Автор дает критический анализ техно-детерминированных и культурно детерминированных подходов к исследованию цифровой культуры. Рассматривая специфику новых медиа как марку новой культурной формы постсовременного гипертехнологического мира, автор старается спроектировать комплекс технологических и культурных факторов, определяющих революционное развитие цифровой культуры в ХХI столетии.
Author gives critical analysis of techno-deterministic and cultural deterministic approaches to research of digital culture. Looking for specificity of the New Media as a brand new cultural form of postmodern hyper-technological world, author tyries to design complex understanding of technological and cultural factors determining revolutionary development of digital culture in 21 century.
Культурные исследования процессов информатизации стоят перед методологической необходимостью определения специфического предмета исследования и вхождения в междисциплинарный диалог с иными дисциплинами и подходами. Для решения этой задачи недостаточно введения новых поисковых терминов и понятий, таких как «киберкультура», «цифровая культура», «виртуальная культура», «сетевая культура» поскольку за их введением обычно легко угадывается либо идеологическое возбуждение, либо тот или иной вид «генетического» редукционизма (технологического, культурного, экономического, эмпирического). Легко поддаться искушению немедленно отнести информатизацию на счет тех технологических возможностей, которые делают ее возможной в логике развития, эволюции, модернизации и т.п. Не так очевидно, но не менее однобоко свести генезис информатизации к воспроизводству определенных культурных установок, таких как ценности рациональности, эффективности, универсальности. Тем не менее, ключевой вопрос исследования проблем культуры и технологического развития, становления цифровой культуры лежит в плоскости противоречий культурного и технологического детерминизма и поиска их сложных конфигураций.
В данной работе нам хотелось бы, во-первых, рассмотреть точки зрения технологического и культурного детерминизма в интерпретации генезиса цифровой культуры, а также, во-вторых, попытаться понять, насколько в обоих случаях дается ответ на вопрос о специфике феноменов цифровой культуры.
Актуальность проблематики и исследований в данном направлении обусловлена необходимостью критической рефлексии культурных процессов, происходящих в современных обществах под влиянием цифровых технологий. Формирующаяся «цифровая культура» [9] с одной стороны, требует критической рефлексии в рамках культурологического анализа – проверки технологий на их культурную состоятельность и ценность в аспекте анализа фундаментальных проблем трансформации культуры и общества: катастрофичность социальных процессов, дегуманизация и др. С другой стороны, требует обновления самого культурологического знания и путей его трансляции в образовании с учетом возможностей и требований новых технологических реалий. Поэтому сочетание критического анализа с конструктивными решениями образовательного характера (критической педагогикой) позволили бы более эффективно интегрировать культурологическое знание в контекст современной цифровой культуры.
С точки зрения теории, существует насущная необходимость в комплексном междисциплинарном анализе существующих подходов к изучению и интерпретации цифровой культуры в ее связи с общей динамикой культурных процессов (пост)современности. Приходится однако констатировать, что в отечественных работах по данной тематике сегодня присутствует скорее фрагментарные, «однобокие» исследования (см. например, работы Д.Иванова “Виртуализация общества” с упором на критическую социологию, психологические работы Центра виртуалистики ИФ РАН), а также многочисленные исследования исключительно прикладного характера в контексте информатизации образования и других отраслей (см. например материалы журнала “Дистанционное и открытое образование” или материалы популярной международной конференции по информатизации в сфере культуры EVA). Подобная “кусочность” не позволяет систематически рассмотреть существующие подходы к проблематике цифровой культуры (в особенности в зарубежных исследованиях) и проследить всю сложность культурной динамики технологического развития.
Следует также отметить, что культурные исследования в силу своей специфики нередко склонны скептически игнорировать проблемы развития технологий как менее значимые, чем богатство многовекового духовного опыта. Такая позиция исключает само культурологическое знание из актуального контекста динамики современной культуры, что недопустимо как с научной, так и образовательной точки зрения. В частности, это не дает возможность оценить перспективы использования цифровых технологий как для преподавания культурологии (мультимедиа ресурсы), так и для анализа/исследования современных культурных процессов.
В поисках культурных оснований технологического развития
На протяжении последних лет основной фокус внимания автора этих строк сосредоточен на определении культурных оснований (культурных «корней») технологий и их ассимиляции в мире повседневности, попытке определить культурные предпосылки технологического развития и объяснить его роль в культурной динамике (пост)современности [2]. Именно в такой постановке задачи встает проблема генезиса цифровой культуры, т.е. некоего процесса (точнее – теоретической модели его), в котором можно проследить не только возникновение и специфику феноменов цифровой культуры, но и понять причины и факторы, понять те силы, которые пробудили их к жизни.
