
Минут через пять придя в себя, Роберт отыскал телефон. Попасть по нужным кнопкам казалось нечеловеческой задачей. Почему они расползаются из-под пальцев? Наконец, соединилось, трубку сняли после первого гудка.
– Дженни, милая, прости меня. Можно, я...
– Спасибо, что дозвонились до “Пиццы на Колесиках”. Мы открываемся в одиннадцать утра, доставка начинается в четыре часа дня. Зачем готовить самим, когда можно...
Роберт повесил трубку. Он набрал тот, что написан на липучке Сквозняка с экстренными номерами. После новой погони за кнопками удалось придавить их одну за другой. Это как по тарелочкам стрелять – поймать в прицел, проследить путь и бабахнуть.
– Алло? – Голос Дженни звучал очень сонно.
– Милая, прости меня. Я никогда так больше не буду. Можно, я вернусь домой?
– Роберт? Который час?
Он немного подумал и ответил наугад:
– Полдень?
– Сейчас пять утра, Роберт. Я спала всего час, Роберт. У соседей всю ночь лаяли собаки. Я еще не готова разговаривать с тобой. До свиданья, Роберт.
– Но, Дженни, как ты могла? Тебе ведь пустыни совсем не нравятся. И ты знаешь, что я терпеть не могу соленые крекеры.
– Ты пьян, Роберт.
– Кто этот парень, Дженни? Что есть у него и чего нет у меня?
– Нет никакого другого парня, Роберт. Я тебе уже вчера говорила. Я просто больше не могу с тобой жить. Мне кажется, я больше тебя не люблю.
– А кого ты любишь? Кого?
– Себя, Роберт. Я делаю это все ради себя. И теперь ради себя я положу трубку. Скажи мне “До свиданья”, чтобы не выглядело, будто я тебе нахамила.
– Но, Дженни...
– Все кончено. Живи как знаешь, Роберт. Я кладу трубку. До свидания.
– Но... – Она повесила трубку. – Так никто не живет, – сообщил Роберт коротким гудкам.
Живи как знаешь. Ладно, хоть какой-то план. Он вычистит эту конюшню и вычистит всю свою жизнь. Больше никогда не притронется к бутылке. Все изменится. Скоро она начнет вспоминать, какой он замечательный. Но сначала скорей в уборную – ему опять звонит Рыгина.
* * *
Детектор дыма визжал, как ягненок в “испанском сапоге”. Роберт, снова лежавший на тахте, натянул на голову подушку: интересно, почему Сквозняк не оснастит эту дурацкую штуку выключателем? Потом раздался грохот: звонили в дверь, а не с потолка.
– Сквозняк, к тебе пришли! – заорал Роберт из-под подушки.
Грохот не смолкал. Он сполз с тахты и по мусору добрел до двери.
– Потише, а? Иду уже, иду.
Роберт распахнул дверь: человек на крыльце занес кулак, чтобы садануть еще раз. Остролицый латинос в костюме из мятого шелка. Волосы зализаны назад, хвост перевязан черной шелковой ленточкой. На дорожке Роберт заметил “БМВ” последней модели.
– Черт. Свидетели Иеговы, должно быть, неплохо зарабатывают.
Но латиноса его юмор не позабавил.
– Мне нужно поговорить со Сквозняком.
В этот момент Роберт понял, что стоит голышом, и подобрал с пола пустую бутылку из-под вина прикрыть причинное место.
– Заходите, – сказал он, отступая назад. – Сейчас гляну, проснулся он или нет.
Латинос вошел. Роберт проковылял по узкой прихожей к комнате Сквозняка и постучал в дверь.
– Сквозняк, тут к тебе какой-то папик.
Ответа не последовало. Роберт открыл дверь, вошел и стал рыться в кучах одеял, простыней, подушек, пивных банок и винных бутылок, но Сквозняка не отыскал.
На пути в гостиную Роберт сдернул с крючка заплесневелое полотенце и обернул его вокруг бедер. Латинос стоял на чистом пятачке посреди комнаты и сосредоточенно, с отвращением оглядывал трейлер. У него был такой вид, точно он усилием мысли хочет взмыть в воздух, лишь бы его итальянские туфли не касались загаженного пола.
– Его тут нет, – сказал Роберт.
– Как же ты здесь живешь? – спросил латинос безо всякого акцента. – Это недостойно человека.
– Вас что – моя мать прислала?
Латинос проигнорировал вопрос.
– Где Сквозняк? У нас сегодня утром встреча. – Слово “встреча” он произнес с нажимом. Роберт все понял. Сквозняк намекал, что у него выгорает какое-то крупное дело. Крендель этот, должно быть, покупатель. Шелковые костюмы и машины “БМВ” не популярны у обычной клиентуры Сквозняка.
– Он уехал вчера вечером. Понятия не имею, куда. Можете спросить в “Пене”.
– В “Пене”?
– Салун “Пена дна” на Кипарисовой. Он иногда там тусуется.
Латинос на цыпочках дошел до двери и остановился на ступеньке.
– Передай, что я его ищу. Он должен мне позвонить. Скажи ему, что я так бизнес не веду.
Роберту не понравились командные нотки в голосе латиноса. Подобострастным тоном вышколенного английского дворецкого он осведомился:
– А как мне передать – кто его спрашивал, сэр?
– Ты мне мозги не парь, cabron [1]. Это бизнес.