Нередко некритическим образом принимается следующий аргумент: стремительные социальные трансформации 20-го века детерминированы развитием технологий. Такая позиция представляется излишним упрощением и редукционизмом, поскольку, в частности, предлагает мыслить о технологиях как некоей «внешней» причине (технологии помещаются какбы вне культуры и общества, что едва ли логически корректно). Поэтому мы обращаемся, прежде всего, к вопросу о культурных «корнях» технологий в традиции Запада. Этот вопрос немедленно ведет нас к доминирующему на Западе научному рационализму и сциентизму как способу мышления и основе действия. Мы мыслим о технологиях и создаем их исключительно в рамках рационального логического вывода (наличие интуиции возможно, но лишь как “творческое” дополнение). Так, поиск предпосылок цифрового (бинарного) языка — фундамента современных информационных технологий – приводит нас к классическому рационализму — философской метафизике Лейбница — и далее к ее более поздней адаптации в математике и информатике [1].
В неразрывной связи с рационализмом находится западная традиция индивидуализма. Автономный индивид с его правами, рациональными решениями и стремлением к совершенству (тила, разума, вещей в собственности и т.п.) и есть «суверенный потребитель» компьютеров, мобильной связи, клиент электронных магазинов, электронных развлекательных центров, программ дистанционного образования и в не столь отдалённым будущем – клонирования. Технологии служат моделированию идеального тела, расширению возможностей ума, расширению восприятия, самовыражению. На самом деле, они провоцируют деструктивную супериндивидуализацию, которая также означает нарастание социальной фрагментации и дезорганизации [4].
Еще один важный аспект культурной детерминации технологий – Западный капитализм, который безусловно органично связан с рационализмом и индивидуализмом. Компьютер как совершенное вычислительное устройство есть проекция бесконечного поиска эффективности и рассчитанной экономической выгоды. Скорость и информация – только средства для стимулирования бизнес-процессов и активности потребления. За сценой эскалации технологического развития стоит группа крупных корпоративных лидеров – «виртуальный класс» — который диктует идеологию и упражняется в новом могуществе [6]. Одним из основных моторов продвижения техно-будущего являются индустрии развлечений. Современная танцевальная музыка, кино, парки развлечений, видео-игры и т.п. цифровые технологии не только интегрируются в повседневную жизнь, но также расширяют границы экономической власти, предопределяя стили потребления. И это, в частности, одна из главных причин новых культурных конфликтов международного масштаба [5].
Дальнейший поиск приводит нас к вопросу о военных корнях технологического развития. Как прекрасно показал в своих работах Пол Вирильо [12, 13, 14], большинство самых значительных технологических достижений — от атомной энергии до Интернет – были разработаны или нашли первичное практическое применение в первую очередь в военных целях. Война содержит некое помешательство на скорости и мобильности как ключе к победе. Поэтому Вирильо настаивает, что техно-ускорение жизни (скорость компьютеров, транспорта, информации) приносит хаос и дезориентацию в нашу повседневную жизнь, отчасти потому, что человеческий мозг и тело не были созданы для того, чтобы жить на таких скоростях.
Держа в уме все рассмотренные достаточно общие культурные факторы, мы должны также обратиться к специфическим историческим обстоятельствам, когда спонтанные, но в то же время непреодолимые силы включаются в игру культурных трансформаций. Это важно и с методологической точки зрения: нельзя ограничиваться анализом культурной машины рационального техно-капитализма; существуют и оппозиционные течения и силы, которые какбы деконструируют доминирующую культуру. Ярчайший тому пример – контр-культурные движения конца 60-х – начала 70х (особенно американская контр-культура западного побережья). Именно контр-культурный дух свободы создал ту творческую атмосферу, в которой стала возможной идея персонального компьютера ([9] как оппозиция милитаристическому образу компьютера как совершенного оружия.
Таким образом, в качестве общего содержательного результата исследований мы видим уникальный набор культурных детерминант генезиса цифровой культуры: рационализм и индивидуализм, капитализм с его упором на расчеты и достижение высокой эффективности, милитаризм и политика войны, контр-культурная деконструкция доминирующей культуры. Как справедливо отмечает английский исследователь Ч.Гир [9], среди перечисленных факторов не хватает еще одного важного фактора – художественного авангарда, который через художественные эксперименты с новыми технологиями способствовал не только их популяризации, но и открытию новых специфических культурных форм применения технологий.
Но в данном случае нельзя утверждать, что такая логика культурного генезиса технологий ниспровергает технологический детерминизм. С нашей точки зрения необходимо скорее искать продуктивного критического диалога с аргументами последнего в самой его решительной форме, поскольку сила и значение этих аргументов чрезвычайно велики. Давайте предположим, что возможно в какой-то момент технологии становятся самостоятельным детерминирующим фактором или… были им всегда?