Роберт набрал в грудь побольше воздуха и шумно выпустил его:
– Слушай, Панчо. У меня похмелье, жена только что вышвырнула меня из дома, а жизнь моя не стоит и кучки говна. Поэтому если ты хочешь, чтобы я что-то кому-то передавал, можешь, черт возьми, и сообщить мне, кто ты такой, к чертовой матери. Или мне сказать Сквозняку, что его искал мекс, у которого ботинки от Гуччи разве что из задницы не торчат? Comprendre, Pachuco? [2]
Латинос развернулся и полез в карман костюма. Роберт ощутил, как тело вдруг затопило адреналином, и покрепче вцепился в полотенце. Давай, подумал он, доставай пушку – а я тебя полотенцем по глазам. Он вдруг ощутил полную беспомощность.
Но латинос не стал доставать руку из кармана.
– А ты кто такой?
– Декоратор Сквозняка. Переделываем тут ему весь интерьер в духе абстрактного экспрессионизма. – Неужели он действительно нарывается на пулю?
– Так вот, умник, как только Сквозняк объявится, передай ему, чтобы позвонил Ривере. И еще можешь передать, что когда вы тут закончите, декоратор понадобится мне. Ты меня понял?
Роберт вяло кивнул.
– Adios [3], собачатина. – Ривера зашагал к “БМВ”.
Роберт закрыл дверь и навалился на нее, переводя дух. Ох, и разозлится Сквозняк, когда узнает. Страх сменился ненавистью к самому себе. Похоже, Дженни права. Похоже, он действительно не умеет разговаривать с людьми. Роберт чувствовал себя никчемным, слабым и обезвоженным.
Он поискал глазами, чего бы выпить, и смутно припомнил, что это уже происходило. Дежа вю?
“Так никто не живет”. Все изменится, черт бы его побрал. Нужно только разыскать одежду – и он все изменит.
Ривера
Сержант сыскной полиции Альфонсо Ривера из Управления округа Сан-Хуниперо сидел во взятом напрокат “БМВ” и матерился.
– …, … и трижды … – Тут он вспомнил о передатчике, до сих пор приклеенном пластырем к груди. – Ладно, ковбои, его нет дома. Я мог бы и раньше догадаться. Фургон уехал неделю назад. Закругляемся.
Он услышал, как вдалеке взревели моторы. Секунду спустя мимо проехали два бежевых “плимута”. Их водители подчеркнуто не смотрели на “БМВ”, тем самым уже вызывая подозрения.
Что же могло случиться? Он расставлял сети три месяца. Он крупно подставился, убеждая капитана, что Чарлз Л. Белью, он же Сквозняк, – их пропуск к наркоплантаторам Биг-Сура.
– Он уже дважды залетал за кокаин. Если мы привлечем его за торговлю наркотиками, он сдаст нам все, кроме любимого рецепта своей бабушки, чтобы только не загреметь в Соледад снова.
– Сквозняк твой – мелочь пузатая, – возражал капитан.
– Да, но он всех знает. И он оголодал. Кроме того, Сквозняк и сам отлично знает, что он мелочь пузатая, а потому думает, что нам на него наплевать.
Наконец капитан уступил, и операция началась.
А теперь Ривера почти слышал его голос:
– Ривера, тебя сделала даже такая заширенная шкварка, как Белью. Может, стоит снова нарядить тебя в форму, чтобы издалека видно было? Может, тебе стоит заняться связями с общественностью или вербовкой нового состава?
Задница Риверы была сейчас голее, чем у того пьяного придурка в трейлере. Кто он вообще такой? Сквозняк вроде бы живет один. А этот парень, кажется, что-то знает. Иначе, с какой стати он так пререкался? Может, на пьянчугу удастся надавить? Думай, думай лучше. Целься дальше.
Ривера запомнил номер старого грузовичка “форд”, стоявшего у трейлера Сквозняка. Вернется в участок – посмотрит в компьютере. Вдруг удастся убедить капитана, что у него кое-что все-таки имеется. Может, и получится. А может, и на небо получится взобраться по струйке ангельской мочи.
* * *
Ривера сидел в архиве полицейского управления, пил кофе и смотрел видео. Пропустив номер пикапа через компьютер, он выяснил, что “форд” принадлежит Роберту Мастерсону, возраст 29 лет. Родился в Огайо, женат на Дженнифер Мастерсон, тоже двадцати девяти лет. Единственная судимость – за вождение в нетрезвом состоянии два года назад.
На видео был запечатлена процедура сдачи Мастерсоном пробы на алкоголь. Несколько лет назад управление начало записывать процесс на видео, чтобы избежать адвокатских уловок, основанных на процедурных ошибках.
На экране телевизора пьяный в дымину Роберт В. Мастерсон (рост 6 футов, вес 180 фунтов, глаза зеленые, волосы каштановые) идиотски разглагольствовал перед двумя полицейскими:
– Мы работаем на общее благо. Вы служите государству умом и телом. А я служу государству, противостоя ему. Пьянство – акт гражданского неповиновения. Я пью, чтобы покончить с голодом во всем мире. Я пью в знак протеста против вмешательства Соединенных Штатов в дела Латинской Америки. Я пью в знак протеста против атомной энергии. Я пью...
На Риверу опустилось чувство безысходности. Если Сквозняк не появится, вся его карьера – в руках этого перекосодрюченного, раздолбайваляйского пьяного кретина. Интересно, банковским охранникам хорошо живется?
На экране полицейские повернули головы к двери. Широкоугольный объектив видеокамеры фиксировал все, что происходит в комнате. В комнату вошел какой-то маленький араб в красной вязаной шапочке, и один из полицейских объяснял, что он ошибся дверью.
– Не мог бы я обеспокоить вас, испросив небольшое количество соли? – спросил человечек. А потом мигнул и исчез с экрана, будто пленку остановили и вырезали кусок.
Ривера перемотал кассету и посмотрел все сначала. Во второй раз Мастерсон сдал пробу без помех. Дверь не открывалась, человечек в комнату не заходил. Ривера перемотал еще раз – никаких арабов.